Читать книгу: «Империя», страница 2

– Только если не нарвется на стаю. Сколько же их было? – с любопытством спросил Алан.

– Всего пятеро. В одного я метнул нож, к другому вскочил сзади на коня и свернул шею. Еще двух положил на мечах. Но один ушел.

– Четыре волка, четыре воина: Один давал тебе знак, – подытожил Рыжий.

– Да я так и понял.

– Ну а дальше то что? – спросил Алан.

– Что, что. После того как я разобрался с алларисиями деревенские собрали свой нехитрый скарб, спалили дома и ушли в лес. Я отдал им половину того золота, что снял с трупов. С этим золотом да на новом месте заживут, как бояре. За ними следом и я подался в бега. Идти назад в Россию, минуя Саркел, царскую крепость малеха, я не решился. Алларисии мстительны. А их хозяева найдут меня и в Войсковом братстве. И даже атаман не спасет. Вот я и подался сначала на пороги Дон-бире, а оттуда с купеческим кораблем на имперские земли. Пережду, пока поутихнет немного. Как думаешь, Алан, смогу я здесь наняться на службу?

– Мозгами Бог не наградил, зато сердцем не обидел, – подытожил Рыжий.

– Сын своего отца, – добавил Алан и объяснил свою фразу для Эрмана:

– Его отца зовут Кутуз Убейволка, то есть бешенный. Ну, а он сын своего отца – Кутузов. – Алан хлопнул приятеля по плечу. – Конечно, оставайся, друг. Найду тебе дело. Только, для начала, тебе придется отрастить волосы на голове и избавиться от волос на подбородке. По поверьям местных ты выглядишь, как выходец с того света, – весело оскалился Алан. К нему присоединился загоготавший Рыжий, а Сивый Конь озадачено почесал бритый затылок.

Так они балагурили, неспешно потягивая винцо, наблюдая за суетой порта, морем и облаками.

А ярмарка в городе продолжала бурлить. На сколоченные подмостки выходили те, кто зарабатывал на развлечении толпы. После выступлений бродячих жонглеров и фокусников, на подмостки вышли мимы. Площадь замерла в предвкушении зрелища.

– Уважаемая публика! Сегодня перед вами выступят лучшие мимические актеры города…

– А-а-а! Спасайтесь! Пираты! – внезапно донесся истошный крик со стороны порта.

Наступила тишина, предшествующая буре. Потом крик подхватили. С быстротой степного пожара страшная весть охватила весь город. Люди заметались, опрокидывая товары, лавки и друг друга. Это показалось страшное лицо того, что предшествовало любому появлению пиратов – паника. Начавшись в порту, волна панического ужаса докатилась и до центральной площади. Внезапно послышалась тревожная дробь барабанов. Это стража города добавила свою лепту в общий переполох. Затем на улицах города появились вооруженные группы пестро разодетых людей. Следуя планам своих капитанов, пираты знали точно, куда идти и что захватывать в первую очередь.

При появлении первых признаков нападения с моря Алан не стал терять ни минуты.

– Эрман, Сивый! Помогите мне. Будем пробиваться отсюда к площади. Надо забрать жену и дочку со сцены, – прокричал Алан своим спутникам, для надежности сопровождая свои слова жестами.

– Давай сначала соберем моих людей! С ними мы сможем атаковать их корабли в порту, – предложил Эрман, стараясь перекричать вопли снующих людей.

– Нет времени! – прокричал в ответ Алан. – Да и где ты будешь искать их в этой кутерьме? – Понимая, что Эрман тоже, прежде всего, думает о своих людях, добавил: – Не маленькие. Позаботятся о себе сами. Найдем их потом! И побежал в сторону центра города. Его спутники бросились за ним следом.

Нелегкий это был путь среди ошалевших и мечущихся горожан и заезжих гостей. Но вот уже показалась и площадь, где у подмостков сгрудились актеры. Госпожа Цира сумела удержать их от панического бегства. Она знала, что ее муж обязательно придет к ним на помощь.

– Цира! Настя! Берите своих мимов за руки и бегом за мной. Будем пробиваться к храму, – проорал Алан, стараясь перекричать толпу. Потом он и его случайные боевые товарищи положили руки на плечи друг другу и сомкнули головы. Так было принято в братствах во время коротких совещаний во время сражения.

– Браты! – сказал Алан, на правах местного взявший на себя роль атамана. – Идем «журавлиным клином» в направлении храма. Того, что на горе. Я по центру! За мной – мимосы. Сивый Конь прикрывает правое крыло. Рыжий Эрман – левое. Вперед! Вперед!

Быстро темнело. В воздухе повис тяжелый запах гари и дыма. У дверей храма стоял священник. Его окружало несколько десятков дрожащих и причитающих прихожан. Держа крест в руке, он беззвучно шевелил губами, подняв глаза к небу. Храм был местом спасения и защиты, признаваемым всеми племенами и народами, всеми религиями. Даже еретическими. Но не разбойниками и пиратами. С возвышенности хорошо были видны драматические события, происходившие в городе.

Из сумерек выскочил Алан с группой сопровождающих.

– Отец мой! Иди внутрь, принимай женщин и детей и там молись за нас. Мужчины останутся снаружи со мной. С Божьей помощью мы остановим пиратов, – перемешивая греческие и славянские слова, сказал Алан.

– Благослови тебя Бог, сын мой! – священник с облегчением взглянул на появившихся защитников: – О Цира, Анастасе! Проходите скорей в храм, – засуетился священник.

– Папа мой, с нами раненые. Если укажите, где их разместить, я смогу оказать им посильную помощь, – на безукоризненно чистом греческом языке, без акцента произнесла Цира.

– Конечно, конечно, дочь моя. Располагайтесь вот здесь. Анастасе, пойдем со мной. Я покажу, где брать воду.

Между тем перед храмовыми воротами трое товарищей вновь сомкнули головы.

– Браты! Строим баррикаду и очень быстро, – обратился Алан к своим спутникам.

– Мы что втроем ее будем оборонять? – уточнил Рыжий.

– Будем собирать к ней всех, кто может держать в руке камень или палку, – ответил Алан.

Товарищи принялись стаскивать к площадке перед входом в храм, скамейки, снятые с петель двери и прочий хлам. Рыжий даже нашел где-то на задворках брошенную телегу.

– Ей! Все, кому жизнь дорога идите под щит «Журавля»! – закричал в мечущуюся на церковном дворе толпу Алан.

На площадке перед храмом закипела работа. Из ближайших улочек к баррикаде подбегали испуганные люди. Их быстро ставили к делу. Осмысленная работа успокаивала и воодушевляла их.

– Работаем! Работаем! – подгонял их Алан.

– Это еще что за «Журавль»? – посреди снующих людей, Рыжий сохранял ледяное спокойствие и даже строя баррикаду умудрялся вести с приятелями познавательную беседу.

– Это щит братства, в котором Алан проходил воинскую выучку, – пояснил Сивый. – Я слышал атаманом там еще ходил Робити Лад?

– Да, брат, это так, – подтвердил Алан.

– Странное имя. Интересно, что же оно означает? – поинтересовался Рыжий.

– «Робити лад» на языке коренных жителей России означает «устраивать порядок» среди людей, – стал объяснять Алан. – С юных лет Лад знаменит тем, что постоянно что-то улаживал, находил какие-то соглашения. Он даже смог обустроить жизнь своих братов в стране саков на реке Алазани. Ну, после того злосчастного похода на город Портав, который арабы называют Барда. – Эрман мотнул головой, показывая, что знает ту историю. – Тогда из братства осталось в живых лишь горстка казаков. И я в их числе. – Алан на минуту остановился, вспоминая былые дни. – А прозвище так прочно прилипло к атаману, что наверно он и сам позабыл имя, данное ему при рождении. Знаете, друзья, иногда я мечтаю, что когда-нибудь мои сыновья увидят вольный Дон Роси и вдохнут полной грудью запах степной полыни, – мечтательно закончил свою речь Алан.

Карательная экспедиция империи 949 года к оплоту пиратства Средиземноморья – острову Криту, окончилась неудачей. Островитяне, объединившись с морскими разбойниками северного побережья Африки – Магриба, а также с разбойниками Азии из крепостей Тарса и Триполи, стали настоящим бичом восточного Средиземноморья. Их сплотила единая грабительская идеология, занесенная на берега Африки сектантами от ислама – карматами фатимидами, исмаилитами. Они выступали под черно-белыми знаменами, ставшими визитной карточкой пиратства. Все не вступившие в их секту считались врагами, против которых дозволены были ложь, предательство, убийства, насилие. Подкрепленное грабительской идеологией пиратство процветало. Под черно-белые знамена вступали разбойники, грабители, изгои, отверженные в своих странах, авантюристы всех мастей и просто жаждавшие приключений и наживы.

Два пиратских главаря, Хасан с Кипра и Лев из Триполи азиатского, нынешним объектом своего налета наметили небольшой портовый город Гитио. Они были уверены, что защитники его, понадеявшись на естественные укрепления бухты и защиту византийского флота, будут застигнуты врасплох. По сведениям, доставленным торговцами, в городе проходила осенняя ярмарка, а в самой бухте не было ни одного военного корабля.

Была еще одна, тайная причина, но об этом знали только капитаны. Гитио наметили еще и потому, что там жила некая танцовщица Цира. Вот ее то и надо было доставить в Триполи к торговцу рабами, который обещал за нее баснословные деньги. Ходили слухи о заказе, поступившем от самого правителя Мидии Атропатены²¹. Впрочем, пираты не задавали лишних вопросов. У каждого пиратского капитана было по две галеры, набитые народом из разных племен. Всех их объединила одна вера – жажда наживы за счет грабежа обывателей.

В сгущающихся сумерках триеры, не возбудив подозрений, преспокойно вошли в бухту под зелеными флагами Испанского халифата, дружественного Византии. Зеваки и портовые служащие, наблюдавшие за бухтой, заметили, как корабли осторожно подошли к причалам, один за другим. Прошло несколько минут, и зеленые флаги сменились на черные.

С бортов галер на пирс «посыпалась» разношерстная пиратская братия. Засверкали клинки, пролилась первая кровь. Раздались истошные крики. На развивающихся черных флагах выплясывали джигу белые буквы, похожие на кости скелета.

В городе лихорадочно забили в барабаны, послышался звук трубы, созывающей стражу и ополчение. Невзирая на гнетущую жару и свой немалый вес, городской эпарх поспешно направился к курии. За ним рысцой трусили его телохранители. На площади перед ней уже спешно собирались стражники и ополченцы. Равдухи, воины, исполняющие полицейские функции, и горожане, способные носить оружие, собирались дать отпор разбойникам, с отчаянной решимостью людей, понимавших, что в случае поражения им не будет пощады. Зверства пиратов были общеизвестны, и даже самые гнусные дела регулярных войск бледнели перед жестокостью морских грабителей.

На улицах уже кипели отчаянные схватки, где разрозненные отряды самообороны пытались отбросить к морю хорошо организованный пиратский десант. Но многие гости города бежали к храму Христа, стоящему на возвышенности. С языческих времен божьи храмы считались местом укрытия. У них оставалась слабая надежда, что и пираты не посмеют нарушить многовековые традиции. А предводители пиратов хорошо знали свое дело. Чего, не погрешив против истины, нельзя было сказать о коменданте гарнизона. Используя преимущество внезапного нападения, пираты впервые же минуты обезвредили форт и показали равдухам, кто является хозяином положения. Воины гарнизона были разоружены. К вечеру, почти три сотни пиратов стали хозяевами Гитио.

Капитан Хасан, сидя в здании курии, с изысканностью, весьма похожей на издевательство, определял размеры выкупа эпарху Горгио, со страха забывшему о своей спеси, и нескольким знатным людям города, оказавшимся в компании с градоначальником. Хасан милостиво заявил, что за сто тысяч золотых монет и пятьдесят голов скота он воздержится от превращения города в груду пепла. Пока один из главарей морских разбойников уточнял эти детали с перепуганным эпархом, другой главарь со своими подручными рыскал по городу. Он разыскивал актеров, зная, что среди них, наверняка, должна находиться цель его поисков – танцовщица Цира.

Во время поисков пираты занимались грабежом, пьянством и насилиями, как они обычно делали в подобных случаях. Поведение пиратов было отвратительно до тошноты. Трудно поверить, что люди, как бы низко они ни пали, могли дойти до таких пределов жестокости и разврата. Под бледным лунным освещением отдельные стычки продолжалась до полуночи, и, судя по воплям, становилось очевидным, что пираты не намерены церемониться.

Баррикада росла на глазах. Вид сосредоточенно и целеустремленно работающих людей охлаждающим и успокаивающим образом действовала на окружающих. Кто-то, сначала в панике пробегал мимо, потом останавливался, минуту наблюдал, затем присоединялся.

Это сосредоточенное спокойствие, как волны от брошенного камня распространялось по всем прилегающим улочкам. Как если бы голос свыше дошел до каждого. Мечущиеся люди останавливались. Глаза приобретали осмысленное выражение, они разворачивались и бежали к храму. У баррикады их встречал Алан Каратер со словами:

– Женщины и дети в храм! Кто может сражаться остается со мной!

Через некоторое время настало краткое затишье, которое всегда бывает перед бурей.

– Рыжий! Сколько у тебя людей? – спросил Алан.

– Три воина и еще человек десять, мечей семь, у остальных ножи, кинжалы и дубье.

– Сивый! Сколько с тобой?

– Пятнадцать человек, девять ножей, две секиры.

– У меня также. Ну что ж, как говорится: «Не в силе Бог, но в правде». Если выдержим первый удар, то выстоим.

– Алан, дружище! Возьми себе хоть нож. – Сивый протянул ему клинок.

– Благодарю, Сивый! Но отдай этот нож безоружному обывателю. «Журавли» берут себе оружие в бою.

– Ну что ж, вольный «гусь» не уступит «журавлю». Я тоже возьму оружие в бою! – поддержал почин приятеля Сивый Конь и отдал свой меч безоружному горожанину.

– Вы два придурка, нашли время бахвалиться, – проворчал Эрман.

– Г-эрман! А тебе слабо? – Сивый, как большинство жителей с побережья у моря Асов, именуемого греками Меотидой, произносил слова с придыханием «гэ».

– Ты меня на «слабо» не бери! Два полоумных дельфина! – взорвался Эрман, но чуть погодя, не выдержал и присоединился к почину приятелей.

– Гот никогда не будет позади Руса, клянусь Аруной! Я вам покажу, как грейтунги рвут южан голыми руками!

Внутри храма стояла относительная тишина, прерываемая стонами раненых и бормотанием молящихся.

– Мама, мне страшно, …. прошептала Анастасия, прижавшись к груди матери.

– Настя! Чему я тебя учила? Посмотри в глаза своему страху, пропусти его через себя. И вот страх остался сзади, ушел, а ты стоишь очищенная и в равновесии. То, что было – забыто, то, что будет – неизвестно. Будем жить настоящим. И сейчас раненные люди нуждаются в твоей помощи. Принеси еще воды.

Снаружи храма у баррикады Алан обратился к защитникам с короткой речью:

– Ей, народ, слушать меня! Перед нами враг, за нами жены и дети. Бежать нам некуда. Стойте плечом к плечу столько сколько понадобиться. Умрите, но стойте! За баррикаду не высовываться! Слушать команды старшин!

И только он закончил, как началось. Накатило. По узенькой улочке к храму выбежала девушка с распущенными волосами. За ней с хохотом и бранью гналась парочка бандитов. Они уже почти настигли ее, когда Алан внезапно преградил им дорогу. В руках у него ничего не было. Он подхватил плачущую девушку и передал ее на баррикаду. Несколько пар рук ее быстро приняли, и она исчезла за рукотворным валом.

Удивленный пират остановился, увидев баррикаду и человека с пустыми руками, стоявшего перед ней.

– Ага, попался, греческая собака! – Сердито закричал пират и бросился навстречу своей погибели.

– Смерть греческой собаке! – Подхватил второй и последовал за ним с некоторой задержкой.

– Надеюсь, что вы подготовлены для встречи со своим создателем Змеем? – вежливо осведомился Алан и с этими словами изящно уклонился от удара первого, зайдя ему за спину, слегка развернув, подставил под удар второго нападавшего, которому затем одним отработанным движением свернул шею. Сделал он это очень умело, с искусством и спокойствием профессионала забавляющегося с любителями.

Пираты бесформенной массой рухнули наземь.

– Очень неплохо. И техника исполнения безукоризненна, – прокомментировал схватку Сивый.

Следом за первыми с улицы, ведущей от площади, выкатила темная, визжащая и улюлюкающая масса. Чадящие факела отбрасывали зловещие тени, подчеркивая свирепый вид нападавших людей. Завидев баррикаду, пираты, не останавливаясь, развернулись в линию атаки и встали. Из ее середины выдвинулся вожак. Это был хорошо известный среди разбойной братии капитан Лев из Триполи:

– Мне нужны мимы и танцовщицы! Остальных не тронем, – презрительно скривил губы пират.

– Мы можем подарить вам свирели, – криво усмехнувшись, ответил Алан. – Развлекайте себя сами, девочки.

– Вонючие шакалы! Если бросите оружие и станете на колени, возможно, сохраните ваши жалкие жизни, – прокричал разбойник в бешенстве.

– Если ты, еретик, развернешься и посадишь свой обгаженный зад на ту лохань, которая принесла тебя сюда, то возможно избегнешь, быстрого свидания с подземным Змеем, – спокойно ответил Алан.

Все слова были сказаны. Переговоры закончились. Как волна накатывается на берег, так и визжащая и орущая людская масса нахлынула на баррикаду.

Глава вторая: военные и бюрократы

Великая Римская империя распалась. В западной и северной части былой державы свирепствовали голод, чума, гонения. В то же время южные и восточные области империи на Пиренейском полуострове и в Азии, отторгнутые Арабским халифатом, находились на пике своего расцвета. Тут процветали науки и искусство.

Хранительницей былой римской культуры и христианской веры оставалась западная часть римской империи – Византия. Непобежденный осколок былого государства на земле Греции. Тень былой мощи. Надежная связь с городами была только по морю, поэтому флоту в государстве уделяли особое внимание.

Опорой императорской власти Византии являлся многочисленный чиновничий аппарат и армия. Костяк армии состоял из регулярных частей императорской гвардии и ипастасиев, дружин крупных землевладельцев: аристократов и архонтов. В период тяжелых войн в армию призывались стратиоты – свободные граждане городов и крестьяне. Для завоевательных войн широко использовались наемные войска союзников и федератов. Причем федераты на службе могли получать государственные должности и титулы с соответствующим денежным содержанием. На отвоеванных территориях восстанавливались ромейские города. Отслужившие свой срок легионеры становились ветеранами. Наградой за верную службу был участок земли, выделенный государством в собственность и помощь от государства в подъеме хозяйства. На выделенной земле ветеран мог построить дом, обзавестись семьей и завести нехитрое земледельческое хозяйство. Со временем федераты становились гражданами Нового Рима – византийцами.

Захват рабов, конечно, был чудовищно жестоким действом. Но чем дальше, тем на меньший срок раб оставался рабом. Неэффективность рабского труда была очевидна. Выучившего язык, принявшего веру и начинавшего исполнять законы государства раба старались отпустить на свободу. Вольноотпущенник, как правило, оставался на земле, выделенной хозяином поместья. Тем самым, сохраняя связи со своим господином. А его дети и внуки, конечно же, уже считали себя ромеями.

Во времена, когда происходили описываемые события, могучая держава сузилась до размеров города Византия, официально переименованного в Константинополь. Его владения распространялись на черноморское побережье Малой Азии, Пелопоннес и южную часть Аппенинского полуострова. Постепенно Византия набирала силы и расширяла свои владения. Византийское гражданство являлось цементирующей силой, сплачивающей разноязыкое содружество. Подданный возрождающейся империи был сначала ромеем, а уж потом греком, сирийцем, фракийцем или представителем иного народа.

Представитель древней династии, базилевс базилеон или царь царей Константин по прозванию Багрянородный²² был одним из образованнейших людей своей эпохи. Покровитель наук, автор сборников сочинений и трудов по усовершенствованию управления государством. Его власть опиралась на синклит иначе сенат и церковь. При некоторых привилегиях сенаторов и клириков все граждане были равны перед законом. Свободные граждане составляли большинство населения государства. Равенство было неформальным. Любой гражданин Византии при наличии известных способностей и удачливости мог войти в господствующую прослойку и даже получить высшую должность – власть не наследственную, а переходящую к «достойнейшему».

Непростое наследство досталось Константину. На западе – королевства воинственных франков, где бывшие предводители наемников истребляли старую аристократию и делили между собой земли Римской империи в Европе. На юге и востоке – осколки могучего Халифата, поглотившего наиболее богатые имперские территории. На севере Византия граничила с болгарским каганатом. Но самая большая угроза исходила с северо-востока, из города Атиля в устье реки Итиль²³. Оттуда, где расположился центр Всемирной торговой организации рахдонитов. Непримиримый соперник и конкурент, претендующий на право мирового господства. Торговая сеть рахдонитов опутала своей паутиной весь мир. Ее председатель, малех, дергая за невидимые паутинки, контролировал получение сверхприбылей для своей организации. Но для этого нужны были безопасные пути и стерегущие их послушные цари. Чтобы сделать послушного государя, князьям и герцогам ссужались кредиты, а потом заемщика превращали в послушную марионетку. А упрямых и неугодных правителей свергали. Не брезговали грязные торгаши и прямым подкупом.

И все же некогда могучая держава, сузившаяся до размеров одного города и окрестностей, вновь возрождалась. Этот осколок былого величия под умелым управлением Константина Багрянородного вновь поднимался из праха. Лишь одно тревожило базилевса: в какие руки попадет держава после его кончины. Любимая супруга, севаста Елена, подарила ему пять дочерей и только одного сына, наследника престола. Как всякий отец, он очень любил своего сына, Романа. Сам обучал его и внушал питать благочестие к Богу. «Коли все это соблюдешь, долго будешь царствовать над ромеями», – говорил он сыну.

Но у царя царей каждый день и государственных дел было невпроворот. Отовсюду слали ему письма военные стратиги провинций, гражданские главы фем и прочие должностные лица. Он проглядывал письма с быстротой птицы и при этом еще находил время, чтобы принимать послов, отправлять послания чиновникам, отменять опрометчиво сделанные нововведения. За неимением свободного времени, курировать обучение Романа он поручил брату жены и своему доверенному лицу – своему спальничему или иначе паракимомену Василию Нофу, главе имперских бюрократов.

На море дул ласковый теплый ветерок. Солнечные лучи расцвечивали бирюзовую гладь. Вдоль греческого побережья не спеша шла эскадра из трех кораблей. Впереди шел «дромон», царская огненосная триера. За нею две галеры сопровождения. Дромонами, дословно «бегунами» в Аравии называли одногорбых верблюдов, ценимых кочевниками пустыни за их неутомимость и скорость. За те же качества «дромонами» прозвали и большие военные триеры византийского флота.

Дромон представлял собою длинный весельный корабль, на котором гребцы располагались в три яруса у обоих бортов. Для такого судна требовалось двести тридцать человек команды, и оно вмещало дополнительно шестьдесят воинов морской пехоты. Дромоны снабжались специальными сифонами для выбрасывания на вражеские корабли «греческого огня». Этот состав из смолы и серы нельзя было потушить водой. Секрет его приготовления содержался в строжайшей тайне.

На капитанских мостках царской галеры у наварха Никиты Халкуца собралась компания весьма высокопоставленных пассажиров. Они беззаботно пили прохладительные напитки, ели фрукты и беседовали, добродушно подтрунивая друг над другом.

Одним из них был наследник престола цезарь Роман. Это был красивый юноша, с пшеничного цвета волосами, розовыми щеками и красивыми глазами. Высокий, широкоплечий, «стройный, как кипарис». В речах он был приятен и спокоен, имел приветливые манеры. Все поражались и восхищались этим юношей. Созданный, чтобы нравиться, он любил увеселения, любил хорошо поесть и еще многие другие удовольствия. Вместо занятий науками он только и думал, что о приключениях и всяких забавных проделках.

Его собеседником был стратиг фемы Анатолик Никифор Фока. Человек лет тридцати, среднего роста, большеголовый, как все жители горных районов провинции Первая Армения. Цвет лица его более приближался к темному, чем к светлому. Волосы были густые и черные. Нос не тонкий и не толстый, а борода правильной формы, с редкой сединой по бокам. Стан у него был округлый и плотный. Грудь и плечи очень широкие, а мужеством и силой он напоминал прославленного Геракла. На загорелом и обветренном некрасивом лице, притягивали внимание черные глаза, озабоченные размышлением. Они прятались под мохнатыми бровями. Колючий взгляд, казалось, пронизывает насквозь. Облик и жесты выдавали в нем человека обладающего большой силой воли.

Триста лет назад цезарь Ираклий своим указом запретил горожанам говорить на латинских и семитских языках. С тех пор, греческий язык, изучавшийся в школах как иностранный, стал государственным. На нем стали вестись службы в церквах. За прошедшее время, греческий стал родным для жителей Царского города. Но Никифор Фока, как и большинство жителей азиатской части страны, в быту продолжал говорить на арамейском диалекте семитского языка. Звучный титул, звучавший по-латински как «цезарь», или по-гречески «кесарь», с его губ слетал, как болт арбалета – «к-цр».

– Никифор, а почему ты не хотел брать меня с собой? Знаешь, как долго я уговаривал отца, чтобы он позволил мне поехать с тобой? – спросил Роман, единственный наследник царя царей.

– Я не очень-то гожусь на роль няни для цезаря. Еще не уберегу… – шутливо ответил Никифор.

– Но потом я передумал, – продолжал рассуждать Никифор. – Если я спасу юного цезаря от душных дворцов, приемов и этикетов, а так же нудных занятий по риторике и философии, то взамен он спасет меня от компании бюрократа, способного говорить только о прибылях и налогах, – кивнул Никифор на третьего пассажира. – И подумал, что цезарь внесет разнообразие в нашу компанию в этом наискучнейшем плавании с визитом вежливости в Рим. В гости к герцогу Октавиану²⁴.

– Говорят, он любит общество куртизанок? – поинтересовался Роман.

– А еще он охотник, игрок и пьяница, – подтвердил Никифор. – Ну, прямо вылитый мой двоюродный брат со стороны матери, Ной Цимисхий. Ох уж этот Ной! Правда, он не пьет за здоровье Сатаны, как Октавиан. Но, несмотря на это вы с герцогом, как ровесники, вполне можете найти общие интересы.

– Ты хочешь, чтобы я пил с ним за здоровье Сатаны? – ухмыльнулся Роман.

– Нет. Я имею виду охоту, игры и гулянки с девицами. Тебе самое время. А для меня все это скука неимоверная. Не с кем подраться.

Еще один из пассажиров, спальничий базилевса Василий Ноф нисколько не обиделся на словесный выпад Никифора в свою сторону. Как у всякого евнуха, у него было гладкое, холеное лицо. Внебрачный сын болгарки и свергнутого басилевса Романа I Лакапина²⁵, Василий был человеком умным и рассудительным, хотя и несколько прижимистым. Он весьма удачливо и примерно во всех делах помогал Константину, женатому на Елене, законной дочери Романа Лакапина. В борьбе Багрянородного за скипетр с сыновьями Романа Стефаном и Константином, Василий Ноф выступил против своих сводных братьев. Оставшись единодержавным властителем, Константин сразу же назначил Василия патрикием, паракимоменом и управляющим синклитом.

– Друг мой Никифор! Мы едем в Рим не для того, чтобы наследник Роман гулял с блудницами Октавиана! А чтобы показать расположение Византии герцогу Тусколо, хозяину Вечного города. – Начал говорить Василий наставительным тоном. – Позволь напомнить тебе и цезарю, что в Вердене наследники Карла Великого²⁶ разделил его державу на три королевства: французов, немцев и итальянцев. Но при этом Аппенинский полуостров оставался римским, во владении Византии. Но в Ломбардии после смерти итальянского короля Лотаря равновесие нарушилось. Ломбардия или иначе Италия стала немецкой и на очереди остальная территория полуострова. И Рим – ключ в этой борьбе.

– Тоже мне проблема? Экспедиционный легион Византии расчистит полуостров, как это уже делалось не раз, – скривил губы Никифор.

– Не все решается силой. Я напомню тебе, с чего все началось. – Продолжал, словно читал лекцию Василий. – Претендент на трон Беренгар²⁷ маркграф Иврейский взялся за дело весьма ретиво. Чтобы узаконить свое положение короля, Беренгар велел женить своего старшего сына на молодой вдове цезаря Лотаря Адельгейде. Но вдова оказалась с норовом, за что и подверглась заточению. Из заточения она сбежала к своему деверю герцогу Октавиану Тусколо в Рим. Тогда Беренгар велел Октавиану вернуть беглянку. Но римские аристократы не желали выполнять требования итальянца, хотя юридический император Римской империи, базилевс Византии, был на стороне маркграфа. И тогда папа Агапит II²⁸ воззвал к восточным франкам, умоляя спасти Рим от «злого» короля Беренгара. А для пущей убедительности, герцога Лотарингии Бруно, брата короля Оттона папа Агапит рукоположил архиепископом Кельна.

В благодарность за это «благородный» Оттон поспешил привести войско рыцарей и баронов в Италию по призыву папы Агапита. Прямо как когда-то Аттила ринувшийся в Италию «за спасением чести» девицы Гонории. Новый «спаситель обиженных вдовиц», перейдя Альпы с цветом норманнских баронов, так напугал ломбардийцев, что войско Беренгара разбежалось, даже не вступив в схватку. Благодарная «жертва обстоятельств» немедленно отдала руку и сердце своему освободителю. Этот политический брак на вдовствующей Адельгейде, юридически отдал во власть Оттона всю Ломбардию, итальянское королевство.

Правда сам Оттон предпочитает жить в более суровом климате севера. Поэтому только подписал с местными аристократами вассальный договор в качестве их сюзерена. Даже Италию, как немецкий лен, он оставил тому же Беренгару изъявившему покорность. Хотя уже без маркграфства Вероны и герцогства Фриульского, которое он подарил своему брату Генриху, герцогу Баварскому.

Вассальный договор подразумевает службу по призыву в войске Оттона в течение сорока дней в году. И король не вмешивается во внутренние дела итальянских аристократов. Мягкие условия вассалитета привлекли многих. Понтифик Агапит тоже служит королю восточных франков. У них сложился взаимовыгодный альянс. В его дела не вмешиваются, а за это папа рукополагает епископов не за их веру, а за их преданность правящей династии. Чтобы обезопасить себя от вмешательств Беренгара, теперь и герцог Октавиан подумывает стать вассалом Оттона. – Тоном учителя излагал произошедшие события Василий.