Читать книгу: «По ту сторону сумрака. Сборник очень странных историй», страница 2

Поезд жизни.

Он стоял посреди пустыни, а мимо с гулом проносился поезд. Тот самый, с которого он только что сошел. Выпрыгнул прямо из вагона, того, что где-то посередине. От ветра и пыли, летящей в лицо, ему приходилось прикрывать глаза рукой, но отвернуться он не мог, ему нужно было всматриваться в летящие вагоны, чтобы выбрать нужный. Поезд не был похож на другие. Внешне он напоминал обычный поезд: вагоны – зеленые, синие и черные, – последовательно сцепленные друг с другом и уносящие своих пассажиров вдаль, но кое-что в этом поезде отличало его от обычных собратьев. Он двигался по траекториям, чуждым любому земному средству передвижения. И, если с зелеными вагонами всё было более или менее понятно – они, как и полагается, ехали по рельсам, не сворачивая, не исчезая в пространстве и не возникая в другом месте, – то черные вагоны позволяли себе совершать невозможные маневры, каждый раз выбирая разные пути, затем огибать пространство по спирали и ехать уже по другой дороге, где вообще не было рельс. Казалось, этот поезд никогда не приедет к точке назначения, но туда он и не стремился. Были еще синие вагоны, ровно посередине, между зелеными и черными. Они грохотали по рельсам громче всех остальных. С одного такого синего вагона и сошел наш герой и сейчас тоскливо провожал взглядом. Они один за другим исчезали из его вида, словно растворяясь в клубах поднимаемого песка, и всё больше напоминали мираж. Сердце на мгновение сжалось – а вдруг он совершает ошибку? Ведь в тех вагонах все, кого он знал и любил. Но он снова повторил себе слова, которые твердил уже на протяжении нескольких лет: «я могу лучше».

На вид ему было около сорока. Тот возраст, когда осознаешь, что прожил половину жизни, а при плохом раскладе, может, уже и большую её часть. Прожил и прожил, но не жил. Всё ждал чего-то, вглядывался в будущее, нет, даже не вглядывался, а бросал робкие взгляды в сторону «потом» и «вот скоро будет». Ведь не может быть такого, что вот это вот и есть жизнь. Нет, вот скоро я заживу, а пока подожду… Он тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой. Какой он был дурак. Надо было начинать жить давным-давно. Где-то там, в прошлом, есть эта «отличная возможность», тот самый «поворот», где нужно было вдохнуть полной грудью и наконец-то «зажить», как всегда мечтал. Может, нужно было дождаться и того «благословенного будущего», сулящего богатую, полную приключений жизнь, но зачем ему это в старости? Да и дети уже появились, а они с женой так и «не пожили». С этими словами он решительно шагал через пустыню, увязая ногами в песке, к зеленым вагонам. В них тоже была своя особенность – они ехали задом наперед, словно в обратном направлении, но зато никуда не отклонялись и не исчезали. Это его прошлое, написанное, созданное, отрепетированное, почти земное. Эти вагоны почти его слушались, даже иногда ехали с такой скоростью, с какой ему нужно, позволяя разглядеть, что происходит внутри, за окнами.

Он смело пропустил первые вагоны, там ведь он совсем ребенок. Задержался лишь для того, чтобы с улыбкой вспомнить свои детские проказы, первый велосипед, разбитые коленки и пистолет, мастерски выпиленный отцом из деревянного бруска. Нет, в эти вагоны ему нельзя. Этот нескладный, чумазый мальчуган никогда не поднимет весь тот багаж опыта и знаний, что он накопил. Возможно, даже сойдет с ума. Да и, как бы ни хотелось вновь беззаботно побегать по улице со своими дворовыми друзьями, через пару дней ему это надоест. И что прикажете делать остальное время? Снова в школу, снова учиться… Уж если и пойти учиться заново, то в университет. Вот, кажется, там можно было проложить маршрут судьбы иначе. Выбрать, в конце концов, другую профессию. Кто ж знал тогда, что его нынешний диплом будет не самым востребованным, а пустующий в то время новый и незнакомый факультет выпустит специалистов, которые сейчас только что миром не управляют. В окне мелькнуло лицо улыбчивого долговязого парня, что прервало его рассуждения. Вот он и студент. Нет, нельзя сюда. Пускай этот дурень сам разбирается. Тут он и друзей завел и жену встретил, благодаря одному из них. Как бы не испортить всё, ведь эта часть его вполне устраивала. Кто знает, полюбит ли его та девушка, если он предстанет перед ней с нынешними мозгами, обременёнными заботами, скучными мыслями и взглядами на жизнь, совсем не похожими на того веселого парня. Можно, конечно, положиться на судьбу, но рисковать не хочется, да и лень – это ж снова: свидания урывками, беготня по съемным квартирам… Его и без того уставшему сознанию это не нужно. Где они там поженились? Веселая была свадьба. Он с нежной улыбкой наблюдал на то, как в окне целуются влюбленные. Такие молодые и красивые. Он в черном, торжественном костюме, она, конечно же, в белом платье и, пожалуй, в слишком громоздкой фате… ведь тогда модно было. Вернуться сюда только ради того, чтобы снова прожить этот день, полный любви и радости, хотя таких будет ещё не мало. И еще ради того, чтобы дать леща бывшему другу, едва не испортившему свадьбу. Но тогда надо было пораньше запрыгнуть на поезд и вообще его не звать. Никогда и никуда. Ну, что было, то было. Не все друзья прошли проверку времени, так и должно быть. Так, где они своё жилье приобрели? Там можно будет и начать всё заново, даже учиться пойти. На ту самую «редкую» профессию. Он почти шагнул к этому вагону, но помешкал. А как же ипотеку платить? На нынешней работе зарплата стабильная, да и повысят скоро. А после повышения они вообще ипотеку досрочно выплатили. Он, хмурясь, смотрел на то, как в вагоне молодая пара, то смеясь, то ругаясь, делает ремонт в своей первой собственной квартире. Вернуться сюда, да плитку этим балбесам нормально положить, чтобы через год не отвалилась. Что же делать? Он пытался собраться с мыслями. Где? Где был тот момент, когда всё могло пойти иначе? Где я мог всё изменить? Сейчас уже дети появятся, а там времени совсем не останется. Он снова шагнул к поезду, мимо как раз проезжал вагон с новосельем. Его жена, светящаяся от счастья, ставила на стол «своё фирменное блюдо». Он мог слышать поздравления друзей, пожелания обзавестись потомством. А вдруг родятся не те дети? Его словно обожгло. Он резко остановился. Не вдруг, а точно. Он же не сможет прожить каждый день в точности как было. А он любил тех детей, своих, единственных. Хорошо, пускай родятся дети. Оба. И красавица, умница дочь и смышлёный сын, его продолжение в этой жизни. Он улыбнулся, вспомнив лица своих детей. Сердце болезненно сжалось от тоски по семье. Семь лет должно хватить, чтобы направить их поезд жизни туда, куда он всегда хотел, в яркое манящее будущее. Мимо с нарастающим грохотом проносились вагоны, несущие его воспоминания, его прошлое, хорошие и плохие дни, моменты, наполненные искренним счастьем и моменты, омраченные горем. Всё это он пережил и помнил. Что-то из этого он не хотел бы повторить вновь, а что-то готов был проживать раз за разом. И вдруг вагоны кончились, точнее, мимо проносился какой-то неосязаемый мираж. В этом мареве мелькали искаженные, но узнаваемые, образы. Он с ужасом осознавал, что это те самые семь лет, те годы, которые он провел в самообмане, в существовании, в ожидании лучшего. Образы детей были достаточно яркими, но ни жену, ни даже себя он не мог разглядеть. Всё было размыто и непонятно. То мешал дым сигарет, то пелена алкоголя, то просто усталость. Его сознание тогда жило иллюзорным днем, днем, оторванным от настоящего, лишь дети иногда возвращали его на землю, но потом он снова терял ощущение реальности. Он не мог вернуться в эти дни, потому что их словно не существовало. Если бы он не разучился искренне радоваться событиям и простым вещам, то, возможно, смог бы зацепиться за вагон, но он потускнел, опустел. Потускнела и опустела и его жизнь и сейчас проносилась блеклым синеватым пятном перед глазами, не давая возможности за что-либо ухватиться. Неужели ни одного яркого события? Дети закончили садик? Он же был рад. Нет, он был недоволен тем, сколько пришлось отдать на выпускной, и поэтому буквально смазал впечатления от праздника всей семье, так же как и первый день школы. Он жадно впивался взглядом в образы, которые становились всё неразборчивей. Где его жена? Её он почти не видел, мог лишь догадываться, что она присутствовала в его жизни и была где-то там, в этой дымке, нещадно поглотившей его жизнь. Где-то там, на заднем плане. Подожди, родная, вот скоро я подарю тебе жизнь, которую ты заслуживаешь, а пока потерпи и посиди тихонько. Он безвольно опустился на землю, в отчаянии смотря на исчезающие синие вагоны. Он поискал глазами зеленую часть этого поезда. Ничего. Его предупреждали, что будет лишь один шанс просмотреть свою жизнь и выбрать вагон, а теперь он в точке невозврата. Он не может вернуться в своё настоящее, а будущее… Он посмотрел туда, где черные вагоны выписывали кульбиты. Некоторые вагоны были такие же размытые, как и синие, но некоторые, как те из прошлого, везли яркие моменты, будь они хорошие или плохие. Эти вагоны расходились и сходились вновь, раздваивались и расстраивались, словно следуя всевозможным маршрутам и поворотам судьбы. Он поднялся с песка и, помедлив, со всех ног побежал туда, лишь бы не оставаться здесь, в забытьи. Как же поймать будущее? Как выбрать? Вагоны проносились с такой скоростью, что невозможно было разглядеть, что в них происходит. В голове стоял оглушающий гул. Выбирать в слепую было опасно, ведь он мог ошибиться с поворотом, выбрать не тот путь, выбрать вагон и попасть прямиком на какую-нибудь трагедию. Этот эфемерный поезд кружил вокруг него по несуществующим рельсам, словно издеваясь, но хотя бы никуда не исчезал, как это сделало настоящее, пока он как болван пялился в прошлое. Один из вагонов буквально ослепил его. Казалось, он мчится прямо на него. В окне он увидел улыбающуюся жену и, прежде чем успел подумать, прыгнул ему навстречу.

Он открыл глаза и увидел лицо жены. Она улыбалась, но её глаза были красные и воспаленные, словно от слез. Она выглядела изнеможённой, словно бы незнакомой, немного постаревшей, лишь взгляд, полный ласки, убеждал его в том, что это она, та самая. Она смотрела на него как прежде, как когда-то давно… Он не ошибся с вагоном. Он попытался улыбнуться в ответ, радостный от того, что всё хорошо, но вместе с сознанием в его тело вернулось кое-что еще. В этот же миг по телу свинцом разлилась тупая боль. Рядом монотонно запищал какой-то прибор, всё это время неслышимый, а теперь прорвавшийся сквозь пелену. «Не оставляй нас больше». Это был голос жены. Она осторожно поцеловала его в висок. Он не мог ей ответить, но это временно, до тех пор, пока не вынут трубку. Он обязательно ей всё скажет. Он больше не будет ждать подходящего, правильного, того самого момента. Он будет жить. Они теперь будут жить.

Точка невозврата.

– Будущего как такового не существует, – решительно заявил седой мужчина, едва ли не ударив кулаком по столу. Ворот его белой рубашки сбился набок – вот уже семь часов он нервно дергал галстук, то и дело ослабляя узел.

Его коллега сидел на другом конце стола, впившись пальцами в свои темные взлохмаченные волосы. Глаза были красными от напряжения. Он о чем-то думал и, казалось, игнорировал своего старшего товарища, который, устав от битвы с галстуком, сорвал его с шеи и отшвырнул в угол небольшой светлой комнаты, в которой они почти безвылазно провели последние три месяца. Три месяца работы над финальным этапом их проекта. Настоящего прорыва, призванного изменить жизнь человечества. Этот проект сейчас стоял у стены, перед их столом и, судя по атмосфере в комнате, очень разочаровал своих изобретателей. Внешне изобретение напоминало небольшую серебряную капсулу, размером с человека, с овальной дверью в центре. Внутри капсулы – множество датчиков, кнопок, а главное – кресло, напоминающее сидение в американских горках.

– Либо это дрянь не работает, – раздраженно добавил седой мужчина. – Жарко, – он рассеянно оглядел комнату и, не найдя в ней окна, всё же сел за стол.

– Не дрянь, – тихо отозвался второй изобретатель. – Пускай «будущего» и не существует, – он посмотрел на пожилого коллегу. – Но наше будущее вполне очевидно и видится мне в хорошем свете, – он выдавил улыбку, хотя результаты исследований его тоже расстроили.

– Это не то, – разочарованно отмахнулся мужчина и устало закрыл лицо руками. – Тысячелетиями…. Тысячелетиями мы пялимся в прошлое, сколько можно, – презрительно процедил он и с вызовом посмотрел на коллегу. – Тебе ли не знать, Стивенс, для чего мы здесь. Мне неинтересно наше прошлое, я его знаю. И я не так молод. Даже если я успею увидеть двадцать лет из того, что нас ожидает – мне повезет. И повезет еще больше, если я смогу это понять и оценить, – мысль о собственной неминуемой немощности заставила его содрогнуться.

– Но если вы правы, и будущего не существует. В том смысле, что оно находится в процессе «творения»… То мы просто ничего не можем с этим поделать. Путешествия в эфемерное пространство невозможны… – Стивенс помолчал и выжидающе поглядел на мужчину. Последние три месяца не просто утомили его, а выжали до последней капли, и он удивлялся, что его пожилой коллега еще находит силы на столь активные возмущения. Видимо, их изобретение действительно значило для него не только денежное поощрение, способное обеспечить безбедное существование.

– А что если она всё-таки не работает? – тихо спросил он.

– Очень надеюсь, что вы не правы, профессор, – покачал головой Стивенс. – Иначе, мы потратили время и силы впустую. А так – у нас рабочая машина времени, способная перемещаться в любую точку в прошлом. То, что в будущее не получается – это лишь доказательство гипотезы, что его не существует. А значит, не существует ни судьбы, ни рока, ни предназначения, – он коварно улыбнулся и подался вперед через весь стол. – Избавились от провидцев, астрологов и прочей лженауки. Сплошная польза!

Профессор угрюмо смотрел на своего молодого коллегу. Было в его словах что-то убедительное и ободряющее. Не осознавая, он кивнул соглашаясь.

– Предсказатели, – хмыкнул он. – Пожалуй, это принесет мне удовольствие, – на его губах заиграла довольная ухмылка. Он всей душой презирал этих шарлатанов, хоть они и обещали приоткрыть завесу тайны и показать ему то, чем он грезил – будущее. Одна из таких сумела поселить страх в его душе очень давно. Будучи не старше Стивенса, он поддался искушению на какой-то городской ярмарке и зашел в шатер к «старой ведьме». Он до сих пор помнит пряный и резкий запах благовоний и воска, от которого закружилась голова. Обступивший со всех сторон полумрак. Глаза не сразу привыкли, минуту он стоял, потерянно озираясь, прежде чем заметил стул с высокой спинкой, обитой бардовым бархатом, и стол на одной ножке с круглой столешницей. Нервно улыбаясь, он неловко плюхнулся перед гадалкой. Это была женщина, лица которой он не видел за тяжелой черной вуалью. Между ними стоял белый мутный шар, были разбросаны замусоленные карты, камешки, руны. Банально, хоть и атмосферно. Именно она, глубоким и ровным голосом, предсказала ему старость в забвении, наполненную нищетой, страданиями и болезнями. Молодой ученый, он поднял её на смех, но тревога всё же поселилась глубоко у него в душе, в той части человеческого, что не поддается науке. И чем старше он становился, тем сильнее становились волны смятения, осаждающие его дряхлеющее сознание. Но то ведь была актриса. О каком забвении может идти речь, если он женат, у него есть любящие и любимые дети и внуки? А скоро будут и деньги, которые позволят обеспечить его старость.

– Завтра тяжелый день, – вздохнул Стивенс. – На конференции соберутся все светила науки… Думаю, пришло время принять результаты и разойтись по домам.

Профессор неторопливо поднялся, подобрал свой галстук и, кивнув на прощание коллеге, молча вышел из комнаты. Стивенс еще какое-то время посидел, сверля взглядом мерно мигающую панель на машине времени, словно загипнотизированный, и вскоре тоже ушел.

Раз за разом, при попытке взглянуть на будущее, эта упрямая машина выдавала одно и то же сообщение: «точки назначения не существует». Но это уже не имело значения…

На улице было жарко, неожиданно жарко для зимнего дня. Уже опустились сумерки, но, казалось, солнце никуда не зашло, иначе этот палящий воздух было не объяснить. Снег, что успел выпасть за несколько недель зимы, стремительно таял. Вода бежала по дорогам, тротуарам, капала с крыш. Прохожие удивленно переглядывались и переговаривались. Бабье лето запоздало, подумалось профессору, пока он разматывал шарф на шее и прятал его в карман уже расстёгнутого пальто. Он не хотел спешить домой, хотел проветрить голову, но неожиданное потепление изменило его планы – зимние ботинки, хлюпающие по образующимся лужам, стали мучительно тяжелыми, а по спине градом катился пот.

– Конец близок, – какой-то бродяга ухватил его за рукав.

Профессор брезгливо смахнул его руку, изумленно взглянув на «уличного пророка».