Читать книгу: «Зелёный Вихрь, Жёлтая буря. Часть первая», страница 6

Глава шестая

1871 год. Окрестности города Лияньчжоу

К полудню отряд «неприметных» с пленными, выбравшись из скрывавших их пересохших сплетений русел и оврагов на ровную гладь бурой степи, двинулся к показавшемуся вдали лагерю с вздымающимися над ним завитками сизого дыма. Лотар был поражен его размерами. Лагерь напоминал лежащий на земле гигантский обод из выстроившихся по периметру бесчисленных деревянных повозок со скарбом. Они создавали подобие укрепления, которое всегда приносит с собой какое-то чувство защищенности. У въезда в лагерь между высокими шестами прогибалась под порывами ветра растяжка с надписью, выведенной арабской вязью. Внутри лагерь напоминал огромный муравейник. Мужчины, взяв в руки тяжелые мотыги. рыли землянки. Комьями летела по сторонам оттаявшая, влажная, вязкая земля. Женщины громко требовали от них в первую очередь соорудить очаги для варки еды. Дети весело носились, путаясь под ногами у взрослых, младенцы плакали, матери прикладывали их к груди. Кругом стоял жизнеутверждающий шум и гам, отгоняющий хоть на время прилипшее, как потная рубаха к телу, чувство страха и смерти.

В штабной шатровой палатке прямо на земле растелили толстые ватные одеяла. На одном из них, поджав под себя ноги, сидел погруженный в раздумья ахун Ма Щинло. Правой рукой он медленно перебирал четки из изумрудно-зеленого нефрита. Мысли его путались. Он понимал, что Всевышний испытывает его на прочность: даст ли он слабину, позволит ли усомниться хоть на ноготок в силе и могуществе великого Аллаха. Конечно, нет, он верный слуга, крепкий как скала, без малейших трещинок. Однако кроме испытаний, ему очень хотелось получить от Всевышнего совет, подсказку, хотя бы легкий намек – что делать дальше? Особенно в последнее время. Он всё чаще задирал голову и всматривался ввысь. Но небо молчало, и меж белых облаков не проявлялось никаких тайных знаков. Ахун невольно сравнивал себя с пастухом отары послушных овец, попавшим в беспросветную мглу снежной пурги, где кроме завываний ветра слышен вой приближающихся злобных голодных волков. Спасенья нет. Есть только смерть и чудо. «Что ниспошлет Всевышний, то и прими с благодарностью. Аллах велик!» – прошептал про себя ахун и провел ладоньями по впалым скулам.

У палатки раздалось ржание коней, голоса часовых, шумно приветствующих возвращение отряда «неприметных» с пленными.

– Зеленый Вихрь вернулся, – доложил старший охраны, откинув полог. – Пленных с собой привел.

– Быстро всех командиров сюда, – бросил ему в ответ ахун.

По лагерю пронесся слух о плененном чужестранце и маньчжурском офицере, который много лет назад сделал Мусу кривошеим. Толпы любопытствующих тут же двинулись к штабной палатке.

Связанных по рукам и ногам Лотара и Тун Бао усадили на сырую землю, а раненого Мергена бросили ничком подле них. Сидеть было неудобно, тугие веревки сдавливали Лотару грудь, не давали полностью вздохнуть, и от недостатка воздуха кружилась голова, наполняясь тревогой и беспокойством. Нервная дрожь изредка сотрясала его тело. «Спокойно! Расслабься! Это еще не конец», – успокаивал он себя, оглядывая из-под полуприкрытых глаз шумную, агрессивно настроенную толпу. На лицах людей не проглядывалось праздного любопытства, мол, что это за чужестранец эдакий там. Они видели в нем врага, неверного, место которому только в аду. Лишь дети носились возле Лотара безо всякого предубеждения, с испугом дотрагиваясь и тут же отбегая с радостным смехом. Мимо него не прошло незамеченным, как возле кривошеего гиганта появились улыбающиеся, похлопывающие его по спине друзья, в длинных халатах с винтовками за плечами. Особо активно вел себя низкорослый крепыш, в черной шапочке и с густой бородой на круглом лице. Его звали Коротышка Сун.

– Так значит, этот маньчжур тебя таким красавцем сделал? – спросил, поглядывая в сторону Тун Бао, Коротышка Сун.

– Ага, – кивнул своей закинутой набок головой Муса.

– Так давай ему тоже самое сделаем. Я сумею, – предложил Коротышка Сун, достав из-за пояса острый кашгарский пчак с темным лезвием, покрытым изящным орнаментом.

– Командир сказал не трогать, – придержал его Муса.

– Ладно, пойдем, взглянем на него вблизи, – потянул за собой друзей Коротышка.

Друзья, отделившись от Мусы, подошли к Тун Бао, окинули его брезгливым взглядом, словно видели перед собой паршивую, бродячую собаку или полудохлую крысу.

– Камнями забить неверных! – неожиданно выкрикнул Коротышка.

– Смерть неверным! – подхватили стоящие рядом с ним друзья. Кто-то из толпы, подобрав пару камней, тут же запустил их в ход. Один из них попал Тун Бао в голову и, отскочив, подкатился к ногам Лотара. На нем алела свежая кровь.

– О, Боже, – прошептал Лотар. Ужас приближающейся развязки не оставлял сомнений в мучительной, страшной смерти. Такой конец ему не приходил в голову даже в самом дурном, кошмарном сне. Он никогда не думал, как закончит свою жизнь. Военным людям не свойственно размышлять на эту тему. Смерть поджидает их на каждом шагу. А вариантов умереть неисчислимое множество. Пуля в грудь – лучший из них. Но это, если повезет. Лотар навсегда запомнил свесившиеся с пушечного лафета и ствола оторванные руки, ноги, кишки канониров третьего орудийного расчета, когда прямо посреди них разорвался вражеский снаряд. А сейчас вдруг голову забила картина отчаянной атаки австрийских гвардейцев-гренадеров, во весь рост бежавших на них с примкнутыми к ружьям длинными штыками. Из их разинутых ртов с желтыми, прокуренными табаком зубами несся пугающий рев, перекрывавший грохот пушек. Особенно выделялся великан-гвардеец с лицом, покрытым шрамами. Лотару казалось, что он бежит прямо на него и вскоре непременно насадит его на свой острый штык. Мелкая дрожь охватила и не отпускала обмякшее тело, спина покрылась ледяной испариной. Только прикосновение к бесстрастному, холодному металлу стальных пушек привело его в чувство. Вытолкав пушки на прямую наводку, батарея Лотара дала залп. Полевые орудия Круппа получили тогда новейшие снаряды, начиненные крупной свинцовой картечью. Гренадеры падали на землю, как подрезанные колосья созревшей пшеницы. А в гвардейца со шрамами угодил, по-видимому, весь картечный заряд весом в семь с половиной фунтов. Лотар не мог поверить своим глазам, но… человека не стало. Гвардеец просто исчез, его разорвало, разметало по воздуху на мелкие, красные клочки. «Господи, помилуй меня грешного», – только и вымолвил тогда потрясенный такой смертью Лотар…

…«Кто первым кинет в меня камень?» – дурацкий вопрос теперь, за мгновенья до смерти, вытеснил воспоминания, и он с легкой усмешкой, появившейся на губах, стал наблюдать, как через головы, плечи, из рук в руки передаются камни и обломки скал.

В этот момент сквозь толпу стала настойчиво пробиваться стройная девушка. С трудом ей удалось сделать это, и она остановилась возле пленных. Обведя их взглядом, она повернулась лицом к толпе, отыскивая глазами Мусу. Взгляд Лотара поневоле зацепился на ней. Одета она была в короткую, утепленную куртку из темно-бордового шелка и черные штаны с расшитой цветными узорами каймой по низу. Широкий кожаный пояс с серебряной пряжкой охватывал не только стройный стан, но и короткий меч в ножнах. Голову украшала традиционная белая шапочка, из-под которой свисало множество тонких, плетенных косичек. Узкое лицо с миндалевидными глазами, светлая гладкая кожа, длинная шея и необычный для местных обитателей прямой остренький носик придавали ей благородный, возвышающийся над темной массой вид.

– Брат Муса, тебе поручили охранять или убивать их? – голос прозвучал звонко и в то же время твердо. Так звенит хорошо закаленная сталь.

В свою очередь, бесцеремонно растолкав толпу Муса, как огромный медведь, неуклюже проковылял к ней и встал возле нее. Неожиданно в сторону Лотара полетел увесистый камень. Муса невероятно проворно на лету поймал его своей огромной пятерней.

– Так, кто еще раз бросит, получит его назад… – он наглядно подкинул в руке камень и добавил, – прямо в лоб! Коротышка, твоя задача за порядком в лагере следить, а не народ баламутить. Всем расходиться! Считаю до десяти, больше не умею!

В это же время в нескольких шагах, в штабной палатке, рассевшись на толстых одеялах, командиры Великих батальонов и ахун Ма Щинло вперились в задумчиво стоящего перед ними Зеленого Вихря. Посуровевшее лицо, сдвинутые брови означали только одно – положение более чем серьезное.

– Брат, ты не должен от нас ничего скрывать, – расколол тишину ахун Ма Щинло. – Говори все как есть.

Зеленый Вихрь не заставил себя ждать.

– Итак, наша цель пройти Хеси и выйти в Синьцзянь. Другого пути нет. У нас восемь тысяч бойцов и тридцать тысяч простого, мирного люда. В горах расположена застава маньчжуров. Мы не знаем точно, сколько там солдат и пушек. Они перекрывают самое узкое место прохода. Если их действительно много и они защищены скалами, то нам будет не под силу уничтожить их. Тогда наше спасение в скорости, быстроте прохождения. Боевые отряды на это способны. С потерями, но проскочат. А вот те, кто идет в обозе? Старики, дети, жены. У них никаких шансов. Они наверняка погибнут. Их просто перестреляют, как зайцев на охоте. Мы можем пойти на такое?

– Нет! – раздался в ответ дружный, общий голос.

– Я тоже так считаю, – кивнул головой Зеленый Вихрь и обвел взглядом притихших командиров.

– Так что нам делать? – ерзая на одеяле, беспокойно спросил ахун Ма Щинло. Четки застыли в его руке.

– Придется оставаться здесь. Пока не придумаем, как уничтожить заставу, вперед идти нельзя.

– А если по нашим пятам уже двигается генерал? – спросил ахун.

– Его солдаты сейчас грабят Саньципу и отправляют все себе домой. Пока до последней миски не растащат, с места не сдвинутся. У нас еще есть в запасе немного времени. Но не больше недели.

– Всего семь дней, – уныло прошептал ахун.

Зловещая тишина на мгновенье зависла в палатке.

– А что за пленных вы там привели? – спросил ахун

– Головы им отрезать и выкинуть куда подальше, – презрительно сморщив лицо, произнес командир артиллеристов Хасанза Громовержец.

– Это не совсем простые люди, – заметил Зеленый Вихрь.

– Что еще за знать такая?! Давай их сюда! – приказал ахун часовому.

– «Опять рука Божья отвела смерть от меня», – подумал Лотар, глядя на редеющую толпу. – «Или судьба играет со мной в неведомую мне игру, или все это – просто цепь случайных совпадений». Он заметил, что прелестная девушка исчезла в штабной палатке, а из нее стремглав выскочил часовой.

– Брат Муса, – громко прокричал часовой. – Давай этих на допрос! – он мотнул рукой в сторону пленных.

– Сейчас, руки-ноги развяжем, – откликнулся Муса и вместе со своими бойцами принялся перерезать туго стянутые арканы. Лотар сразу же почувствовал облегчение. Но, встав на ноги, чуть сразу же не рухнул наземь, так сильно затекли они.

Вместе с Тун Бао он поковылял в палатку, а стонущего Мергена оставили лежать под присмотром.

Муса грубо втолкал обоих в центр палатки. Увидев пленных, лица сидящих в палатке командиров непроизвольно вытянулись от удивления, они зашептались между собой: «Хм-м… Действительно, важные птицы попались». Ахун напрягся, сосредоточенно вперился в них, словно увидел перед собой знамение господне. «О, неспроста такие люди попали в наши руки. Вот и ответил Всевышний на мои мольбы, – подумал он. – Теперь главное понять, что он передает мне через них». Ему сразу бросилась в глаза хоть и грязная, но пышная боевая одежда Тун Бао. Вышитые желтые драконы подчеркивали принадлежность к императорскому двору. Правда, вел он себя неподобающе благородному мужу образом. Его глаза сразу забегали, прыгая с одного лица на другое, словно он искал сочувствующего для попавшего в беду невинного простака. Голова вжалась в плечи, спина согнулась. Всем своим видом он как бы пытался вызвать к себе жалость. Но пока, кроме презрительных взглядов, на него ничего не упало.

Рядом с ним стоял чужестранец: бледный, с растрепанными волосами, в черном мундире с блестящими, медными пуговицами. Ровная спина, высоко поднятая голова. Прямым взглядом своих необычных голубых глаз он обвел выставившихся на него дунганских командиров, не отвел их в сторону, встретив ими пронзительный взор Зеленого Вихря. Без намека на высокомерие его вид говорил: «Моя судьба в ваших руках, и я надеюсь, что вы отнестесь к ней справедливо, а я достойно приму любое ваше решение».

– Они попались нам возле Лияньчжоу. Чужеземец убегал, а этот, – рука Зеленого Вихря показала на Тун Бао, – с небольшим отрядом гнался за ним. Оба служат генералу Мао. Но что-то видать не поделили. Как говорится, гнался волк за лисой, да вместе в яму попали. Вот он, – Зеленый Вихрь снова указал в сторону Тун Бао, – своей собственной рукой много лет назад перерезал шею нашему брату Мусе. А это – человек-дьявол, – он перевел руку на Лотара. – Это он обучал «восьмерок» стрельбе из заморских пушек. А еще он двумя выстрелами снес две башни в Саньципу, после чего шейх Ма Вэйдун решил сдасться.

– Брат, о чем ты говоришь..? Отрезать им головы и скормить степным шакалам… Большего они не заслуживают… – зазвучали голоса командиров.

Со своего места резко поднялся ахун Ма Щинло.

– Согласен. Они заслуживают самой страшной кары. Гореть им вечно в адском огне. Но… Если Всевышний уберег их от смерти и бросил в руки Зеленого Вихря, вижу я здесь божий промысел. О Всевышний, действительно нет пределов твоему могуществу и милосердию!

– Если Всевышний послал их к нам, то только с одной целью. Они должны помочь нам пройти Хеси, – добавил Зеленый Вихрь.

– Но что они могут? Вчера появившийся в здешних края чужестранец или маньчжурский палач, – громко выкрикнул стоящий рядом с ними Муса. Он надеялся, что командиры поддержат его, и тогда он с превеликим удовольствием перережет вражьи глотки.

– Действительно, что они знают?.. Казнить, и делу конец… – раздались командирские голоса.

– Я очень много знаю. Я помогу вам, – громко и торопливо заговорил Тун Бао, перебивая зазвучавшие голоса.

– Кто ты? – спросил ахун.

– Меня зовут Тун Бао. Я старший офицер императорского отряда по особым поручениям. Служу в штабе генерала Мао Хунлиня.

– Ну, и чем же ты можешь нам помочь? – обернулся к нему Зеленый Вихрь. Он видел животный страх в глазах Тун Бао и понимал, что сейчас для спасения своей шкуры тот готов рассказать все, что только знает.

– Насколько я понимаю, вы хотите пройти через Хесийский проход в Синьцзянь.. – он тут же осекся, словно испугался, что сболтнул чего-то лишнего, и стал попеременно глядеть то на ахуна, то на Зеленого Вихря, ища поддержки своему предположению.

– Да, ты прав. Продолжай, – Зеленый Вихрь не сводил с него глаз.

– Но это невозможно. Ваш путь через Ворота Хеси преграждает горная застава. Две с половиной тысячи солдат и сто пушек, спрятанных между скалами.

– Откуда ты знаешь, сколько войска там? – спросил Зеленый Вихрь.

– Мне по службе положено знать.

– Дальше, – бросил Зеленый Вихрь.

– Оттуда все хорошо простреливается. На ровном месте вы разгромили бы их за два часа. А здесь у вас – никаких шансов.

– Если нет шансов, зачем тогда ты нам нужен? – жестко заметил Зеленый Вихрь.

– Только я и могу помочь вам, – важно ответил Тун Бао.

– И каким образом? – поинтересовался со своего места ахун.

– У меня есть план. Но необходимо время, чтобы тщательно продумать его, – многозначительно ответил приободренный Тун Бао. Он хорошо знал людскую натуру. В тяжелые, отчаянные моменты самый слабый огонек надежды начинает казаться костром спасения. Главное, умело раздувать его, не дать затухнуть, но и случайно не загасить излишним старанием. Он был уверен, что ему это сейчас удалось. Командиры задумались, стали тихо перешептываться друг с другом. Ахун прикрыл глаза, его губы зашевелились в очередном, безмолвном обращении к Всевышнему, четки забегали меж пальцев.

– Ждать от него помощи, что от бешеной собаки ласки. План прорыва должны разработать мы сами, – неожиданно высказался Зеленый Вихрь. Тун Бао с тревогой взглянул на него. Ему казалось, что глаза Зеленого Вихря буравят насквозь и отчетливо видят весь его блеф. Искра надежды стала угасать прямо на глазах.

– Но… – продолжил после короткой паузы Зеленый Вихрь, – возможно, он и пригодится нам. Поэтому пусть поживет под присмотром Мусы.

– Правильно, – согласились командиры.

– Пусть так и будет, – кивнул головой ахун.

Тун Бао с облегчением вздохнул. «Шанс на спасение имеешь до тех пор, пока носишь голову на плечах», – говорил его убеленный сединами военный наставник.

– Однако у меня имеется еще вопрос, – вновь раздался голос Зеленого Вихря. – Зачем ты гнался за чужестранцем? Ведь он служил вашей армии.

«Так… Тун Бао пытается спасти свою шкуру. Готов наобещать всего и черта лысого впридачу… Что же сейчас про меня наговорит?» – невесело подумал Лотар.

– Это опасный государственный преступник. За него – награда в тысячу лян. А за его головой меня послал генерал Мао, – окинув Лотара презрением, Тун Бао демонстративно отодвинулся от него чуток в сторону.

– Кто он такой? – тут же спросил ахун.

– Он прибыл к нам из какой-то варварской страны, чтобы обучать стрельбе из новых заморских пушек. Такой меткости, как у него никто никогда не видел. С одного выстрела он мог снести верхушку башни удаленной на два ли. Мы прозвали его «человеком-дьяволом».

«Во как!» – слегка удивился про себя Лотар, внимательно слушающий допрос Тун Бао.

– Зачем генералу его голова? – ахун задал вопрос, буквально зависший на кончиках языков всех собравшихся в штабной палатке.

– Он пытался его убить, – прозвучал ответ.

– Что?! – дружно пронесся полный недоумения возглас.

– Да. После взятия Саньципу он ворвался в ставку, стал что-то кричать на своем варварском языке, выхватил револьвер и два раза выстрелил в генерала. Но охрана успела выбить оружие, и потому ни одна пуля не попала в него. Чужеземца арестовали. Но в ночь перед казнью ему каким-то образом удалось сбежать. Это нанесло еще один удар по репутации генерала. И чтобы хоть как-то спасти свою честь и не потерять лица, он приказал отыскать и доставить ему голову беглеца. – Тун Бао смолк, и внимание всех тут же переключилось на Лотара.

В охваченных оторопью лицах отчетливо читалось – это что еще за бред? Покушение, побег… Чего ради вообще чужеземец должен убивать генерала да еще в командной ставке при скоплении военных, без шанса выбраться оттуда. Кто же стоит перед ними? Сумасшедший или герой?

– Это действительно так? – спросил ахун.

– Да. И я очень жалею, что не убил этого негодяя, – с достоинством ответил Лотар.

– Почему ты решил убить его? – Глаза Зеленого Вихря вперились в Лотара.

– Это личное, – ответил и смолк Лотар.

– Ты пытался сделать благое дело. Однако не ради нас, не так ли? – обратился к Лотару ахун.

– Это был вопрос чести.

– А сколько наших братьев ты погубил?

– Я не участвовал в боях.

– Ты был на их стороне. Ради справедливости нам следует тебя казнить, – высказался ахун.

– Да. Так будет правильно, – поддержали его несколько командирских голосов.

– А ты что скажешь? – ахун повернулся к Зеленому Вихрю.

– Я тоже в общем-то, не против. Однако он решился на убийство генерала. И мне кажется, заслужил этим шанс рассказать о себе. А мы выслушаем и решим по совести, – предложил Зеленый Вихрь.

– Ну, что ж… Тоже справедливо. Давай, рассказывай. Только покороче, – махнул рукой ахун.

Присутствующие в палатке расселись поудобнее и стали слушать рассказ Лотара.

Рассказ Лотара в штабной палатке

со многими воспоминаниями, не сказанными им вслух

«…Глядя на жизнь своих армейских сослуживцев-офицеров, начиная от вновь произведенных лейтенантов до седовласых полковников, я понял, что жизнь похожа на бесконечную, дорожную колею – длинна, скучна и однообразна. С раннего детства муштра, муштра и снова муштра. Правда, с одной разницей: прежде муштровали меня, теперь я – солдат своей артиллерийской роты. Разнообразие вносили учебные стрельбы и изредка офицерские балы с девицами на выданье и их чопорными мамашами, в оба глаза успеваюшими и за ними присмотреть, и зятька будущего приглядеть. Благо, я увлекся новомодным видом спорта – английским боксом – и имел хорошие успехи.

Иногда еще удавалось вырваться из своего провинциального Бранденбурга на Хафеле, где размещался наш артиллерийский полк, в столичный Берлин. Пыхтящий черными клубами дыма паровоз довозил нас с товаришами до Потсдамского вокзала. От него рукой подать до Рыбацкого моста, а там и Клостерштрассе со своими «веселыми домами». В общем, набор развлечений оставлял желать лучшего. Поэтому неудивительно, но это к сожалению так: нам хотелось… войны. Действительно, для чего готовят военных? Куда девать их энергию и силу молодости? Нам грезились боевые походы, грохот и дым сражений, поверженный враг, чувство победителя. Пруссия давно не вела войн. Ну, если не считаь драчки с соседями-датчанами пару лет назад. Однако подготовка к чему-то серьезному шла полным ходом. И вот летом одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года наш артиллерийский полк двинулся на войну. «Сам король идет с нами!» – с воодушевлением объявил строгий и справедливый командир полка генерал, барон Фредерик фон Манштейн. Король Прусский Вильгельм I имел любовь и уважение в народе, потому известие это вдохновляло нас. Войска растянулись на многокилометровые колонны, медленно продвигаясь с северо-востока на юг. Воевать предстояло с австрийцами и их союзниками баварцами, венграми, румынами. Не встречая на пути противника, мы миновали Дрезден и на следующий день расположились лагерем вблизи уютного богемского городка Кениггерца. Командир полка довел до нас приказ главнокомандующего: готовиться к сражению. После тщательной рекогносцировки местности мы выдвинулись и заняли пригорок, слегка возвышающийся над почти квадратной долиной с ровными изумрудными полями и небольшой деревней под названием Садова. Ранним утром третьего июля на этом клочке земли в боевом порядке застыли полки гренадеров, фузилеров, кирасиров, уланов, драгунов, гусаров. Семьсот новейших пушек Круппа заняли все близлежащие возвышенности и нацелились своими стальными жерлами в сторону врага.

Первое сражение в жизни очень сильно занимало меня. Я понятия не имел о реальных военных битвах. Но то, что вся эта масса людей вместе со мной обречена на гибель, я почти не сомневался. Каждому достанется по пуле или цинковой картечи, иначе к чему эти горы боеприпасов. Однако, страха погибнуть, совсем не ощущалось. Почему? Наверное потому что умирать страшно в одиночестве, а здесь каждый выказывал свою смелость, удаль, геройство, гоня, скорее всего, тем самым прочь мысли о близком конце, и мне не оставалось ничего другого, как следовать их примеру.

Вскоре раздались первые пушечные выстрелы. Начался обмен смертью. Гренадеры и фузилеры изготовились к бою, в последний раз проверили, надежно ли прикреплены к стволам штыки, прошептали, кто вслух, кто про себя, короткие молитвы и смело двинулись вперед. Любо-дорого было смотреть на их стройные ряды, время от времени по команде дружно замирающие, чтобы произвести оглушительный залп из тысяч винтовок. Засмотревшись на них, я с ужасом заметил, как сначала над их головами пронесились шрапнельные гранаты и взорвались чуть позади. А затем они стали попадать прямо в гущу солдатских рядов и прореживать их, разбрасывая жертвы под ноги идущих сзади. Стреляла батарея австрийцев, стоявшая на другом конце поля, возле ручья с узким каменным мостиком. Она была тщательно замаскирована, и потому ее сразу не заметили. По частоте вздымающегося из пушечных стволов дыма стало ясно, что вскоре от фузилеров не останется и половины. Наша рота ждала приказ командира полка и еще не вступала в дуэль.

– Стрелять первой батарее! Цель – вражеские орудия у каменного мостика! – неожиданно для себя прозвучал мой собственный приказ… Вот так, безо всякой команды сверху я вступил в бой. Голова заработала на удивление четко и ясно, пальцы быстро забегали по логарифмической линейке.

Опытные воины давно заметили, что у молодого бойца сердце подрагивает от страха и в животе тянет тонкой резью лишь до вступления в бой, когда с широко открытыми от ужаса глазами всматривается он в разворачивающийся перед ним земной ад. Но, вступив в битву, человека охватывает ярость, ожесточение, страх мгновенно улетучивается и ничто на свете больше не пугает его. Он не замечает опасности, не чувствует боли. Ни своей, ни чужой.

– Фугасным… Заряд первый… Прицел… Буссоль…

– Готов!.. Готов!.. Готов!.. – один за другим донеслись сквозь грохот, несущийся с поля, голоса шести канониров-наводчиков первой батареи.

– Огонь!

Первым же залпом мы разметали в клочья вражескую батарею. Она тут же смолкла. Было видно, что оставшиеся в живых спешно меняют позицию, навалившись на пару пушек и толкая их вглубь обороны прямо по узкому мосту. Пехота наша воспряла духом и под дробь барабанов ускорила наступление.

В это время к нам, лихо держась в седлах, примчались два штабных офицера и наш командир полка Фредерик фон Манштейн.

– Какого черта, лейтенант?! – гневно заорал на меня один из штабных. – Почему огонь без приказа?! Кто позволил?!

– Там пехота погибала, – попытался оправдаться я.

– Если каждый будет своевольничать, во что превратиться армия? С вами будет отдельный разговор, – жестко предупредил меня командир полка. Затем добавил. – Однако, поздравляю вас лейтенант Ланков! Отличная работа!

– Рад служить нашему королю! – бодро ответил я.

– Господин лейтенанат, обратите внимание на возвышенность у излучины реки, – обратился ко мне второй штабной офицер с картой в руках. – По данным разведки там находится около двухсот орудий противника. Вероятно, они ждут наступления нашей кавалерии. Ваша задача – сосредоточить огонь на этой высоте. Поддержать нашу кавалерию, как только она пойдет в атаку. Все понятно?

– Так точно, – отдал я честь отъезжающим на другие позиции офицерам и Фредерику фон Манштейну. Схватив монокуляр и определив расстояние, я быстро произвел расчеты. Через короткое время обе наши батареи были наведены на неприятеля, ничем пока себя не выдававшего. Вскоре под нами задрожала земля. Тысячи уланов, гусаров и кирасиров в разноцветных мундирах с саблями, засверкавшими под лучами яркого солнечного света, пиками, вытянутыми впереди своих резвых коней, устремились в лобовую атаку. И тут же с указанной возвышенности потянулись вверх клубы дыма, рвущиеся из двух сотен стволов, а ветерок через мгновенье донес грохот пушечных выстрелов. Артиллерийские расчеты австрицйев имели хорошую выучку. Гулко ухающие, тяжелые снаряды вздымали груды земли, сносили всадников и коней, как кегли на узкой, деревянной дорожке. Противно визжащие гранаты разрывались на мелкие осколки, дырявя тела и головы несущимся без удержу вперед всадникам.

– Огонь! – дал я команду ждущим в нетерпении канонирам. Все снаряды легли в цель. Две тяжелые пушки перевернуло, как детские игрушки. Старый канонир Отто, стоявший рядом, удивленно покачал головой и громко крикнул: «Удачливый вы, лейтенант!» Вторым залпом мы снесли еще две пушки врага. Тут я заметил, что на вражеской позиции, собравшаяся кучка офицеров стала бурно что-то обсуждать, показывая руками в нашу сторону. Тотчас десять орудий развернулись и стали брать нас на свой прицел. Начиналась смертельная дуэль. Пока я вносил поправки и отдавал приказ канонирам, враг начал пристрелку из двух орудий. Снаряды легли метров в пятидесяти от нас. Значит, сейчас внесут коррективы, а потом держись. «А вот я по вам, без пристрелки… Огонь»! Наши снаряды снова легли точно в цель. Три вражеских орудия вместе с расчетами разметало по сторонам.

– Меняем позицию! – едва успел скомандовать я, как под нами ходуном заходила земля. Попадание врага было точным. Хотя орудия не пострадали, но четверых солдат третьего расчета первой батареи мы лишились. Увидев их останки, повисшие на лафетах, стволах, колесах, оторванные головы, вскрытые животы, к своему удивлению, я не испытал ни рвотного рефлекса, ни содрогания в мозгу.

– Убрать в сторону убитых! Очистить орудие!.. Батарея огонь! – жестко скомандовал я. Менять позицию не имело уже смысла. Мы перешли на беглый огонь. Кто кого. Каждое точное попадание вызывало ликование. Убить, уничтожить, больше и быстрее. Я уже не задумывался, что при этом кто-то лишается отца, брата, сына. Вот как быстро черствеет душа на войне. Слава Богу, вскоре конница прорвала оборону австрийцев, и они стали незамедлительно оттягивать артиллерию назад. Зато нам пришлось выдвигаться вперед. От нашей роты осталось чуть больше половины. И вот уже в конце сражения, когда стало понятно, что наша взяла, рота австрийских гренадеров кинулась в свою последнюю атаку отчаяния. Великан-гренадер, с широко разинутым в крике ртом, несся на меня с винтовкой и длинным, примкнутым к нему штыком. Я четко видел его лицо, покрытое шрамами. «Вот моя смерть», – промелькнуло в голове. А когда картечный заряд разметал его на мелкие кусочки, словно и не было на земле такого человека-великана, всё, что я мог вымолвить, было: «Господи, помилуй меня грешного».

К двум часам дня исход сражения стал ясен. Еще один натиск, и наши прусские клещи сомкнутся. Австрийскому генералу Бенадеку надо было срочно спасать армию и собственную шкуру. Он, видимо, предусматривал такой вариант – нас встретил столь мощный артиллерийский заслон в глубине обороны, что после короткого совещания гений войны генерал фон Мольтке решил не губить солдат, и над задымленным полем понеслись звуки горнов, возвещающие конец сражения. Через три недели война победоносно закончилась. Мы, ее герои, вернулись в казармы. Мой мундир украшал орден Красного Орла четвертой степени. Это была очень высокая награда. Она вызывала зависть у товарищей, но, странным образом, не приносила мне самому особой радости.

– А вы, господин лейтенант, позволю себе заметить, не очень то и рады своему ордену, – как-то заметил старый канонир Отто во время перекура на учебном плацу.

– С чего это вы так решили? – с легким любопытством спросил я набивающего табаком трубку Отто.

– Вот вы, например, каждую пушку в день по несколько раз осмотрите, по каждому механизму прикажете маслицом пройтись, натереть все до блеска, а вот с ордена пылинку смахнуть забываете. Другие офицеры – грудь колесом, каждую свободную минуту любуются своими наградами, ветошь особую для протирки с собой носят.

– Наблюдательный вы человек, – ответил я на его слова.

– А знаете, вы ведь не первый такой, – неожиданно продолжил он.