Читать книгу: «Тыквенная книга», страница 3

Глава 4

Элла растерянно приподнимается, но как тут же испуганно жмётся к земле. Сердце взволнованно бьётся. Саднит ушибленный локоть. Хочется осмотреть рану, но нет – поднести к глазам руку мешает змея колючей проволоки. Стоит двинуться – царапает. Лучше уж затаиться, переждать.

Вокруг свистит и ревёт война, изрыгая камни из пращей и огненные стрелы из тугих луков. Чуть оторвав голову от земли, Элла оглядывается. Взрывы и крики оглушают, страх сбивает с толку.

Она – пленница колючей паутины, похожей на тюремную решётку, как раз меж двух воюющих сторон. Справа – ежи. Слева из-за баррикад стреляют лучники, над ними реет белоснежный флаг с красными, как кровь, плодами боярышника.

Над головой Эллы раздаётся пронзительный крик. Извернувшись, заключённая в тиски видит над собой полуптицу-получеловека: женщину, чьё тело покрывают чёрные перья, с огромными орлиными крыльями. И глаза её точно изумруды в лучах багрового заката.

Она вьётся над Эллой, легко уклоняется от камней горящей смолы, словно наперёд знает историю их полёта.

Она кружит и кружит над Эллой, выискивая мгновение, чтобы подобраться ближе. Элла съёживается, припадает к земле. Страх парализует.

«Уходи», – шепчет девочка.

Хочется закрыть глаза, а, открыв, проснуться дома, в кровати, подвешенной к потолку.

– Гарпия! – кричит кто-то под флагом боярышника. – Защищайте гарпию! Она вернулась!

Женщина-птица набрасывается на колючую заслонку и рвёт её когтями, корябает руки о шипы, брызжет кровью и тянется к жертве.

И когда когтистые пальцы гарпии уже близко, Элла разбивает сковавший её лёд страха и ползёт прочь, путается в проволоке и царапает шею, пока волосы окончательно не обматываются вокруг металлических стеблей. Элла замирает и, кое-как повернув голову, в ужасе смотрит на птицу. Радость мелькает в её багрово-зелёных глазах.

– Прочь! – гарпию отбрасывает в сторону мощный удар камнем.

Рассекая проволоку, пробивается широкоплечий воин. Он сбросил доспехи, чтобы те не сковывали движений, и теперь, защищённый лишь хлопокой рубахой да кожаными штанами, схлестнулся в рукопашную с птицей. Он ловко молотит её кулаками и совершенно не замечает, как шипы проволоки впиваются в тело. Птица же целится в глаза, коварно жаждет ослепить противника, но неизменно промахивается. Наконец, после очередного удара чёрная женщина взвывает от боли и улетает прочь.

Богатырь разрывает колючую проволоку и, как пушинку, подхватывает Эллу. Спасённой сразу же становится легко и спокойно, точно она дома, и больше нет ни тревог, ни забот.

– Разве Марфа Ильинична не говорила тебе ничего не трогать? Пойдём.

Воин относит Эллу в тридевятый лагерь, где после славной битвы лучники пересчитывают оставшиеся для следующего боя стрелы, пращники спешат к кузнецам, а конники залечивают раны своих храбрых и верных коней. Над тылом вьётся сизый дымок: готовят похлёбки.

Перед великим воином и его драгоценной ношей все расступаются, снимают шапки и шлемы, стражники отдают честь и, сильнее выпрямляются, точно хвастаясь своей статью.

В сером шатре богатырь опускает Эллу на мягкую подушку и наливает чай в железный стакан.

Тут уютно, хотя повсюду и висят мечи, рапиры, дубинки с острыми шипами, тяжёлые булавы и острые стилеты. В воздухе витает таинственный дух, будто накануне праздника. Чувствуется нечто особенное, словно вокруг и нет войны, а стоит высунуться наружу, как попадёшь в цирк или на карнавал.

– Почему ты ослушалась Марфу Ильиничну? – богатырь говорит мягко. У него тёмные с зеленцой глаза. Шрам от поцелуя стрелы над левой бровью и шишечки мозолей на руках.

Элла пригубливает чай и, уняв дрожь, отвечает.

– Мне было скучно одной в гостиной, и я решила посмотреть книги. А кто вы? Вы – мой дядя?

Богатырь щурится, поглаживает светлую бороду.

– Да, Элла. Я – Марк Андреевич Норкин. Твой дядя.

Ну, наконец-то!

И не такой он страшный и отстранённый, как Элла думала. Даже немного смешон с огромной, точно львиной гривой, бородой. Богатырь…

– Как я сюда попала? И что это за место такое? Книга называлась «Пепелище». Это то самое Пепелище?

Богатырь усмехается и залпом поглощает весь напиток из носика чайника.

– Тебя, Элла, сюда привело любопытство. Ты права, это место зовётся Пепелищем. Но тебе не следует тут находиться. И я надеюсь, что впредь ты не будешь совать нос не в своё дело. Договорились?

Доносится шум далёкого взрыва, и драконий рык сотрясает шатёр. Дядя мрачнеет, и будто и его борода чуть темнеет. А Элла взволнованно оборачивается в сторону звука, словно оттуда и в самом деле может появиться крылатый змей.

– Допивай чай. Я отведу тебя домой. Марфе Ильиничне пригодится помощница.

– Марк Андреевич! – в шатёр заглядывает стрелец в сбившейся набок красной шапке. – Там проблема. Малой опять безобразничает.

Дядя Марк резко поднимается и, выходя из шатра, бросает Элле:

– И не смей уходить! Это военный лагерь, а не детская площадка.

В одиночестве Элла медленно допивает чай, чуть обжигающий нёбо. Голова вот-вот пойдёт кругом от переполняющих мыслей.

«Неужели я попала сюда через книгу? Она что же, как кроличья нора?».

Элла чувствует себя героиней одной из историй, прочитанных на подоконнике под размеренное мурлыканье Тошки. Неужели, неужели это всё по-настоящему?

Потусторонний мир, мир за книжным переплётом неумолимо манит к себе. Какой он? Примет ли в свои объятия или с силой оттолкнёт чужестранку?

Девочка отставляет стакан, расхрабрившись, приподнимает полы шатра и выглядывает наружу. Вдыхает волшебный книжный запах. Нет. Это порох и промоченные в спирте бинты для раненых. Ещё конский навоз. Ничего поэтичного.

Оглядывается. Военные действия, похоже, закончились. В лагере лениво суетятся: латают легкораненых под их шутки-прибаутки, чинят прорехи, смеются и пьют мерзко пахнущую брагу из дубовых кружек.

– Ага, средневековый роман. Интересно, где же Айвенго?

Элла осторожно выбирается на улицу. Лучники слишком заняты игрой в кости и изготовлением стрел, чтобы заметить её. Пращники бурно обсуждают снаряды. И незваная гостья, ловко избегая патрули, блуждает по лагерю в поисках дяди Марка. Несколько раз она чуть не попадает под копыта лошади, но в последнее мгновение ловкая рука отвлёкшегося пажа перехватывает поводья, и мягкий голос шёпотом успокаивает взволнованного коня. А Элла уходит прочь прежде, чем её отчитывают.

Группа хохочущих лучников окружает дядю-богатыря. Тот громоподобно кричит и гоняет по кругу взмыленного паренька лет пятнадцати.

– Паршивец! Ох, паршивец! – бьёт берёзовым веником.

Мальчишка в остроносых красных сапогах, потрёпанном кафтане и брюках ойкает и пытается уклониться от очередного удара.

– Сказал же тебе в тереме сидеть! Так что не сидится-то?! Всё на рожон да на рожон лезешь, неугомонный!

– Да как тут в тереме-то сидеть, коли повсюду война? Вдруг моя помощь пригодится! Сами ж говорили, что мои услуги неоценимы.

И вновь удары беспощадным веником и вскрики «ой» и «ай».

– Война тебе не игрушка. А ну пошёл вон.

Финальный укус веника. Лучники расступаются, и из их гущи, как выстрел, выбегает красный, как рак, молодец, покрепче затягивая пояс на брюках. Подбежав к Элле, он рассуждает, что уж девчонку-то вояки не обидят, и, бесстыжий, прячется за её спиной. Внезапно оказавшаяся в центре внимания, Элла замирает в испуге: встречается взглядом с хмурым дядей. Опять приказ нарушила, да ещё этот мальчишка её во что-то нехорошее втягивает.

– Между прочим, я, Марк Андреевич, сударь вы наш великолепный, богатырь вы наш первый, кое-что выведал о неком военном союзе, заключаемом против Тридевятого царства. Что скажете? Нехило, да?

Дядя-богатырь недовольно переводит взгляд с племянницы на шпиона-озорника и обратно. Хмурит белёсые брови. Только детского сада не хватало!

– Сговорились вы что ли, меня сегодня огорчать? Не даёте отдохнуть на старости лет. Ну, Эрик, выкладывай, – упирает руки в боки, но веника не отбрасывает.

– А вот не скажу! – мальчишка точь-в-точь копирует движение полководца. – Вдруг опять побьёте. Знаю я вас!

Элла потихоньку отступает. Но хитрюга угадывает её манёвр и движется следом, пока Элла не доходит до глубокой траншеи. Не прыгать же вниз?! От дяди попадёт ещё больше. Вон он, коршуном за ней следит. Впрочем, может его борода и усы скрывают улыбку?

– Эрик, мне некогда играть в твои игры, – хмурится воин. – Жду обоих через десять минут в шатре.

И уходит прочь, звонко отдаёт приказы, оставляя после себя ряды солдат, вытянувшихся по струнке. Элла облегчённо вздыхает. Может, ещё пронесёт? Неохота вновь гору посуды перемывать.

– Уф-ф-ф, спасся, – юный любитель смути провокаций отирает пот со лба.

– Молодец, – шипит Элла. – А меня-то за что в свою игру втянул?

– Ну, извините, сударыня-недотрога, на вас не написано, что вы верная соратница старого педанта и до жути терпеть не можете приключений.

Щёки Эллы вспыхивают как розы, кровь ударяет в голову. Это она-то приключений не любит! Да она все книжки прочла, какие смогла найти. Да она самый большущий любитель приключений. Почти до слёз обидно.

– Какой наглец! Ну и поделом тебе. Пусть дядя тебя ещё разок веником выпорет. Вот сейчас вернёмся в шатёр – пожалуюсь на тебя.

– А, так ты племянница? – спесь спадает с мальчишки, словно его окатили ведром холодной воды. Он с любопытством смотрит на Эллу, точно на диковинную зверушку. Его жадный взор пугает девчонку, и она пятится вдоль траншеи.

– Ты, правда, оттуда? – Впивается в Эллу взглядом голубых глаз, отбрасывает со лба светлую прядь вечно щекочущих волос.

– Откуда?

И чинно отвечает:

– Оттуда. Из мира, что по ту сторону воображения. Где в магазинах продаются книги о разных выдуманных событиях, и их тьма тьмущая.

– Ну, наверное.

– Здорово! – глаза юноши по-детски загораются весёлым огоньком. – А я никогда не видел ни одной книги… художественной, ― добавляет по слогам.

– Пожалуй, если будешь хорошо себя вести, то я как-нибудь принесу тебе книгу, – не подумав, бросает Элла. В Москве она очень любила делиться книгами, если просили. Правда, просили редко. Потому что, кроме кота-разбойника, друзей у Эллы не было, да никому и не хотелось ничего брать у странной девочки, которая могла идти в класс математики и по дороге бурчать себе под нос что-то об эльфах и гномах.

Но Эрика ничто не смущает.

– И к ней можно будет прикоснуться?

– И даже почитать, – улыбается Элла.

– Почитать? – парень в ужасе отшатывается и вертит пальцем у виска. – Почитать? Но это же очень опасно. Говорят, можно не вернуться. Никогда, – почти шёпотом.

– Не преувеличивай. Чтение, конечно, очень затягивает и порой оторваться сложно. Но в книгах нет ничего опасного. Поверь мне.

Элла немного кривит душой. После «Пепелища» она далеко не так уверена в книгах, как прежде. Но, может, это лишь действие пагубной атмосферы тыквенного дома, и в другом месте можно будет без опасений наслаждаться чтением?

– А ты много прочла? – спрашивает Эрик. Он уже оправился от шока и вновь превращается в чуть сурового, рассудительного юношу. Весь детский восторг сходит на нет.

– Ну, кое-что.

Элла врёт от смущения. Она прочла далеко не кое-что, а всю школьную библиотеку, а потом голодным зверем перекинулась на районную, брала даже сложные произведения вроде «Уиллиса» Джойса, правда, не прониклась и вернула, не пройдя и половины болота. «Я вернусь позже», – сказала она книге на прощанье. Элла наизусть знала добрую сотню сказок, почти все детские книги, а Пушкина могла часами читать по памяти.

– Здорово. Так, значит, дядя хочет, чтобы ты помогла ему на войне?

– Дядя пока ничего не говорил.

– Послушай, – Эрик оглядывается и берёт её за руку, – не соглашайся. Война – это очень опасно. Особенно для того, кто пришёл с той стороны книжного переплёта, то есть для таких невинных и ничего не знающих, как ты. Ты можешь погибнуть. Мои родители и старшие братья так погибли, хотя они были отсюда, из воображённого мира. Их засосали чернила…

Эрик готов рассказывать и рассказывать, сыпать холодящими душу подробностями, запугивая бедняжку Эллу, но его резко обрывает незаметно подкравшийся краснощёкий лучник.

– Эй, вы двое! Командир ожидает. Мне приказано вас проводить.

В шатре сидит дядя Марк, по-турецки скрестив ноги. И на фоне гиганта всё кажется игрушечным: и дымящийся железный чайник, и мечи, и стул. От богатыря за версту разит недовольством.

– Вы двое сильно меня разочаровали. Особенно ты, Элла, ― сверкает глазами. ― Я ожидал, что ты окажешься послушной девочкой. Скажи, к чему ты полезла на Пепелище? Думаешь, что войны – это забавно?

Элла виновато опускает взгляд. Она вовсе не желала поразить дядю своей хулиганистой натурой. Если бы только ей кто-нибудь объяснил, о каких войнах идёт речь и какие опасности поджидают на страницах книг! Она бы, конечно, вела себя как примерная девочка, послушно бы сидела в комнате летающих предметов и глазела на несуществующее озеро.

Дядя Марк отбрасывает одну из подушек, и под ней оказывается небольшой квадратный томик в тёмно-красном кожаном переплёте, чуть порванным по уголкам. И позолота с заглавия – «Книга переходов» – местами стёрлась.

– Открой двадцать вторую страницу и прочти, Элла.

Девочка, осторожно взяв книгу (как хорошо, что ты не кусается!), послушно исполняет просьбу-приказ.

«Раньше гостиная на первом этаже была зеркальным залом, где упражнялись в колдовстве. Но в середине двадцатого века во время войны взрыв бомбы безнадёжно уничтожил все зеркала, и при реставрации решено было переоборудовать залу волшебства в гостиную, которая по праздникам служит и столовой.

Главным украшением комнаты является старинный камин со встроенными в него часами и мраморной книжной полкой…»

Уютно трещит огонь. Урчит огромный серый кот, очарованный звуками маятника, жмурится от удовольствия. А Элла? А Элла стоит посреди гостиной и сжимает в руках «Пепелище». Дядя, Эрик и неизвестная война остались в чернильных болотах книги.

Глава 5

Утром Элла просыпается чуть свет. Над полем ржи ещё витает призрачная дымка, скрывающая его ночью, доносится приглушённый плеск русалок, мелькают призрачные тени красавиц-утопленниц. В тыквах истлели свечки, и домовой-невидимка меняет их на новые, блуждает по огороду болотным огоньком. А тёмно-голубой лес вдалеке едва проступает сквозь туман.

Путешественница бесшумно набрасывает халат, надевает мягкие тапочки и крадётся в покои Дантессы. Девушка не спит. Как и в прошлый раз, чародействует. Глаза закрыты, локти согнуты, ладони раскрыты как чаши весов. Вокруг парят три фарфоровых чашки с пастушками. На коленях – книга в розовом переплете с густо исписанными страницами.

Элла садится рядом на пол и заглядывает в пособие юной ведьмы, но неуклюже задевает Дантессу, и чашки падают, брызжа осколками.

– Ой, извини.

– Ничего, у меня бы всё равно ничего не вышло, – вздыхает Дантесса. – Уже второй месяц пытаюсь. Это бесполезно.

Элла мало что понимает. Дантесса кажется ей мифическим созданием, оракулом, пифией, прорицательницей. За туманом её глаз цвета морской волны хранятся удивительные тайны, сказания неведомого мира. Элле хочется прикоснуться к ним, но она не знает, как подружиться с хозяйкой чашек. Осмелев, девочка берёт с колен Дантессы книгу и читает:

– «Чашки танцуют. Чашка с пастухом задёт ритм. Две остальные повторяют за ней. Движутся по кругу».

– Ага, танцуют, как же, – хмыкает Дантесса. – Падают и бьются.

– Чашки должны выполнять то, что написано в книге? – догадывается Элла.

– Да. Но у меня не получается, – Дантесса сгребает осколки, достаёт из-под кровати тюбик «Искорочного клея» и с ловкостью мастера, как мозаику, собирает пресловутый сервиз.

– Может, дописать «Чашки не падают и не бьются?»

– Я уже пробовала. Не вышло, – Дантесса перелистывает несколько страниц и тонюсеньким пальчиком тыкает в абзац. – Я обречена.

– А как это работает? Ну, левитация. Ты просто пишешь то, что хочешь получить?

– Да, – кивает Дантесса и мягко отбирает у Эллы розовое сокровище. – Но для этого нужно обязательно иметь свою книгу, а ещё лучше книгу, которая признала тебя. И, конечно, богатую фантазию. Без фантазии, без воображения – книга лишь макулатура. Но когда у тебя есть воображение, когда ты хотя бы чуть-чуть выдумщик, ты можешь использовать книгу для усиления своего воображения. Знаешь, иногда людям удавалось достичь невообразимых высот! Например, Ральф Родерикович Норкин, наш предок из восемнадцатого века, сотворил стаю драконов, и они прожили около полувека! Представляешь? Очень трудно поддерживать такую ораву.

Дантесса вздыхает.

– Я, в общем-то, и не надеюсь особо на успех. У нас, тех, кто родился на этой стороне книжного переплёта, – шансы не велики. Мы почти полностью лишены воображения. А таким, как я, и вовсе никакого волшебства не светит.

– Разве это возможно? – удивляется Элла. – Как может не быть воображения? Ты что, даже снов красочных не видишь?

Элле безумно жаль подругу (а белокурая девушка, конечно же, подруга, ведь Элла ещё ни с кем так долго не беседовала без обид и подколов). Неужели, как и серая Демидова, Дантесса не витает в облаках, не танцует с дельфинами, не скачет во весь опор на лихом коне?

Неужели можно жить без фантазий?

– А вот так. Можно читать сказки, перебирать наборы букв. Можно читать и впитывать в себя, чувствовать, проживать написанное, а можно самим создавать образы и придумывать сказки. Я худо-бедно читать умею, но придумать что-то своё у меня силёнок не хватает. Вот Хельга могла… Хотя и родилась здесь, в доме на границе меж настоящим миром и воображённым. Но, знаешь, – Дантеса переходит на шёпот, – говорят, что Хельга сама из воображённых, но колдовать умела, и это здорово у неё получалось! Просто понимаешь, для зеркальных и воображённых волшебство фантазий губительно, это как мышьяк, который проникает в тебя и отравляет изнутри. В общем, Хельга потерялась в переплётах, в буквах, в образах, словом, завообразилась и навсегда осталась в несуществующем мире, в мире, который есть только в её голове, но в действительности не существует. Она никогда не найдёт тропинки назад.

Элла сдвигает брови.

– Знаешь, Дантесса, я сейчас ни словечка не поняла… Ну, если ты лишена воображения, то получается ты, хм, не из настоящего мира? Ты – ненастоящая? Воображённая?

Дантесса поджимает губы, отводит взгляд. Элла напряжённо следит, как мрачнеет её светлое личико, как его, подобно кораблям, бороздят тени сомнений.

– Дядя Марк ничего тебе не говорил, да?

– Да.

– Ну вот, – Дантесса вздыхает и обхватывает себя за плечи, – будь бы у меня воображение или хоть чуть-чуть мозгов, сама бы до этого додумалась. А я разболталась с тобой! – чётко, с расстановкой произносит звенящим голосом: – В общем, Элла, тебе категорически запрещено находиться на третьем этаже, общаться со мной или Хельгой. Уходи. Немедленно.

Последние слова Дантесса выплёвывает со злостью. Элла вскакивает и убегает к себе. На глазах наворачиваются слёзы. Разве это справедливо? Что она такого сделала? Всего лишь хотела подружиться, вместе читать о мушкетёрах, скакать на воображаемых лошадях и спасать заколдованных принцесс от злых драконов.

В спальне Элла с головой забивается под одеяло и утирает слёзы краешком ночной рубашки.

– Нельзя же быть такой тряпкой! Сейчас, небось, Марфа Ильинична отчитывать будет. Надо собраться и доказать всем, что мне можно доверять!

На улице утихают песни озёрных див. И вновь золотится ржаное поле. Августовские жнецы выходят собирать урожай и заводят протяжную песню о богатых дарах и долгой зиме.

Вскоре раздаётся мелодичный звонок к завтраку.

На кухне никого. Лишь дымится тарелка каши. Наверное, Дантессе и Хельге еду приносят в комнаты. Интересно, что имела в виду Дантесса, говоря о Хельге? Как это она завообразилась? И не грозит ли то же самое Дантессе? Может, они обе в страшной опасности и кто-то должен их спасти?

– Пожалуйста, следите за мыслями, юная сударыня.

Элла вздрагивает. На другом краю стола, развалившись, лежит серый кот, огромный-преогромный, как два кота. У него пушистые уши-кисточки, огромные лапы маленького льва, которые он положил на тонюсенькую чёрную книгу в дешёвом переплёте.

– Простите, с-сударь, а кто вы?

– Мейн-кун, – фыркает зверь и недовольно передёргивает ушами. – Стыдно не знать такие вещи, любопытная барышня. Ну-с, что вы планируете делать дальше?

– Пока не знаю.

Элла с недоверием косится на говорящего кота. Наверняка, она всё ещё спит. Или это дурацкий розыгрыш. Элла оглядывается. Но ни в одном кухонном углу никто не притаился. Конечно, злой шутник может прятаться и на лестнице. Но чтобы его разоблачить, придётся встать и обойти кота, а за это время хитрец разгадает манёвр и удерёт.

– Я так и думал. Планирование – не ваш стиль, сударыня.

– Разве коты разговаривают? – не выдерживает Элла. Слишком много небылиц и небывальщин для одного утра!

Огромный зверь вздыхает, точно человек, и на мгновение отводит взгляд в сторону, поводит ушами в раздумьях.

– Мейн-кун, сударыня. Мейн-кун, а не кот. Я решил подарить вам личную книгу. Полагаю, вы уже знаете, что это такое?

– Нет, – Элла качает головой, но жадно впивается взглядом в чёрный томик, от которого веет духом магической старины. Она уже чувствует, как пальцами прикоснётся к потёртому переплёту, как перевернёт шероховатые страницы, держа за уголок. Сердце бьётся чаще.

Таинственный гость недовольно взмахивает хвостом.

– Почему я не удивлён? Ладно, Элла, запоминайте: книга будет исполнять пожелания только вашего воображения. Это как волшебная палочка. Но пользоваться ею можете только вы. Со временем, когда вы привыкните друг к другу, книге передастся часть вашей искорочной силы. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что вы сможете творить более сильные воображения. Плохо же, потому что книга станет частью вас, и если она попадёт в недобрые руки, то вам будет грозить опасность, даже смертельная опасность.

Мейн-кун лапой двигает к Элле чёрную книжонку, та легко скользит девочке в руки. Элла трепетно прикасается к ней.

– Будьте осторожны. Не верьте никому. Даже Дантессе. Особенно Дантессе. Я заметил, что она вам нравится. Но лучше держитесь от неё подальше. Вы ведь даже не представляете, какой кошмар она учудила с несчастной Хельгой.

– А что она сделала? – взволнованно спрашивает Элла и отрывает взор от книги.

Но чудесное видение соскакивает со стола, легко запрыгивает на поленницу, перебирается через неё и исчезает за печкой. Ещё шуршит недолго опилками, но вдруг наступает пронзительная тишина. Элла слышит лишь своё возбуждённое дыхание. Прижимает сокровище в чёрном переплёте к груди и спешит в комнату.

Там садится за стол, скрипнув, пододвигает стул с мягкой спинкой, торопливо раскрывает книгу, дрожащей рукой берёт карандаш, прикованный к столу тонкой цепочкой, и замирает.

– Что бы такое загадать?

Оглядывается, и радость от подарка потихоньку притупляется. Неужели нечего наколдовать?

Шкаф с сарафанами приоткрыт, с верхней полки свешивается свитер, в котором мечтательница часто сидела на подоконнике у Демидовых и играла с рыжим чудом. Он ещё хранит запах квартиры и средства, которое Людмила Альбертовна добавляла для мягкости при стирке. Кот всегда недоверчиво принюхивался к одежде, забавно морщился и фыркал, а однажды даже устроил охоту на носки и ночные сорочки. Перевернул сушилку-раскладушку и растаскал бельё по разным углам!

– Ну конечно! Я верну Тошку!

Элла записывает желание в книгу, закрывает глаза и представляет, как любимый кот на мягких лапках запрыгивает на стол, проходит вдоль, задевая пушистым хвостом по лицу, и, вытянувшись, ложится посередине. Вот-вот он знакомо мяукнет.

Но – ничего. Огорчённая фантазёрка открывает глаза, и перед ней по-прежнему письменный стол, единственная чернильная строка в книге и ржаное поле за окном.

В коридоре кто-то шуршит оборками платья. Замирает под Эллиной дверью и просовывает записку. Элла быстро вскакивает с места, спотыкается, приземляется на колени. И когда, наконец, дорывается до двери, таинственного гонца и след простыл.

Заинтригованная, разворачивает письмо.

«В два часа ночи. У лестницы на третьем этаже. Возьми личную книгу. Д.»

Дантесса? Вот ведь лицемерка! То говорит, не общайся со мной, а то грамотки под дверь подбрасывает. Элла яростно рвёт записку и обрывки прячет в поддон под горшком с геранью. Там-то никто, особенно Марфа Ильинична, не найдёт.

Впрочем, может, зря она горячится и стоит выяснить, чего же хочет Дантесса?

Остаток дня Элла проводит в огороде, сидя на лавочке напротив соломенного пугала и разглядывая морковные и тыквенные грядки. Ни Демидовы, ни Романовы Эллу на дачи и в деревни не возили, и потому девочка с радостью соглашается помочь, когда в огород приходит Марфа Ильинична и просит прополоть длинные ряды ярко-зелёной морковной ботвы. Элле это кажется занятной игрой в волшебника, которому предстоит повалить сотни мохнатых деревьев и под одним из них найти сундук со сказочной книгой.

Экономка же присаживается у крыльца, щёлкает семечки и с прищуром наблюдает за Эллой. Девочка старается изо всех сил, не жалеет ни испачкавшихся колготок, за которые ей влетит завтра утром, ни белых ладошек, которые она не прикрыла перчаткой. Да и к тому же Элле стыдно, что она приняла записку от Дантессы, невольно нарушив запрет.

Когда волшебница почти проредила второй ряд непокорной моркови, Марфа Ильинична произносит себе под нос:

– Хороший вечер.

Элла оглядывается на закат.

Солнце над голубоватой кромкой леса. Чуть колышутся макушки елей, и ветер доносит их свежесть… и запах озёрной тины. Ржаное поле постепенно меркнет, растворяется в закатных лучах, и сквозь туман серебрится барский пруд. А солнце всё ниже, небо отливает багровым.

Не жарко, тепло. Элла закрывает глаза и подставляет лицо тонущему солнцу.

– Нечасто такое бывает, – продолжает Марфа Ильинична. – Обычно небо заполоняют чёрные вороны, кружат и кружат, покоя не дают, бестолковые.

– Почему?

– Почему боярышниковые вороны кружат? – домоправительница вздыхает. – Ищут, в кого бы впиться. Охота у них на нас, жителей Тридевятого царства.

– Я всегда иначе представляла себе Тридевятое царство.

– С Иванушками-дурачками, говорящими щуками и скатертью-самобранкой?

Элла кивает. Марфа Ильинична смеётся.

– Тебе ещё многое предстоит узнать. Иван, дурак и младший сын, это наш далёкий предок. С него начинается наш род. Увы, многие ветви нашего клана пресеклись. Остались лишь Норкины. Как-нибудь покажу тебе наше фамильное древо. А вот скатерть-самобранка где-то на чердаке была…

Лениво молчат, солнце золотит морковную ботву. Уставшая от борьбы с лохматыми кустиками, Элла отряхивает руки и выскребает грязь из-под ногтей.

Марфа Ильинична блаженно прикрывает глаза. Тень от водосточной трубы падает на её лицо. Вновь похожа на Бабу-Ягу: усталые черты, старые, морщинистые, и длиннющий нос.

– Дядя ждёт тебя в кабинете. Иди. Пора уже.

Кабинет дяди Марка, как и спальня Эллы, находится на втором этаже, но дальше по коридору. На стенах – головы кабанов и оленей с покрытыми лаком рогами. Длинный книжный шкаф плотно заставлен внушительными томами.

Дядя, огромный как медведь, неуклюже сидит в глубоком кожаном кресле, постукивает костяшками пальцев по столу. Кажется, что сидеть здесь ему неприятно и неуютно, и без гигантского меча он выглядит как страницы, вырванные из сказки и вставленные в серьёзную драму, совершенно не к месту.

Серебристый лунный кот лежит на столе и внимательно, чуть сощурившись, наблюдает за Эллой. Девочка улыбается, но пушистый царь гордо отводит взор. Да ты мне девочка ни на секунду не нужна!

– Садись, Элла, – дядя Марк указывает на кресло с исцарапанными подлокотникам, словно кто-то со всей силы когтями впивался в его деревянную плоть.

– Итак, Элла, я должен тебе кое-что рассказать… или не рассказать, – быстрее стучит толстыми, огрубевшими пальцами. – Признаться, мне не хочется впутывать тебя. Но ты однажды и так всё узнаешь. Ты очень любопытная.

Дядя подавляет вздох.

– Это оттого что я не люблю скучать. Мне всегда хочется чем-то себя занять, – но тут же Элла корит себя за поспешность. Можно подумать, дядя любопытство посчитает великим достоинством. Теперь, наверняка, в поход не возьмёт. Ну, может, хотя бы Тошку вернёт?

– Я слышал: ты любишь читать.

– Да. Все эти истории… Мне очень нравится погружаться в них, думать: а могло ли всё быть иначе? Придумывать своё. Это весело! Я столько всего интересного пережила, побывала во многих странах, не выходя из дома. Это как кругосветное путешествие за чашкой чая.

– А ещё тебе нравится изучать чужие вещи, ― усмехается дядя. И хотя Элла понимает его намёк, но не даёт сбить себя с толку.

– Воображению нужна пища.

– Разве твоё воображение не способно рождать образы из пустоты?

– Не знаю, – девочка краснеет. Она никогда об этом не задумывалась, не пыталась представить того, о чём хоть чуть-чуть не читала бы. Но, наверное, это было бы здорово – вообразить нечто уникальное, нечто, что существует лишь в твоей голове. – Я не знаю, способна ли я на что-то грандиозное.

Богатырь окидывает хрупкую племянницу таким взглядом, словно впервые видит её и не понимает, кто она и зачем тут, столь не похожая на других Норкиных. В изгибе его бровей скользит недоумение. У Эллы закрадывается мерзопакостное чувство: неужели вконец разочаровала дядю? Этих взрослых не поймёшь. И чего им не хватает?

– Знаешь ли ты, что такое выбор, дитя моё? ― вкрадчиво произносит дядя. Так странно слышать такую тишину и проницательность от столь громадного мужчины. Ему больше под стать гомерический хохот и секира на плече.

– Необходимость выбрать один из предложенных вариантов, отказавшись от других.

Дядя Марк хмыкает.

– Что такое выбор? Ещё раз.

Элла призадумывается.

– Принятие решения, которое ты уже не в силах изменить, но которое навалится как снежный ком и изменит тебя.

Строгий судья довольно кивает.

– Тебе приходилось делать выбор?

– Однажды я сбежала с котёнком в парк, затем думала, а не уйти мне из дома насовсем? Ой, дядя Марк, а ведь Тошку любимого я оставила в Москве. Можно за ним кто-нибудь съездит? А то Марфа Ильинична не разрешила, когда мы собирались…

– Боюсь, котам не место в этом доме, Элла. Но если он тебе так дорог, то я могу подыскать ему новую семью.

– Но ведь в доме полно кошек! У вас на столе – серебристый, на кухне – здоровый такой. И у этой странной девочки Хельги…

Под пронзительно-суровым взглядом дяди она осекается и давится окончанием фразы. Густо краснеет.

– Не понимаю, о каких кошках идёт речь, Элла, ― голос богатыря подобен беспощадному грому. Серебряный красавец недоумённо смотрит на дядю Марка и лениво, даже презрительно зевает, довольно жмурится и переворачивается на спину, показывая светлое пушистое брюшко.