Читать книгу: «ИзменаЛюбовь», страница 14
Глава 53
… это ведь все, на что ты годишься, правда?..
Едва отзвучали эти слова, меня взрывает. Я подскакиваю, разворачиваюсь и кидаюсь на Платона. Начинаю бить по плечам и груди, стараясь ударить посильнее. Ору, выкрикиваю все ругательства, которые знаю. И даже те, которых не знаю, но они сами вылетают из моего искривленного ненавистью рта.
Размахиваю руками и целюсь ногтями ему в лицо, мечтая располосовать его до крови. И скалю в счастливой улыбке зубы, когда мой кулак с силой зацепил его губу – так тебе. Так! Так! И продолжаю бить этого мужчину, отбивая руки о его каменные мышцы.
Вкладываю в удары всю свою обиду за разбитую надежду, что я еще могу быть желанной. За убитую веру в то, что не все видят во мне подлую дрянь. Что даже, если я не нужна своей матери, все равно я могу быть счастливой. Потому что есть мужчина, в которого я влюбилась, и который почти предложил мне стать его женой…
И я снова бью, пытаясь попасть по красивому лицу, которое ненавижу. Все время промахиваюсь, потому что он уворачивается, подставляет плечи и грудь, не давая мне добрать до цели. А в глазах у него мелькает смех…
И я тоже захохотала, захлебываясь слезами. Сползла с Платона и села, упираясь коленями в сбитую простыню на развороченной кровати.
Отвела руку назад, чтобы размахнуться как можно сильнее. Вложить в удар всю свою ярость, всю боль, рвущую мое тело в клочья.
Размахнувшись, чувствую, что меня ведет. И вдруг, оставшись совсем без сил, падаю на мужчину, которого ненавижу. Утыкаюсь лицом ему в грудь и остаюсь лежать сдувшейся пустой оболочкой, чувствуя, как на спину ложатся, обнимая, теплые ладони.
– Я тебя ненавижу, Платон Вяземский, – шепчу на последнем издыхании. – Просто ненавижу, и все…
Платон
…это ведь все, на что ты годишься, правда?..
Я произнес эту поганую фразу и напряженно замер – ну, давай, девочка. Разгроми меня за это. Вылей на меня все, что чувствуешь.
Очнись, вылези из своей скорлупы, куда тебя загнали эти трое уродов, твоя мать с сестрой и бывший муж. Верни саму себя, прекрасная язвочка, не боящаяся ничего на свете…
И она бросилась. Принялась бить меня и выкрикивать какие-то ругательства. Колотила, царапалась и материлась так виртуозно, что я даже заслушался в восторге, пока она целилась мне в лицо скрюченными от ярости пальцами…
Потом хохотала ведьминским смехом, запрокидывая голову и скаля белоснежные зубы. И снова кидалась на меня, рыча, как дикая кошка.
Бедная девочка, когда тебе последний раз удалось вот так выплеснуть все из себя? Да и позволяла ли ты когда-нибудь себе это, прекрасная Павла? Моя хорошая…
– Расскажи, за что ты меня ненавидишь, – позвал, когда она без сил рухнула мне на грудь и лежала, содрогаясь в последних спазмах своей истерики.
– Просто ненавижу, и все, – тоскливо выдохнула. – Ты ведь поверил про меня… Поэтому все это…
Я погладил ее спинку, с удовольствием очерчивая цепочку выступающих позвонков. Пересчитал их все – от самого верхнего, под разметавшимися волосами, до последнего, в укромной ложбинке между аккуратных ягодиц.
Дождался, пока она вяло потребовала:
– Убери руки. Я тебя ненавижу.
Улыбнулся довольно, чувствуя, как саднит разбитая ее кулаком губа, до которой она смогла дотянуться.
Надо же, такая худая и немощная с виду, а рука тяжеленькая. И била меня вон как решительно. Хотя, она же балерина, значит, сильная.
С удовольствием очертил рельеф ее тонкого плеча и погладил спутанные волосы.
– Я тебя ненавижу, Платон, – заезженной пластинкой повторила Павла, кажется, начиная засыпать.
– Не спи, – ответил. Потянул ее вялое, обмякшее тело и уложил на себя сверху.
Усмехнулся, чувствуя, как растет напряжение в паху. Оказывается, это очень возбуждает – подраться в постели с голой женщиной.
– Павла, открывай глаза и рассказывай все, что обо мне думаешь. И что чувствуешь.
Она повозилась, явно передумав спать. Зато обнаружила, что в бедро ей упирается мое возбуждение.
– Ты не обнаглел, а? Платон, ты чем в меня тыкаешь? – подняла голову с моей груди и сердито засверкала глазами.
Ну, слава, слава Айболиту. Слава добрым докторам – ожила, моя страдалица.
– Тыкаю? – я приподнял брови, любуясь ее возмущенным, с горящими глазами лицом. – Я поговорить с тобой хочу. А потом, да, потыкать. Как следует и много раз. Па-авла…
Стиснул ладонями упругую попку и с удовольствием втянул запах ее разгоряченной кожи – до чего же вкусно!
– А в офис тебе не надо? Вроде бы у тебя бизнес какой-то имеется? А то, знаешь, лежать и желать – на этом далеко не уедешь, – протянула ехидина, ерзая на мне, чтобы отодвинуться от моей эрекции, все настойчивей напоминающей о себе.
– Па-авла, не шевелись, не то разговоры придется отложить. И я буду не лежать и желать, а желать и иметь…
– Да пошел ты, озабоченный! – попыталась скатиться с меня.
Поймал ее. Перевернулся, навалившись сверху, вдавил ее брыкающуюся тушку в матрас и шепнул в губы:
– Нет!
– Что, нет?
– Не поверил я твоей матери. И мысли не возникло, что в ее словах хоть что-то, правда.
Павла замерла, даже дышать перестала. Уставилась на меня круглыми изумленными глазами. Потом облизнула кончиком языка губы и открыла рот, чтобы что-то спросить…
Только поздно – у меня от движения ее розового юркого язычка уже слетел предохранитель. В виски с силой бахнула кровь, снося все благие намерения цивилизованно поговорить.
Миг, и я уже захватил сладкий рот, ловя ее язык своим. Тискаю ее жадными руками и рычу, понимая, что окончательно и безвозвратно проваливаюсь в щемящее, разрывающее мое сердце чувство к этой женщине.
Глава 54
О, боги всех миров, верните мне зануду Платона Александровича! Спокойного, как удав. Выдержанного, идеально адекватного, почти без эмоций человека.
Верните мне начальника, ровным тоном произносящего точно выверенные слова, где каждая буква имеет смысл и значение. Отдайте обратно мужчину с холодным взглядом и эталонным поведением. Потому что того, кто сейчас со мной, я вообще не знаю!
Вру, не надо. Ни в коем случае не отдавайте!
Потому что мне очень нравится этот, другой Платон. Вот этот, придавивший меня своим крупным телом, так что я не могу вздохнуть, и целующий глубокими влажными поцелуями.
Мужчина с потемневшими, горящими желанием глазами. С порочным взглядом, почти осязаемо скользящим по моему телу. С жадными губами, шепчущими мне на ушко всякие непристойности, от которых меня бросает в жар.
Нравится именно этот Платон, рассказывающий, как и что он со мной собирается проделать прямо сейчас, и еще потом, чуть позже. И от его жаркого шепота меня ведет, и остается только желание, чтобы он проделал это как можно скорее.
Оказывается, он необходим мне, этот Платон.
И его руки мне нужны, сильные и по-мужски красивые. С широкой ладонью и мозолями у основания пальцев, словно он много ими работает. Умеющие обращаться с моим телом так, что мне ничего больше не надо, только чтобы они меня без конца касались.
Мне необходим именно такой Платон, который задирает наверх мои руки, жестко фиксирует запястья и не позволяет трогать себя. Зато сам проделывает со мной все те пошлые вещи, которые обещал проделать… И я в восторге от них, хотя никогда ему в этом не признаюсь…
Потому что именно этот Платон обращается со мной так, словно ни во что не ставит мои желания. Но непонятным образом именно этим возвращает мне уверенность в самой себе. Как он умудряется это делать?
Он идеальный психолог? Или просто мужчина, у которого сносит от меня крышу, и он не стесняется мне это показывать…
– Зачем ты все это делаешь со мной? – хриплым, сорванным от стонов голосом спросила его. Мы без сил лежали на влажных от пота, пропахших нашим убийственным сексом простынях и медленно возвращались к жизни.
Он промолчал. Просто погладил меня по голове, как маленькую. Потом перевернул набок. Прижал спиной к своей груди, так что темная поросль на ней щекотала мои лопатки. Приятно так…
Умостил широкую ладонь на моем животе и только потом произнес тоном заправского зануды:
– Хочу и делаю. А тебе надо поспать хоть немного, скоро поедем в офис.
– Ненавижу тебя, – еще успела прошептать, прежде чем улететь в сон, словно только и ждала его слов, давших мне на это разрешение.
Когда через полтора часа мы садились в машину, то опять молчали. И всю дорогу до офиса, не произнесли ни слова, благо, ехать было всего десять минут. Жаль, что всего десять, потому что все это время Платон держал меня за руку.
Поглаживал ладонь, перебирал пальцы, разглядывал их, словно увидел в первый раз. И эти его движения были до странности интимными. Гораздо откровеннее, чем даже тот безумный секс, которым мы недавно занимались.
На выходе из лифта на нашем, «директорском» этаже нас остановили:
– Платон, ну, наконец-то! Я уже устала дозваниваться до тебя. Нам надо поговорить.
Волшебно-доброжелательная Светлана Геннадьевна кинулась нам наперерез.
– Наедине, без твоей помощницы – все-таки это наше с тобой личное дело, – добавила нежным голосом. Брезгливо уставилась на мой рот, еще со вчерашнего дня распухший, и окончательно истерзанный сегодняшними поцелуями.
Перевела взгляд на разбитую моим кулаком губу Платона. На миг ее лицо исказила такая бешеная ревность, что даже воздух вокруг нас начал потрескивать.
– Поговорим у тебя, Свет, – кивнул Платон.
Повернулся и, бросив мне на ходу: – «Павла Сергеевна, через полчаса мне кофе в кабинет. Только сделайте сами, пожалуйста», – шагнул обратно в лифт.
Ну вот, хотели вернуть хладнокровного зануду Платона Александровича? Получите и распишитесь. Уже передумали? Ну, извините, Павла Сергеевна, Вселенная услышала ваш запрос и поспешила его исполнить…
В приемной меня встретил откровенно ненавидящий взгляд Алины:
– Интересно мне, почему это вы на работу забили, Павла Сергеевна. Я тут за вас должна дела делать?
Скривила губы и прошипела:
– И вообще, зачем делать то, в чем нет никакого смысла?
– Вас же родители сделали зачем-то, хотя какой в этом смысл? – на автомате ответила я.
Услышала выплюнутое мне в спину: «Я красивая, не то, что некоторые!» – и открыла дверь в свой кабинет.
Да так и застыла, глядя на вольготно развалившуюся в креслах для посетителей парочку.
Друзья, спасибо вам за ваши лайки и комментарии – я их очень ценю)
Глава 55
– Я могу узнать, что вы делаете в моем кабинете? – вопрос я адресовала вальяжно развалившемуся в кресле мерзкому Диме. Судя по выражению его лица, в чужом кабинете он чувствовал себя как дома.
На вторую персону, с отрешенным видом глядевшую в окно, смотреть я не хотела.
Потому и обратилась к красавцу, все еще сияющему фингалом, оставленным моим кулаком. Вот я молодец, сначала одного брата побила, потом второго… Похоже, у меня входит в привычку тумаки им раздавать.
Дима в ответ сложил свои красивые губы куриной попкой и поцокал языком:
– Тебя ждем, дорогуша. Хотим задать несколько вопросов. Заодно с твоим шефом побеседовать о том, кого он у себя на груди пригрел. Знаешь, как обычно называют продажных гадин?
– Откуда мне знать, как вы там между собой друг друга называете, – ответила я и выглянула в приемную:
– Алина, почему посторонние находятся в моем кабинете?
– А Дмитрий Федорович – учредитель нашей компании, ему можно, – ответила красавица и посмотрела на меня с победным видом, вроде как «накося, выкуси».
– Алина, это мой кабинет и никто, кроме Платона Александровича, не имеет права находиться здесь без моего позволения.
И кому я это говорю? Алиночка даже не пыталась меня услышать, отвернулась к монитору и сделала вид, что очень-очень занята.
Размышляя, что все это может значить, я сняла пальто, не спеша повесила в шкаф и села в свое кресло. Потянулась было к своему ноутбуку, но тут длинная рука Димы выхватила его и подтащила к себе поближе:
– Ну, нет, дорогуша, тут у нас имеются доказательства твоей шпионской деятельности, так что ты его не получишь. Сейчас придет кое-кто, и тогда поговорим.
Я вздохнула и повернулась к своей, вроде как, подруге Маше:
– Может, ты объяснишь, как вписалась во все это дерьмо, а, Маш? Ты же никогда подлой не была. Что сейчас случилось?
– А давайте я вам объясню, госпожа личный помощник, – прозвучал от двери бесстрастный голос и в кабинете материализовался милейший Егор Михайлович, начальник службы безопасности.
С ним вместе появился мужчина, чем-то неуловимо похожий на душку Егора, но одетый в костюм стоимостью, как моя трехмесячная зарплата. Да и часы у него на руке, если мне не изменяло зрение, были настоящие Patek Philippe.
В маленьком помещении стало совсем тесно, в воздухе повисло явственное ощущение тревоги. Дима почему-то побледнел и забегал глазами. Правда, потом взял себя в руки и небрежным голосом осведомился:
– Егор, тебе что тут надо? Не помню, чтобы тебя звали.
– Меня не надо звать, я сам прихожу, – бесстрастному выражению лица безопасника можно было только позавидовать – вообще ни одной эмоции. И у того дяденьки, что с ним явился, на лице тоже полный мимический штиль. Красавцы, что тут скажешь. Мне бы такому научиться!
– А это Григорий Евгеньевич, – Егор широким жестом указал на зашедшего вместе с ним мужчину, – начальник службы безопасности господина Валяева. Думаю, рассказывать, кто он такой нет нужды?
Я тихонько хмыкнула – мне так точно не надо. Именно гигантская корпорация Станислава Юрьевича Валяева была третьей стороной в том злополучном контракте с австрийцами, который вчера скачивали с моего ноута Алиночка и ее верный рыцарь – программист Павел.
Между тем Егор выглянул в приемную и велел вскочившей со своего места и сусликом замершей Алине:
– Красотка, а ну-ка, организуй нам еще два стула в кабинет Павлы Сергеевны.
– Попкой пошустрее шевели! – повысил голос, увидев, что Алина не двигается.
Вернулся в кабинет и вдруг лучезарно заулыбался Диме:
– Вы ведь к господину Валееву хотели пойти с теми данными, которые находятся в рабочем компьютере Павлы Сергеевны, да, Дмитрий Федорович?
«Интересно, почему Федорович, если он родной брат Платона, который Александрович?» – именно в этот момент решила призадуматься я. Нет бы переживать, что, кажется, меня сейчас опять в шпионаже обвинят.
Но, честно говоря, мне было как-то фиолетово – сейчас здесь находилась совсем не та Павла, что вчера. Это вчера я бы ломала пальцы, переживая, что меня опять обвинят в подлости и лжи. Это вчера я бы с ходу кинулась доказывать, что ни в чем не виновата. Да что там говорить, еще сегодня утром я была именно такой!
Платон это вылечил. Вот так – раз, и будто голову мне переставил, поменяв на другую, в которой отсутствовала вся эта дурость, заставляющая меня вечно оправдываться.
Поэтому я сидела и, словно в кино, наблюдала за разворачивающейся передо мной картиной. Смотрела, будучи просто зрителем, но никак не участником.
Распахнулась дверь и Алина втащила два офисных стула, которые умостили у самого входа. На один из них уселся невозмутимый гость в костюме стоимостью как недельный тур на Бали, включая перелет туда и обратно. На второй Егор почти вежливо и очень решительно пересадил Машу.
– Я лучше уйду, чем терпеть ваше хамство, – подруга поднялась было и двинулась к выходу. Но когда распахнула дверь, дорогу ей преградил неизвестно откуда взявшийся плечистый паренек с не очень приветливым лицом.
– Вы уж не покидайте нас, Мария Дмитриевна. Вы ведь у нас очень важный персонаж в этом неприятном деле о шпионаже Павлы Сергеевны, – клоунским голосом пропел Егор.
Повернулся ко мне вполоборота и неожиданно подмигнул:
– Ну что, госпожа личный помощник, сами начнете во всем признаваться, или как?..
Глава 56
Я стояла у окна в кухне Платона и смотрела на ночной город.
Свет я выключила, и сейчас мне ничто не мешало разглядывать слепящие огни фонарей на проспекте под окнами. Смотреть на рекламные щиты, полыхающие огненными буквами на здании напротив. На сияющие чуть в отдалении рубиновые звезды на башнях знаменитой обители государственных небожителей.
К спине прижалось голое теплое тело моего мужчины. Руки с широкими кистями и мозолями у пальцев обняли мой, тоже голый, живот.
По шее сзади пробежались шаловливые губы и над ухом шепнули:
– Ну, ладно тебе страдать. Все ведь позади. Враги разоблачены, пойманы и кое-кто даже будет наказан.
Я всхлипнула, откинувшись затылком на плечо Платона:
– Ну, почему они так поступили, а?
– Да ты плачешь, что ли?
Платон развернул меня к себе лицом и провел по щеке пальцем, собирая с нее влагу:
– Э-э, прекращай! Плакать – это непродуктивное расходование жидкостей организма, которые могут понадобиться в любой момент, – принялся выговаривать мне этот кошмарный зануда.
Потискал меня за бока и добавил:
– Я, вообще-то, боюсь женских слез. Пойдем лучше в постель, Павлуша-ревуша. Я тебе сказку расскажу, чтобы ты не плакала.
– Ага, знаю я твои сказки, – попыталась отпихнуть прижимающуюся ко мне волосатую грудь – я ведь терпеть не могу такую растительность на мужчинах!
– Вот чего твоему брату не хватало, что он взялся против тебя интриги плести? – подняла глаза к лицу Платона, словно могла в темноте что-то в нем разглядеть.
– Хочешь поговорить о наших родственниках?
– Почему о «наших»? – удивилась я.
– Потому что в этом мы похожи. У тебя сестра по матери, у меня по маме брат… Эгоистичные засранцы, не умеющие быть благодарными. Уверенные, что жизнь не доложила любви в их тарелки.
– Ты думаешь из-за обделенности любовью, Дима решил подставить тебя перед деловым партнером и кинуть на несколько миллиардов? – я прижалась носом к груди Платона, втянула в ноздри его строгий горьковатый запах.
Он помолчал, потом медленно, словно ему было трудно, ответил:
– Думаю, да. Дима всегда считал, что мое рождение отняло у него любовь мамы. Он меня в детстве прямым текстом обвинял в этом. Потом, правда, перестал, и я посчитал, что он все понял и успокоился. Но, оказалось, нет.
– Честно говоря, я думала, что из вас двоих именно он младший, а ты старший. Ты по сравнению с ним такой взрослый, – я обняла Платона за спину и еще плотней прижалась к его груди.
– Это ты намекаешь, что я выгляжу старше своих лет? – тихий смешок в мои волосы.
– Пожалуй, я бы не дала тебе твои тридцать шесть. Думала, ты давно к тридцати семи подобрался, – я засмеялась. – Нет, конечно, ты не выглядишь старше. Это Дима – легкомысленный ребенок. Еще ты его словно бы опекаешь все время. Вот я и подумала, что это ты старший.
– Нет. Димин отец погиб, когда брату было шесть месяцев. Мама вскоре вышла замуж за моего отца. Они были друзьями, Димкин и мой отцы. Вот мой и решил таким, немножко странным образом помочь вдове друга.
Но как оказалось, в этом браке родилась любовь, а вскоре и я появился. Мой отец всегда относился к Димке, как к родному. Но у мамы, как мне кажется, осталось какое-то чувство вины перед погибшим первым мужем и перед старшим сыном.
Не знаю почему. Может, из-за того, что, не успев похоронить одного мужчину, она тут же оказалась с другим. Или ей все время мерещилось, что Димка – несчастный мальчик, лишившийся отца, и от этого недополучающий чего-то важного. Не знаю…
Платон замолк. Умостил свой подбородок мне на макушку, обнял за спину и молчал, словно перебирая в памяти свое детство.
Мы стояли в темной кухне, крепко, до боли на коже, прижавшись друг к другу. Разговаривали так откровенно, словно обнаженность наших тел позволила, и нашим душам начать обнажаться друг перед другом, делая нас странно близкими и беззащитными.
– Дима прекрасно считывал эту мамину вину и беззастенчиво ею пользовался. Ему всегда позволялось то, что никогда не разрешалось мне, – продолжил Платон после паузы. – И почему-то я тоже чувствовал странную вину перед братом: у меня-то есть отец, а у Димы нет… Поэтому постоянно испытывал потребность возмещать ему его сиротство.
– Вот он и стал таким, всем недовольным и вечно обиженным мальчиком. К сожалению, не каждый, вырастая, превращается в мужчину. Так и остается мальчиком, невзирая на свой возраст и выросшее тело. А вот ты стал. Настоящий мужик! – я поцеловала Платона в плечо и переступила ногами, чувствуя, как подстыли подошвы на прохладе мраморных плиток – на ночь мы забыли включить подогрев пола.
– Замерзла? Точно, пора в постель, – совсем другим, довольным голосом промурлыкал обнимающий мою спину двухметровый настоящий мужчина и принялся подталкивать меня в сторону выхода из кухни.
– Кстати, я ведь вчера почти весь ваш эпический разговор в офисе пропустил, решая личные вопросы. Расскажешь мне подробненько, что там было? Егор, конечно, все доложил, но его рассказ был больше похож на отчет об аудиторской проверке.
– Это какие у тебя личные вопросы с этой кикиморой Светланой Геннадьевной? – разъярилась я.
Вот ведь гад, я вчера чуть с ума от ревности не сошла, когда он умотал к ней в кабинет заниматься их «личными» делами. Меня, значит, в шпионаже обвиняют, а он в это время с этой… дела делает!
– Связанные с разделом имуще-ества-а, – протянул мне на ушко Платон. Да так томно, что я почти поверила в его искреннее желание все объяснить и успокоить меня. Наивная чукотская девушка!
И пяти секунд не прошло, как шепот перешел в поцелуи и совершенно беспардонные поглаживания в самых разных местах. Это я еще молчу про упирающуюся мне в бедро некую эрегированную и нахальную часть его организма!
– Платон! – рыкнула я. – Сначала поговорим!
– Жестокая Павла, – простонал этот озабоченный, когда я безжалостно отпихнула его и шлепнулась в кресло, предварительно закутавшись в халат. И поясом подвязалась, чтобы у него не оставалось сомнений, что я настроена серьезнее некуда…
… Вчера в моем кабинете, когда прозвучали слова милашки Егора с предложением покаяться во всех грехах, я даже обрадовалась сначала.
И пока Дима пытался возмущаться творящимся в ЕГО компании самоуправством безопасников, пока показательно вставал с места, собираясь покинуть наше неприятное общество, пока Егор жесткими словами усаживал Диму обратно, я закатила глаза к потолку и начала вспоминать, где и когда косячила так, чтобы мне было потом стыдно.
Очень хотелось от всей души покаяться!
Как назло, в голову не лезло ничего страшней украденной в шестом классе упаковки мармелада в супермаркете. Спас меня мужчина в дорогом костюме, пришедший с нашим Егором.
Разомкнув узкие губы, он бесцветным голосом, от которого у меня волоски на коже начали подниматься, произнес:
– Егор Михайлович, предлагаю перейти сразу к делу и задать вопросы настоящим виновникам этого неприятного… инцидента.
Егорушка вздохнул с сожалением, породившим у меня подозрение, что в душе этот карп замороженный – очень артистичная натура и любит пошалить. После чего повернулся к Маше:
– Что вам пообещал Дмитрий Федорович за то, что вы соблазните его брата, войдете в доверие и начнете вытаскивать из него информацию?
– Давайте, Мария Дмитриевна, покайтесь – вам скидка выйдет! – пропел безопасник тоном знаменитого булгаковского персонажа. – Иначе не ждите снисхождения – и без штанов оставим и так ославим, что клиентов своему дизайнерскому бюро вы сможете найти только в Задрипинске или Зажопинске.
– Да и место жительства придется сменить на деревню Говнилово. А вы у нас дама с запросами, вам в таких местах жить неуютно будет, – добавил, видя, что Маша сидит, не поднимая глаз, и молчит. – И друг ваш Дмитрий Федорович вам не поможет ничем… Ему бы самому как-то выкарабкаться.
– Я должна была деньги. Много, – облизав губы, проговорила Маша после паузы. – Дима пообещал выплатить мой долг в обмен на… услугу.
– И что, выплатил? – весело поинтересовался Егорушка.
– Да! – с вызовом блеснула глазами Маша.
– Ну как же так? Вы ведь с уважаемым Платоном Александровичем всего разок и переспали-то, Машенька. А потом он вас культурно послал. За что денежки-то вам дали?
– Что-о-о? – подскочил Дима, выпучив на Машу глаза. – Ты ведь с ним везде шлялась! По тусовкам, ресторанам. Ты мне информацию приносила, сучка!
Маша подняла на него глаза и вдруг улыбнулась. Презрительно, словно Дима был идиотом, у которого из-под носа увела конфетку:
– Ты всегда был доверчивым, Димасик. Я создавала видимость своих отношений с Платоном. Постила смонтированные фотки в соцсетях. Иногда выходила с ним на всякие презентации и деловые ужины, связанные с работой. Частенько заходила к нему в офис, якобы по вопросам моих проектов, а на самом деле, чтобы лишний раз засветиться. Ну и слушок пустила по тусовке, что Платон мне предложение сделал.
– Элементарно, Дима, – она презрительно смотрела на его покрасневшее лицо.
– А информация откуда? Которую ты мне сливала?! – похоже, откровение Маши привело Диму в такое состояние оторопи, что он напрочь перестал запираться и отнекиваться от того, в чем его обвиняли.
– Так это совсем просто – тут что-то услышала, там подсмотрела, здесь спросила… Остальное сама придумала, и тебе скормила, Димасик. Ты и схавал, не подавился.
– Вот только про контракт с австрийцами почти все правдой оказалось. Но тут мне просто случай помог. И ее появление возле Платона, – Маша с ненавистью кивнула на меня и вновь отвернулась к окну.
– Ах, Мария Дмитриевна, вы меня восхищаете! Как гениально просто! Просто гениально! – дурашливо запел Егор Михайлович. Правда, глаза у него вообще не смеялись, а со странным интересом разглядывали Машино лицо.
– А Павлу-то Сергеевну за что подставить решили? – Егор повертел головой, рассматривая, то бледную Машу, то покрывшегося неровными пятнами Диму.
– Не хотите отвечать? Ну, тогда я расскажу, как вижу эту картинку, – Егор сладко улыбнулся, подтвердив мое предположение, что в нем погибает великий лицедей, готовый устроить нам представление.
Только я на это смотреть больше не хотела.
Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, встала и молча оделась. Провожаемая пристальными взглядами присутствующих, вышла из кабинета. Подумала-подумала и пошла домой, решив, когда приду, напиться и утопиться в ванной.
Шучу…
