Читать книгу: «Сокровище волхвов. Роман-фэнтези», страница 3
Старая травница обняла растерянно хлопающую зелеными, как изумруды, глазами девочку, поцеловала в лоб и, забрав из рук вернувшегося лекаря мешочек с деньгами, быстро вышла за дверь, не дав возможности девочке расплакаться и начать ее уговаривать не оставлять одну в чужом, незнакомом, страшном городе с чужими, незнакомыми людьми.
Глава шестая, в которой господин Беренгар осуществляет хитрый план
Господин Беренгар устроил Мэй в маленькой комнатке на чердаке, из круглого окошка в которой были видны крыши большого города, целое море крыш. В комнатке установили кровать и крохотный столик со стулом, а больше никакая мебель в эту комнатушку и не влезала. Но Мэй была рада собственному уголку.
Хозяин пристроил ее помогать в аптеке вместе с другим юным помощником, тем самым худеньким подростком с испуганными глазами, которого звали Руи. Он тоже был сиротой и прижился в доме гостеприимного лекаря, помогая делать лекарства. Мэй сразу прониклась добрыми чувствами к собрату по несчастью.
Руи был молчалив и не в меру робок, и не уверен в себе, отчего с ним все время случались неприятности: то уронит чашу с отваром, то плохо разотрет порошок в ступке, то напутает, в какой пропорции надо смешивать лекарственные травы… Вот ему и попадало от хозяина: то затрещина, то оплеуха. Мэй жалела неловкого Руи и старалась брать себе самые сложные задания лекаря.
У нее-то все в руках спорилось: и эликсиры смешивались из вовремя и правильно приготовленных настоев и отваров, и мази получались хорошие, и порошки она взвешивала на аптечных весах точно, не ошибаясь даже в долях грамма. Господин Беренгар был доволен новой помощницей. Она живо интересовалась тем, как и какие болезни он лечит, а он с удовольствием, в приятном осознании собственного величия, снисходительно делился с ней кое-какими знаниями, но всех тайн не раскрывал. А зачем создавать себе конкурента собственными руками? Хотя какой конкурент из глупой девчонки? Он вообще сомневался в том, что женщина способна конкурировать с мужчиной в своих умственных способностях. Зачем вообще женщине ум? Бог ее не для этого создавал.
Все было хорошо, кроме одного: новая помощница никак не проявляла свои необычные способности лечить руками. Господин Беренгар и так к ней подходил, и эдак… Но скрытная девчонка молчала, делая вид, что не понимает, о чем речь. В конце концов он не выдержал и сказал прямо:
– Мэй, покажи мне, как ты лечишь руками. Не отпирайся, я знаю, что ты умеешь!
Девочка испуганно глянула на него большими, зелеными, как у кошки, глазами и замотала головой:
– Что вы такое говорите, господин Беренгар? Ничего такого я не умею! Как же можно такое уметь простому человеку? Это только ведьмы могут. А я не ведьма! Не ведьма!
– Да успокойся ты, дуреха. – Беренгар положил ей руку на плечо. – Я вовсе не считаю тебя ведьмой! И никому ничего не скажу, честное слово. Слово лекаря! Эта тайна останется между нами. Я просто хочу увидеть все своими глазами. Ну, покажи, Мэй!
Но упрямая девчонка уперлась – и ни в какую! Не знает, мол, она ничего такого и не умеет. Господин Беренгар разозлился и хотел было отвесить ей подзатыльник, но удержался, понимая, что силой он ничего не добьется. Значит, надо было использовать хитрость.
На разработку хитрого плана ушло несколько дней, а потом оставалось дождаться подходящего момента. И такой момент не заставил себя долго ждать.
Как-то раз вечером, когда лекарь вернулся домой, навестив очередного заболевшего, он зашел в комнату, где Руи и Мэй готовили лекарства по рецептам самого хозяина. Недотепа Руи, увидев внезапно возникшего на пороге лекаря, вздрогнул от неожиданности и уронил стеклянную колбу с ценной лекарственной жидкостью. Мальчик замер, точно окаменел, с испуганным выражением лица, прижав к груди руки. А Беренгар сразу пошел в наступление:
– Ах ты поганец! – кричал он, наступая на потерявшего дар речи от испуга Руи. – Ты знаешь, сколько денег я отвалил за эту колбу из огнеупорного стекла? Да я тебе, паршивец!..
Холеная ладонь врачевателя с размаху ударила Руи по левой щеке так, что голова мальчишки дернулась. Он заскулил, точно щенок, и упал на колени перед разъяренным хозяином.
– Не бейте его, господин Беренгар! – попыталась вмешаться Мэй.
Но лекарь отпихнул ее в сторону и, с усилием подняв с колен неумеху, затряс его, как тряпичную куклу.
– Сколько можно портить мое добро?! Одни убытки от тебя! Вот я тебе сейчас преподам урок. – И потащил Руи на задний двор, где слуги кололи дрова, стирали и вывешивали на просушку белье и занимались прочими хозяйственными делами.
Мэй бросилась следом в слабой попытке оградить приятеля от наказания. Но хозяин уже доставал розги и, стянув с несчастного рубаху, бросил его на колоду для колки дров. Длинные прутья безжалостно засвистели в воздухе, нанося хлесткие удары на бледную, худую, с выступающими ребрами, спину подростка. Тот только жалобно вскрикивал и дергался всем телом от боли.
– Не надо, господин Беренгар! – кричала Мэй, пытаясь выхватить из его рук розги.
Не тут-то было! Господин Беренгар вошел в раж и сам уже не мог остановиться, вкладывая всю силу в каждый удар, зверея от вида крови, яркими полосами проступившей на побелевшей коже.
Экзекуция закончилась внезапно, словно сломался какой-то механизм в голове хозяина, и он обессиленно опустил дрожащую от напряжения руку и, переводя дыхание, поплелся в дом. Розги выпали из его ладони и, окровавленные, остались лежать на земле. Бедный Руи слабо постанывал, не имея сил подняться с колоды. Мэй бросилась к нему.
– Руи, Руи, ты жив? – бормотала она, помогая мальчику встать на ноги.
– Кажется, жив… – прошептал тот, пошатываясь и чуть не падая от внезапного головокружения и тошноты.
Мэй подставила плечо, обхватила несчастного за талию, стараясь не задевать самые больные места, и помогла пройти в дом, подняться на чердак в такую же, как и у нее, крохотную комнатку. Руи рухнул на кровать животом вниз и застонал, а Мэй побежала на кухню за тазом с чистой водой, чтобы стереть кровь и обработать раны пострадавшего от хозяйского гнева.
Господин Беренгар, расположившись в своем кабинете в уютном кресле, внимательно прислушивался к происходящему в доме, с удовлетворением отмечая, что план его сработал как нельзя лучше. Хотя насилия он не любил, считая его проявление признаком слабости. Но в данном случае игра стоила свеч!
Ночью, когда в доме все уже легли спать, он поднялся на чердак и, склонившись в три погибели, приник глазом к замочной скважине. В комнате Руи на столе горела маленькая свеча. Мальчик так и лежал на кровати, из его уст то и дело доносились слабые стоны, кровь уже не текла, но спину покрывали кровавые полосы. Рядом с кроватью сидела Мэй и, что-то тихо бормоча себе под нос, водила вытянутыми руками, не касаясь спины мальчика.
«Вот ты и попалась», – подумал господин Беренгар, растянув в довольной улыбке пухлые губы. Но торопиться не стоило. Он медленно выпрямил спину и на цыпочках спустился в свою комнату.
Набравшись терпения, хоть ему и хотелось немедленно вывести на чистую воду маленькую врунью, он две ночи подряд ходил на чердак и наблюдал сквозь замочную скважину, как Мэй лечит руками раны на спине Руи. А на третью ночь, не скрываясь, распахнул испуганно заскрипевшую дверь и застыл перед детьми в угрожающей позе.
– Ну что, попалась, белобрысая ведьма?!
Глаза девочки округлились от ужаса, и она прижала ладошку ко рту, словно сдерживая рвущийся наружу крик. Беренгар решительным шагом подошел к кровати и глянул на изувеченную спину мальчишки. К его огромному изумлению он не увидел вспухших, воспаленных, еще сочившихся желтоватой сукровицей красно-бурых полос на спине. Его взору предстали бледные, хорошо затянувшиеся новой прозрачной кожицей, тонкие рубцы.
– Не может быть… – выдохнул он изумленно и уставился на девчонку. – Как это у тебя получается? Ведь эти раны должны заживать неделю, а то и больше. Прошло же всего два дня!
Девочка растерянно пожала плечами, продолжая молчать.
– Пойдем-ка, дитя мое, поговорим, – сказал лекарь с угрозой и поволок испуганную девочку за дверь, чтобы Руи не мог подслушать их разговор.
– Слушай, Мэй, я теперь все про тебя знаю, я все своими глазами видел, как ты лечила этого мерзавца руками. И вылечила ему раны практически за два дня. Это колдовство, дитя мое! – Он погрозил толстым пальцем девочке, нависая над ней всей своей дородной тушей. – Я могу сдать тебя церковникам, а они с удовольствием повесят тебя на площади, на потеху публике и во имя утверждения истинной веры. Ты хочешь этого?
Девочка отрицательно затрясла головой. Ее опять обвиняли в колдовстве, а ведь она всего лишь пыталась спасти от страданий несчастного Руи!
– Вот и я не хочу этого! – внезапно изменил тон голоса хозяин. – Я хочу лишь одного: лечить людей, помогать несчастным, как и ты! Давай же соединим наши усилия, Мэй. Ты будешь лечить руками раны и язвы, ожоги и переломы, а я прикрою тебя своим авторитетом, чтобы никто не заподозрил тебя в колдовстве!
Девочка задумалась, в ее зеленых глазах дрожали отсветы свечи, которую она держала в руках.
– Соглашайся, Мэй, – поторопил ее лекарь, – а не то я выдам твою тайну епископу! Давай, думай скорей своей белобрысой головой!
Но Мэй никак не решалась согласиться. Она слишком хорошо помнила наставления Мельхора, которого считала своим отцом. Взгляд его холодных черных глаз все еще пронизывал ее насквозь, все еще предупреждал об опасности.
Беренгар уже начал терять терпение, как случай помог ему склонить Мэй к сотрудничеству. Утром на кухне лекарь услышал, как служанки испуганно и возбужденно трещали про казнь, которая должна состояться в полдень на рыночной площади. С утра пораньше глашатаи разносили эту весть по всему городу, призывая жителей прийти и посмотреть, как наказывают ведьму, настоящую ведьму.
Господин Беренгар не разделял страсть народа к кровавым и жестоким зрелищам и сам ни за что бы не пошел, но тут, взяв упрямую девчонку за руку, лично потащил ее на площадь.
Вокруг эшафота уже гудела, как растревоженный улей, толпа. Мужчины и женщины, старики и дети нетерпеливо вытягивали шеи, вставали на цыпочки, в попытке разглядеть приговоренную. Из уст в уста передавались небылицы: и рогатая она, и с копытами, и хвост у нее из-под подола торчит! Ужас и нестерпимое любопытство смешались в жуткую, отвратительную смесь, от которой в голове у Мэй стоял нудный, болезненный гул. Ей очень хотелось убежать, спрятаться в какой-нибудь темный уголок, где никто ее не найдет, но цепкие пальцы хозяина до боли сжимали ее запястье. Вырваться было невозможно.
Вдруг ропот, как порыв ветра, пробежал по толпе. К эшафоту на грубо сколоченной повозке везли ведьму. Палач, облаченный в красный, с прорезями для глаз, островерхий колпак, закрывавший половину лица, помог ей подняться по ступеням. Мэй невольно пыталась рассмотреть вместе со всеми лицо жертвы. Но грязные, спутанные пряди свешивались с ее лба, закрывая лицо. Что она чувствовала в свои последние минуты? Страх ли, раскаяние ли?.. А может, ненависть к своим мучителям?
Высокий худой человек в серой монашеской сутане зачитал список преступлений, за которые и вынесли ведьме смертный приговор: «Наводила порчу на соседей, опоила отравой соседскую корову, отчего та и издохла, колдовством навлекла засуху и неурожай на всю деревню и окрестности, с помощью ворожбы и заговоров пыталась вызвать выкидыш у соседки, что привело к смерти и матери, и плода…» Мэй спустя пару минут перестала вслушиваться в слова, потому что обвиняли несчастную во всех, абсолютно во всех несчастьях, случившихся в деревне, где та жила. «Так вот какая участь ожидала меня», – подумала она, и зябкий холодок страха пробежал вдоль ее позвоночника.
Тем временем чтение приговора закончили, и страшный палач в красном колпаке подвел приговоренную к виселице. Длинная веревка с петлей на конце хищным языком покачивалась на ветру в предвкушении жертвы. Лишь на мгновение женщина подняла вверх голову, и взгляду Мэй предстало ее бледное, узкое, изможденное лицо с темными провалами глаз. Палач быстро накинул ей на голову мешок, а следом веревочную петлю…
Мэй изо всех сил зажмурила глаза, чтобы не видеть, что произойдет дальше, но… проклятый дар услужливо демонстрировал ей картинки сквозь сомкнутые веки: вот удавка затягивается на шее, вот палач дергает какой-то рычаг, и скрытый в полу люк разверзается под ногами жертвы с ужасным скрежетом, словно адские врата… Испуганный и одновременно удовлетворенный вздох прокатывается по толпе…
Рука господина Беренгара трясет девочку, потом лупит ее по щекам.
– Эй, ну-ка немедленно приди в себя, нечего тут в обмороки падать!
Мэй открыла глаза и посмотрела по сторонам. Зрители уже расходились после «представления», кто – утирая слезы, кто – посмеиваясь, а кто – безразлично зевая. Чтобы их не затолкали, хозяин потянул Мэй домой.
– Ну, надеюсь, тебе не хочется однажды оказаться на этом эшафоте? – спросил он. – После такого зрелища ты согласишься работать со мной?
Что оставалось Мэй? Она согласилась, а господин Беренгар торжествовал победу, мысленно уже подсчитывая прибыли от нового секретного предприятия.
Глава седьмая, в которой господин Беренгар становится богатым и знаменитым
И началась новая жизнь. Теперь господина лекаря всегда сопровождала юная помощница, которая носила за хозяином небольшой сундучок с инструментами и лекарствами. Врачеватель осматривал больного и поручал ей обработать рану мазью или перевязать бинтами, смоченными в специальном эликсире, и уходил в соседнюю комнату. И пока помощница занималась больным, не только перевязывая, но и зачем-то водя над раной руками и тихо что-то бормоча, ее хозяин читал лекцию родственникам больного о пользе здорового образа жизни или о вреде злоупотребления алкогольными напитками. И делал это так ярко и вдохновенно, что слушали его с открытыми ртами, позабыв обо всем на свете. Вскоре лекции господина Беренгара стали популярны и на них приходили не только родственники его пациента, но и их соседи, знакомые.
Слава лекаря росла как на дрожжах не только из-за его незаурядных ораторских способностей, но прежде всего потому, что выздоравливали его пациенты гораздо быстрее, чем у других докторов: резаная рана заживала за пару дней, а перелом за неделю! Вскоре Беренгар поднял цены на свои услуги, дабы отбить охоту лечиться у знаменитости всяким беднякам. Доходы стали расти параллельно славе.
У Мэй хорошо получалось залечивать травмы и язвы на коже, а вот с внутренними болезнями было гораздо сложнее. Не хватало знаний. И тогда она попросила своего благодетеля разрешить ей пользоваться его обширной библиотекой. Снисходительно усмехнувшись, господин Беренгар разрешил. Теперь все свое свободное время Мэй проводила в большом кресле в библиотеке среди старинных книг. Тем более что хозяин категорически запретил ей общаться с посторонними людьми. Даже со своими сверстниками она не имела права общаться, только грустно наблюдала за жизнью соседских детей из окна. Да и дружбы с Руи теперь была лишена, так как, недовольный работой мальчика, господин Беренгар отправил его ухаживать за аптекарским огородом, устроенным за городом по приказу лекаря в связи с возросшими потребностями в лекарственном сырье.
Через пару лет пришлось менять место жительства. Ведь за помощью к знаменитому лекарю стали обращаться люди богатые, приближенные ко двору его королевского величества! Старый двухэтажный домик недалеко от рыночной площади господин Беренгар продал и со всеми слугами и домочадцами переехал в красивый просторный особняк в центре, поближе к королевскому дворцу. Теперь у всех слуг были красивые ливреи, расшитые серебром. Мэй тоже нарядили в новое платье из хорошей, дорогой ткани. Ведь известного на весь город лекаря, идущего к не менее известному пациенту, не может сопровождать замухрышка в заплатанной одежонке! Также выделил ей хозяин в новом доме большую, светлую комнату рядом с библиотекой.
Однажды Мэй сопровождала господина Беренгара в дом важного придворного вельможи. У того семнадцатилетний сын Агустин упал с лошади во время охоты и сломал ногу. Вся челядь в доме готова была выскочить из собственной кожи, лишь бы облегчить страдания молодого хозяина. Но страдания не облегчались.
Дом вельможи оказался настолько богатым и роскошным, что дом самого Беренгара в сравнении с ним казался убежищем бедняка. От входа на второй этаж вела широкая мраморная лестница, а в стенных нишах были выставлены настоящие статуи прекрасных женщин в струящихся длинных платьях. Мэй залюбовалась их хрупкими, нежными, как живыми, очаровательными головками, изящными руками, застывшими в плавных, чарующих жестах. Так бы и стояла помощница врачевателя, восхищенно замерев перед произведениями искусства, если бы хозяин не окликнул ее нетерпеливо.
На втором этаже особняка все стены были увешаны картинами в тяжелых золоченых рамах. Сцены охоты и отдыха на природе были изображены так убедительно и правдиво, что Мэй показалось, что она слышит топот лошадиных копыт и звуки охотничьего рога. А в пышных кронах деревьев щебетали птицы. И журчание прозрачного ручейка, на берегу которого устроились прекрасные дамы в летних нарядах, слышался уху впечатлительной зрительницы совершенно отчетливо. Ее оторвал от созерцания картин очередной оклик господина Беренгара.
Мэй вошла следом за лекарем в роскошную спальню и увидела лежащего на кровати юношу. Лицо его, вытянутое, бледное, обрамленное длинными шелковистыми локонами, с тонким благородным носом, с изысканной линией губ, было искажено гримасой боли, а глаза были закрыты. Господин Беренгар быстро установил причину страдания и предоставил своей помощнице лечить молодого пациента. А сам ушел к хозяину дома просвещать того в отношении организации ухода за больным и правильного питания.
Мэй подошла к кровати. Ее поразила дивная красота юноши. Его тонкие руки с длинными, изящными пальцами безвольно покоились на шелковом одеяле, всем своим видом выражая безмерное страдание. А когда он взглянул на нее карими, миндалевидными глазами, в них была такая мольба о помощи, что сердце ее дрогнуло. Откинув край одеяла, Мэй осматривала распухшую ногу пострадавшего, когда в комнату вошла красивая, модно одетая девушка, удивительно похожая на больного. Как потом выяснилось, это была сестра-близнец Агустина, Инесс. Девушку можно было бы назвать прекрасной, если бы не высокомерное, надменное выражение ее лица.
Инесс уселась на стул возле кровати и уставилась с любопытством на помощницу лекаря. Этот взгляд смутил Мэй. Не поднимая на юную госпожу глаз, она робко спросила:
– Мази, компрессы, притирания не достойны взгляда благородной госпожи. Может быть, госпожа лучше пойдет послушает рекомендации господина Беренгара?
– Я сама решу, что достойно моего взгляда, а что не достойно! – резко, с раздражением ответила Инесс и не пошевелилась.
Пришлось терпеть ее присутствие при лечении Агустина. Свои манипуляции Мэй скрывала под наложением компрессов и втиранием мазей в сломанную конечность. И тихонько, таясь от Инесс, бросала восхищенные взгляды на лицо юноши. Ах, какие у него глаза! Так бы и смотрела не отрываясь…
Отчего-то теперь Мэй с нетерпением ждала следующего посещения больного, а по ночам ей снились его прекрасные глаза с длинными, черными, пушистыми ресницами. И сердечко начинало биться быстро-быстро в предвкушении новой встречи. И становилось немного грустно от мысли, что вот вылечит она ему ногу и больше они никогда не увидятся…
Лечение шло успешно. На второй день отек и припухлость в месте перелома исчезли, боль уменьшилась. А через неделю пациент повеселел, заулыбался и начал строить планы на будущее. Пока Мэй колдовала над травмированной конечностью, Агустин весело болтал со своей сестрой. А помощница лекаря с замирающим сердцем ловила звуки его голоса, его переливчатого смеха.
Наложив новую повязку с мазью, Мэй собрала бинты и лекарства, убрала все в маленький сундучок и, поклонившись на прощание, пошла к двери. Она не успела еще закрыть за собой дверь, как до ее ушей долетел разговор:
– Странная эта помощница Беренгара! – произнесла Инесс.
– Замечательная помощница! У нее просто волшебные руки! – воскликнул Агустин. – От каждого ее прикосновения становится легче.
– Хм… Смотри не влюбись в нее, братец! – хмыкнула собеседница.
– Влюбиться? В эту бледную тень?!.. – Мэй даже дышать перестала, вслушиваясь в его слова. – Да она бледнее утренней луны. Мне кажется, у нее и лица-то нет. Блеклое пятно какое-то в окружении бесцветных волос. Фи!
И столько было пренебрежения в его голосе, что руки Мэй задрожали, и, чуть не выронив сундучок, она опрометью бросилась вон из роскошных комнат богатого дома. Слезы текли по ее щекам, пока она бежала вниз по мраморным ступеням парадной лестницы, а в голове пульсировало: «Нет лица, нет лица…» Права была тетушка Сэлуд с ее горькими, обидными наставлениями. Она некрасивая, блеклая от природы, никогда никто не посмотрит на нее с любовью и восхищением! Никогда…
К счастью, процесс лечения уже подходил к концу. И Мэй отпросилась у господина Беренгара, сославшись на головную боль, и не пошла в последний раз взглянуть на больного. Но лекарь и не настаивал. Сломанная кость срослась, а поговорить с пациентом о лечебной гимнастике и ваннах с морской солью он и сам мог. Да и процесс получения гонорара был волнующим и приятным моментом, в котором присутствие помощницы не требовалось.
А вскоре настало время использовать дар ясновидения Мэй. Господин Беренгар ночами не спал, сожалея, что не все таланты своей помощницы направил в свою пользу. Но кричать на каждом углу о ее способности видеть будущее и заглядывать в прошлое не мог. Призрак человека в красном колпаке с прорезями для глаз маячил за спиной и пробуждал в душе страх. Большой новый дом и знакомства в среде придворных и городских богачей навели его на мысль о тайном обществе любителей гаданий по руке.
По пятницам поздним вечером в доме лекаря собирались 3—5 человек, преимущественно дам высшего света, и Мэй гадала им по линиям руки. Вернее, делала вид, что внимательно рассматривает линии на их холеных ладонях, а на самом деле всматривалась в череду картинок, мелькающих перед ее мысленным взором. Она давно научилась не вздрагивать всем телом от этих видений, давно научилась выбирать и пересказывать только те видения, которые знатные дамы желали услышать, а желали они слышать преимущественно о своих сердечных делах. Если Мэй видела болезни или смерть в перекрестиях ладонных линий, то молчала.
И спустя несколько месяцев в дом господина лекаря по пятницам стали приходить самые любопытные, богато разодетые и легко расстающиеся со своими деньгами посетители. Организованное Беренгаром предприятие по извлечению прибыли из способностей маленькой помощницы процветало!
В день пятнадцатилетия Мэй случилось событие, перевернувшее всю ее жизнь. Но в тот момент, когда посыльный принес записку для господина лекаря, выросшая и повзрослевшая за последнее время Мэй, конечно, не знала и не подозревала, как вскоре изменится ее судьба.
Мэй тоскливо смотрела в окно своей комнаты. Никто ее не поздравил с днем рождения. Да и не с чем было поздравлять: минул еще один год заточения и подневольного труда. А на улице кипела жизнь! Зазывалы из близлежащих лавочек и магазинчиков звонкими голосами расхваливали товары, выставленные на продажу в их заведениях; хозяйки с корзинками в руках, наполненными продуктами, спешили домой, на кухню, заняться приготовлением пищи; модно разодетые дамы и кавалеры неспешно прогуливались вдоль чугунной решетки королевского сада; изредка проезжали вельможи в золоченых каретах, запряженных красивыми тонконогими лошадками; всадники, цокая копытами по булыжникам мостовой, торопились во дворец с поручениями; чумазые воришки-карманники облегчали кошельки зазевавшихся прохожих, с любопытством рассматривающих выступающие над кронами деревьев сада за оградой высокие башни королевского дворца. И на все это великолепие щедро разливало летнее солнце свое золотое сияние. Вдруг послеобеденную тишину дома нарушил крик:
– Мэй! Мэй! Срочно собирайся, меня вызывают во дворец к королю! – истерично кричал господин Беренгар, и в этом крике смешались испуг и восторг.
Мэй быстро собрала сундучок, спрятала золотистые волосы под скромный чепец и спустилась вниз, где ее уже ждал хозяин, разодетый как павлин, надушенный модными духами и такой взвинченный, что не мог от волнения устоять на месте, переступал с ноги на ногу, приплясывал, подпрыгивал, постукивая об пол изящной резной тростью с золоченым набалдашником.
– Меня сам король вызывает во дворец! – сообщил он девушке, горделиво выпятив грудь в кружевном жабо. – Давай, поторапливайся, нельзя заставлять ждать короля!
Во дворце Мэй до сих пор никогда не бывала, хоть и любила смотреть, выглядывая в окно своей комнаты, которое как раз выходило на высокую витую чугунную решетку сада, прилегающего ко дворцу, как по дорожкам гуляют придворные в роскошных нарядах. И вот теперь она шла в шаге позади господина Беренгара и с удивлением и восхищением смотрела по сторонам.
Их торопливые шаги гулким эхом отражались в высоких сводчатых коридорах, тяжелые резные двери скрывали от них дворцовые тайны, сквозь витражи в высоких стрельчатых окнах лился солнечный свет, бросая разноцветные блики на каменные плиты пола. С огромных картин в золоченых рамах на них смотрели прекрасные дамы и суровые рыцари в старинных нарядах.
Когда они подошли и остановились у одной из дверей, гвардеец с каменным лицом в синем мундире с золотыми нашивками преградил им дорогу. Но господин Беренгар решительно продемонстрировал ему записку, присланную от короля, и их пропустили. Лицо у гвардейца при этом осталось каменным, ни один мускул не дрогнул на нем.
За дверью оказалась довольно просторная комната, в которой уже ждали аудиенции солидные и важные господа, чем-то, возможно несколько надменным выражением лиц, отдаленно похожие на господина Беренгара. В основном пожилые, убеленные сединами и умудренные жизненным опытом, богато одетые, они держались каждый сам по себе, стараясь не разговаривать и даже не смотреть в сторону других посетителей.
– Кто это? – тихо спросила Мэй своего хозяина.
– Самые известные врачеватели королевства, деточка. И я среди них, заметь! Говорят, наша королева Леонор больна. Придворные лекари не справились со своей работой, вот король Амадис и вызвал всех, кто может помочь. Так что, Мэй, соберись, будь внимательна и сосредоточена и не подведи меня! Это шанс, деточка, такой шанс для меня! – старый лекарь жарко зашептал ей на ухо, сверкая маленькими хитрыми глазками. – Если ты справишься и вылечишь королеву, я стану самым знаменитым и самым высокооплачиваемым в столице. Возможно, король сделает меня придворным медиком!
Из дверей, ведущих в личную опочивальню королевы, периодически выходил гвардеец и вызывал одного из приглашенных господ по очереди. Вызванный скрывался за дверью и, проведя там некоторое время, выходил с озадаченным, а то и расстроенным выражением лица. Видимо, тяжелый недуг настиг Леонор, что пока не находилось умельца справиться с ним.
Наконец подошла очередь господина Беренгара. Гвардеец громко назвал его имя, но преградил было дорогу Мэй.
– Это моя ассистентка! – с вызовом произнес господин Беренгар, и страж отступил, пропуская в королевские покои их обоих.
В большой, просторной комнате, стены которой были затянуты гобеленами, а пол устлан коврами, у стены возвышалась кровать под бархатным балдахином с шелковыми кистями и бахромой. Занавеси на окнах были полузакрыты, чтобы солнечный свет не тревожил больную. На кровати, укрытая шелковым одеялом, лежала хрупкая, бледная женщина. Черные длинные волосы разметались по подушке, черты лица, некогда прекрасные, заострились и выражали безмерное страдание. Рядом с кроватью стоял сам король Амадис: высокий, сутулый человек с первыми серебряными нитями седины на висках и темными, исполненными тревоги глазами.
– Господин Беренгар, – произнес король, и голос его был полон усталости и тревоги, – королева тяжело больна, но никто не может даже определить причину болезни, не то что оказать помощь. Прошу вас, используйте все свои знания, весь свой опыт и умение. Если вы сумеете помочь нам, я в долгу не останусь.
Лекарь и его помощница низко поклонились государю. Затем хозяин с почтительным поклоном подошел к постели и взял руку страдалицы, щупая пульс. Незаметно он кивнул Мэй, давая знак подключиться к процессу. Девушка открыла сундучок, достала оттуда небольшую деревянную слуховую трубку с раструбами на обоих концах и передала ее хозяину. Тот склонился над королевой, приложив один раструб к груди больной, ко второму прижав собственное ухо. Пока он выслушивал сердце, Мэй осматривала лежащую перед ними женщину, тихонько, осторожными движениями ощупывала ее руки и ноги, провела ладонями над телом, внимательно прислушиваясь к ощущениям в своих руках.
Когда осмотр больной был завершен, господин Беренгар отвел Мэй в сторонку и встревоженно спросил:
– Ну что? Ты поняла, что с ней?
– Нет, господин… – Мэй виновато опустила глаза. – В животе у нее какая-то чернота, как черная дыра, высасывающая жизнь. Она черная и огромная. Но я не знаю, что это такое и что с ней делать.
– Плохо, очень плохо! – недовольно проворчал лекарь. – Похоже, не стать мне придворным медиком…
Раскланявшись перед королем, они покинули опочивальню и вернулись в комнату ожидания. Когда тонкий ручеек врачевателей, рискнувших попытаться спасти королеву, иссяк, король с печальным лицом вышел к собравшимся.
– Благодарю вас, господа, за то, что откликнулись на мой призыв, – начал он тихим и безнадежным голосом.
Но не успел король договорить, как по коридору зазвучали решительные шаги и дверь распахнулась. Все присутствующие с удивлением уставились на вошедших. Это были двое мужчин в чужестранной одежде, в которой доминировал белый цвет. Мэй даже показалось, что от новых посетителей исходит какой-то свет, так были оба светлы: светлые, с золотистым оттенком волосы, усы и курчавые светлые бородки, светлые, как капли небесной лазури, глаза. Высокие, статные, похожие друг на друга, как братья, по возрасту чужестранцы годились Мэй в отцы. Они склонились в почтительном поклоне перед королем, а гвардеец, отчего-то волнуясь, громко произнес:
– Господа Творимир и Братонег из Страны Озер.
Лицо короля Амадиса озарила надежда. А Мэй шепотом спросила у своего хозяина:
