Читать книгу: «Даджаль. Том 2. День как год», страница 4

Патриот

Тяжело вливаться в новый коллектив, особенно если и у самого характер не сахар, и коллектив далеко не дружелюбный. Возможно, будь у Максима за плечами армейский опыт, проблем бы не возникло. Первые несколько недель новоявленный патриот бесцельно бродил между стволами, питаясь объедками, падающими сверху. Завидев других жуков, предпочитал побыстрее спрятаться.

Но бесконечно так продолжаться не могло.

Одним прекрасным утром Виталька и Димка попросту выдернули ренегата за лапы из уютной земляной норки. Перед ним предстала целая толпа в колорадских плащах – среди них стояли даже несколько женских особей. Ему, как и в прошлый раз, заломили руки, нацепили две пары наручников и бросили на колени перед необычным жуком.

Он был толст, бородат, носил вместо плаща огромное чёрное женское платье-панцирь. На груди блестел золотом с драгоценностями массивный глист, обвивающий вантуз. Жук величаво протянул руку, но Максим не понял жеста. Виталька с Димкой быстро подсказали, что надо делать: схватили за загривок и заставили эту саму руку поцеловать. А бородач, издав громкий неприличный звук, ужасно испортил воздух и изрёк, сильно окая:

– Дошёл до нас слух, что появился в приходе новый патриот. Представиться и поклониться абие¹¹ не пришёл, службы утренней и вечерней не посещает, на исповеди не был, работать не устроился, зато целыми днями шляется тут, аки тать, хоронясь от народа глистославного. Пришлось нам самим оторваться от дел наших, дабы найти татя и судить по совести. Признавайся, почто в буево¹² зарылся?

Максим хотел спросить, какое ещё Буево, но вовремя прикусил язык и, скорбно опустив голову, начал нести околесицу, которая должна была понравиться толстяку:

– Простите меня, спужался больно, поелику побили сразу, а объяснить ничего не объяснили. Как тут узнаешь, что к чему, когда все только и норовят в харю кулаком двинуть?

Огладив пухлой рукой бороду, чёрный одобрительно закивал:

– То, что спужался, любо нам, – а потом внезапно повернулся к остальным, величественно вскинул вверх руку и воскликнул: – «Вот, око Глистово над боящимися Его и уповающими на милость Его».

Затем вновь развернул свой танковый корпус к пленнику и с подозрением поинтересовался:

– А почто добрым чадам церкви Глистовой слова бесерменские молвил, м?

– Врут, как есть врут – глядя в глаза чёрному, твёрдо заявил Максим. – Выпить они просили, я сказал, что нет у меня, так сначала избили, а потом Куда Следует поволокли.

– Опять? – гневно взревел толстяк и угрожающе двинулся к Витальке с Димкой. – Ну, волки позорные, попутали вы рамсы конкретно, отвечаю. На этот раз не отмажетесь.

– Да ты чё, литрополит, ты чё, – затрясся Димка-беляш, – фуфло толкает фраер, отвечаю. У Паши-чекиста спроси, он с ним базарил, в натуре, там ему хлебало и начистили. Педофил подтвердит, ента, я его типа спросил, ты ента, глистославный? А он, типа, нет бога, кроме какого-то там библиса и жажаль пророк его. Ей богу, как мусульманин. Я и Паше-чекисту о том сразу сообщил, как только доставил клиента.

Толстяк задумчиво смотрел то на Димку, то Максима, а затем, погрозив первому пальцем, предупредил:

– Учти, узнаю, что набрехал – огребёшь по полной. Не в первый раз на таком ловлю. Этот лох твоих прошлых залётов знать не может, а вот я знаю. Ладно, проверим. Ключи, – потребовал батюшка.

Димка торопливо бросился снимать наручники, успев прошептать Максиму на ухо:

– Ну всё, гнида, тебе конец.

Тот же, поднявшись, неторопливо размял кисти верхних рук и вдруг со всего маху влепил мощную затрещину обидчику. Потом менторским тоном произнёс:

– «Вот шесть, что ненавидит Глист, даже семь, что мерзость душе Его: глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями».

Прекрасная память и мгновенный анализ ситуации сделали своё дело. Было ясно, что раунд выигран. Батюшка кивнул толпе и, обняв Максима за плечи, неторопливо двинулся с ним куда-то по тропинке. Некоторое время шли молча. Лишь отойдя подальше от толпы, чёрный жук, наконец, заговорил голосом Паши:

– Ну что ж, поздравляю, дружочек. Первый урок усвоен: ложь – краеугольный камень нашего братства. Вот, к примеру, это тело батюшки из местного храма Глиста Смесителя. Снаружи – поп-клоп, – послышался скрежет и спереди раскрылся панцирь, – а внутри – жук-чекист. Ловко? – Паша подмигнул, и створки съехались обратно. – Так и только так. Ладно. Считай, ты заслужил повышение. Пойдём, поставим тебя на довольствие, подыщем свободную жилплощадь и заодно устроим на работу.

Потекли дни, похожие один на другой. Утром – служба в храме. Днём – спортивные тренировки в зале: наконец-то научили пользоваться всеми четырьмя руками одновременно. После – патриотическая работа, вечерняя служба и сон.

Работа представляла собой лежание на диване у телевизора, где круглосуточно крутились новости и политические ток-шоу, но при этом было обязательно выпивать не менее одного фунфырика «бояры скрепной» в час. За тем, насколько внимательно работник смотрит телеканалы и сколько именно употребил пойла, следили пауки, снующие туда-сюда. Сложность состояла в соблюдении баланса. Перепьёшь – уснёшь на рабочем месте, наказание – десять плетей: за это отвечало казачье воинство клещей. Выпьешь мало – пойдёшь чистить сортиры на всём картофельном кусте. Первые несколько дней с непривычки Максим вечерами отправлялся на показательную порку, чему особенно радовался Димка-беляш. Но вскоре баланс был найден.

Именно это и настораживало. Через месяц Максим понял, что порядочно отупел и от самой работы, и от постоянного пьянства, и от однообразия. Во время очередной исповеди в церкви он тихо поинтересовался у Паши:

– Слушай, мэн, я не очень понимаю одной вещи. Зачем весь этот цирк с конями? Если нашим иерархам нужно меня превратить в овощ, не проще ли было сделать лоботомию? Быстро и дёшево.

– Сам-то как думаешь?

Максим почесал подбородок.

– Зайду издалека. Вот смотри. Всё это вокруг имеет физические свойства, так?

– Ну, так, – подтвердил Паша.

– Значит, соответственно, вывод первый. Поскольку все имеют реальные тела насекомых, речь идёт либо о переселении душ, либо о некоей проекции разума, я прав?

– Почти, – кивнул поп-клоп. – Если быть совсем точным, это физические проекции разума. Иблис создал этот мир в одном из измерений, что позволяет, с одной стороны, параллельно существовать нам в привычном мире, а с другой, пребывать здесь.

– Примерно так я и понял. Далее. Скорее всего, таких, как мы, кто проходит стажировку, не так уж много. Большинство – подопытные или добровольцы. Отсюда вывод второй. Для нас местные законы могут варьироваться, а значит, то, что я сижу у телека и пялюсь сутками на шоу, где холуи хвалят Михал Иваныча – это моя собственная ошибка и я что-то важное упускаю или что-то не то делаю.

Клоп покровительственно похлопал Максима по плечу.

– Ничего, дружочек, ничего: это не зря потраченное время. Тебе полезно и немного гордыню поунять, и дисциплинки поднабраться. Но, в принципе, мыслишь в верном направлении. Продолжай в том же духе.

Через неделю, на ежемесячном параде Мёртвых Дедов, многое до того непонятное Максиму прояснилось. Пришло осознание, что именно требуется вывести по итогу служения патриотам.

Выглядела сама церемония парада так. Каждого девятого числа отменялись вся работа, все церковные службы и прочее. Первую половину дня община копалась в могилах в поисках тел усопших. Затем этим телам в задний проход вставляли палку, и каждый жук должен был маршировать с этакой инсталляцией в руках до заката солнца под патриотическую музыку.

Беда была в том, что покойников хватало не на всех, а отсутствие на марше, или, хуже того, присутствие без покойника приравнивались к злостному подрыву устоев и раскачиванию лодки. Наказание следовало суровое: недельное анальное покаяние в местном монастыре опарышей-скрепоносцев. Но вот только многие быстро просекли, что можно филонить целых семь дней от молитв, тренировок и работы, всего лишь подставляя задницу. Поэтому стали хитрить: отдавали новичкам добытые собственноручно тела и со скорбным воем огромной толпой отправлялись в монастырь, не дожидаясь заката.

Обычно вместе с Максимом на марше присутствовало не больше двадцати жуков – площадь почти пустовала. Виталька-педофил каждый раз носился за халявщиками с криком «Содомиты!», поэтому в итоге, пропустив марш, и сам отправлялся на покаяние, роняя горькие слёзы: «За веру в Глиста нашего страдания принимаю».

Потратив пару вечеров, Максим накидал план по бетонированию устоев и поголовному возвращению в ряды марширующих каждого жука. Не дожидаясь исповеди, он направился Куда Следует. Прочитав его заметки, Паша аж расцвёл:

– Неужто сам придумал?

Максим лишь скромно потупился.

– Ай, голова. Ну ладно, вместо трупов на палку вешать фотографии мёртвых дедов, согласен, гениально. Но вот не совсем понятен твой лозунг «Можем повторить». Предположим, мы, колорадские жуки, можем повторить набег на ещё одно картофельное поле. А как быть клопам? Можем ещё навонять? Или паукам? Ещё наплетём паутины? Тут, видишь ли, единство рушится. У них ведь свои деды на палках, только на соседних площадях. Обоснуй.

– Обосновывать не обязан, потому как трындеть имею право, а вот пояснить могу.

Паша рассмеялся.

– Ты, я смотрю, хоть и сидишь дома бирюк бирюком, а уши открытыми держишь: поднатаскался в местном жаргоне. Ну, давай, поясняй.

– Ты говоришь, мол, единство рушится? Наоборот. Главное, понять, что именно нас всех объединяет. Тогда можно не только отдельные площадные марши устраивать, но и общенасекомные, так сказать. Руководству ведь это придётся по вкусу?

– Базаришь. Ну, дальше.

– А теперь тебе вопрос как вышестоящему и более идеологически подкованному. Как ты считаешь, кто главный враг россиянского патриота?

– Америка, – пожал плечами Паша. – Ну, может, ещё жиды, чурки и хохлы. Не пойму, куда ты клонишь.

– Двойка вам, Брат Павел, по основам патриотизма, – победно ухмыльнулся Максим, поняв, что наконец-то уделал одноклассника. – Главный враг русского патриота – это ци-ви-ли-за-ц-я!

Паша грохнулся в своё кресло. Минуту он тупо палялился на собеседника, потом схватил записи, стал их перелистывать, открывал рот, чтобы что-то сказать, но, так и не заговорив, возвращался к заметкам. После третьего круга чтения он с восхищением воскликнул:

– Слушай, не знаю, как там руководство, а лично я сегодня же представлю рекомендацию на перевод тебя из Послушников в Братья. Ты наконец нашёл ту самую россиянскую идею на все времена, которую до тебя безуспешно пытались сформулировать сотни и тысячи философов с политтехнологами. Отправляйся-ка пока спать: утро вечера мудренее.

Возвращение

Нет ничего омерзительней на свете, чем просыпаться от грохота будильника или, хуже того, нежданного звонка на телефон.

Чтобы уж наверняка вырваться из объятий Морфея, у Максима стоял особый рингтон, который вызывал острое желание разбить смартфон о стену. Именно сейчас он и завопил мерзким женским голосом где-то поблизости:

«Только улыбайся, улыбайся,

Невесомости поверь и отдайся».

Как обычно, первой утренней мыслью была: «Я тебе так, сука, улыбнусь, что выбитые зубы сломанными пальцами считать замучаешься». Мгновенно настроение стало просто прекрасным.

На экране высветилось «Куратор». Скорчив недовольную мину, всё-таки пришлось снять трубку.

– С возвращением, Максим Николаевич, – раздался ехидный голос Усамы.

– Каким ещё… – начал было тот, но тут нахлынуло разом.

Мгновенно замутило, затрясло, ватные руки выронили телефон на пол, и тяжело вырвало прямо на кровать.

Максим вспомнил одновременно всё. Работу, недолгую семейную жизнь, развод и те месяцы, когда он трудился во благо патриотов колорадским жуком.

С момента отбытия прошло пять лет. Пять лет, за которые изменилась страна. Оккупация Грузии, Болотная, начало открытого политического террора. А любимая им когда-то Таня оказалась где-то там фоном на десятом плане.

Дело превыше всего.

Вытерев краем простыни рот, Максим, отдышавшись, поднял смартфон и принялся собирать в кучу испачканное постельное бельё.

– Ты, сволочь, мог бы как-то поаккуратней, а? – мрачно буркнул он.

– Ну прости, дорогой – не удержался. Просто вчера ты мне так яростно доказывал, что, когда придёт время возвращаться, уж точно не обделаешься и не обблюёшься, как остальные. А я ведь объяснял, тут не сила духа, тут физиология. Как говорится, ничего личного. Ладно, даю лишние полчаса и буду ждать внизу. Не тормози там особо.

Забросив вещи в стиральную машинку, Максим залез в наполненную пеной ванную и задумался. Как так получилось, что он прожил столько времени, не будучи собой? То есть чисто технически воспоминания-то на месте, и тот Максим, что оставался здесь, даже прекрасно знал о том Максиме, который там. Но это же был не он: ему словно загрузили файлы на жёсткий диск с чужого компьютера.

Попытался вспомнить Таню – и в голове тотчас всплыл разговор, после которого подали на развод:

– Ты стал совсем чужим, холодным. Знаешь, как фальшивая Барби. Внешне вроде всё то же самое, а возьмёшь в руки – и сразу чувствуешь разницу.

Они тогда сидели вечером на кухне и пили красное вино. На Тане был её любимый шёлковый короткий розовый халатик. Лицо заплаканное, каштановые волосы растрёпаны, по бледным щекам стекала тушь.

– Мы перестали разговаривать, ты заметил? Говорю я, а ты только молча киваешь или отделываешься невнятными фразами. Давай начистоту. Я тебе надоела? Или, может, ты встретил другую? Не молчи, пожалуйста, прошу тебя! – воскликнула она.

– Нет у меня никого, – хмуро ответил Максим, глядя на бокал в своей руке. – Не драматизируй. Чего тебе не хватает? Дом – полная чаша. Машина. Загранку мотаемся регулярно. Денег – жопой жуй. Просто характер у меня такой: так сказать, на любителя. Тут уж ничего не поделаешь: сама знала, за кого замуж шла.

– Я знала другого Максима, – горько ответила жена, вытирая слёзы. – Да, ты и тогда был угрюмым и молчаливым. Но ты умел разговаривать, и уж если о чём и говорил, то так завораживающе, так интересно, что оторваться невозможно. Я слушала развесив уши и забывала обо всём. А сейчас словно разговариваю с кассовым аппаратом. Бездушным, мёртвым кассовым аппаратом. У тебя вместо чувств только деньги, деньги, деньги.

Поставив на стол бокал, Максим с лёгкой оттяжкой отвесил пощёчину Тане, и та свалилась со стула, ударившись спиной о стену.

– Ну как, достаточно эмоционально? – поинтересовался, вновь отпив из бокала, «кассовый аппарат». – Или добавить ещё больше чувственности?

Это воспоминание никак не отозвалось внутри. Просто некий набор информации. Тогда Максим попытался вспомнить, чем занимался здесь. Первым пришёл на ум вчерашний разговор с Усамой вечером после работы:

– В общем, наверху принято решение по результатам работы и там и тут повысить тебя в должности. Никаких церемоний, просто новый уровень информирования, а также новый уровень ответственности и занятости. Теперь, кстати, можешь напрямую обращаться к Апостолу: его номер уже в твоём смартфоне.

– Мне прям очень надо ему звонить, с нетерпением ждал этого дня, – саркастически фыркнул Максим. – В денежном эквиваленте это насколько отразится?

Усама пожал плечами и повернул на МКАД.

– Точно не знаю, ну, прибавят сколько-то нулей. У тебя на счету и так почти двадцать миллионов долларов – куда их-то тратить собрался?

– Были б гроши, а уж как тратить, я сам решу.

– Нет, ты скажи, может, нужно что? Дом на Рублёвке? Яхта? Самолёт? Это нетрудно устроить.

Максим молча смотрел в окно «Хаммера», купленного после развода с Таней: старую машину предпочёл оставить ей, чтобы не навевала лишних воспоминаний.

– Скучно ты жить стал, Максим Николаевич, – поучительно заметил Усама. – И раньше-то жил, как скопидом, а теперь вообще превратился в дракона на груде золота. Ну, ладно, может, хочешь под хороший процент в дело вложить свои деньги? Могу подсказать целый ряд схем и с нефтянкой, и с драгметаллами, на любую тему – везде есть наши люди.

Тот лишь покачал головой. Чеченец продолжил:

– Знаешь, мне не совсем нравится, как развивается ситуация. Не в ту сторону, как нам требуется. Пожалуй, завтра вернём твоё «второе я» из командировки. Только это чревато последствиями.

– Какими? – наконец заинтересовался Максим.

– Ну, там и чисто физиологическими. Кто в штаны кучу накладывает, кто блюёт. И психологическими. Крыша ехать начинает у некоторых, даже, бывает, с ума сходят.

– У меня крыша не поедет и в штаны я гадить не стану. А вот узнать, что происходит в том параллельном мире, мне крайне интересно. Если говорить до конца откровенно, то я думаю, что всё это надувательство и нигде там никакого моего «второго я» не было и нет. Просто ты тогда какой-то дряни мне подсыпал и прилетели лютые глюки.

– Не станешь гадить, значит? Глюки? – Усама развеселился. – Ладно, не собираюсь разубеждать: тем приятней окажется сюрприз. Расскажи лучше, как продвигается проект по Крыму?

– В принципе, расчёты почти закончил, но, в общем и целом, думаю, если в четырнадцатом году начнём оккупацию и хохлы сразу воду отрубят, то к двадцать первому там будет полный швах и верховному придётся решиться на полноценный ввод войск. Возможны, конечно, варианты: от многих факторов зависит, что и как, но цифры примерно ясны. Плюс мы чисто технически поможем, так сказать, без шума и пыли. А почему ты вдруг заинтересовался?

– Да понимаешь, начальство очкует. Мол, если долго станем тянуть проект, то олигосы примутся играть против Платоныча. Сегодня с ним встречались: он просил поскорее дать точные временные графики по всем вариантам развития.

– Точных графиков ему и сам Аллах не даст, – заметил Максим. – Три основных варианта я рассчитал, вероятность – девяносто пять процентов. Завтра оформлю, вечером можешь забирать.

– Думаю, будет лучше, если ты поедешь со мной, сам всё покажешь и расскажешь заказчику, а то, знаешь ли, бумажки бумажками, но вопросы наверняка возникнут. Теперь у тебя есть допуск на самый верх, так что, как примешь утром ванную…

Стоп.

А что было дальше?

«А дальше я проснулся», – думал Максим, вылезая из ванны и укутываясь в полотенце.

Всё-таки до конца понять, зачем нужно устраивать подобное шапито, он не смог. Ради лежащей на поверхности идеи о том, что главный враг России – цивилизация? Смешно. Вряд ли он придумал нечто такое, до чего сам Иблис за тысячелетия не додумался. Нет, тут было что-то другое, но что?

Максим собрался, оделся, привычно перепроверил, всё ли в квартире выключено, и раздался звонок на мобильный – значит, машина приехала. Сбросил вызов и, окинув взглядом такую привычную и такую чужую квартиру: с новым ремонтом, с дорогой мебелью и техникой, со сверхсовременной системой слежения и охраны, – наконец заставил себя выйти и закрыть обе двери.

Чёрный «Хаммер» по утрам из гаража забирал Усама. Похлопав свою любимицу по капоту, Максим залез внутрь и, откинувшись на сиденье, царственно махнул рукой.

– Ничего не забыл? – поинтересовался водитель.

Это давно превратилось в ежедневную подколку. Привычка Максима сто раз всё перепроверять стала в конторе притчей во языцех. Но сегодня она явно звучала двусмысленно.

– Забыл, – утвердительно кивнул Максим, – и ты наверняка даже знаешь, что. Ну, давай уже, рассказывай.

– Да, собственно, рассказывать нечего. Нужно было закольцевать события, – туманно разъяснил Усама. – В противном случае могли бы возникнуть временные парадоксы. Так что там нет никаких лакун, не парься. Ты помнишь насчёт доклада вечером?

– Обижаешь: представим в лучшем виде. Во, видал? Я даже галстук нацепил.

Усама поглядел на него с сомнением.

– Всё-таки ты редкостный жлоб, Максим Николаевич. С этой дешёвкой только в поликлинику ходить сдавать анализы мочи. Самому не стыдно? На такой тачке ездишь, а одеваешься, как директор колхоза. Нет, извини, брат, придётся тебе ускориться. Приеду на час пораньше и поедем в ЦУМ: оденешься, как человек. Положение обязывает – ничего не попишешь.

– Тогда выписывай премию. Стану я ещё свои кровные тратить, – буркнул тот и отвернулся. До самой конторы больше не проронили ни слова.

Графики действительно удалось сверстать весьма быстро, даже раньше, чем планировалось. Максим уверенно спустился на стоянку, прекрасно зная, что, во сколько бы он не закончил работу, Усама всегда ждёт на положенном месте.

– Ну что, поехали в новую жизнь, Чёрный Всадник? – улыбаясь, подмигнул он.