Читать книгу: «Монтао. Легенда о монахе», страница 2

В тех боях, что проходили и снаружи дерева, и под его кронами, никто не выжил, кроме плачущей девушки, превратившейся в не упокоившийся дух, заманивающий путешественников под старую Глицинию, чтобы они взглянули на неоконченный танец.»

На минуту время остановилось. Монах думал. Музыкант же явно сильно нервничал. Рядом слышались всхлипы.

– Да… Твои истории гораздо лучше моих, друг. Мальчик и все ушедшие из деревни мужчины – там? – он указал на столпившихся у листвы.

– По легендам, Фудзико не смогла смириться с горем и страдала, невольно заставляя страдать и остальных. А те, кто хотел ей помочь, становились заложниками без возможности уйти из-под кроны Глицинии. Я видел мальчика, он забежал туда. Теперь послушай: только музыка способна их успокоить. Но даже она не сможет вернуть тех, кого забрала судьба. Они во власти кроваво-плачущей девы. Мы лишь можем…

– Глициния… А я всё думал, что же за прекрасные растения? – перебил монах и искренне заулыбался – Спасибо тебе! Играй, как ни в чём не бывало! Хорошо?

– Ч-что? Постой! – музыкант закричал вслед – Сумасшедший! Легенды правдивы! Что же ты творишь!?

Насвистывая успевшую запомниться мелодию, монах прошёл сквозь тени призраков и, отодвинув свисавшие цветы, добровольно вступил в ловушку. Последнее, что можно было расслышать позади: “Пусть душа твоя обретёт покой!”.

Огромное дерево надёжно, не хуже высоких каменных стен, укрывало внутри себя. А лунный свет бил снизу вверх, яркими лучами подсвечивая нескончаемый лиловый листопад. Центр был совершенно свободен и пуст, кроме сидевшего у самого ствола дерева плачущего духа девушки. А у раскидистых корней, измученные и несчастные, но живые, стояли мужчины и несколько женщин. Не все были жителями ближайшей деревни. Кто-то наверняка был просто обычным, добрым на душу путешественником или прохожим, привлечённым в это место мелодией флейты. Между неподвижными, но живыми, дышащими телами стоял и Недзи, обнимая отца.

– Ну вот и славно, – негромко промолвил монах себе под нос.

Плачущая девушка всё же услышала его голос и мгновенно подскочила:

– Папа? Это ты? Не подходи! Я люблю его! Оставь же ты нас, прошу!

– О! …твой папа тебя больше не потревожит! …успокойся!

Монах начал медленно подступать к перепуганному духу, но девушка издала резкий крик, который парализовал всё его тело, доставляя нестерпимую жуткую боль. Присутствующие люди падали, кричали и слёзно молились. Все, кто мог слышать, сейчас жалели о том, что имели такую способность… Их страдания внезапно прекратили звуки флейты. Музыкант начал играть. Девушка замолчала. Теперь она подняла голову к свету и слушала. Настало время перевести дух. Люди затаили дыхание. Только бы не побеспокоить призрака и не вернуться к боли, которую он им только что причинил. Монах их прекрасно понимал. Понимал и их полные ужаса взгляды, направленные на него, когда он стал приближаться к зачарованной девушке. Подойдя на неприлично близкое расстояние и наклонив голову к её уху, он прошептал:

– Я вернулся… Фудзико.

Она посмотрела на него широко открытыми глазами, будто могла видеть, и улыбнулась:

– Ну наконец-то! Неужели мы снова вместе?!

Фудзико взяла руки монаха в свои и повела в незнакомом для него танце. Они кружились, поднимая вихрь лепестков вокруг себя, выходили в центр, насыщаясь лунным светом, проводя его по своим телам, плавными жестами передавая партнёру. Дух девушки больше не плакал, нет. Теперь он смеялся и радовался.

– Рао! Я так ждала! Но как же мой папа?

Не переставая повторять движения за ведущей, монах с улыбкой, веря в это сам, ответил:

– О, милая Фудзико! Он поверил в нашу любовь! Поверил также сильно, как и мы! Больше он нас не побеспокоит, не стоит о нём думать. Лучше продолжим танцевать!

Движения стали приходить на ум сами, будто кто-то нашёптывал их, меняя расположение рук и ног так, как того требует танец. Постепенно жесты мужчины и девушки стали настолько синхронными, словно они учились этому долгие годы. А призрачные ладони Фудзико касались уже чьих-то иных, таких же призрачных ладоней. Во время очередного разворота монах понял, что танцует вместе с призраком возлюбленного, так как его тело помимо его воли двигалось настолько грациозно, как если бы сам Рао им завладел. Цветы расступались перед парой, давая ей насладиться долгожданным танцем. Эта ночь была только их. Они кружились, сходились и расходились под присмотром звёзд, пока мелодия не стала постепенно затихать, а с ней замедлился и танец. Девушка обняла танцора, неважно, кто это был – монах или давно почивший Рао. Она, наконец, успокоилась, крепко вжалась в грудь своего партнёра и тихонько заплакала:

– Спасибо тебе…

Но плачь был не таким, как прежде – горьким и безудержным. Сейчас слёзы смывали кровавые раны в сердцах влюблённых. Это были слёзы счастья и радости, а не горя и печали. Монах почувствовал, что больше не нужен, и отошёл, оставляя на своём месте дух счастливого парня, который склонил свою голову к голове Фудзико, заключив девушку в крепкие объятия. Внезапно подул давно не посещавший это место свежий ветер, унося куда-то в неизведанную даль силуэты молодой призрачной пары, одновременно освобождая от магических оков измученных людей.

Встреча зари в деревне близ лилового леса была одной из самых счастливых, которую могли помнить её жители. Мужские силуэты, освещаемые восходящим солнцем, возвращались домой. Победоносная весёлая музыка сопровождала их. Впереди бегал мальчик, поторапливая взрослых. Женщины у реки, что первыми заметили возвращение живых мужей, позабыв о делах, бежали им навстречу. Конечно, такое поведение было не свойственно местным традициям, но сдаётся, в этот момент о традициях никто и не думал. В тот день, несмотря на войну, повлекшую смерти и голод, наливали лучшее вино и угощали лучшей пищей, которую могли найти. В маленькой бедной деревеньке был настоящий праздник. Все забыли о проблемах и печалях, которые ненадолго уступили место всеобщей радости. К путнику, вернувшему свою шляпу, подошёл главный доктор округи – отец Недзи:

– Благодарю! – он склонил голову – От моей семьи и семей всей деревни! Что мы можем сделать для тебя, монах?

В ответ мелькнула знакомая улыбка:

– Мне бы зашить, – гость показал на огромную рваную дыру на боковой стороне своей одежды, оставленную остриём меча верзилы, испортившего его шляпу.

Мужчина кивнул и быстро зашагал в дом, оставляя путника наедине с благодарными жителями. Каждый считал своим долгом лично выразить свою признательность и сказать, что в случае чего гость может смело рассчитывать на его жильё. Некоторые приходили с подарками, но монаху не нужен был ни меч, ни янтарные украшения. Когда весёлые, счастливые люди двинулись отмечать свой праздник дальше по улице, он выловил из толпы одного очень пожилого человека:

– Старец, будь любезен, расскажи, как вы все разом оказались в лесной ловушке?

Седой мужчина посмотрел удивлённо, будто это был всем известный факт:

– Так мы это… На отряд вормоловский выдвигались. Прибежал как-то парнишка… не местный. Говорит: они в лесу уже, совсем рядом. Ну мы и поднялись на них… гнать, так сказать… а этих гадов как не бывало. Сбежали верно.

– Или западня…

– Да вы что! Это ж – свой! Йокотерский мальчишка! Хоть и не из нашей деревни, но на нашем языке говорил. Не спешите судить, монах! Уж кому-кому, а вам – спешка не к лицу!

– Верно, – гость слегка поклонился – Спасибо за ответ! Хорошо провести время!

Старик опустил голову в ответ и бодрой походкой поспешил догонять веселье, уходящее дальше по дороге.

– Вормола… Йокотэри… – шрам по всей длине спины отозвался ноющей болью, и монах задал вопрос в никуда:

– Сколько же это может продолжаться?

– Что? – сзади стоял отец Недзи – Позвольте я покажу вам наше место для отдыха, пока моя жена позаботится о вашей одежде.

Отойдя немного от деревни по одной из многочисленных извилистых троп, которые её окружали, они подошли к горячему источнику, расположенному в тени деревьев у самой окраины леса, как раз с той стороны, откуда монах и появился прошлым утром. Тёплый водоём голубого цвета был обложен камнями и скрыт от лишних глаз шапками раскидистых крон с красной листвой.

– Отдохните, наберитесь сил, а Недзи вернёт вашу одежду, как только она будет готова, – доктор протянул смотанный большой кусок ткани с красивыми узорами.

Монах обменял свои штаны и куртку на протянутое полотенце, и мужчины разошлись. Тёплая, слегка бурлящая вода, не сравнимая с холодной речной, постепенно полностью расслабила вошедшего в неё.

Птицы с ярким оперением всевозможных цветов, безбоязненно сидевшие на камнях, окружавших водоём, издавали мелодичные трели, успокаивая ум. Впервые за весь свой долгий путь, о котором монах предпочитал никому не рассказывать, он получил возможность полностью расслабиться и отдохнуть. Распущенные волосы показались чуть белее, чем раньше. Впрочем, не многим доводилось видеть восставших мертвецов.

В такие редкие моменты покоя и отдыха, одновременно с минутами полного забвения, монаха, как правило, посещали странные видения. Одним из таких была девушка, иногда возникающая где-то на самой границе бокового зрения единственного глаза. Но сколько бы он не оглядывался, та исчезала быстрее.

Солнце медленно поднималось всё выше, давая не спеша насладиться красотами окружающей природы. Наконец послышался детский топот. Недзи с новой шляпой на голове, закрывавшей ему половину обзора, держа впереди себя аккуратно свёрнутую одежду, мчался по извилистой тропинке, ведущей к водоёму. Ноги мальчика ловко огибали все неровности, точно попадая между ямками и кочками, пока не остановили его у самого края источника:

– Вот! Держите! Это вам! Папа сказал, что не примет отказа, – он положил на камень зашитую одежду, а вместе с ней деревянные сандалии на высокой подошве и ту самую шляпу, что болталась у него на голове.

– Спасибо, Нэд… – не успел договорить монах.

– Ой! Точно! Тот музыкант просил передать… эм-м… А! Да! Что будет ждать вас у крайнего дома!.. Всё! А зачем он будет вас ждать, дядя?

В ответ мужчина пожал плечами и улыбнулся:

– Благодарю! Знаешь, Недзи, ты ведь был очень храбрым минувшей ночью. Сдаётся мне, ты станешь великим человеком! Как считаешь?

Мальчик ничего не ответил, лишь тоже – пожал плечами и улыбнулся в ответ, после чего побежал обратно. Оставшись один, монах вышел из воды и примерил наряд. Под рубашкой оказалось кое-что ещё: бусы из необычных разноцветных камешков на прочной шёлковой верёвке. Он надел новую шляпу и даже дивное украшение, но обувь понёс в руках. В деревне его уже ждали жители, которые считали своим долгом ещё раз поблагодарить спасителя, да ещё и сопроводить до назначенного места встречи. Дойдя до одинокого захудалого дома, стоящего среди голого поля и обозначающего конец «цивилизованной территории», радостная толпа начала потихоньку рассасываться, передавая путника в объятия красивой мелодии флейты.

Музыкант терпеливо дожидался на дороге. Он выглядел намного спокойнее, чем при первой встрече:

– Снова здравствуйте! Спасибо, что пришли! Целая одежда любому идёт куда больше рваной! Разрешите мне ненадолго присоединиться к вам на вашем пути?

Как обычно, монах пожал плечами, но с сомнением на лице и несколько озадаченно.

– Обещаю не доставлять вам хлопот! Прошу!.. Как только наши пути разойдутся, вы меня больше не увидите.

Немного подумав, монах неспешно ответил:

– Да?..

Когда даже самые-самые благодарные жители, провожающие своего героя, начали поворачивать обратно к деревне, а лёгкие музыканта настолько выдохлись, что больше были не в состоянии воспроизводить звуки на флейте, да и сам он еле поспевал за опрятно одетым монахом с сандалиями в руках, завязался разговор:

– Меня зовут Идзумаси, – представился попутчик.

– Идзумаси… Это связано с течением?

– Что, простите?

– Вода. Течение в реке… или в море… Понимаешь?

– Мне неизвестно. Родители оставили меня у входа в храм в младенчестве. Я был в корзине с пригоршней монет и запиской с именем. Служители храма воспитали меня как своего.

– А в записке было только имя?

– Ну да! А что?

Монах задумчиво посмотрел на Идзумаси:

– Странно, что ничего, кроме имени, не оставили. Я в этом пусть и не знаток, но мне кажется, в записках должны оставлять какие-то слова о раскаянии и просьбу о заботе. Может – это имя твоего отца и откуп от тебя в виде монет?

Музыкант нахмурился, но не смог ничего ответить. Пару минут они шли молча. Умиротворённая пара минут для монаха. Но Идзумаси продолжил:

– Не-а. Знаете. Всё же, не думаю. Я долго жил при храме. Убирал, молился, заботился о сохранении статуй. Иногда кто-то оставлял малышей. И совсем не всегда с запиской. Некоторые ведь и писать не умеют. Но вы и сами это должны знать, – он оглядел белые одежды священнослужителя.

Но тот лишь поднял обе ладони вверх, как бы сдаваясь:

– И в этом я тоже – мало что понимаю. Куда ты идёшь, Идзумаси?

– О! Рад, что вы спросили! До того, как играть в проклятом лесу, чему я не собирался, собственно, посвящать всю жизнь, у меня была мечта. Я хотел, чтобы мою музыку услышал весь мир.

– Хе…Амбициозная, но поэтичная мечта.

– Несомненно! Но более чем реальная! Я слышал, что если забраться на вершину самой большой горы – Рейни, можно передать послание даже в другой мир, а не то что в другую страну. Просто представьте, как всё сложится, если туда придёт очень талантливый музыкант?

Монах с неподдельным любопытством уставился на собеседника:

– Послание в другой мир? Чудеса! И где же твоя гора?

– Да что мы только обо мне? Расскажите лучше хоть что-нибудь о себе. Ведь вас все называют монахом. Но не сочтите за грубость, не сильно-то вы на него похожи. У вас есть имя?

– Ох, Идзумаси! У каждого имени есть история. Но моя история уже закончилась. Мне не нужно имя.

– Такого не может быть. У всех оно есть! Иначе как же мне вас тогда называть? – удивился музыкант.

Монах тихонько захихикал и пожал плечами:

– Да никак и не надо. Я ведь нигде надолго не задерживаюсь. Кому до меня есть дело?

Хотя это был риторический вопрос, не унимающийся музыкант возразил:

– Ну, хотя бы мне! На вершину Рейни я возложу песню о вашем танце под лиловыми листьями.

Одноглазый незнакомец надолго замолчал. Шаг за шагом они, преодолев территорию тропического леса, вышли на бескрайние просторы холмов и полей, покрытых зелёной луговой травой, а местами, изумительным по красоте разноцветным «покрывалом», сотканным из ярких луговых цветов. Эта растительность заполняла всё видимое пространство до самого горизонта. Лишь изредка на пути путешественников встречались редкие одинокие деревья. Больше не было спасительной тени, но в небе парили плотные облака, удачно прикрывавшие их от солнца большую часть дня.

Дорога была хорошо протоптана, несмотря на появившихся в последние годы грабителей. Иногда, по бокам за холмами, виднелись клубы дыма. Это могли быть как обычные костры, так и устроенные вормоловскими солдатами пожары. Захватчики брали всё, что могли. Уводили с собой женщин и здоровых мужчин, а что оставалось – в огонь. Они не чурались использовать самые изощрённые пытки, если им оказывали сопротивление. А им его оказывали. Йокотэрцы не были так хорошо вооружены и не имели тактической и боевой подготовки, но сражались с честью и бесстрашием в глазах, никогда не сдаваясь, несмотря на то, что враги практически всегда оказывали верх и продвигались дальше, год за годом занимая всё больше новых территорий на южной части острова. Казалось, их жадность не имела границ, и не было силы, способной их остановить. Теперь в столицу стекались даже те, кто жил в самом центре страны и имел лучшие земли для посева. Но два путника, держащие путь на восток и находящиеся на этом пути как раз где-то в районе невидимой границы между Вормолой и Йокотэри, по-видимому, совсем не беспокоились о территориальной принадлежности. Музыкант периодически брал в руки флейту и наигрывал на ней разные мелодии, скрашивая этим время, проводимое в дороге и хоть немного снимая усталость. Несмотря на излишнюю самоуверенность и болтливость, парень обладал недюжинным талантом. Отрицать это было бы кощунством. Чудесные мелодии не отпускали музыканта ни на минуту. Так и продолжали они свой путь.

Спустя несколько часов молчания с момента последнего разговора, монах неожиданно повернулся лицом к спутнику и с улыбкой произнёс:

– Тадао. Таким было моё имя.

– Это честь для меня! Я напишу самую… – но монах перебил:

– Эй-эй! Для песен я не гожусь!.. И это не обсуждается! Лучше подумай о том, где мы будем спать.

Музыкант начал осматриваться по сторонам. Они прошли большую часть дня. Уже начинало темнеть, а вокруг были лишь бескрайние поля цветов, переходящие в такие же поля, но с другими цветами, иногда «разбавленные» одинокими деревьями, не совсем подходящими для надёжного укрытия. Одно из таких, толстый кривой ствол которого был наклонён к земле, окружала поляна с белыми цветами.

– Смотрите! Мы можем расположиться там, – произнёс Идзумаси.

Выхода не было. На смену свету скрывшегося за горизонтом солнца пришёл свет разведённого под одиноким деревом костра. Два ненадолго сведённых вместе человека грелись у огня. Один из них заворожённо смотрел на пламя, наблюдая за тем, как бесконечно и причудливо сами собой меняются формы его языков, съедая подбрасываемые в ненасытную «пасть» ветки. А другой исполнял спокойную тихую мелодию на флейте, глядя в чистое ночное небо и думая о том, что звёзды вдалеке от деревень и городов светили ярче и были видны лучше. Но их тихую идиллию прервал урчащий звук. Идзумаси посмотрел вниз, на свой живот, а потом перевёл жалостливый взгляд на Тадао.

– Боюсь, у меня нет еды. Но… – монах в шутку протянул сандалии, не отводя взгляда от трескучего костра – я могу дать это.

Парень разочарованно отмахнулся:

– Навряд ли я смогу это съесть. Предложите кому-нибудь ещё, – после чего лёг на землю и повернулся спиной к спутнику.

Тадао наконец-то оторвал свой взгляд от пламени и тоже лёг на голую землю. С минуту они лежали молча, разделённые заканчивающим свою «трапезу» огнём, а затем монах задал вопрос:

– Идзумаси, а как ты понял, что нам идти в одну сторону?

Парень неохотно, уставшим голосом, ответил:

– К той деревне всего две дороги. И с одной вы пришли, как я понял по разговорам. Значит, уйдёте по второй. Вот мне… – он зевнул – как раз по пути.

На этом их день и закончился. Догорающий «ночник» вскоре погас и оставил отдыхающих в темноте, не считая слабого миганья одиноких светлячков. Ночка выдалась беспокойная. Идзумаси ворочался, засунув руки под рубаху, чтобы хоть как-то согреться. А монах и вовсе никак не мог уснуть. Тогда Тадао снял с себя плащ и укрыл парня. Это помогло. Тот постепенно затих и мирно засопел. А вот к монаху сон так и не пришёл. Он много раз пытался в него погрузиться, но кошмары возвращали его в реальность. Подобное происходило уже давно. Но вместо того, чтобы пройти со временем, наоборот, усиливалось и повторялось чаще.

Долгая ночная морозная тьма уступила место восходу. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, наполняя светом и постепенно прогревая своими лучами всё живое, что успело остыть и замёрзнуть за ночь, возвращая его к жизни. Лёгкий иней, покрывший своей белой вуалью траву и цветы, превращался в капли росы, питающие живительной влагой каждый лепесток.

Тадао, которому под утро всё же удалось ненадолго заснуть, пробудили звуки каких-то выкриков на иностранном языке. Он внимательно прислушался:

– Вормоловская речь…

Да, это точно были они. На дороге, с которой вчера сошли музыкант и монах, сегодня хозяйничали два бандита, которые в данный момент грабили человека с тележкой. Идзумаси сладко спал. Будить его совсем не хотелось, да и нужды, по сути, не было. Тадао пошёл один.

Двое волосатых, разодетых в броню, украшенную золотыми узорами, вооружённые мечами с широкими изогнутыми лезвиями, рылись в повозке, хозяин которой смирно сидел на земле рядом. Запряжённый бык был совершенно спокоен, в отличие от йокатэрца, со страхом и ненавистью наблюдающего за действиями своих разорителей, наслаждающихся грабежом с радостными счастливыми улыбками на тупых бородатых лицах. В первую очередь они забрали продукты, которые были в этих краях на вес золота: хлеб, рис, рыбу, муку и овощи. Перевернули в поисках заначки всю поклажу вверх дном. Одновременно ржали, как кони. Пока один дырявил мешки с рисом, второй, чуть позади, начал ощупывать одежду крестьянина. К нему-то Тадао и подкрался сзади. Его кошачий шаг позволил оставаться незамеченным до тех пор, пока он не оказался на расстоянии вытянутой руки до вормоловца.

Деревянный сандаль с гулким звуком мощно опустился на незащищённую макушку грабителя, стоявшего рядом с перепуганным человеком. Меч стукнулся о землю, а следом рухнул и его владелец. Второй грабитель соскочил с телеги и направил своё оружие в сторону «незваного гостя». Он выкрикнул что-то непонятное злобным хриплым голосом и резко кинулся вперёд, атакуя монаха занесённым над головой мечом. Его «цель» успела в самый последний момент уйти с линии атаки, держа в боевой готовности обувь, словно издеваясь. Враг взревел:

– Ирты хын дыш, йокорц!

– Йокорц? Это что значит? – и снова Тадао ловко ушёл вбок, уклоняясь от удара.

Широкие глаза чужеземца заметно покраснели и сузились. Он не торопился атаковать вновь, внимательно осматривая противника и выжидая, когда тот нападёт сам. Но наглый незнакомец в белой одежде и с необычным ожерельем стоял неподвижно, не переставая улыбаться. Прошло не более минуты, хотя для кого-то она и тянулась бесконечно долго, как вормоловец опять выкрикнул что-то неразборчивое и, не отводя взгляда от монаха, начал медленно отходить в сторону хозяина повозки, сидящего на земле. Теперь кривой меч был направлено на него, а не на Тадао.

– Не надо, прошу! – взмолился беззащитный. Его глаза с ужасом смотрели на сверкающий под солнечными лучами широкий клинок.

Ворломовец, уже отошедший на приличную дистанцию от Тадао и чувствующий себя в относительной безопасности, перевёл свой взгляд на молящего о пощаде. И в этот самый момент монах окликнул хитрого бородача, одновременно запуская сандаль. Грабитель отреагировал на отклик поворотом головы, но не успел даже глазом моргнуть, как деревянное изделие достигло своей цели, с хрустом раздробив его переносицу.

– Бырды йоко!!! – второй сандаль прилетел в шею, точно в кадык, заткнув вормоловский рот, из которого теперь раздавались только хрипы.

Монах быстрым уверенным шагом двинулся на бородача. Сбитый с толку грабитель попятился назад, рукой с мечом размахивая перед собой, второй держась за шею. Он хрипел и краснел, но его клинок рубил воздух впустую, лишь забирая последние силы. Очередной взмах и удар! …Тадао, приблизившийся к противнику практически вплотную, просто спокойно поймал лезвие его меча ладонями вытянутых рук прямо над своей головой, плотно, как тисками, зажав с двух сторон стальное лезвие. Удар ногой в колено заставил бандита согнуться и завопить от боли. Он выпустил из рук оружие, которое монах тут же подхватил…

Взмах меча отразил на широком клинке весь ужас, переполнявший глаза поверженного грабителя. Но вместо смертельного завершения боя, Тадао отвёл клинок в сторону, давая понять противнику, чтобы он убирался прочь:

– Беги! И никогда не возвращайся!

Трясущийся от страха грабитель подхватил своего только сейчас пришедшего в сознание товарища и настолько быстро, насколько позволяли их раны, захромал прочь по пыльной дороге.

Хозяин повозки с надеждой смотрел на Тадао снизу вверх, пока тот не протянул ему руку. Поднявшись, он просиял улыбкой:

– О! Спасибо вам… монах! Эти демоны хотели забрать всю еду моего господина. Даже страшно представить, чтобы он со мной сделал, если бы я приехал к нему ни с чем… хе-хе! Спасибо, спасибо! Что я могу для вас сделать?

Спаситель взглянул на содержимое телеги:

– Хочешь сказать, это всё для одного человека?

– Д-да. Господин Изонсин в последнее время не здоров и совсем не выходит дальше двора. Он разогнал всю прислугу, а мне велел привозить ему еду каждый месяц. Даже на глаза не показывается. Поговаривают, его беспокоят видения злых врагов. А ведь когда-то он был самым лучшим «мастером меча» в Йокотэри.

– Изонсин… – повторил без улыбки Тадао.

Под большим кривым деревом на цветочном лугу проснулся музыкант. Он был укрыт белым монашеским плащом, а рядом стояла тарелка с рисовыми шариками. Хозяина плаща нигде рядом не было, ведь в данный момент он ехал, сидя в повозке, к дому «мастера» который когда-то был великим и был ему хорошо знаком.

Ближе к полудню старый бык, запряжённый в такую же старую телегу, тащил на холм гору еды. А рядом шли два пассажира, облегчая ношу животному. Когда воз достиг вершины холма, внизу, на другой его стороне, взгляду путников открылся вид на опустевшую деревню, почти все жители которой бежали на безопасные территории, а остались только больные или немощные. Дома были в ещё худшем состоянии, чем те, что Тадао видел в деревне «Лилового Дождя». Они постепенно приходили в негодность. Крыши рушились, на дорогах валялись остатки мебели. Во многих домах двери, затянутые бумагой, были либо перекошены и еле держались, либо и вовсе – выбиты. С высоты холма можно было хорошо разглядеть состояние главной постройки в деревне. Черепица во многих местах отпала, встречающая гостей красная арка треснула, а само двухэтажное здание было похоже на давно заброшенное. Окна в дырах, стены испачканы чем-то или изрублены, крыша тоже – дырявая, с осыпающейся вниз черепицей. Птичьих гнёзд и пауков было не меньше, чем травы и кустарников во дворе, что совсем зарос без рук прислуги. Но в центре внутреннего двора, перед входом в дом, ровной линией камней и воткнутых мечей по периметру, был обозначен тренировочный круг. Кто-то заботливо вырвал все нежелательные сорняки внутри этого круга, соблюдая идеальную чистоту и подравнивая каждый камешек. А мечи служили неким забором, окружая с внешней стороны камни. Монах насчитал по меньшей мере, тридцать с лишним рукояток, смотревших точно вверх.

Когда путники спустились с холма, они направились прямо к этому дому. Редкие прохожие на улице с неприязнью смотрели вслед доставщику еды. Заехав во двор, прибывшие почувствовали, как в нос ударил резкий запах гнили. Хозяин телеги прокашлялся, стараясь лишний раз не вдыхать, и громко-громко известил:

– Господин Изонсин! Я привёз еду! У меня тут: рис… – он начал перечислять всё содержимое телеги.

Откуда-то из глубины дома, неспешно покачиваясь из стороны в сторону, к выходу подошла тень. Остановившись за дверью, Изонсин рассматривал через дыру в ней постороннее лицо, оказавшееся на его территории. Тадао подался вперёд, стараясь различить силуэт за бумажно-деревянной завесой.

Доставщик закончил перечислять подношения и склонился в поклоне, ожидая дальнейшего приказа. Хозяин, с хрипотцой, без малейших эмоций в голосе, спросил через дверную щель:

– Кого ты привёл, слуга?

– Э-это… монах! Мой господин! Он защитил повозку с вашей едой от грабителей, господин, – человек быстро шепнул попутчику: «Как ваше имя?».

Тадао подошёл ещё ближе, оказавшись в тренировочном кругу перед входом, и снял свою шляпу. Взору скрывающегося за дверью предстала наполовину седая голова и лицо со шрамом на один глаз, с не сходящей с него улыбкой:

– Моё имя Тадао! Хотя его история давно закончилась. Изонсин, судьба свела нас вновь, но теперь мы на одной стороне. Говорят, ты одержим. Позволь, я попробую тебе помочь?

– Тада-ао… – протянул голос – Неужели ты восстал из мёртвых, Тадао?

Наружу вышел исхудавший человек. Впалые щёки делали из него живого мертвеца, а всё остальное тело, вплоть до ладоней, скрывалась в не по размеру большом и грязном кимоно. Его длинные волосы были растрёпаны и спутаны между собой, а косматая борода отросла до самой груди.

– Как ты, друг? – улыбчиво поинтересовался гость.

– Друг?! Я так долго искал подходящего соперника, но явился побеждённый слабак! Неужели! Ты стал монахом? Но теперь-то гордость одолела тебя и решил поквитаться со мной? Жалкий Тадао! Я убью тебя ещё раз и буду убивать столько раз, сколько понадобится!

– Постой! Я здесь не для того, чтобы сражаться! Ты не здоров, тебе нужна помощь.

– Бесхребетный мерзавец! Я – лучший «мастер меча»! Моё тело – оружие! Только идиот вернётся после того, как чудом выжил в схватке со мной! Найди свой меч – он указал на поле сражений, окружённое забором из рукоятей – и атакуй! Или же теперь твоё оружие – обувь? Ха-ха-ха!!!

Монах сжал покрепче сандалии:

– Ты – одержим, Изонсин! Одержим сражениями! Ты давно стал лучшим воином!

– А ты, глупец, кажется забыл историю! Так давай же я тебе её напомню напоследок…

«Незадолго до войны жил один непревзойдённый Мастер, вечно искавший сражений. Он был лучшим в своём искусстве, но стремился к ещё большему совершенству. Он оставил своё поместье и своих людей, уйдя на поиски достойного противника. Каждый желающий мог бросить ему вызов, но был обречён на поражение. Мастер обошёл всю страну, заходя в каждый двор дворянина и воина, владеющего мечом. А затем уходил, оставляя за собой кровавый след и поверженных мужей. Долгое время он был непобедим, что, судя по всему, заставило его расслабиться. Он забыл, что такое достойный противник. Однажды ему на пути встретился такой же искусный Мастер, как и он сам, но только не потерявший чутьё. Они сошлись в неравном бою. Не знавший поражений воин проводил атаку за атакой, но таинственный соперник не уступал, парируя все удары, а потом нанёс свой, заключительный в этом поединке. Легендарное оружие выпало из рук своего владельца, ещё более легендарного. Его лицо обагрила кровь. Он должен был закончить жизнь с честью, и одержавший победу ему это обеспечил, вонзив в его тело его же меч. Так в стране появилась легенда о ещё более искусном воине, которого звали Изонсин. Изонсин был самым сильным по праву и убивал каждого, кто сомневался в его мастерстве. Но самое главное – он всегда был готов. Ему не нужно было спать. Из своего тела он создал «Храм Смерти». Готовый принять поединок в любых условиях, он уничтожил всех, кто осмелился бросить ему вызов. Больше никто не хотел с ним биться. И тогда он стал ждать в своём поместье, когда же объявиться достойный лезвия его меча. И вот однажды к его порогу явился, давно сражённый им же, воин… Но исход был ясен.»

Смиренный доставщик вжался в бок своего быка, когда Изонсин сошёл с порога дома. Взмахнув рукавами кимоно, как крыльями, он быстрым и лёгким движением разрезал свою одежду, полностью оголив торс и руки. Перед гостем предстал худощавый, болезненный человек, у которого на обеих руках отсутствовали предплечья и кисти, а из локтей, которыми заканчивались свисавшие от ключиц культяпки, торчали два острых клинка. Он расхохотался, словно демон: