Читать книгу: «Геометрия случайностей», страница 3

Помещение в подвале было оформлено в готическом стиле и разделено одной небольшой перегородкой на два просторных зала с высокими потолками, предназначавшихся для бара и проведения различных мероприятий с просторной танцевальной площадкой. Клара присела за барную стойку первого зала и заказала себе бокал мартини. Пианино находилось на стыке двух залов, поэтому вся фоновая музыка бара заглушалась прежней джазовой фортепианной импровизацией, которую исполнял мужчина в элегантном костюме, по всей вероятности, участник мероприятия соседнего зала. Клара вслушалась.

С раннего детства она любила уединяться и погружаться в собственный мир, средством выражения которого была музыка, служившая до сих пор одним из самых сокровенных способов выражения её чувств и эмоций. Несмотря на сделанный выбор в пользу другой карьеры, тяга к этому искусству всегда жила в ней и особо остро проявлялась в такие моменты, как сегодня, в день её рождения, когда организованной, тщательно спланированной вечеринке она предпочла свою импровизацию.

Кроме Клары в баре сидели две пары, а вот соседний зал, который гремел и изливался весёлыми возгласами и джазовой музыкой, был переполнен гостями до такой степени, что, казалось, некоторые приглашённые скоро смело оккупируют и часть бара. В какой-то момент музыка стихла; каждый занял своё место за столиками, и Клара увидела счастливых молодожёнов – беспечных, молодых, упивающихся жизнью и крайне увлечённых всем, что происходило вокруг. На их лицах безошибочно считывалась та наивность взгляда, та необременённость выбором и жизненными обстоятельствами, которую когда-то знала и Клара, с неопытными стремящимися к успеху и ко всему новому глазами ступая в жестокий мир общества пафоса, расчёта, лицемерных людей и предсказуемых театрализованных мероприятий. Кто-то из гостей довольно долго произносил тост, обращаясь ко всей семье молодожёнов, однако из бара едва можно было разобрать слова. Клара заказала у бармена бокал мартини и, показав жестом руки, что присоединяется к тосту незнакомых ей людей, выпила залпом за всё то, что творилось у неё на душе, что смогла оставить позади, за интересную, наполненную сюрпризами жизнь и за своё долгое, извилистое и такое неопределённое тридцатилетие.

Едва речь гостя была окончена, как все внезапно засуетились и начали вставать из-за столов; девушки вышли на танцевальную площадку и разместились настолько плотно друг к другу, что уже нельзя было разглядеть, что происходило за столами. Между тем не успела Клара задуматься о том, что бы всё это могло означать в праздничной программе мероприятия, как роскошный, пышный букет из кремовых роз и белых орхидей сделал высокое, почти профессиональное сальто, перелетел перегородку, отделявшую два зала, и аккуратно приземлился на пол, перед барным стулом Клары, практически у её ног. Опешив от изумления, Клара разулыбалась от такого искусного манёвра букета, но когда стоящие в толпе девушки стали оборачиваться в сторону бара, она незамедлительно отвернулась к барной стойке, чтобы остаться незамеченной для гостей праздника и не помешать им насладиться старым добрым обычаем. Букет достался самой крайней из толпы девушке, которая впопыхах подбежала к барному стулу Клары, что-то радостно выкрикивая наблюдающим за ней другим женщинам.

«Надо же, какая мгновенная реакция на мой тост за молодожёнов! Только загадала, что хочу, наконец, хоть чему-то удивиться в этой жизни, – и вот, ждать себя не заставило: чудеса какие-то!» – подумала про себя Клара, заказывая свой второй бокал мартини.

Празднество новобрачных, по всей вероятности, началось не так давно, поскольку появился тамада и все дружно отвлеклись на конкурсы и выкуп невесты. Клара взглянула на часы – было начало седьмого. Только что где-то сорвалась её собственная вечеринка. Но теперь уже она знала наверняка: будь она сейчас там, с ними, вечеринка сорвалась бы и для неё. Последняя мысль вдохновила Клару на стопку коньяка, после чего, поинтересовавшись у бармена, было ли фортепьяно зарезервировано для свадебного мероприятия или же служило для общего пользования, она, не дождавшись ответа, направилась туда, куда её тянуло и влекло.

На протяжении уже более шести лет, с момента последнего конкурсного концерта, который и подвёл Клару к жизни в столице, за исключением редких, нерегулярных музицирований дома и нескольких выступлений на вечеринках, когда её просили развлечь публику, она не играла и не занималась музыкой профессионально, полностью посвятив себя карьере.

Едва дотронувшись до клавиш, она ощутила их магнетическую силу – ноты властно потянули её к себе. Острая ностальгия по своей музыкальной природе стремительно нахлынула на Клару, и в один миг вспомнились те времена, когда она проводила дни и ночи за этюдами, заучиванием и отработкой произведений, подготовке к выступлениям и конкурсам. Те благодатные времена, когда музыка была частью жизни, прибежищем и влияла на все её сферы. Клара попыталась без напряжения что-нибудь вспомнить на память, и первое, что с уверенностью нащупывали её пальцы, был Бетховен и его Лунная соната. Вначале она старалась играть негромко – не только, чтобы не мешать гостям с их мероприятием, но также и из-за неуверенности в том, насколько хорошо сможет вспомнить произведение. Лунная соната была не совсем в унисон торжеству, свидетелем которого по чистой случайности оказалась Клара, но с какой тонкостью и точностью она «опевала» то её состояние, которое вопреки собственной воле в этот день так буйно воевало со всей окружающей действительностью! За сонатой последовал Стравинский – пальцы уже разогрелись и освоились на незнакомом инструменте и, казалось, не могли остановиться: её тянуло к клавишам, а они беспрекословно ей повиновались. Далее звучал Бах, композитор, чьи произведения она никогда не исполняла на выступлениях и конкурсах, поскольку они всегда давались с трудом – не то настроение, не та эмоция, отсутствие характера. И, наконец, прогремели глубоко прочувствованные «Порыв» и «Наваждение» из пьес Прокофьева, которые, казалось, всецело поглотили Клару и увлекли за собой туда, где не существовало стен, людей и событий. Она уже не знала, громко ли играет или тихо, вписывается ли её импровизация в программу мероприятия или нет – всё, что происходило вокруг, было для Клары незаметным, неважным, мелким: в зале присутствовала лишь она и Прокофьев, тот самый, который был единственным средством излить, огласить и как-то понять все её чувства и противоречия. Звучал не только инструмент, через Стравинского, Бетховена, Баха, Прокофьева звучала и она сама, во всей своей ауре из переливов и борений её обострённых чувств. Как же много ей было что сказать! Это была её исповедь, певучая, кричащая и такая необходимая исповедь, где ярко звучали все сомнения, негодования и смятение, с которыми она ещё утром выбежала из дома, не зная ни что с этим делать, ни куда ей идти. Казалось, она плыла на волнах музыки, пока эта буря, этот шторм не отбушевали, а её корабль не вернулся в тихую гавань забытых эмоций.

Когда последний «Порыв» Прокофьева проигрывал свои финальные аккорды, Клара, будто вернувшись к действительности, заметила растущую на клавишах тень и обернулась – вокруг неё полукругом стояли гости свадьбы и внимательно и молча слушали. Надвигающаяся тень принадлежала тамаде праздника, который, как только музыка утихла, официально поблагодарил её за трогательное выступление и шёпотом поинтересовался, по чьему заказу она пришла, поскольку в его официальной программе мероприятия подобных номеров якобы не предполагалось. Ничего не ответив, Клара извинилась и направилась к лестнице. Перед выходом она взглянула на часы – было начало восьмого, а это означало, что Клара проиграла около двадцати минут, хотя ей показалось, что не прошло и пяти.

«Я убежала со своей вечеринки, чтобы попасть на чужую, но при этом будучи абсолютно свободной», – подумала она про себя, выходя из кофейни.

Дождь стих, на улице уже стемнело. Оглядевшись по сторонам, Клара, будто придя в себя, только теперь осознала, как далеко ушла от своего дома: вечерний час с завидной беспечностью изливался озорным шумом Чистопрудного бульвара; местные кафе и рестораны ломились от веселья уставших от рабочей недели посетителей; мимо степенно выхаживали нарядные прохожие в предвкушении театрального вечера. Клара на своё удивление находилась в пятнадцати минутах ходьбы до того самого отеля на Лубянке, где сейчас должно было проходить её мероприятие. Возвращаясь к реальности, она понаблюдала некоторое время за происходящим вокруг и решила поехать домой на такси. Дорога в обратном направлении прошла более целенаправленно и спокойно – страх, что возвращение в прежнюю обстановку пробудит в ней утренние эмоции, ушёл, а на его месте появилось весьма непривычное ощущение лёгкости и странная уверенность в будущем, каким бы смутным и неопределённым оно на тот момент ни казалось. Однако возвращаться всё же не хотелось – как будто прежняя жизнь устраивала всех, кроме неё. Она задумчиво смотрела на вспыхнувшую вечерними огнями Москву в окно молчаливого такси и вспоминала весь прошедший день, который на тот момент измерялся вечностью, вонзившись во всю сущность Клары. Ей вдруг стало бесконечно посторонне то, что до этого повседневно занимало её настоящее.

«Как же там пахло притираниями, интригами, изобилием и вечной пользой! Почему я не бежала оттуда раньше? Что меня там манило или держало? Я же ненавидела этот мир двойных смыслов, блестящих репутаций и недосказанных слов! Сейчас же я противна сама себе за свою былую беспринципность и слепоту».

Нужно было что-то менять – весь этот прожитый день стал тому подтверждением. На большую часть практических вопросов ответа не находилось. Всё выглядело в контрастных чёрно-белых тонах: либо вернуться назад, либо прыгнуть в неизвестность. Но сегодня Клару вёл инстинкт, дикий, неотёсанный природный инстинкт чистых эмоций и ощущений.

Когда Клара открыла дверь, кот Сильвер, оставленный на весь день в одиночестве, без порции внимания и ласки, демонстративно запрыгнул на полку с посудой в прихожей, где обычно ему запрещалось бывать, и недовольно замахал хвостом. Прежняя обстановка, которую утром она не могла выносить, веяла всё тем же неприятием.

«Прости, Сильвер, я знаю, что ты здесь скучал один, но мне так был нужен этот день!» – сказала Клара, вытаскивая для него большую рыбину из морозильной камеры. После этого она, наконец, подмела разбитое в комнате стекло и с завидным рвением быстро собрала всё напоминавшее былую жизнь и старые привычки, что давно следовало выбросить: в мусорку летели старые ковровые дорожки из Турции, заношенные вещи, груда фотографий, чуть треснувшая посуда, неудобная, набившая не одну мозоль обувь, кипа рабочих бумаг и даже некоторые ёлочные игрушки. Расправившись с непредвиденной уборкой, с самодовольным облегчением Клара закинула пару вещей в небольшую дорожную сумку, взяла документы, ключи, Сильвера и постучалась к соседке.

На лестничной площадке напротив квартиры Клары проживала одинокая женщина лет пятидесяти. Десять лет назад у неё умер муж, и больше выходить замуж она не желала, детей также не довелось заиметь. Она была добрым, честным и разносторонним человеком, и с Кларой их связывали давние, тёплые отношения. Валентина всю жизнь проработала в книжном магазине, хорошо разбиралась в литературе, а также была заядлым любителем-травником, поэтому Клара любила заходить к ней пару раз в неделю не только за приятной беседой и дельным советом по поводу стоящих литературных новинок, но также и затем, чтобы продегустировать её чудеснейшие снимающие напряжение и усталость завары облепихи, мелисы и других редких трав, о которых она никогда не слышала. Вот уже несколько лет они вместе ездили отдыхать на квартиру Клары в южном Крыму, расположенную у самого моря, на пасхальные выходные – единственный праздник, который Клара отмечала без Альберта, поскольку его семья не исповедовала православие.

– Валентина, это я! – произнесла Клара, когда приоткрылась дверь.

– А, привет, Кларочка! Ты куда пропала? Альберт с отцом заезжали, о тебе осведомлялись! Но что-то выглядели немного не в духе, – добродушно заметила соседка.

– Ну, это неудивительно! – с загадочной ухмылкой ответила Клара. – Надо же, даже вдвоём заехали!

– Ой, а ты весёленькая! – оживлённо воскликнула соседка, намекая на заметно подвыпившее состояние Клары. – С юбилеем тебя, дорогая! Я думала, что ещё утром забежишь, чокнешься со мной, такая дата как-никак!

– Мы с тобой ещё обязательно посидим и отметим, обещаю!

– А что ты с Сильвером? Уезжаете, что ли, куда? Сразу после вечеринки? – удивлённо воскликнула Валентина, перебивая Клару.

– Вечеринки не будет, я порвала с Альбертом, – со спокойным равнодушием сказала Клара.

– Как? В свой день рождения? – с удивлением в глазах и лёгкой улыбкой спросила Валентина.

– Да, сегодня с самого утра меня одолело какое-то отторжение ко всему! – таким же равнодушно-отстранённым тоном воскликнула Клара. – Может, и неправильно, но я сейчас не могу по-другому.

– Правильно и очень вовремя! – Валентина снова улыбнулась. – Я тебе говорила, что с мужчиной женщина должна светиться, а ты угасала – я видела!

– Я поеду попутешествую немного. Мне надо отвлечься, подумать обо всём… Можно я оставлю тебе Сильвера на недельку-другую? – сказала Клара, не желая вспоминать о её прошлых отношениях.

– Конечно! Тебе давно пора сменить обстановку! – воскликнула Валентина, вновь не сдерживая улыбки. – Ну а юбилей всё же надо было отметить!

– А я отметила, только по-своему! – сказала Клара и многозначительно посмотрела на соседку.

– Вот и замечательно! Только будь аккуратна в дороге! – наказала подруга.

– Спасибо, очень выручаешь! Мне сейчас правда надо уехать. Ах да, чуть не забыла, я оставлю тебе вторую пару ключей на всякий случай, только Альберту, пожалуйста, скажи, если будет спрашивать, что ты не знаешь, где я, – пояснила Клара.

– Не переживай и хорошо отдохни, я и почту за тебя получать буду, и цветы полью!

– Мария, как прежде, будет приходить раз в неделю убирать квартиру, у неё свой ключ. Ладно, я побегу, хочу успеть на ночной поезд!

– С Богом!

– Валечка, спасибо! Дай тебя обниму напоследок.

Добравшись до площади трёх вокзалов, Клара без лишних раздумий выбрала Ярославский вокзал и с небывалым энтузиазмом в глазах ринулась к кассам, всё ещё не имея представления, в каком направлении сложится её дорога. Впрочем, в эту минуту это было для неё малозначительным, второстепенным: она не могла себе представить, что ещё хоть на час задержится в своей привычной жизни, прежнем обществе и быту, – одна эта мысль мгновенно погружала в состояние отрицания, вызывая при этом необоснованное отторжение, вплоть до тошнотворного чувства. Впрочем, выбирать направление вовсе не пришлось: до отправления последнего ночного поезда, который следовал до Владивостока, оставалось десять минут. На радость Клары ещё оставались места в купейном вагоне. Без всякого колебания она попросила билет до конечной станции, ничуть не беспокоясь о том, что до Владивостока целая неделя пути.

– Девушка, заранее нужно приезжать на поездки дальнего следования, мы за пять минут до отправления уже всё закрываем, – заметила проводница, проверяя паспорт опаздывающей пассажирки.

– Простите, я знаю, но обстоятельства никак не отпускали раньше, – выкрикнула счастливая Клара, нырнув в вагон.

– Понятно, видимо, запраздновались сегодня и вышли в последний момент. С днём рождения вас! – усмехнувшись, выпалила проводница, протягивая паспорт.

– Спасибо! Вы правы, давно я так ничего не отмечала, даже слишком! – радостно прокричала Клара.

«Какой неимоверно нужный выдался денёк!» – подумала Клара, устраиваясь в уютном пустом купе, когда послышались гудки, поезд дёрнулся и тронулся в путь.

Глава II
В путь

Поезда хороши тем, что здесь можно делать всё то, на что в обычные будни непросто найти время или что с трудом обуздывается волей. При этом всякая деятельность тут приносит гораздо большее удовольствие. Можно оправданно ничего не делать и совсем не чувствовать вины за зря потерянное время. Или же воспользоваться благоприятной обстановкой и исследовать все приходящие думы и наблюдения, которые плавают как в бездонном океане, требуя свежего улова. В поезде Клара всегда любила заниматься в основном последним, хотя и остальная деятельность принимала в дороге скорее форму медитации, нежели привычного рутинного порядка.

Ясным ранним утром Клара проснулась в купе полупустого вагона со странным ощущением, что находится именно там, где должна быть. Голова ноющей тяжестью смутно напоминала обо всех похождениях и лихих решениях, которые накануне подвели её к вокзалу и посадили в поезд, о направлении которого с утра пораньше она с трудом могла что-то припомнить. Ещё не успев осмотреться и освоиться в незнакомой среде, она уже интуитивно знала, что это было единственное место, которое могло её успокоить и как-то примирить со своими мыслями, где можно было тщательно и неторопливо разобраться с накопленным грузом противоречий и сомнений, которые уже не терпели отлагательств. Состояние внутреннего протеста и негодования, которое ещё накануне так поглощало Клару, ушло и сменилось на созерцательную задумчивость и отрешённость. Подсознательно она чувствовала, что лишь здесь, в дороге, в условиях умолкнувшего ритма времени, она могла отойти от кризиса вспыхнувшего сопротивления и несогласия со своей жизнью, с её планомерным ходом и, возможно, найти для себя какие-то ответы и решения.

Клара вышла из купе и огляделась – пассажиры беспорядочно расхаживали по вагону: одни толпились в очереди, чтобы освежить сонный вид утренними процедурами; другие спешили за кипятком в надежде разогреть свои ещё дремлющие умы; третьи же – вновь зашедшие на последней станции – суетливо протискивались в поисках нужного купе, раздражая встречную очередь своими борсетками и саквояжами. Все в это утро, казалось, знали наверняка, куда держат путь – к бабушкам, сёстрам, любимым, семье, на дачу и на службу Родине. Клара, напротив, наблюдая за окружающими, застенчиво осознавала, что для неё поезд служил не столько средством, сколько назначением, надеждой хоть как-то укротить раздирающий на части внутренний протест. Решив обождать с разогревом ума и утренними купальными процедурами, пока не разойдётся очередь, Клара разместилась возле окна своего купе и стала наблюдать за мелькающей другой жизнью или, скорее, жизнями, которые не ждали, не замедлялись, а неслись мимо, пролетая перед глазами сёлами, лесами, городами и государствами, дружно усмиряя всё буйство рвущихся наружу эмоций негодования и смятения.

Впервые в жизни Клара ехала на поезде, смутно представляя место назначения и вообще цель этой поездки. По собственной воле она очутилась на перепутье оставленной позади жизни и неопределённого будущего, фундамент и опора которого были разрушены ей же самой. Возврат к прошлому укладу вещей для Клары уже не представлялся возможным не только в отсутствие каких-либо для этого сил и даже слабого желания, но также и как результат прошедшего дня, который оставил множество, как оказалось, уже неизгладимых следов.

Протяжные звонкие гудки оповестили о прибытии на очередную станцию, и всё, что недавно так сказочно и мелодично проносилось мимо, вдруг замерло, предложив Кларе сойти на перрон и запечатлеть отрезок проплывающей жизни в её статичной панораме.

Местные торговцы с уверенностью расхаживали по привокзальной территории, навязывая путешественникам различные кушанья, изделия и памятные сувениры. По окончании получасовой экскурсии по незнакомой местности и ознакомления с широким ассортиментом региональной продукции Клара приобрела резной магнит-подкову на удачу, деревянную шкатулочку для украшений ручной выделки и килограмм конфет на медовой патоке к чаю. Когда до отправления поезда оставалось не больше десяти минут, Клара ринулась к своему вагону со всеми покупками, теперь уже настроенная на утренние процедуры и разогревающий ум кипяток. Вагон всё ещё был заполнен лишь наполовину, а купе она по-прежнему довольствовалась в одиночестве. Утренняя суета, шумная неразбериха утихли, и Клара, умывшись и рассмотрев купленные сувениры, приготовила кофе и принялась завтракать. В поездах любая еда обладает особым вкусом и большой ценностью не только оттого, что добывать её здесь весьма непросто (в особенности для гурманов, вегетарианцев, нетолерантных к глютену, лактозе и вроде того), но также и потому, что каждый приём пищи в поезде имеет больше значения, смысла и наполненности, чем в повседневной жизни, где даже лапша быстрого приготовления может стать полноценной неторопливой трапезой в духе французских традиций.

Тело Клары всё ещё маялось и ныло от похмелья сверлящим напоминанием о вчерашнем дне с его чередой опрометчивых и необычайно смелых поступков. Желая как-то отвлечься от мыслей о звенящих событиях минувшего дня и отложить назревшие думы, Клара решила прерваться на чтение. Постоянное движение, лёгкое укачивание и ровный ритм стука колёс вводил всякого книжника-любителя практически в состояние, близкое к трансу, раскрывая со всей простотой и изяществом секреты межстрочного смысла. Клара достала из сумки роман Владимира Орлова, который беспризорно лежал в кармашке её дорожной котомки уже не один месяц, ожидая своей очереди среди множества занятий и развлечений, которые могли прийти на ум в отпуске или командировке. Однако для чтения, как правило, либо не оставалось времени, либо компания её теперь уже бывшего мужчины в отпусках к этому занятию совсем не располагала. Клара удобно разместилась на полке и, пользуясь тем, что купе было по-прежнему в её единоличном распоряжении, мгновенно погрузилась в чтение.

Литературная идиллия, продолжавшаяся не больше двух часов, была нарушена сначала постучавшей в дверь проводницей, внезапно наведавшейся с настойчивым предложением изучить меню вагона-ресторана ввиду предстоящего обеда, и последовавшей затем нарастающей суматохой среди большинства пассажиров, готовящихся к выходу на ближайшей станции крупного города. Чемоданы, баулы и рюкзаки сыпались на головы с верхних полок; в коридор вдруг шумно вывалились дети и собаки; протиснуться в уборную или приготовить себе обед не представлялось возможным, поэтому Клара закрылась в своём купе и решила подождать отправления. На станции набилось больше полувагона. Она достала из сумки телефон, чтобы посмотреть время, но позабыла, что он оставался выключенным ещё со вчерашнего дня. С неприятием на лице Клара издала негромкое презрительное фырканье, на мгновение представив количество пропущенных звонков, сообщений и вопросительных знаков, которые мог бы сейчас поведать её телефон, и положила его обратно в сумку.

Отогнать прочь свои взбудораженные мысли было сложнее: они невольно уносили её к тому, что произошло накануне; в воздухе мучительной неизвестностью витали тягостные думы о том, зачем она в одночасье оставила позади столько прожитых лет жизни. Должно быть, Клара ещё не до конца осознавала все предстоящие перемены, на которые днём ранее сама себя обрекла, не задумываясь о последствиях, а лишь следуя импульсу и переполняющим её эмоциям, на тот момент занимавшим всё внутреннее пространство. Разрыв долгих отношений означал и последующее увольнение, ведь директором компании, где она работала в настоящее время, был её будущий свёкор, а столь внезапный, ничем не обоснованный срыв вечера, куда были приглашены именитые и важные гости, несомненно, сулил испорченную репутацию на карьерной лестнице (ее свёкор и одновременно начальник, Оскар Абрамович, оскорблённый поведением невестки и позором перед приглашёнными, непременно бы об этом похлопотал!), поэтому стоило включить в планы также и переезд в другой город. С другой же стороны, позволить себе дальше продолжать жить с человеком, отношения с которым были всего лишь безветренной степью, предсказуемым поверхностным механизмом, лишённым всякого проявления жизни и острых чувств, которые когда-то знала Клара, и работать в сомнительном обществе, проводя время в окружении лицемерия и расчёта, она больше не могла. Все эти мысли вертелись в её голове, требуя анализа, переосмысления и решений, разбивающихся об айсберг неопределённости и страха начинать всё заново.

В попытке побега от нескончаемого потока мыслей Клара решила утолить свой настойчиво урчащий от голода живот и прогуляться до вагона-ресторана, который располагался в самой голове состава, чтобы подкрепиться чем-то горячим, а заодно узнать о наличии травяных отваров от всё ещё ноющей головной боли после похождений вчерашнего дня. Выходя из вагона в тамбур, Клара наткнулась на полное расписание следования поезда – чрезвычайно длинный список в более ста пятидесяти станций, который заставил её озадачиться своим направлением и вызвал любопытство и желание остановиться, чтобы внимательно изучить весь маршрут. Клара вынула из кармана своего пиджака помятый билет, который, к её изумлению, указывал на самую конечную станцию прибытия из этого списка – Владивосток. С шальной головой, в несвойственном ей расположении духа и буквально хмельном состоянии Клара запрыгнула накануне в ближайший поезд дальнего следования в надежде убежать как можно дальше от всей своей жизни и своего окружения, даже не обратив внимания на его направление или не придав этому значения. Теперь же она будто очнулась и начала осознавать бесцельность своей поездки, поражаясь не только своей спонтанной решительности, но и маршруту поезда, который, как предполагалось, должен был прибыть на конечный пункт назначения лишь через семеро суток, пересекая при этом семь часовых поясов с протяжённостью около десяти тысяч километров.

В поездах дальнего следования время незаметно исчезало в пучине постоянного движения, без промедления терялось в проносящихся местностях, в силу чего люди не придерживались чёткого распорядка приёмов пищи, а беспорядочно кусочничали, ублажая не только свои желудки, но и затерявшиеся во времени мысли. Несмотря на давно прошедший час обеденного перерыва, ресторан был наполнен людьми и несвойственной другим вагонам атмосферой степенности и благородства. Официанты в элегантных тёмно-фиолетовых фартуках ненавязчиво мелькали с подносами, не создавая при этом никакого чувства суматохи и загруженности. Клара выбрала столик и стала изучать меню – глаза стремительно передавали воображению разнообразные образы с лакомыми блюдами, подавая сигналы преувеличенного голода. Сдавшись на волю чувств, она решила изменить изначальные намерения и плотно пообедать. Клара сделала заказ и осмотрелась: люди говорили негромко, и, к её удивлению, четверть занятых столиков заполняли такие же одинокие, как она, путешественники. Взгляд Клары, выказавший неожиданный интерес, на несколько мгновений задержался на соседнем столике по правую руку, где лежала с виду уже отслужившая своё толстая книга с ярким изображением, на которое она весьма неприлично уставилась.

– Это Новалис, «Генрих фон Офтердинген». Только вот дочитала, практически с утра здесь сижу. Если желаете, возьмите – почитаете на досуге, я всё равно до конечной станции еду! – сказала хозяйка книги, сидевшая за соседним столиком.

Клара оторвала глаза от книги и посмотрела на женщину. Внешне она выглядела ухоженной, интеллигентной и весьма обаятельной, на вид, лет шестидесяти.

– Нет, спасибо. Это я не на книгу так бесцеремонно засмотрелась, а на изображение сверху! – пояснила Клара, чувствуя неловкость за своё бестактное поведение.

– А-а-а, это просто закладка с картиной Кандинского – давний подарок от одного знакомого-путешественника, – пояснила женщина, показывая Кларе изображение ближе.

– До того красиво, что завораживает! Так много линий и разных фигур, но ни одна не соединена! Похоже на моё нынешнее состояние, – заметила Клара с долей самоиронии и, вглядываясь в детали картины, добавила: – Всё-таки на некоторые полотна абстракционизма можно смотреть множество раз и каждый раз черпать при этом новые эмоции и ощущения!

Женщина многозначительно улыбнулась в ответ. Тут подошёл официант и принял у Клары заказ. Ей вдруг стало любопытно узнать, какой тип путешественника, тем более что это зрелая женщина, разъезжает вот так, в одиночку, и куда может держать путь, и она продолжила разговор:

– Извините, что-то я разоткровенничалась! А вот книжечку вы, видимо, уже не один раз открывали! – сказала Клара, указывая на всё того же Новалиса.

– Точно! Вид у неё такой, как выглядел бы и автор, доживи он до наших дней! – Женщина весело улыбнулась и продолжила: – Всегда её читаю, когда хочу поднять себе настроение!

– Никогда не читала Новалиса! – с лёгким сожалением воскликнула Клара.

– Вечный непринуждённый романтик – он долго ожидал своего прочтения. С ним жизнь легче меняет свой цвет.

– А о чём эта книга? – поинтересовалась Клара.

– Достаточно занимательная история, особенно хорошо идёт в дороге, лёгкий, играющий слог, одновременно преисполненный глубиной и значимостью. Волнующие и отважные приключения героя во время его путешествия на родину. Книга с ярким продуманным сюжетом, которая не имеет конца. Всегда её читаю, когда нахожусь в длительных поездках.

Пока женщина нахваливала прочитанную книгу и её автора, Клара вновь невольно остановила взгляд на изображении. Странным образом ей было внутренне отрадно и любопытно смотреть на картину, где-то даже успокаивающе. Женщина, заметив, что будоражило внимание Клары, передала изображение ей в руки.

– Я бы отдала вам закладку, но, к сожалению, она подписана, – сказала она.

– Нет-нет, я хотела лишь рассмотреть: такой явный хаос на картине, но при этом всё так слаженно – все эти линии и фигуры, – воскликнула Клара, восхищённо разглядывая изображение.

– Как и жизнь любого по-настоящему творческого человека – созвучие и соучастие хаоса и порядка.

– Наверное, интересная мысль, – робко произнесла Клара. – Я немного изучала искусство, но близко с творчеством Новалиса и Кандинского не знакома. Какое упущение!

Разговор собеседниц прервал официант, который принёс Кларе ароматную солянку на первое, а также овощной салат и блинчики с творогом. Запах супа напомнил Кларе о давно разгулявшемся аппетите.

– А вы далеко держите путь? – поинтересовалась женщина, продолжив беседу.

Клара, застигнутая врасплох столь адекватным ситуации вопросом, с колеблющимся, немного растерянным видом посмотрела на собеседницу, мешкая с ответом. Разумеется, она знала название станции назначения, указанное в её билете, и направление поезда, которое менее часа назад она изучила с вниманием и интересом, однако в этот момент чёткого ответа не пришло, быть может, оттого, что сама цель поездки была по-прежнему не определена.