Читать книгу: «Клуб Анонимного Детства», страница 5

«Я вижу град Петров, чудесный, величавый,

По манию Петра воздвигшийся из блат,

Наследный памятник его могущей славы,

Потомками его украшенный стократ!»

Это отрывок из стихотворения Петра Вяземского «Петербург», написанного в 1818 году, о нем Таня тоже из книжки узнала. В учебниках все излагалось довольно сухо, но, когда девочка въезжала в город, она поняла смысл красивых слов писателей о том, что улицы и здания Петербурга хранят живое дыхание истории. Еще не достигли города, а воздух уже переменился, стал гордым и великим, словно она прибыла в особенное, волшебное место. Несмотря на то, что во всей стране началось лето, в городе на Неве небо осталось серым, не мрачным, но молчаливым и внимательным.

Из книг девочка знала, что город стоит на Приневской низменности – это равнина с большим количеством заболоченных мест, поэтому ей стало понятно, почему все твердили про болото. Но, конечно, в подробности никто не вдавался. Интересно, что примерно двенадцать тысяч лет назад вся территория современного Петербурга была дном бассейна, который образовался под громадным ледником, покрывавшим весь север Европы. А река Нева возникла на месте ледникового пролива и звалась раньше «Нево». Таня с удивлением смотрела на дома, но все чаще и пристальнее всматривались в серебряную даль. Там клубились облака, они плыли и, казалось, пели тихую песню о прошлом. Небо Петербурга напомнило Тане океан – бескрайний, могучий и старый, как сам Бог. И все-таки стоило девочке увидеть Невский проспект, как ее внимание переместилось на него.

На главной центральной улице дома казались волшебными: столько барельефов и статуй, с трудом держащих колонны, огромные окна и арки, с подвешенными внутри фонарями – все это не умещалось в голове маленькой Тани. Где-то здесь Зимний дворец и Спас на Крови. Где-то здесь знаменитые «атланты» и Заячий остров. На нем 16 мая 1703 года была заложена крепость. Сначала Петр назвал ее по-голландски – Санкт-Питербурх, но позже, после постройки собора Петра и Павла, крепость назвали Петропавловской. Дата, когда заложили крепость, считается днем основания города.

Таня перебирала в голове знания, почерпнутые из книги, а автобус остановился. Вся толпа похватала сумки, кто-то закинул бутерброды с колбасой в карман, предварительно завернув их в обрывки фольги. Остановились, как и планировали, недалеко от «Медного всадника». Но и не близко – парковку днем с огнем не сыщешь. Пошли по узкой улочке, держась косяком: бабы вели детей, а иногда и мужей за руку, проклиная неудобные туфли и городскую духоту. Дошли до памятника, а там… народу видимо-невидимо! И куча таких же автобусов стоит. Уедет один – тут же на его месте появляется другой, и так без конца! Но наши были не из робких! Пошли сквозь толпу на железного коня смотреть. Таню душной, потной волной оторвало от стаи – разноголосый кутеж и борьба локтями как-то не вязались со святыней.

Не зная, что именно нужно делать, девочка просто встала. Она смотрела на зеленое поле, разделившее Петра и Исаакиевский собор, под круглым куполом которого прогуливались люди. Смотрела на толпу китайцев и сторонящихся их горожан, осмелившихся выйти погулять с собачкой в самый разгар туристической вакханалии. Смотрела на скрюченных в вопросительный знак людей в разных панамах. Они держали в руках кисти и бросали взгляд то на свои живописные полотна, усаженные на художественные треноги, то на открывавшийся пейзаж. Таня любила художников. Но эта картина достаточно быстро утомила девочку, и она развернулась к Неве.

Та, в свою очередь, гордо текла, окруженная каменистыми стенами. Таня смотрела на воду, и ей стало спокойнее. Она подумала о том, куда хотела попасть в Петербурге больше всего. Девочка никому не рассказала об этом, кроме Жоры.

В тот день, когда он объявил о поездке, зарезали порося и ели праздничные шашлыки. Паренек, зная Танину привычку произносить просьбы только шепотом и наедине, подставил ухо, когда они остались одни. Выслушав девочку – Таня говорила коротко, редко вдаваясь в подробности – и прожевав кусок сочного мяса с маринованным луком, Жора предложил отвести ее в «то место» в конце экскурсии.

– Все уже устанут и спать будут, а ты сходишь, куда хотела, и я с удовольствием составлю тебе компанию.

На том и порешили, сойдясь на мысли, что «то место», кроме Тани, никому толком не интересно. Но вслух произносить этого не стали.

Таня искала в Жоре черты персонажей книги «Анна Каренина», но не было в нем ничего ни от статного Вронского, ни от постоянно смущенного Левина, ни от изменявшего жене Облонского. Не то чтобы кто-то из них нравился юной читательнице, но где-то в глубине души она отчаянно желала найти подтверждения словам, написанным, казалось бы, не так уж и давно. Она мечтала отыскать сокровище, сокрытое от всех, и сильные мужские качества, свойственные тем героям, нужны были ей для утешения или подтверждения, что за современностью скрывается что-то еще. Стоит только зайти в «ту дверь», и там все еще продолжаются балы, шуршат красивые платья, прикрывая лодыжки. Горят свечи, а девушки томно ждут писем от поклонников. Эпистолярный жанр, муфты, мир, полный чувства.

Многое, написанное гением русской литературы, Таня в силу возраста не могла понять, но у нее был собственный словарик, в который она записывала непонятные слова и тут же искала их значение в интернете. Словарик пополнялся ежедневно и скрупулезно, иногда важных и интересных слов было так много, что от них кружилась голова!

Но, увы, мир дышал современными реалиями и Жора был обычным. Рубаха-парень, любил жевать свинину, плеваться и спать на печи. А в интернете можно было найти видео, в котором молодой человек ночью мочился на тот самый памятник. Аh мadame, c'est si tragique¹.

Но вернемся к нашей компании. Пропажу Татьяны приметил батька, он – худой и разящий перегаром – незаметно протиснулся сквозь толпу зевак, предварительно вверив жену соседке-балаболке, с которой они дружили с младых ногтей. Таню он нашел быстро, девочка все на Неву смотрела. Подошел тихонько, взял за руку, и пошли они, ни слова не сказав, обратно в толпу. Насмотрелись на памятник, по полю прогулялись, сделали миллион фотографий на память. До Зимнего дворца пешком дошли, Таня «атлантов» посмотрела, большой палец им потерла, по Дворцовой площади походила, увидела людей, наряженных в костюм Петра Великого. Народу было много. Солнце в Петербурге то выплывало из серого океана, то заныривало обратно. Когда все умаялись – пошли в автобус.

Витя никогда не повышал голос на дочку, звал по полному имени, иногда Танюхой, если, например, приносил домой хороший улов грибов или самогонка была очень вкусной.

– Эй, Танюха, иди-ка сюда! Смотри, сколько батька грибов на засолку притащил! А? То-то!

Несмотря на жизненные перипетии, Витя нос не вешал, даже после смерти первого сына в младенчестве. Плохо им в этот момент было: Лида тогда до костей похудела, глаза как черные ямы стали. Витя нюни распускать не смел, тем более при жене, но один раз после попойки выплакался – так волком выл, что в самой Москве Красная площадь тряслась. Даже топиться пытался, но дед один удержал.

У мужиков была традиция: если все хорошо, они на увеселения сходят да домой вернутся – к женам в кровать или на печку бока кладут. А если дело было худо, то мужики собирались и уходили в лес с самогоном. Костер там жгли хоть зимой, хоть летом, садились в круг и пили до тех пор, пока того, у кого горе, не прорвет. Бабы тот обряд знали, спокойно отпускали мужей и узелочки на ночь с закуской давали – спички и стопку с солью обязательно. Целовали в дорогу, крестили и за дела брались: кто вязать садился, кто башкой в красный уголок тыкался. Всю ночь тоже не спали, и никто в такой день, а тем более ночью, щи не варил.

Витька в ту ночь долго молчал, до утра почти, только в огонь глядел. Мужики уже задремали пьяные, а он как будто ждал момента: разделся до трусов, все тряпье аккуратно сложил, один крестик на шее остался, и к озеру босыми ногами пошел. Слава богу, с ними тогда дед Тихон был, у него бороду давно седина проела. Ворчун, на праздники его не дозовешься, за дурное слово палкой по горбу лупил и молодого, и старого, всю жизнь со своей старухою Верой Павловной прожил. Дед за Витькой всю ночь одним глазом глядел, а когда все пьяные уснули, оба глаза у него открылись. Витя за слезами не разглядел, что за ним смотрят, перекрестился и пошел. Уже у самого озера его Тихон остановил. Витька с перепоя и не понял, что случилось. А когда понял, все Тихону высказал, все на свете проклял. А Тихон держал его, слушал и кивал. Страшные слова тогда были произнесены, да скоро рассвет настал. Тихон те слова с собой на небо унес, там всему есть место.

Много по каким знатным местам наша компания еще помоталась. Часов до пяти точно кружили, а потом настало время в ресторан ехать, он заранее был забронирован. Всем хотелось столичной кухни отведать, тем более Лиде, у нее вообще профессиональный интерес! Ресторан у собора Владимирской иконы Божией Матери стоял, туда автобус и причалил. Таня сразу заметила огромные золотые купола, подпирающие серое небо. Но еще больше она загляделась на садик при соборе. Он казался тихим островком посреди океана: людей немного, а цветов видимо-невидимо. Девочке очень захотелось посидеть в этом садике, но все судачили о блюдах ресторанных и слушать, конечно, не стали. Но Татьяна на то и Татьяна, что, если заметку сделала, то будет так, как решила. Девочка мудрой росла и умела ждать.

С парковкой Жоре пришлось повозиться. Выпустил он своих в ресторан, а сам машину поехал ставить, говорит: «Вы идите, я сейчас сам приду». Постарался он поближе автобус поставить, знал, что наклюкается народ, тащить надо будет. Но как смог, так и смог, все же не в деревне они. Таня обрадовалась, что ресторан недалеко от садика был: через дорогу и налево, весь маршрут она в голове зарисовала.

Народ наш в столичные палаты кубарем ввалился – все веселые, румяные! Рассадили их за большой стол в отдельном зале, телевизор на стене песни заголосил. Сначала они долго в меню смотрели, в названия блюд пальцами тыкали. Назаказывали много всего: салаты, закуски и горячее, детям – картошку фри и бургеры, совсем малявкам – суп с куриными фрикадельками, мужикам – водку, девкам – винца разного. И понеслось!

Татьяна поклевала немножко того-сего, но все про садик думала. Мамка у нее так вкусно готовила, что еда ее не особо интересовала. Что у них в родной столовой, что в столичном ресторане – все хорошо. А еще лучше – дома за столом или на заднем дворе, когда батька рыбу коптит! Или огурец с грядки родной сорвать и схрумкать!

Прошел час, может, больше, народ захмелел и откинулся на спинки нарядных стульев, пошли разговоры о засолке овощей на зиму и про огороды. Таня поймала момент и попросилась выйти прогуляться до церкви. Одну ее, конечно, отпускать никто не хотел, но тут подоспел на подмогу Жора. Парень уже съел все, до чего мог дотянуться, ему было скучно, и он ковырялся во рту зубочисткой.

– Мы быстренько поглядим и обратно! – упрашивала Таня.

– Ну… Если с Жорой, то ладно. Но смотри, парень, глаз не своди с Танюхи, а то между грядок тебя закопаю или вместо чучела насажу, – говорил Витя шутливо, но Жора знал, что в каждой шутке есть доля правды. На том и порешили, Таня весело упорхнула в сторону выхода, Жорик пошел следом.

Движение в той части города было оживленным. На дороге мелькали машины, светофор переключал цвета, люди шли по своим делам, щурясь от солнца. Заветный садик находился совсем рядом, и Таня наконец-то оказалась там, где ей хотелось. Вживую все выглядело еще лучше, чем из окна автобуса. Небольшое засаженное цветами пространство сочилось зеленью и спокойствием, посередине стоял небольшой фонтанчик, вокруг располагались резные скамейки. На одной из них Таня приметила девочку в платке.

Тане страсть как стало интересно поговорить с той девочкой, она подошла ближе и встала напротив. Девчушка была очень худенькой, с тонкими пальцами. Цветастый платок, серенькое хлопковое платье, подол которого падал прямо на землю, в руках – остатки булки.

– Ну садись, коль пришла, – голос новой знакомой был тихим и тонким, девочка продолжала отрывать кусочки от булки и крошить их на землю, не поднимая головы.

– Здравствуй, – Таня присела рядом. В этот момент подошел Жора и, будто не заметив никого рядом, обратился к Тане.

– Я пойду в храм, поклонюсь, посмотрю, что там. Ты пойдешь? – Таня мотнула головой. – Ладно, сиди тогда здесь, никуда не уходи, ладно? – Таня кивнула, окончательно потеряв дар речи от того, что Жора даже не поздоровался с ее соседкой по скамейке, но, казалось, он в упор ее не видел.

Легкой походкой он направился к храму, все снова затихло. Татьяна слышала, как весело журчит вода в фонтане, перебирая солнечных зайчиков, как чирикают воробьи и воркуют голуби, как ветер шуршит зелеными толстыми листьями.

– Как тебя зовут?

Девочка ответила не сразу, она была очень увлечена своим занятием.

– Ксенией меня звать, – не поднимая головы, ответила девочка.

– Ты здесь живешь?

– Да. В Петербурге уж много лет живу.

«Странно, – подумала Таня. – Девочка на вид меня младше, а говорит, как наши бабушки. Что за манера?»

– Что читаешь? – ни с того ни с сего спросила Ксения.

Такого вопроса Татьяна не ожидала и ответила с запинкой:

– «Анну Каренину». Пытаюсь читать…

– Ах, поезда… Видала я ее, все еще плачет.

«Еще страннее, – подумала Таня. – Может, издевается девочка?»

– Как же ты ее видала, если она книжный персонаж?

Ксения все крошила булку, воробьишки залетали ей прямо на руки, садились на платок и радостно чирикали.

– А в Петербурге всем место есть, и тем, кто на страницах, тоже. Всяк жив здесь, – сказала Ксения.

Тонкие пальчики перебирали крошки. Таня так внимательно смотрела за ее движениями, что не заметила, как на коленях у Ксении появилась серая кошка. Маленький клубочек лежал на юбке и мурчал, да так громко, так сладко. Ксения погладила котейку, но продолжила крошить булку, словно это было очень важно.

– А я за всех вас кормлю, – отвечая на Танин немой вопрос, произнесла девочка. – Кто в Петербурге птичек кормит, тот долго жить будет.

Таня смотрела как завороженная на падающие крошки, и ей казалось, что все вокруг покрылось серым, полупрозрачным туманом. Солнышко ненадолго спряталось, а в воздух пришла милая сердцу прохлада. Еще Тане казалось, что она видит набережные и корабли, много воды и чаек, высокий золотой шпиль, устремившийся прямо в небесный городской океан. Она видела высокого мужчину с прямой спиной и усами, смотрящего на дома и корабли. Девочке представились кареты, дамы в широких платьях с веерами и джентльмены в костюмах. Но картинка менялась, и она увидела страшное: окопы и голод, людей, которые тащат воду, добытую из проруби, маленьких босых детей зимой на улице, замотанных в серые рваные тряпки, не спасающие от холода. Целые стаи огромных жирных крыс сновали по улицам и уносили бессильные тела в темноту. Таня видела смерть и подвиги простых, не сдавшихся людей.

Перед девочкой пронеслись множество домов, в той веренице серого камня она видела, как люди берегли книги, оставались работать в учебных заведениях, прятали зверей в зоопарке, боролись за каждое семечко в ботаническом саду. Они писали картины в академии художеств, а радио продолжало говорить. Горячие слезы потекли по щекам Тани, а потом ушли в окутавший ее туман.

– На, покушай.

Таня очнулась и увидела перед собой пять горячих, посыпанных белой пудрой пышек. Рядом стоял стаканчик кофе со сгущенным молоком. Все стало как прежде: садик, фонтан и лето. Ее новая знакомая засобиралась. От булки ничего не осталось, Ксения отряхнула руки и зашелестела юбкой.

Таня не могла очнуться от увиденного и все еще плавала наяву, словно во сне. Она смотрела, как Ксения собрала серый мешочек, встала и пошла в сторону церкви.

– Как тебя можно будет найти? Может быть, ты в соцсетях есть, скажи полностью свое имя. Я буду искать.

– Ксения Петербуржская меня зовут, а искать меня не надо, коли захочешь увидеться, я всегда здесь, в городе.