Читать книгу: «Бог Солнца», страница 4

Глава 4

– Энера! Ката! Воры! – Я пинком распахнула кухонную дверь, но не вошла, а бросилась к сараю. Лампа раскачивалась так бешено, что ее свет едва ли помогал разглядеть путь. Я ворвалась в сарай: Лоза возмущенно била копытом об пол, в противоположную дверь выскользнула темная фигура. Я схватила вилы; в палец впилась заноза.

Однажды к нам забирались «воры», хотя, по-моему, они были лишь голодными странниками, слишком робкими, чтобы попросить еду. В этих краях воры промышляли реже, чем в столице, но их было труднее поймать. Ведь нельзя просто запереть дверь на всей ферме.

– Назад! – кинувшись вслед за темной фигурой, рявкнула я во все горло. Воры неспроста скрываются в темноте: обычно они трусы. Оставалось только надеяться, что этот – не исключение. – Я спущу с тебя шкуру и подвешу на стропилах!

Я выбежала обратно в холодную ночь, лампа раскачивалась так сильно, что масло грозилось затушить огонь. Позади, недалеко от дома, воздух прорезал режущий уши лязг железа о металлическую банку – без сомнения, вклад бабушки.

Куры хлопали крыльями и пронзительно кричали. Я бросилась к курятнику, выставляя вилы перед собой. Пернатые в ужасе прыгали по земле, пытаясь взлететь. Из-за горизонта выглянула Луна, подсветив силуэт мужчины, запихивавшего сопротивляющуюся курицу в мешок.

– Живо брось! – взревела я. В то же время на тропинке мелькнул серебристый отблеск – мама с лопатой.

Когда требовали обстоятельства, Энера превращалась в настоящую тигрицу.

Из курятника вылетела вторая фигура и промчалась мимо меня обратно к сараю, словно насмехаясь надо мной. Одно дело куры, но скот мы никак не могли потерять. С овцой под мышкой ворам будет не совсем удобно убегать от моих вил, а вот если они заберут Лозу…

Нет, только не ее!

Я резко развернулась на пятках и побежала обратно тем же путем, каким пришла. Легкие разрывались. Между открытыми дверями сарая скользнула тень, и я бросилась вдогонку. И, конечно же, негодяй был у загона Лозы. Если он ее оседлает, мне его не поймать…

Впрочем, можно ведь усложнить ему задачу! Я вновь вспомнила об овцах. Резко остановившись, взмахнула вилами и ударила по замку загона. Овцы – создания пугливые, поэтому сразу же бросились врассыпную.

Сарай тут же заполонили пушистые, громко блеющие тела. Один барашек сбил злоумышленника с ног. Я протиснулась дальше, выставляя перед собой вилы, готовая снести негодяю голову с плеч.

Позабыв о лошади, одетый в черное человек развернулся и достал длинный нож.

Видимо, не все они трусы.

Он уклонился от моего удара и нанес собственный, широко замахнувшись; он бы меня сразил, если бы не старая овца, пробежавшая между нами. Вилы – серьезное оружие, но намного менее поворотливое, чем нож. Я была вынуждена их отбросить, когда противник вновь нанес удар, иначе пришлось бы расстаться с пальцем. Лампа слетела с запястья и упала в солому на полу. Хрустнуло стекло. Если солома загорится…

Разбойник продолжал молча надвигаться на меня. Вновь занес руку для удара…

Чьи-то пальцы обхватили его за локоть. Несмотря на плохое освещение, я разглядела золотистую кожу Сайона. Он завел руку вора за спину, и меня захлестнуло облегчение. Однако нападавший явно был не обычным работягой: он ловко дал отпор, что говорило о его боевой подготовке. Возможно, он-то и был дезертиром…

Мужчины принялись сражаться, нырнув в стойло Лозы. Я вскрикнула, когда увидела вонзившийся в плоть нож. Схватив вилы, побежала на подмогу…

Нож разбойника упал на землю за мгновение до его тела – темного и неподвижного.

Я встала как вкопанная, тяжело дыша. Сжала вилы. Уставилась на разбойника. Он явно был мертв. Свернутая шея? Слишком темно, чтобы определить точно.

– С-спасибо, – выдохнула я и едва заметила кивок Сайона. Вспомнив о маме, повернулась к двери.

– Энера погнала второго к реке, – тихо сказал он, касаясь носком ботинка неподвижного тела на земле. В его голосе звучало сожаление.

Значит, хотя бы один все же оказался трусом. Опустив вилы, я подняла лампу с пола – к счастью, ничего не загорелось. Сайон отошел от загона, прижимая ладонь к груди под ключицей.

Я ахнула.

– Ты ранен!

Мне не показалось: его пырнули ножом.

– Ничего страшного.

– Ничего?! – Я мгновенно преодолела разделяющее нас расстояние. – Ножевое ранение! Нужно почистить…

Он остановил меня свободной рукой.

– Все в порядке.

Следует признать, что он в самом деле не выглядел серьезно раненным, но мужчины могут быть ужасными упрямцами.

– Если в порядке, то дай взглянуть.

Сайон развернулся, чтобы уйти. Я преградила ему путь. Он был на голову меня выше и намного сильнее, но крупные мужчины никогда меня не пугали, и я не собиралась это менять.

Он вздохнул.

– Айя, прошу. Позволь мне уйти.

– Нет. – Я схватила его за руку, закрывающую рану, и попыталась ее убрать, но она не сдвинулась с места. – Дай посмотреть!

Он покачал головой.

Стиснув зубы, я ущипнула его за ногу. Он вздрогнул: от неожиданности или же от боли, тем не менее мне этого хватило, чтобы убрать его руку и пролить немного света на…

На…

Я чуть не уронила лампу повторно. Хотя если бы и уронила, ничего страшного, потому что Сайон… Сайон истекал светом.

– Боги!.. – выдохнула я и медленно опустила лампу на землю. Нож проткнул рубашку и вошел в верхнюю часть грудной клетки, оставив рану в два дюйма шириной. Она выглядела неглубокой. Впрочем, непонятно, как следовало ее оценивать…

Из раны вместо крови сочился свет!

Даже Сайона, казалось, удивила сия особенность, судя по тому, как он рассматривал жидкий свет на пальцах. Словно никогда не видел собственной крови. Да кровь ли то была вообще?

Зачарованная, я протянула руку. Замерла. Он не шелохнулся. Осторожно, благоговейно я коснулась края раны. Свет мягко упал на кончики пальцев.

Язык наполовину онемел, но мне удалось прошептать:

– Тебе… больно?

Сайон покачал головой. Я едва уловила движение краем глаза, не в силах отвести взгляда от света.

Убрав руку, я пощупала «кровь» – она светилась сама по себе, как раскаленное добела железо, только слишком тонкое. И не обжигающее. Она медленно испарилась с пальцев, словно угасающий день.

Голова распухла, отяжелела на тысячу фунтов, тем не менее я вновь сосредоточилась на лице Сайона.

– Кто… кто ты такой?

Он не ответил. И глаз не отвел. Его пристальный взгляд впивался в мой. Возможно, только он и удерживал меня на твердой земле.

Прошло несколько мгновений. Наконец я постаралась собраться. У каких существ такая странная кровь? Может, он божок? Но… божки не настолько… человечны. И он так долго болел… Небесным существам не страшны недуги смертных.

Тем не менее иного объяснения не находилось.

Я тяжело сглотнула.

– Пожалуй, не стоит… рассказывать остальным об этом… тоже.

Сайон поднял лампу. Затем взял мои холодные пальцы своими горячими и положил на ручку. Я пыталась стряхнуть с себя потрясение, но выходило с трудом. По крайней мере, мне хватило предусмотрительности снять шарф с головы и накинуть на плечо Сайона, скрыв невероятную рану.

– Я… обработаю, – выдавила я. – Порез есть порез… Может попасть зараза… Подожди меня в доме. Я схожу за мамой.

Он лишь кивнул. Упрямый взгляд не желал оставлять его, будто пришитый нитками. Тем не менее я силой воли заставила непокорное тело двигаться: схватила вилы и побежала к реке.

– Энера! – Я вглядывалась в тени в поисках мамы или других притаившихся разбойников. На увядающих полях легко спрятаться. – Энера!

«Его кровь сияет, подобно солнечному свету».

Легкие начали разрываться, шаги замедлились.

С небосвода исчез Солнце, а несколько дней спустя я нашла на берегу бессознательного незнакомца, одетого в странный наряд и в жилах которого течет свет…

Я встряхнулась. Сомневаться не приходилось: Сайон не смертный. Но Бог-Солнце – существо совершенно иное. Он – Властелин Всего Сущего, величайшее небесное светило. Он не человек.

Сжимая в руках вилы, я побежала дальше, придерживаясь ровной тропинки.

– Энера!

– Ай! – раздался голос мамы впереди, и я судорожно вздохнула. Мгновение спустя появилась и ее тень, с лопатой в руке, без лампы. Она преследовала разбойника в темноте.

– Ты как, цела? – спросила я.

– Да. Он удрал! – Мама кинулась ко мне. – А ты?

– Все хорошо. Ката в доме, с Сайоном. – Я тяжело сглотнула. – Овцы выбежали на улицу. Сайон ранен, но несерьезно…

«И истекает светом».

– Я загоню овец. А ты позаботься о нем, – сказала мама.

Мы трусцой побежали обратно: быстро текущая по венам кровь придавала нам ускорение. Позже Энера свернула в сторону раздававшегося с поля блеяния, а я поспешила к дому. Слава богам, в дверях стояла бабушка – живая и невредимая. Прежде чем проскользнуть внутрь, я заметила выглянувшую из-за горизонта Луну и вновь задумалась, почему ее лик так беспокоит Сайона?

Ката переживала за нас обоих, и это она еще не знала о мертвеце в сарае. Боги, мертвец!.. Нужно будет перетащить его тело к реке рано… нет, утром не получится. Утра больше не существовало. Но в ближайшее время, пока оно не начало вонять. Желудок сжимался в кулак при мысли о мертвом человеке у нас в сарае, тем не менее я была не настолько наивна, чтобы его жалеть. При возможности он убил бы и меня, и Сайона.

Сайон укрылся в моей комнате. Я достала необходимые лекарства и присоединилась к нему. Зажгла еще две свечи. Рана была неглубокой, но все же следовало ее обработать. Мне требовалось занять руки. Требовалось успокоиться. Требовалось подумать – в таких случаях у меня всегда возникала тяга взяться за карандаш, но время было неподходящим.

Я положила корзинку с бинтами и бальзамами на кровать и усадила Сайона рядом. Он молча подчинился. Я неуверенным взглядом окинула его рубаху: и как ее снимать?

– Снимай.

Он колебался.

– Не нужно, само заживет.

Я закатила глаза.

– А эта черта общая у нас с тобой: мы не любим принимать помощь.

Его золотистая бровь изогнулась.

Я поджала губы и вздохнула через нос, успокаиваясь. Тихо добавила:

– Я уже видела, Сайон. Со мной твои тайны в безопасности.

Он посмотрел на меня, его взгляд пронзал насквозь. По рукам и спине пробежала дрожь.

Наконец он послушно расстегнул застежку под медальоном на плече и стянул тонкую ткань через голову. Пока он лежал в лихорадке, я успела понять, что Сайон – мужчина сильный, тем не менее лицезреть великолепие его обнаженного торса – совсем другое дело. При обычных обстоятельствах я бы покраснела или принялась бы глазеть. Теперь же мне было не до этого. Но я оставалась женщиной, которая обращает внимание на мужчин, и, надо признать, вид меня впечатлил.

Я смочила тряпку антисептиком и прижала к ране, теперь просто мерцающей слабым желтым светом. Сайон даже не вздрогнул.

– Должно быть, ты весьма прилежный солдат и энергичный надзиратель.

Его глаза встретились с моими.

– Почему ты так говоришь?

Я убрала тряпку. Рана мягко светилась, вокруг – ни намека на красноту.

– Из-за твоего телосложения. – Я вернулась к корзинке за лечебным бальзамом, который затем осторожно нанесла на рану. – Ты физически тренирован.

Наконец он оторвал взгляд от моего лица и перевел на корзинку.

Я почти закончила накладывать повязку, когда расслышала на кухне голоса мамы с бабушкой. Они топали ботинками об пол – вероятно, очищая от налипшей грязи. Я испустила долгий вздох, меня накрыла прохладная волна облегчения: родные дома, в безопасности. Затем осмотрела спальню, дабы убедиться, что нигде не осталось следов золотой крови. Мне в самом деле хотелось, чтобы Сайон мне доверял.

Мне хотелось доверять и ему.

Заправив конец бинта, я опустилась на кровать рядом с ним.

– Тебя все еще лихорадит.

Он положил руку поверх повязки. И вновь у него был странный вид, будто все это – повязка, уход – для него в новинку.

– Я здоров.

«Но не должен быть». Кожа у него всегда горела, как печка, и пусть рана была неглубокой… она беспокоила его не больше занозы. «Божок, божок… Где же найти информацию о божках?»

Возможно, в Священных Писаниях бабушки, но я не припоминала, чтобы там подробно описывались долгоживущие создания. Можно ли найти что-то подходящее в Гоутире? Я знала только одну библиотеку, и та была в Элджероне.

Сидеть рядом с Сайоном становилось слишком тепло. От него исходил жар, как от песка в пустыне. Его мускулистое плечо находилось совсем близко к моему.

Дабы отвлечься, я взяла его рубашку и осмотрела прореху. Свет из раны уже испарился с ткани, как ранее с моих пальцев. Странный материал растекался по рукам, подобно воде.

– Не думаю, что получится залатать, – призналась я. – Можно попробовать, но вряд ли будет хорошо смотреться…

Он положил теплую ладонь поверх моей. Жар пробежал по запястьям и локтям и вошел в плечи, ускоряя пульс.

– Ничего страшного.

Я встретилась с ним взглядом. Получится ли у меня когда-нибудь нарисовать его глаза? Воссоздать на бумаге так, как они смотрели на меня в реальности? Как смотрели на меня прямо сейчас… Я не могла даже описать это словами, не говоря уже о том, чтобы передать через графит, уголь или краску.

И почему мне этого хотелось? Хотелось так сильно? Меня и раньше вдохновляли люди, но что-то в нем волновало… иначе. Я словно внезапно осознала, что я правша, хотя всю жизнь рисовала левой рукой. Это сбивало меня с толку и даже… пугало.

«Просто у него необычная внешность, – защебетал голосок в голове, пытаясь привести в порядок хаотичные мысли. – Сколько ты видела портретов, похожих на него? Может, получится продать один из моих, даже во время войны».

Впрочем, я достаточно долго прожила на Земле, чтобы понять неубедительность этого объяснения. Не все так просто. Но чего именно я хотела? Передать через творчество черты его потрясающего лица, прежде чем он вернется к своим делам? Забить свою маленькую мастерскую рядом с амбаром множеством изображений, чтобы не замечать одиночества после его ухода?

Почему же незнакомец, пробывший на ферме всего неделю, обострил мое одиночество?

И я не была одна. У меня были Энера и Ката. А также Зайзи и большая семья в Гоутире. Разве этого мало? Никто мне больше не нужен, пусть я и чувствовала себя не в своей тарелке. Чувствовала себя бесполезной.

Я вынырнула из тяжких дум и сказала:

– Спасибо за помощь.

– Я перед тобой в долгу.

Я склонила голову.

– То есть иначе ты позволил бы ему меня зарезать?

Сайон отпрянул, и тревога на его лице вызвала у меня смех – короткий, но радостный. От этого смеха я вновь почувствовала себя самой собой. Забыла на мгновение, что небо почернело, а по венам этого мужчины течет свет. Я не смеялась уже… сколько? Да с момента исчезновения Солнца.

Не такими я представляла себе божков, но многих ли знала? Ни одного. Тем не менее я не стала у него ничего спрашивать. Он так рьяно скрывал правду о себе. Возможно, когда будет больше мне доверять, сам откроется.

Сжимая в руках разорванную рубашку, я встала и напоследок бросила на него взгляд.

– Я нисколько не против зрелища, но лучше найду тебе что-нибудь в дедушкиных вещах.

Он округлил глаза в ответ на комплимент, с тем же, едва уловимым удивлением. Ведь наверняка ему не раз говорили нечто подобное! Или же он путешествовал с такими крепкими мужчинами, что его фигура меркла в сравнении с ними?

Подавив улыбку, я выскользнула из комнаты и коротко поведала родным о произошедшем в сарае – казалось, с тех пор прошло несколько недель, – поведала о помощи Сайона – ему особенно не помешает расположение Каты, – но умолчала о крови из света. И о своем намерении одолжить дедушкину рубаху, о чем бабушка, впрочем, и сама скоро узнает. Дедушки не было в живых уже двадцать лет, однако Ката до сих пор бережно хранила его вещи.

Отыскав при свете свечи самую широкую рубашку, я принесла ее Сайону. Он встал, когда я вошла.

Просовывая руки в рукава, спросил:

– Что с ним случилось?

Я покачала головой.

– Он умер, когда мне было четырнадцать. Бабушка хоть и твердая, как кремень, но сохранила большую часть его вещей. – Я про себя улыбнулась. – Ката никогда не умрет. Слишком упряма.

Рубашка села неплохо – по крайней мере, застегнулась на все пуговицы.

– В тебе много от нее.

Я рассмеялась.

– Ты говорил. Даже не знаю, похвала это или оскорбление.

– Похвала. Обладатели сильной воли гораздо чаще добиваются своих самых высоких устремлений. Испокон веков.

Он встретился со мной взглядом, и руки вновь зачесались от потребности рисовать – или лепить, или писать маслом. Мне нужно было излить в творчестве свое замешательство, разочарование и раздражающе непонятное ощущение, которое бурлило в груди с тех самых пор, как я вытащила бессознательное тело этого человека на свет.

Человека. Если его вообще можно так наз- вать.

Я коснулась его руки. Нежно.

– Ты не скажешь мне, кто ты?

Его взгляд смягчился, став восхитительным, – такой точно никогда не воссоздать.

– Пока нет, Ай. – Он дотронулся до моей руки. – Я не стану добровольно менять то, как ты на меня смотришь или как разговариваешь со мной. Ты единственная в своем роде. Всегда такой была.

После нападения на ферму Ката перестала упоминать наемников или дезертиров и вообще перестала недобро отзываться о Сайоне. Он зарекомендовал себя не только прилежным работником, но и весьма полезным защитником в столь темные времена.

Мое творчество начало меняться.

Я посвящала ему время сна, поскольку не собиралась пренебрегать обязанностями перед семьей ради удовлетворения своих прихотей.

Я не занималась искусством столь рьяно с тех самых пор, как покинула Элджерон. Не чувствовала желания – той непреодолимой тяги, которая возникает у творческих людей, когда в голове зарождается идея и требует выхода. Казалось, последние пять лет я закупоривала эту тягу внутри, а Сайон ее выпустил. Ночь за ночью я устраивалась у кухонного очага, чтобы не тратить свечи, и выплескивала вдохновение на бумагу – наносила тонкие линии графитом или углем, отчаянно желая узнать, куда они приведут.

Я рисовала только Сайона. Порой возникало опасение, что мной завладевает одержимость, и тогда я изображала маму, Луну или даже Лозу. Однако муза одергивала меня после каждой попытки отвлечься, требуя создавать то, чего хотелось больше всего. Она как будто напоминала мне, что у Сайона целая жизнь за пределами фермы, и он не останется с нами навсегда. Что нужно пользоваться вдохновением, которое он мне придавал, пока есть время.

И я его рисовала. Раз за разом рисовала его глаза. Рисовала лицо с разным выражением, его фигуру. Рисовала странную рубашку и робкую улыбку, будто он не решался улыбаться по-настоящему. Я рисовала его перед камином и за столом, выполняющим разнообразную черную работу по дому без единой жалобы. Рисовала его с опущенной головой, в то время как бабушка его отчитывала. Рисовала, как он делает вид, будто не замечает на себе задумчивый взгляд мамы.

Я рисовала, как он истекает светом.

И мое творчество стало преображаться. Эти изменения трудно описать словами. Оно зажило новой жизнью. Приобрело нечто неосязаемое, чего не было раньше – то, за что, без сомнения, неплохо заплатили бы в былые времена, в столице, когда война лишь маячила на задворках сознания короля. Изменения проявлялись в прорисовке набросков, в цветах красок, в штрихах карандашом. Мне словно неким образом удалось передать нечто, скрывавшееся под одеждой и кожей Сайона. Словно я нашла способ изобразить его душу – его доброту и мудрость, терпение и загадочность. По крайней мере, это я видела, когда смотрела на свои законченные работы.

Даже мама, встав ночью в туалет и увидев наброски, это заметила. Прошло уже две недели с тех пор, как исчез Солнце.

– Я и забыла, какая ты талантливая, Ай, – прошептала она, прижимая руку к груди.

– Я стала по-другому рисовать.

Мама кивнула.

– В рисунках больше жизни. Больше… – Она взглянула на законченный набросок на полу рядом со мной, где Сайон смотрит в темное небо, сдвинув брови. – Больше страсти, – закончила она так тихо, что я едва расслышала.

У меня окаменели плечи. Что-то в этом слове – «страсть» – меня растревожило.

Я взяла набросок и рассматривала его еще долго после того, как ушла мама. В моем творчестве и прежде хватало страсти. Иначе я никогда бы не заработала себе славу в Элджероне. Тем не менее… мама права. Само чувство меня не страшило – не тот возраст для подобных переживаний. Однако уже довольно давно в моей жизни не было признаков истинной страсти. И мне оставалось лишь гадать, почему именно Сайону удалось ее воскресить во мне, еще когда он лежал в предполагаемой лихорадке. Еще до того, как открыл свои невероятные глаза, пусть это и звучало крайне легкомысленно.

В уголке сознания мелькнула мелодия старой бардовской песни, слова которой не удавалось вспомнить.

Я запомнила его. Что он от меня скрывал? И поверю ли я в правду, когда услышу ее?

Я по-прежнему добросовестно заводила карманные часы, поэтому знала, что время вечернее, и мы все, включая Сайона, располагались вокруг камина на стульях и подушках. Мы успели привыкнуть к нашему гостю, и даже Ката целых три дня не упоминала ни о наемниках, ни о пиратах. Сайон продолжал зажигать свой странный сигнальный огонь на крыше, когда Луна пряталась за горизонтом. Ката утверждала, что таким образом он обращает мольбы к богам, как она со своими свечами. К счастью, бесконечная ночь не холодела, однако тьма, казалось, просачивалась сквозь стены. Посевы стояли одной ногой в могиле, а мы так и не решили, что будем делать, если все происходящее станет новой нормой на неопределенный срок.

Никто не хотел об этом думать.

Ката рассказывала историю о том, как познакомились ее бабушка с дедушкой – мои прапрабабушка с прапрадедушкой – историю, которую я слышала множество раз, но которая никогда мне не надоедала, тем более что при каждом пересказе Ката добавляла новые подробности. Я всегда слушала внимательно, предвкушая их.

Шла война – войнам с Белатом, казалось, не было ни начала ни конца, – и прапрабабушка переоделась в парня, чтобы сражаться за Рожан. Ее вместе с прапрадедушкой взяли в плен и посадили в одну камеру, где ее секрет и выплыл наружу. Нетрудно догадаться, что прапрабабушка забеременела моим прадедушкой еще до того, как двоих пленников освободили.

– Когда война наконец закончилась, они возвели майское дерево. – Ката сидела, расположившись в самом удобном кресле. – С ленточками в два раза больше обычного, в пять раз больше танцев. Был настоящий праздник.

– Майское дерево не ставят зимой, – проговорил себе под нос Сайон, явно не стараясь, чтобы его услышали. Однако, несмотря на возраст, у Каты был острый слух.

– Апрель – вполне себе весна, – возразила она.

Сайон выпрямился, поняв, что его услышали.

– Война голубей закончилась подписанием мирного договора семнадцатого января…

– Был апрель! – рявкнула Ката. – Да откуда тебе-то знать? Ты не рожанин.

Сайон склонил голову в знак смирения.

– Верно, не рожанин.

Я задумчиво его разглядывала. Он знал или, по крайней мере, делал вид, что знает точную дату окончания войны столетней давности. Может, он историк? Но зачем это скрывать? Если только… он тогда уже не родился…

От этой мысли испарился налет сна. Я вновь взглянула на него. На вид ему было лет сорок, может, сорок пять, – похоже, он хорошо сохранился. Я еще не спрашивала, сколько ему лет. Божки жили столетиями, так что если эта теория верна, он вполне мог быть старше, чем история моих предков. Интересно, сколько всего он пережил, увидел, услышал?

Потянувшись, я положила руку ему на колено. Он улыбнулся той теплой, робкой улыбкой, от которой у меня за грудиной вспыхивал огонь.

– Не расскажешь какую-нибудь историю?

Я ожидала, что он откажется, поскольку всячески избегал разговоров о себе, однако он задумчиво погладил короткую бороду – приятного золотого оттенка и той же длины и формы, как когда я нашла его на берегу реки. Я ни разу не видела, чтобы он ее стриг.

– Давным-давно в океане был остров… – наконец начал он, не сводя глаз с огня в камине. Я не отняла руки, и его безымянный палец и мизинец переплелись с моими. – …на некотором расстоянии отсюда, назывался он Суло. Он представлял собой огромный подводный вулкан – рану на боку богини, источник мучительной боли.

– Что такое вулкан? – В рассказ мягко вплетался голос мамы.

Сайон подумал.

– Это огромная гора с жидким камнем, слишком горячим для смертных.

Ката нахмурилась, однако мама лишь кивнула. Я ждала продолжения истории, жаждая слушать его голос. Жаждая держать его пальцы в своих целую вечность.

– Суло появился из этой большой раны, – говорил Сайон. – Жидкий камень вылился в воду, и полубог морей и океанов Терет его охладил, дабы облегчить боль любимой. Некоторое время спустя остров нашли мореплаватели с южного континента, расселились на нем и облагородили. Вулкан спал веками, пока его чрево вновь не заурчало. Если бы он взорвался повторно, если бы Матушка-Земля опять начала истекать кровью, то погиб бы весь народ Суло. Ибо современные жители острова утратили навыки предков, и у них не было времени ни изучать их вновь, ни собирать провизию, ни строить корабли, чтобы увести всех в безопасное место.

Я сильнее сжала пальцы Сайона. Он заглянул в мои глаза, нежно и ободряюще. Что-то в его взгляде напомнило мне Эдкара. Мне показалось, он смотрел на меня так же.

Нет, у меня просто разыгралось воображение.

– Островитяне обратились к Терету, моля его о помощи, однако ему не по силам предотвратить извержение вулкана, он мог только помочь потом Матушке-Земле исцелиться. Но волны набежали на берег и прошептали о божке, который приютился на вершине самой высокой горы острова. Крогник, рожденный из пламени Матушки-Земли, хоть и был существом вздорным, все же сумел бы их спасти. Народ Суло отправил самых сильных охотников на эту скалистую гору, полную диких кошек. Почти все пали смертью храбрых. Только одна женщина добралась до вершины, где обнаружила огромное гнездо из вулканической породы, в центре которого лежал божок. У него был панцирь, твердый, как у черепахи. Отдыхая, он выглядел как яйцо или орех, а, выпрямившись в полный рост, походил на дракона.

– Однако женщина, которую звали Тейлейн, его не испугалась: все ее страхи без остатка были растрачены на великий вулкан, способный погубить ее народ. Она взмолилась Крогнику о помощи. Но тот был ленив и не желал возиться со смертными. Поэтому Тейлейн воззвала к его гордости, пообещав, что ее народ будет ему поклоняться, если он спасет Суло. Это убедило молодого незначительного божка.

– И что он сделал? – спросила Ката так, будто Сайон осмелился бы опустить эту часть истории. Я взглянула на нее, закатив глаза, однако ее губы тронула улыбка.

– Он скатился с горы в объятиях с Тейлейн, ибо ему требовалось ее спасти, чтобы она выполнила свое обещание. Затем он зарылся в Землю и добрался до сердцевины острова, где бурлил пробуждающийся вулкан. За мгновение до извержения он прыгнул в жерло и заткнул его своим огромным панцирем. Сила вулкана сотрясла Землю и вырвалась наружу, поглотив большую часть его горы, а лава потекла под водой и создала из расплавленных камней мост, который соединил Суло с материком. После того, как Крогник прыгнул в вулкан, прямо в центре острова образовалась впадина из черного камня. Она поглотила часть деревни, но большинство жителей спаслись. В котловине лежал гладкий круглый камень, похожий на орех или яйцо. Тейлейн назвала его Зерном Суло, ибо благодаря жертве Крогника ее народ будет процветать. Раз в шесть дней островитяне спускались к Зерну и оставляли ему подношения. До тех пор, пока остров не затонул.

Я резко выпрямилась.

– Затонул? После всего случившегося?

Сайон кивнул.

– На нем еще долго жили люди, а потом Матушка-Земля заворочалась, и Терет поглотил сушу. Впрочем, благодаря мосту Крогника люди успели мигрировать в безопасное место. Некоторые по-прежнему поклоняются Зерну Суло – те, кто еще помнит.

Я испустила долгий вздох.

– Вот так история!

– Никогда ее не слышала, – заметила Энера. Ката неопределенно хмыкнула себе под нос.

Повернувшись к Сайону, чтобы лучше его видеть, я спросила:

– Но стоило ли жертвовать собой ради поклонения?

На его лицо вернулась едва заметная улыбка.

– Думаешь, Крогник умер?

– Ты сказал, что он был божком, – возразила я. – Они не бессмертны.

Сайон кивнул.

– Верно. Но когда люди приносили ему новые дары, старых не было на месте, словно Крогник вобрал их в себя. – Он поднял свободную руку. – Куда он отправился после, остается на усмотрение слушателя.

Я задумалась. Боги и божки непостижимы для моего понимания, тем не менее я промолчала. Казалось, Сайону нравилось, когда к нему относятся как к обычному человеку, и я не хотела портить ему удовольствие.

Внезапно его хватка на моей руке ослабла, и он отстранился. Мои пальцы моментально объял холод, и я невольно приложила их к груди.

Сайон напрягся, как олень, заслышавший треск в лесу, однако быстро взял себя в руки.

– Прошу меня извинить. – Он встал и направился к задней двери. Открыл ее, оглядел небо, а затем растворился во тьме, даже не прихватив с собой фонаря.

Мы с мамой смотрели ему вслед. У нее, ка- залось, не было ни малейшего желания поки- дать теплое место у огня. У меня же участилось сердцебиение, а растущее внутри уже несколь- ко дней любопытство вызвало дрожь и сдавило горло.

– Шея болит, – пожаловалась Ката.

Я встала.

– Схожу за маслом для массажа, – предложи- ла я.

Ката кивнула – таким образом она выражала благодарность.

Я направилась в коридор, в противоположную сторону от Сайона. Я правда собиралась сходить за маслом, но сперва нужно было сделать кое-что еще. Взяв лампу, я выскользнула через главный вход на улицу. Вряд ли Сайон направился по нужде. Я не видела, чтобы он заглядывал в уличный туалет, расположенный рядом с задней дверью, как не видела, чтобы подстригал бороду или ел без предложения.

Прикрыв лампу шалью и стиснув зубы, чтобы они не стучали друг о друга, я на цыпочках обошла дом в поисках Сайона.

Мне не пришлось искать долго: вскоре неподалеку послышался его голос, ближе к сеновалу. Потушив лампу, я выглянула из-за угла дома и прищурилась, пытаясь что-нибудь разглядеть в свете одних лишь звезд.

Действительно, он был там. И не один. С ним стояли еще три личности, в темноте вырисовывались их серебристые силуэты. Они о чем-то шептались. Я тут же предположила, что, возможно, это те самые люди, которым он подавал сигналы. Хотя как Сайон из кухни расслышал их появление? Мужчина справа переместился, позволяя мне лучше разглядеть его и одного из его спутников.

У меня перехватило дыхание.

Это были вовсе не люди.

Это были божки!

Сегодня я ходила на маковые поля на севере от столицы и валялась в траве, воображая себя ребенком без всяких забот. Я затосковала по ферме. Однако пока мое место здесь.