Читать книгу: «Домби и сын», страница 68

Когда все пришло въ стройный порядокъ, процессія, съ приличнымъ торжествомъ, двинулась опять на Корабельную площадь, при громкихъ свисткахъ и рукоплесканіяхъ праздношатающихся зѣвакъ, которые, скидывая шляпы, униженно кланялись м-ру Бенсби и поздравляли его съ благополучнымъ пріобрѣтеніемъ красавицы. Капитанъ проводилъ компанію до дверей девятаго номера, но дальше идти не хотѣлъ, несмотря на великолѣпный пиръ, который былъ приготовленъ для счастливыхъ гостей. Во-первыхъ, м-съ Бокумъ, свободная теперь отъ исполненія своей трудной обязанности – плѣнникъ натурально вырваться бы не могъ – обратила все свое вниманіе на капитана и засыпала его отчаянными любезностями, а, во-вторыхъ, честный капитанъ слишкомъ мучился угрызеніями совѣсти при мысли, что онъ самъ нѣкоторымъ образомъ завелъ своего пріятеля въ эту западню, хотя, конечно, ему никакъ не могло придти въ голову, чтобы мудрый Бенсби, совершеннѣйшій знатокъ человѣческой натуры, допустилъ такимъ образомъ опутать себя. Поэтому капитанъ, не входя въ брачный домъ, учтиво раскланялся съ своей дамой и отправился назадъ, обѣщая, впрочемъ, воротиться опять не позже, какъ часа черезъ два.

Капитанъ усталъ, растерялся, былъ взволнованъ, но ему, однако, ничего не стоило въ этотъ же день завернуть на часокъ къ м-ру Домби, хотя квартира этого джентльмена была теперь за городомъ въ одномъ изъ самыхъ отдаленныхъ лондонскихъ предмѣстій. Туда онъ и направилъ свои шаги, не заходя даже къ старику Соломону въ предѣлы деревяннаго мичмана.

Сторы были опущены, и въ домѣ была такая тишина, что капитанъ сначала не рѣшался постучаться въ дверь; но скоро, почти надъ самымъ ухомъ, раздались голоса, и когда онъ постучался, м-ръ Тутсъ вышелъ къ нему на встрѣчу. Въ самомъ дѣлѣ, м-ръ Тутсъ и его супруга были уже здѣсь.

Тотчасъ же по прибытіи въ этотъ домъ, миссъ Тутсъ схватила на руки чьего-то ребенка, усѣлась съ нимъ на ступени лѣстницы и принялась его лелѣять, цѣловать, миловать и няньчить съ необыкновеннымъ, истинно-материнскимъ восторгомъ. Флоренса была тутъ же съ потупленною головою, и трудно было сказать, кто былъ милѣе для м-съ Тутсъ, мать или ребенокъ, или кто изъ нихъ былъ нѣжнѣе, Флоренса къ м-съ Тутсъ или м-съ Тутсъ къ Флоренсѣ, или обѣ онѣ къ невинному младенцу.

– Папенька вашъ очень боленъ, душечка миссъ Флой? – спросила Сусанна.

– Очень, очень боленъ, – сказала Флоренса. – Сусанна, другъ мой, пожалуйста, не называйте меня моимъ старымъ именемъ. A это что? – воскликнула Флоренса, бросивъ изумленный взглядъ на ея костюмъ. – Старое платье, моя милая? старая шляпка, букли, все старое?

Сусанна залилась слезами и покрыла поцѣлуями маленькую ручку своей безцѣнной, несравненной горлинки, миссъ Флой.

– Позвольте вамъ объяснить, въ чемъ дѣло, милая миссъ Домби, – сказалъ м-ръ Тутсъ, выступая впередъ. – Моя жена, что называется, самая экстраординарная дама, и ужъ я право не знаю, кто можетъ сравниться съ ней въ этомъ отношеніи. Еще прежде, чѣмъ вы обвѣнчались, да и послѣ, она говорила тысячу разъ, что, когда бы вы ни воротились домой, она будетъ приходить къ вамъ не иначе, какъ въ томъ самомъ платьѣ, въ которомъ вы привыкли ее видѣть. Она, видите ли, боится, какъ бы вы не стали меньше ее любить, если она перемѣнитъ свой костюмъ. Да и то сказать, это платье къ ней отлично идетъ, и я ее обожаю въ немъ. Милая миссъ Домби, пусть она будетъ опять вашей горничной, нянькой, всѣмъ, чѣмъ была прежде, какъ будто въ ея жизни не случилось никакихъ перемѣнъ. Да только вотъ что, Сусанна, – заключилъ м-ръ Тутсъ, говорившій съ большимъ одушевленіемъ и чувствомъ, – объ одномъ прошу тебя, мой ангелъ, помни, сдѣлай милость, докторскій совѣтъ, и не надсажайся слишкомъ много!

Глава LXI
Кузенъ Фениксъ

Слишкомъ нуждалась въ посторонней помощи Флоренса Гэй, и присутствіе въ ея домѣ старой подруги было для нея безцѣнной отрадой. Ея отецъ былъ боленъ. Смерть стояла y его изголовья. Потрясенный страшными воспоминаніями прошедшей жизни, старикъ не выдержалъ разнородныхъ ощущеній и въ самый день пріѣзда въ домъ своей дочери слегъ въ постель. Съ этой поры м-ръ Домби не поднималъ головы, и съ этой же поры руки Флоренсы были постоянно къ его услугамъ.

Она всегда была съ нимъ, и онъ всегда ее узнавалъ, хотя нерѣдко, томимый бредомъ, путалъ обстоятельства, при которыхъ съ нею говорилъ. Такъ иной разъ ему казалось, будто его сынъ только что умеръ, и онъ говорилъ, будто видѣлъ, какъ его маленькая дочь, не смыкая глазокъ, день и ночь покоила и лелѣяла умирающаго ребенка. Видѣлъ это м-ръ Домби и стоналъ, и плакалъ навзрыдъ, и прижималъ къ подушкѣ свою несчастную голову. Иногда онъ къ ней самой обращался съ вопросомъ:

– Гдѣ Флоренса?

– Я здѣсь, папенька, здѣсь я.

– Я не знаю ея, – вопилъ измученный старикъ. – Мы такъ давно разстались, что я не узнаю моего собственнаго дѣтища!

И Флоренсѣ стоило большихъ трудовъ успокаивать взволнованнаго старика и осушать его слезы. Случалось, м-ръ Домби цѣлые часы бредилъ своими старыми торговыми предпріятіями, и Флоренса въ такихъ случаяхъ обыкновенно теряла изъ виду нить его размышленій. Онъ повторялъ наивный вопросъ своего сына младенца: "Что такое деньги?" и размышлялъ, и обдумывалъ, и разсуждалъ съ самимъ собою болѣе или менѣе связно, пріискивая основательный отвѣтъ, какъ будто до той минуты никогда никто не спрашивалъ его объ этой важной статьѣ. Затѣмъ, продолжая вдумываться, онъ двадцать тысячъ разъ повторялъ титулъ своей старинной фирмы и при каждомъ разѣ повертывалъ на подушкѣ свою усталую голову. Случалось также, онъ считалъ своихъ дѣтей – разъ – два – стой; разъ – два – стой, и повторялъ эту прогрессію до безконечности.

Но все это происходило при особенно угнетенномъ состояніи его духа. Во всѣхъ другихъ фазахъ своей болѣзни онъ постоянно обращался къ Флоренсѣ; онъ припоминалъ ту ночь, когда Флоренса приходила въ его кабинетъ, воображалъ, что его сердце сокрушилось отъ тоски, что онъ пошелъ за нею слѣдомъ и безполезно отыскиваетъ ее въ пустыхъ и разоренныхъ комнатахъ огромнаго дома. Смѣшивая это время съ послѣдними днями своей дикой и отчужденной жизни, онъ дивился безчисленнымъ слѣдамъ человѣческихъ ногъ и старался между ними разглядѣть поступь своей дочери. Вдругъ, мерещились ему въ зеркалахъ какія-то страшныя картины дикихъ людей съ орудіями смерти на груди. Затѣмъ виднѣлся слѣдъ Флоренсы. Вотъ она подходитъ ближе и ближе, и м-ръ Домби снова начинаетъ считать слѣды, взбираясь на верхушку какойто огромной башни съ безчисленными билліонами ступеней.

Однажды м-ръ Домби спросилъ, не слышалъ ли онъ на этихъ дняхъ голоса Сусанны.

– Да, папенька, Сусанна здѣсь. Угодно вамъ ее видѣть?

М-ръ Домби отвѣчалъ, что очень угодно, и Сусанна, не безъ нѣкотораго страха, явилась y его постели.

Взглядъ на эту особу, казалось, доставилъ ему большое удовольствіе, и онъ просилъ ее не уходить.

– Прощаю васъ, мой другъ, за все и во всемъ, – говорилъ м-ръ Домби, очевидно, еще не знавшій блистательной перемѣны въ судьбѣ этой дѣвицы. – Останьтесь съ нами. Флоренса и я совсѣмъ перемѣнились, и мы очень счастливы.

И говоря это, м-ръ Домби цѣловалъ маленькую головку, лежавшую на подушкѣ подлѣ него.

Такъ продолжалось нѣсколько недѣль. М-ръ Домби представлялъ на своей постели слабое подобіе человѣка, говорившаго такимъ тихимъ голосомъ, что его можно было разслышать не иначе, какъ прислонившись ухомъ къ его губамъ. Мало-по-малу онъ успокоился. Его, очевидно, начинало забавлять, что онъ лежитъ здѣсь подлѣ открытаго окна, смотритъ поутру на лѣтнее небо и деревья, любуется вечеромъ закатомъ солнца и наблюдаетъ съ какой-то симпатіей тѣни облаковъ и листьевъ. Это въ самомъ дѣлѣ забавно: свѣтъ и жизнь никогда ему не представлялись съ этой точки зрѣнія, и было ясно, что м-ръ Домби возрождается къ новому бытію.

Онъ началъ теперь обнаруживать, что усталость Флоренсы его безпокоитъ, и часто, подозвавъ ее къ себѣ, говорилъ:

– Ступай, моя милая, отдохни, погуляй. Свѣжій воздухъ для тебя необходимъ. Ступай къ своему доброму мужу!

Однажды, когда Вальтеръ былъ въ его комнатѣ, онъ подозвалъ его къ себѣ и, крѣпко пожимая его руку, увѣрялъ, что можетъ умереть спокойно, такъ какъ ему извѣстно, что Флоренса съ нимъ всегда будетъ счастлива.

Разъ вечеромъ, на закатѣ солнца, Флоренса и Вальтеръ сидѣли въ его комнатѣ, такъ какъ онъ иривыкъ ихъ видѣть вмѣстѣ. Флоренса няньчила своего ребенка и, убаюкивая его, запѣла ту самую пѣсню, которую такъ часто слышалъ отъ нея умершій братъ. М-ръ Домби не выдержалъ, онъ протянулъ къ дочери трепещущую руку и просилъ перестать; но на другой и въ слѣдующіе дни онъ самъ просилъ ее повторять какъ можно чаще этотъ романсъ, и онъ вслушивался въ голосъ дочери, отвернувъ отъ нея свое лицо.

Флоренса сидѣла y окна съ своей рабочей корзинкой, между тѣмъ какъ Сусанна, ея неразлучная спутница, расположилась противъ нея со своимъ шитьемъ. М-ръ Домби заснулъ. Былъ прекрасный лѣтній вечеръ, и еще два часа оставалось до сумерекъ. Флоренса задумалась. Ей пришли въ голову тѣ минуты, когда отецъ первый разъ представилъ ее своей прекрасной невѣстѣ. Въ комнату вошелъ Вальтеръ.

– Послушай, душенька, – сказалъ онъ, слегка дотрагиваясь до ея плеча, – съ тобой хотятъ поговорить.

– Не случилось ли чего, мой другъ? – спросила Флоренса, испуганная, какъ ей показалось, встревоженнымъ видомъ своего мужа.

– Нѣтъ, мой ангелъ, ничего! Пришелъ одинъ джентльменъ, и я говорилъ съ нимъ. Ничего не случилось. Хочешь къ нему выйти?

Флоренса встала и поспѣшила сойти внизъ за своимъ мужемъ, оставивъ отца на попеченіе черноокой м-съ Тутсъ, обратившей въ эту минуту всѣ свои способности на иголку и наперстокъ. Въ гостиной нижняго этажа, обращенной окнами въ садъ, сидѣлъ какой-то джентльменъ, который при входѣ Флоренеы хотѣлъ пойти къ ней на встрѣчу, но, задержанный нѣкоторыми принадлежностями своихъ ногъ, остановился подлѣ стола.

Флоренса припомнила кузена Феникса, котораго съ перваго раза не угадала въ тѣни листьевъ. Кузенъ Фениксъ взялъ ея руку и поздравилъ съ благополучнымъ бракомъ.

– Я очень жалѣю, – говорилъ кузенъ Фениксъ, усаживаясь на стулъ, между тѣмъ, какъ Флоренса заняла свое мѣсто, – очень жалѣю, что мнѣ не удалось раньше явиться къ вамъ съ моими искренними поздравленіями; но въ нашей фамиліи, словомъ сказать, произошли такія непріятныя случайности, или, въ нѣкоторомъ родѣ, многочисленныя столкновенія, что я, какъ говорится, находился въ чертовскомъ состояніи духа и потерялъ всякую способность посѣщать общество. Единственнымъ обществомъ во все это время была, такъ сказать, моя собственная личность, и вы понимаете, какъ должно быть огорчительно, въ нѣкоторомъ родѣ, замуровать себя въ опредѣленныхъ границахъ, тогда какъ въ душѣ чувствуешь этакую… понимаете?… ну, словомъ сказать, безпредѣльность.

Флоренса понимала только то, что кузенъ Фениксъ имѣлъ очевидное намѣреніе сдѣлать ей болѣе важныя открытія, но какія именно, это скрывалось въ мракѣ неизвѣстности. Безпокойный взглядъ Вальтера подтверждалъ ея догадку.

– Я имѣлъ честь упоминать другу моему м-ру Гэю, если только могу называть его этимъ именемъ, – продолжалъ кузенъ Фениксъ, – что мнѣ, такъ сказать, неслыханно пріятно получить вѣсть насчетъ теперешнихъ обстоятельствъ друга моего Домби, который, вы понимаете, на дорогѣ къ выздоровленію. Я никакъ не думаю, чтобы другъ мой Домби опустилъ, въ нѣкоторомъ родѣ, крылья, по поводу этакой какой-нибудь, словомъ сказать, потери всего имѣнья. Самъ я не пробовалъ, или, правильнѣе не испыталъ чего-нибудь въ родѣ такого радикальнаго разоренія, такъ какъ мое имѣніе никогда не простиралось до такихъ колоссальныхъ размѣровъ; но все же и я въ своей жизни потерялъ все, что могъ потерять, и при всемъ томъ, понимаете, никогда, по крайней мѣрѣ, слишкомъ, не жаловался этакъ на какую-нибудь несправедливость судьбы, или, правильнѣе, слѣпого рока. Я знаю, другъ мой Домби почтенный джентльменъ, и, конечно, ему отрадно думать, что это, такъ сказать, всеобщее чувство. Даже Томми Скрьюзеръ, – мужчина удивительно желчный, пріятель мой Гей, вѣроятно, знакомъ съ нимъ, – ничего не можетъ сказать въ опроверженіе этого факта.

Флоренса чувствовала, больше, чѣмъ когда-либо, что за этимъ длиннымъ вступленіемъ должно послѣдовать какое-нибудь важное открытіе. Ея взоры, лучше всякаго отвѣта, выразили живѣйшее нетерпѣніе. Кузенъ Фениксъ продолжалъ:

– Дѣло въ томъ, что другъ мой Гэй, точно такъ же, какъ и я, разсуждали сейчасъ относительно исходатайствованія милости, которая, собственно, и даже исключительно, находится въ вашихъ рукахъ, и я, что называется, радъ, что другъ мой Гэй согласился хлопотать за меня, при чемъ мнѣ пріятно засвидѣтельствовать, что онъ удостоилъ меня совершеннѣйшей откровенности, за что я ему обязанъ. Не могу нарадоваться, что любезнѣйшая и совершеннѣйшая дочь пріятеля моего Домби имѣетъ чувствительную натуру, и, конечно, не потребуетъ съ моей стороны слишкомъ обширныхъ и подробныхъ разсужденій; но все-таки я очень счастливъ, что мое ходатайство будетъ опираться на вліяніи и одобреніи друга моего, м-ра Гэя. Эго отчасти напоминаетъ мнѣ мое старое парламентское время, шумное время, когда этакъ, знаете, не проходило ни одного засѣданія, которое бы не имѣло чисто политическаго характера. Разсуждали въ ту пору, понимаете, о торговлѣ неграми, о Наполеонѣ и французахъ, – шумное время! – и я, что называется, принадлежалъ къ партіи самыхъ бойкихъ застрѣльщиковъ. Если, бывало, скажетъ кто, что его мнѣніе, какъ онъ надѣется, найдетъ ртголосокъ въ душѣ Питта, мы, что называется, просто выходимъ изъ себя, и во всей залѣ, понимаете, буря рукоплесканій. Если сказать прямо, Питтъ былъ великій политикъ и ораторъ, очертившій вокругъ себя магическій кругъ, изъ котораго, понимаете, никто не вырывался. Случалось, и очень часто, вовсе, бывало, не понимаешь и не догадываешься, о чемъ рѣчь, но какъ скоро впутано сюда имя Питта, матерія, знаете, принимаетъ такой видъ, что поневолѣ соглашаешься и аплодируешь. Это, знаете, подало даже поводъ къ забавнымъ шуткамъ, и м-ръ Браунъ – четырехъ-бутылочный верзила съ шишкой на носу, отецъ моего друга Гэя, вѣроятно, былъ знакомъ съ нимъ – обыкновенно говаривалъ, что, если бы этакъ вздумалъ кто сказать, что онъ съ крайнимъ сожалѣніемъ извѣщаетъ парламентъ, что одинъ изъ почтенныхъ членовъ томится въ ближайшей комнатѣ въ страшныхъ судорогахъ, и что имя почтеннаго члена есть Вилльямъ Питтъ, рукоплесканіе, понимаете, было бы общее, и всѣ, такъ сказать, на удачу, не преминули бы одобрить это мнѣніе Вилльяма Питта.

Это загадочное отступленіе больше и больше безпокоило Флоренсу, и она съ возрастающимъ волненіемъ смотрѣла то на Вальтера, то на кузена Феникса.

– Ничего, мой другь, будь спокойна, – сказалъ Вальтеръ.

– Ничего, м-съ Гэй, будьте спокойны, – повторилъ кузенъ Фениксъ, – я, право, чрезвычайно огорченъ, что сдѣлался, въ нѣкоторомъ родѣ, причиной вашего безпокойства. Позвольте васъ увѣрить, что, дѣйствительно, ничего, то есть, словомъ сказать, ничего непріятнаго быть не можетъ. Единственная милость, о которой я осмѣливаюсь просить… но это, видите ли, должно, въ нѣкоторомъ смыслѣ, казаться удивительно страннымъ, и я былъ бы чрезвычайно обязанъ другу своему Гэю, если бы онъ самъ принялъ на себя трудъ изложить сущность дѣла, – заключилъ кузенъ Фениксъ.

Флоренса, съ своей стороны, доведенная до послѣдней степени безпокойства, также обратилась къ своему мужу. Вальтеръ сказалъ:

– Дѣло вотъ въ чемъ, моя милая. Тебѣ надобно ни больше, ни меньше, какъ ѣхать въ Лондонъ съ этимъ джентльменомъ, котораго ты очень хорошо знаешь.

– A другъ мой Гэй – прошу извинить – развѣ не поѣдетъ? – прервалъ кузенъ Фениксъ.

– Поѣду и я. Въ Лондонѣ ты должна сдѣлать визитъ…

– Кому? – спросила Флоренса, окидывая взоромъ обоихъ собесѣдниковъ.

– Если вы будете такъ добры, м-съ Гэй, что согласитесь до времени не получать отвѣта на этотъ вопросъ, то я осмѣливаюсь покорнѣйше васъ просить объ этомъ.

– Ты знаешь, Вальтеръ? – сказала Флоренса.

– Да.

– И по твоему, я могу ѣхать?

– Да. Я совершенно убѣжденъ, что ты не будешь раскаиваться. Но то правда, что до времени тебѣ лучше не разспрашивать о подробностяхъ этого визита. Увидишь сама.

– Если папенька все еще спитъ или, проснувшись, можетъ обойтись безъ моихъ услугь, я сейчасъ ворочусь.

И съ этими словами Флоренса поспѣшно вышла изъ комнаты, бросивъ совершенно спокойный и довѣрчивый взглядъ на своего супруга. Когда она воротилась, уже совсѣмъ готовая отправиться въ путь, Вальтеръ и кузенъ Фениксъ вели серьезный разговоръ y окна, и Флоренса не могла надивиться тому, что они такъ хорошо сошлись другъ съ другомъ въ такое короткое время.

– Я оставлю карточку для друга моего Домби, – сказалъ кузенъ Фениксъ, – и буду искренно увѣренъ, что онъ съ каждымъ часомъ станетъ укрѣпляться въ силѣ и здоровьи. Другъ мой Домби, я надѣюсь, благоволитъ считать меня такимъ человѣкомъ, который проникнутъ удивленіемъ къ его возвышенному характеру относительно… словомъ сказать, къ благородной роли британскаго негоціанта и, просто, честнаго джентльмена. Моя усадьба и деревенскій домъ пришли, что называется, въ плачевное состояніе разрушенія и ветхости; но, если другу моему Домби потребуется перемѣнить воздухъ и поселиться въ тѣхъ мѣстахъ, могу увѣрить, что во всей Англіи нѣтъ болѣе тихаго, свѣтлаго и совершенно здороваго воздуха, хотя, нужно сказать, нигдѣ еще не найти такой скуки. Если другъ мой Домби страдаетъ тѣлесными недугами, я бы желалъ порекомендовать ему рецептъ, который былъ для меня чрезвычайно полезенъ во многихъ обстоятельствахъ моей жизни, a должно замѣтить, жилъ я очень свободно и даже, такъ сказать, нараспашку. Этотъ рецептъ, собственно говоря, состоитъ въ яичномъ желткѣ, который надобно взболтать въ стаканѣ хересу съ мушкатнымъ орѣхомъ и сахаромъ и принимать каждое утро съ кускомъ сухой поджаренной булки. Джексонъ, содержавшій въ Бондъ-Стритѣ номера для боксеровъ, – человѣкъ отмѣнныхъ талантовъ, и другъ мой Гэй, разумѣется. знакомъ съ нимъ, – Джексонъ совѣтуетъ вообще въ экстренныхъ случаяхъ замѣнять хересъ ромомъ; но я лучше другу моему Домби рекомендую хересъ, такъ какъ, при его состояніи, ромъ могъ бы броситься въ голову и произвести, словомъ сказать, воспаленіе.

Отъ всего этого кузенъ Фениксъ разгружался съ весьма значительными затрудненіями, и физіономія его обнаруживала очевидное разстройство. Когда онъ всталъ съ мѣста, чтобы идти къ дверямъ, его ноги изъявили рѣшительное желаніе двигаться къ саду, и владѣлецъ ихъ едва побѣдилъ такое заносчивое упрямство. Наконецъ, кузенъ Фениксъ подалъ руку Флоренсѣ и вышелъ съ нею къ подъѣзду, гдѣ стояла карета, въ которую, вмѣстѣ съ ними, сѣлъ и Вальтеръ.

Они ѣхали семь или восемь миль, и были уже сумерки, когда экипажъ катился по скучнымъ и церемоннымъ улицамъ западной части Лондона. Флоренса этимъ временемъ крѣпко держала Вальтерову руку, и безпокойство ея, по-видимому, увеличивалось всякій разъ, какъ они въѣзжали въ новую улицу. Наконецъ, карета остановилась въ Брукъ-Стритѣ, передъ тѣмъ самымъ домомъ, гдѣ ея отецъ пировалъ свою несчастную свадьбу.

– Что это значитъ? – спросила Флоренса. – Кто здѣсь живетъ?

Вальтеръ не отвѣчалъ ничего и только пожалъ ея руки.

Обводя взоромъ фасадъ, Флоренса увидѣла, что окна во всѣхъ этажахъ закрыты наглухо, какъ будто домъ былъ необитаемъ. Между тѣмъ, кузенъ Фениксъ вышелъ изъ кареты и предложилъ ей руку.

– Ты не выйдешь, Вальтеръ?

– Нѣтъ, я останусь здѣсь. Не бойся, мой другъ, сейчасъ ты увидишь, что страхъ твой напрасенъ.

– Знаю, Вальтеръ, бояться мнѣ нечего, когда ты такъ близко, но…

Дверь тихонько отворилась, безъ стуку и безъ звонка, и кузенъ Фениксъ вошелъ съ своей спутницей въ душный и скучный домъ. Казалось, онъ ни разу не отворялся со времени несчастной свадьбы и служилъ съ того времени постояннымъ пріютомъ для мрака затхлой атмосферы.

Флоренса не безъ страха взошла наверхъ по темной лѣстницѣ и остановилась подлѣ гостиной. Кузенъ Фениксъ отворилъ дверь и, не говоря ни слова, сдѣлалъ знакъ, чтобы она вошла и попросилъ ее идти впередъ, между тѣмъ какъ онъ останется за дверью. Флоренса повиновалась.

Въ углубленіи комнаты, за столомъ, при тускломъ свѣтѣ лампы, сидѣла какая-то леди, вся въ черномъ, съ перомъ или карандашомъ въ рукѣ. Флоренса нерѣшительными шагами подвигалась впередъ и вдругъ остановилась, какъ будто прикованная къ мѣсту. Леди поворотила свою голову.

– Великій Боже! – сказала она. – Что это значитъ!

– Нѣтъ, нѣтъ! Не подходите!.. – вскричала Флоренса, отскакивая назадъ, когда леди встала съ своего мѣста. – Маменька!

Онѣ обѣ были неподвижны, съ глазами, устремленными другъ на друга. Гнѣвъ и гордость избороздили лицо этой особы; но все же она – Эдиѳь, прекрасная и величественная теперь, какъ и всегда. Лицо Флоренсы, изумленное и робкое, выражало сожалѣніе, грусть, благодарную нѣжную память. На томъ и другомъ лицѣ въ живѣйшихъ краскахъ изображались удивленіе и страхъ. Обѣ женщины, неподвижныя и безмолвныя, смотрѣли одна на другую черезъ мрачную пропасть непреложныхъ событій пройденной жизни.

Флоренса измѣнилась первая. Слезы градомъ полились изъ ея глазъ, и она сказала отъ полноты сердца:

– О, мама, милая мама! зачѣмъ мы встрѣчаемся такъ? зачѣмъ вы были всегда такъ добры ко мнѣ, когда еще ничѣмъ не подготовлялась эта встрѣча!

Эдиѳь стояла передъ ней безъ движенія и безъ словъ. Ея глаза были устремлены на ея лицо.

– Я не смѣю объ этомъ думать, – говорила Флоренса, – я только что оставила болѣзненный одръ своего отца. Мы теперь неразлучны и впередъ не разлучимся никогда. Если вы хотите, милая мама, чтобы я просила за васъ прощеніе, – я буду просить и почти увѣрена, что онъ не откажетъ въ просьбѣ своей дочери. Богъ пошлетъ утѣшеніе вашей страждущей душѣ!

Эдиѳь не отвѣчала.

– Вальтеръ… я замужемъ, и y насъ есть ребенокъ, – сказала Флоренса робкимъ голосомъ, – Вальтеръ y воротъ, и я пріѣхала съ нимъ. Я скажу своему мужу, что вы перемѣнились, – продолжала Флоренса, бросивъ на нее грустный взоръ, – и Вальтеръ, я увѣрена, будетъ говорить вмѣстѣ со мною нашему отцу. Хотите, чтобы я это сдѣлала?

Эдиѳь, неподвижно, какъ статуя, прервала молчаніе глухимъ, тихимъ, но выразительнымъ голосомъ:

– Пятно на вашемъ имени, пятно на имени вашего мужа, вашего ребенка! Развѣ это прощаютъ, Флоренса?

– Вѣрьте намъ, милая мама, что мы все забыли, останемся неразлучными съ вами, и это для всѣхъ насъ будетъ утѣшеніемъ. Но вы ничего… ничего не говорите о моемъ отцѣ, – лепетала Флоренса, – значитъ ли это, вы хотите, чтобы я просила за васъ? Ну да, конечно, конечно!

Эдиѳь не отвѣчала.

– И я буду просить усердно, чтобы онъ простилъ мою милую маму, и добрый отецъ мой не откажетъ въ просьбѣ своей дочери, и я принесу вамъ слово примиренія, и тогда, можетъ быть, мы разстанемся совсѣмъ не такъ, какъ встрѣтились теперь… О! уполномочьте, ради Бога, уполномочьте меня на это ходатайство! Я отступила отъ васъ, милая мама, совсѣмъ не потому, что боюсь васъ, и совсѣмъ не потому, что не надѣюсь на вашу благосклонность: нѣтъ! я желаю только выполнить свою обязанность по отношенію къ моему отцу. Онъ меня любитъ, и я его люблю отъ всего моего сердца. Но я никогда не могу забыть, что вы были такъ добры ко мнѣ. О, молитесь Богу, – воскликнула Флоренса, падая на ея грудь, – молитесь Богу, чтобы онъ простилъ вамъ весь этотъ грѣхъ, и простилъ бы мнѣ, если я не могу забыть…

Рыданія заглушили ея слова. Эдиѳь, какъ будто подавленная тяжестью ея прикосновенія, упала на колѣни и обвилась руками вокругъ ея шеи.

– Флоренса, ангелъ благодатный! Прежде чѣмъ я опять сойду съ ума, прежде, чѣмъ гордость и упрямство опять поразятъ нѣмотой мой языкъ, вѣрь мнѣ, Флоренса, я невиниа, клянусь тебѣ въ этомъ моею душою!

– Маменька!

– Преступна во многомъ – такъ! и вѣчная преграда будетъ раздѣлять меня отъ всего, что есть чистаго и невиннаго въ жизни, раздѣлять отъ васъ, отъ всей земли…

На колѣняхъ передъ ней, она подняла свои обѣ руки и клялась.

– Флоренса, вѣрь мнѣ, я невинна! вѣрь въ этомъ женщинѣ, которая видитъ въ тебѣ чистѣйшее и благороднѣйшее изъ земныхъ созданій и которая никогда бы не упала въ эту бездну, если бы твое присутствіе охраняло цвѣтущіе годы ея жизни! Позволь мнѣ еще разъ, послѣдній разъ, прижать твою милую голову къ этому истерзанному и сокрушенному сердцу!

Она плакала, и ея грудь сильно волновалась. Какъ была бы она счастлива теперь, если бы такія сцены чаще повторялись въ ея старые дни!

– Ничто въ свѣтѣ не могло бы вырвать отъ меня этого признанія и этой клятвы, – ни любовь, ни ненависть, никакія надежды, никакія угрозы. Я сказала: умру въ пыткѣ и не произнесу ни одного слова, не сдѣлаю никакого знака, и это было бы такъ, a не иначе, если бы мы не встрѣтились съ тобою, Флоренса.

– Надѣюсь, – сказалъ кузенъ Фениксъ, дѣлая въ дверяхъ довольно неправильные зигзаги, такъ какъ его своевольныя ноги обнаруживали очевидное намѣреніе оставаться за порогомъ, – надѣюсь, моя любезнѣйшая и совершеннѣйшая родственница извинитъ маленькую стратагему, которою я воспользовался, чтобы устроить эту встрѣчу. Не могу сказать, что до сихъ поръ я отвергалъ рѣшительнымъ и настоятельнымъ образомъ возможность несчастнаго соединенія моей любезнѣйшей и совершеннѣйшей родственницы съ этимъ бѣлозубымъ покойникомъ, ибо замѣчено издавна, что случаются въ этомъ мірѣ весьма странныя и непостижимыя сочетанія этого сорта, превышающія, такъ сказать, всякія соображенія и разсчеты въ экономическомъ смыслѣ. При всемъ томъ, я имѣлъ честь напоминать другу моему Домби, чтобы онъ, въ нѣкоторомъ родѣ, не отваживался обвинять мою любезнѣйшую и совершеннѣйшую родственницу до тѣхъ поръ, пока криминальность ея поступковъ не будетъ утверждена на юридическомъ основаніи. Моя тетка была живучая женщина, это извѣстно всѣмъ, но, можетъ быть, не всякій знаетъ, что она не совсѣмъ хорошо выполняла свои обязанности, раздѣляя, вѣроятно, въ этомъ отношеніи общую участь всей нашей фамиліи, которая, словомъ сказать, не отличалась яснымъ сознаніемъ своего долга. Поэтому было бы, въ нѣкоторомъ родѣ, безразсудно и даже, такъ сказать, безсовѣстно, если бы, въ настоящемъ случаѣ, мы не обратили своей посильной заботливости на нашу любезнѣйшую и совершеннѣйшую родственницу, которая, думалъ я, должна быть поставлена въ непріятное положеніе послѣ того, какъ этотъ зубастый джентльменъ былъ, такъ сказать, растиснутъ ужаснымъ манеромъ. Вотъ почему я счелъ своей обязанностью отыскать во Франціи свою любезнѣйшую и совершеннѣйшую родственницу и предложить ей свое слишкомъ, такъ сказать, скромное и незавидное покровительство. Тѣмъ больше мнѣ пріятно было услышать отъ моей любезнѣйшей и совершеннѣйшей родственницы, что она считаетъ меня, въ своемъ родѣ, добрымъ малымъ и потому безусловно поручаетъ себя моему покровительству. Я всегда обязанъ вспоминать не иначе, какъ съ удовольствіемъ, о ея усердной заботливости обо мнѣ въ тѣ минуты, когда сотрясеніе всѣхъ моихъ членовъ доходило, словомъ сказать, до безпримѣрнаго градаціона.

Эдиѳь, сидѣвшая съ Флоренсой на софѣ, сдѣлала нетерпѣливое движеніе.

– Моя любезная и совершеннѣйшая родственница, – продолжалъ кузенъ Фениксъ, выдѣлывая въ дверяхъ свои обычные зигзаги, – надѣюсь, извинитъ меня, если я, для моего и ея удовольствія, равно какъ для удовольствія м-ра Домби и его любезнѣйшей и совершеннѣйшей дочери, которой несравненнымъ талантамъ мы всегда удивлялись и… словомъ сказать, я полагаю, что я могу, для общаго нашего удовольствія, дополнить окончательно эту длинную нить моихъ наблюденій. Прошу обратить вниманіе на то, что ни она, ни я, со времени нашего свиданія, никогда не заикались о предметѣ ея страннаго и загадочнаго похищенія. Я всегда держался мысли, что была, вѣроятно, въ этомъ дѣлѣ такая тайна, которую объяснитъ она сама, если захочетъ. Но моя любезнѣйшая и совершеннѣйшая родственница имѣетъ, въ нѣкоторой пропорціи, непонятно-упрямый и рѣшительный характеръ, и потому, съ теченіемъ времени, я основательно убѣдился, что отъ нея, такъ сказать, никакое краснорѣчіе не вырветъ ни одного слова. Впослѣдствіи однако я усмотрѣлъ, что она весьма охотно распространялась на счетъ своей необыкновенной нѣжности къ совершеннѣйшей дочери друга моего Домби, и потому, по естественному совокупленію идей, пришло мнѣ въ голову, что если бы этакъ, словомъ сказать, устроить свиданіе, неожиданное съ обѣихъ сторонъ, дѣло могло бы повести къ весьма счастливымъ результатамъ. Проживая теперь въ Лондонѣ, совершенно, такъ сказать на приватной ногѣ, я рѣшился открыть мѣстопребываніе друга моего Гэя – прекрасный молодой человѣкъ, откровенный и внушающій уваженіе: моя любезнѣйшая и совершеннѣйшая родственница, вѣроятно, съ нимъ знакома – и мнѣ удалось имѣть счастье привезти сюда его милую и любезную супругу. Скоро мы отправляемся въ южную Италію, чтобы поселиться тамъ на вѣчныя времена, или, правильнѣе, до тѣхъ поръ, пока не наступитъ роковой часъ удалиться въ тѣ вѣчныя жилища, которыя… словомъ сказать, это пробуждаетъ весьма непріятныя мысли въ людяхъ съ разумной и чувствительной душой. Стало быть, – заключилъ кузенъ Фениксъ съ истиннымъ одушевленіемъ, – теперь-то, или никогда, я долженъ умолять свою любезнѣйшую и совершеннѣйшую родственницу не останавливаться на половинѣ дороги, a исправить, по-возможности, все то, что ею испорчено, – не потому, что этого требуетъ ея фамилія, ея собственная репутація, или какія-нибудь изъ тѣхъ свѣтскихъ отношеній, которыя уже болѣе, такъ сказать, не существуютъ, – очаровательная мысль для человѣка съ чувствомъ! – но потому, что благородный человѣкъ всегда обязанъ уничтожать зло.

Съ этими словами кузенъ Фениксъ сдѣлалъ джентльменскій поклонъ и вышелъ изъ дверей, побѣдивъ не безъ труда упрямство своихъ ногъ.

Нѣсколько минутъ обѣ дамы сидѣли безмолвно, одна подлѣ другой. Наконецъ, Эдиѳь, снимая съ груди запечатанный пакетъ, прервала молчаніе, тихимъ, но трогательнымъ голосомъ:

– Я могла умереть скоропостижно или вслѣдствіе какихъ-нибудь непредвидѣнныхъ обстоятельствъ; тайна въ такомъ случаѣ была бы унесена въ могилу, и никто бы ея не открылъ изъ живущихъ на землѣ. Этого я не хотѣла, милая Флоренса, не хотѣла для васъ. Возьмите этотъ пакетъ: для васъ онъ написанъ и для васъ изложены въ немъ всѣ подробности моей тайны.

– Могу показать его папенькѣ?

– Можете кому угодно; онъ ваша неотъемлемая собственность. Но пусть м-ръ Домби знаетъ, что другими путями онъ не получилъ бы отъ меня никогда ничего.

Продолжительное молчаніе съ обѣихъ сторонъ. Эдиѳь сидѣла съ глазами, опущеннымй въ землю.

– Маменька, онъ потерялъ все свое имѣніе. Онъ былъ на краю могилы. Онъ страдаетъ и жестоко страдаетъ, даже теперь. Неужели ничего больше, ни одного слова, я не должна ему сказать отъ вашего имени?