Читать книгу: «Книга белой смерти», страница 11
– В каком-то смысле это действительность. Как сказал Оби-Ван в «Звездных войнах», «с определенной точки зрения».
– Вы говорите, что Библия – это ложь.
– Нет, я хочу сказать, что это метафора…
– Вся Библия – это метафора?
– Нет! Нет, я просто имел в виду… – Его слова спотыкались, сталкиваясь друг с другом. – Я имел в виду только одну эту книгу.
– Библия – это одна книга: по крайней мере, была одной книгой, когда я держал ее в руках в последний раз.
– Библия состоит из многих книг.
– Угу. – Стоувер умолк, прожигая в Мэттью взглядом дыры, подобные ожогам от сигарет. – Вот что мне известно, проповедник. Должен признаться, христианин из меня не очень-то хороший. Но что-то явно пошло не так. Прокисло. Быть может, виновата во всем комета, быть может, я ошибаюсь, но я знаю, как будет на древнегреческом «полынь» – «апсинтос», то есть «горечь, из горькой травы». – Увидев выражение лица Мэттью, он усмехнулся, и посреди его черной бороды разверзлась широкая расселина рта. – Вы не предполагали, что я это знаю? Для таких, как я, это очень сложно? Нет, христианин я неважный, но читать умею. И, может быть, что-то действительно отравило воду, превратило этих несчастных в… бездушные существа, в лунатиков. Эти путники не служат Богу. Господь не допустил бы, чтобы с американцами случилось нечто подобное.
– Я… я непременно подумаю над вашими словами, Озарк.
Тут Стоувер несколько смягчился. Он отступил назад, и улыбка у него на лице задержалась чуть дольше.
– Приношу свои извинения, пастор. Вот вы после долгого дня, а я набросился на вас, прихлопнул, словно муху мухобойкой… Вы не обязаны тратить на меня свое свободное время, и я должен признать… – У него на лице промелькнуло смущение. – Я навалился на вас со всей силой. Но просто меня это очень беспокоит – только и всего.
– Я вас прекрасно понимаю.
– Ваш досуг принадлежит всецело вам, и я с нетерпением жду, что вы скажете по этому поводу завтра, во время проповеди в церкви.
– Завтра, – повторил Мэттью так, словно не понял смысл этого слова.
– Завтра ведь воскресенье, правильно?
– Да… воскресенье. Я не привык видеть вас на службе.
Улыбка Озарка растянулась еще шире, превратившись в рекламный щит, сделанный из зубов.
– Рассчитывайте на меня, проповедник. И я захвачу с собой кое-кого из своих ребят, так как считаю, что в эти бурные и непонятные времена нам не помешает послушать духовного наставника.
– Пусть будет так, – слабо улыбнулся Мэттью.
Он не знал, как к этому отнестись. С одной стороны, он радовался тому, что число его прихожан вырастет и Стоувер со своими ребятами начнут поиски Бога, чего прежде не было. С другой стороны, Стоувер его пугал. Чем – Мэттью не мог сказать. Быть может, своими габаритами. Или своим напором. Может быть, к стыду пастора, все дело было в классовом различии: сам он принадлежал к среднему классу, отец его был банкиром, а мать владела компанией, поставляющей продовольственные товары, в то время как Стоувер ютился на задворках общества. Он был выходцем из самых низов: хотя сейчас он больше не был бедняком, но, по словам Бо, вырос в нищете. Если дело действительно было в этом, Мэттью посчитал должным спешно побороть в себе сословные предрассудки.
– В таком случае жду вас завтра на проповеди, Озарк.
– До встречи, проповедник. Да, хочу вас предупредить – надвигается гроза. Судя по всему, серьезная. Быть может, она смоет всех этих лунатиков, и завтра нам уже не о чем будет говорить…
С этими словами он неторопливо вернулся к своему пикапу.
Где-то вдалеке прогремел раскат грома, отчего Мэттью испуганно вздрогнул.
15
Гроза
Жители Индианы протестуют против отмены закона о здравоохранении
…Во вторник сорокапятилетний местный житель Клейд Берман подошел к микрофону и высказал сенатору Олли Таррелу все, что думает. Берман, по профессии строитель, сказал Таррелу: «Десять лет назад я не смог застраховать свое здоровье, потому что у меня больное колено и существовавшие прежде ограничения мешали мне заботиться о своем здоровье. После того как эти ограничения были отменены, я смог опять получить страховку, но вот теперь вы говорите, что снова хотите видеть меня больным? Больше никакой предохранительной сетки? Все мы здесь едва сводим концы с концами, сенатор, а вы, похоже, хотите, чтобы мы из-за этого страдали. К черту вашу политику!» Собравшиеся выразили Берману одобрение, встретив его слова аплодисментами…
19 ИЮНЯ
В десяти милях от Уолдрона, штат Индиана
Времени было семь часов утра, за несколько дней до летнего солнцестояния, самого длинного дня в году, однако здесь, над кукурузным полем, небо так потемнело от надвигающейся грозы, что казалось, будто на горизонте собираются тучи черной мошкары.
Шана смотрела на происходящее через объектив своего смартфона. Отсняв несколько снимков грозового неба, она с помощью графического редактора сделала кадры еще более жуткими, более зловещими. Одно нажатие кнопки – и они отправились в Инстаграм.
За последние дни число подписчиков Шаны в Инстаграме удвоилось – отчасти потому, что она выкладывала фотки путников, жилого фургона и тому подобное. Вчера Шана быстро щелкнула пожилую белую пару, стоящую на обочине с плакатом, на котором было написано: «Путники – это террористы», но только второе слово, естественно, было написано с ошибкой, «терраристы», и Шана тотчас же сочинила хештег: «#ПутникиЭтоТеррариум». Этот хештег, привязанный к полоумным, держащим глупый плакат с грамматической ошибкой, оказался вирусным. В любой другой день Шана несказанно обрадовалась бы этому, однако сейчас она чувствовала себя просто выжатой.
Вдалеке небо облизнула молния. Шана пожалела о том, что не успела ее сфоткать. Но теперь было уже слишком поздно.
– Не нравится мне эта гроза, – сказала она вслух.
Отец, сидящий за рулем фургона, на это ответил:
– Да, выглядит все плохо, но некоторые вещи выглядят хуже, чем есть на самом деле. К тому же гроза может пройти стороной.
– Она похожа на конец света. А бежать от конца света нельзя.
– Здесь, на Среднем Западе, грозы отличаются от тех, что у нас на Востоке. Дома у нас налетает мощный фронт с моря… – Отец махнул рукой, словно сотрудник метеоцентра. – И они проходят над нами медленным потопом. Но здесь же… Ты видела по телевизору торнадо? Они передвигаются хаотически, словно ползающие в траве змеи. Никогда не знаешь наперед, моя милая, где они объявятся. Все будет хорошо.
Все будет хорошо.
Все повторяли Шане эти слова.
– Если налетит торнадо, путников унесет. Я понимаю, что они, похоже, не замечают ничего вокруг, но, по-моему, торнадо все-таки…
– Я же сказал – все будет хорошо, – вежливо стиснув зубы, перебил ее отец. И уже тише: – Наберись веры.
Вот еще одно: отец начал нести подобную чушь. «Наберись веры». Фу! Он также начал говорить о том, что, вернувшись домой, нужно будет ходить в церковь, словно в своей голове он сохранил какой-то неясный детский образ бога – аналог большого бородатого Сайта-Клауса, который присматривает за хорошими девочками и мальчиками и следит за тем, чтобы у них все было в порядке. Шана один раз была в воскресной школе – всего один раз, по настоянию матери. Войдя в класс, она увидела окровавленного человека, прибитого гвоздями к двум палкам на стене, и тотчас же выскочила назад. Со слезами, всхлипывая: «Остановите карусель, я хочу сойти!» Через много лет Шана полистала Библию – потому что, ну хорошо, будем честны, у нее тогда была фаза скандинавского дэт-метала, и внезапно окровавленный парень на кресте приобрел определенный романтический ореол, – и нашла там лишь несколько слащавых банальностей, окруженных морем лицемерия, насилия и женоненавистничества. В церковь она не пойдет ни за что.
Другая проблема с отцом: он категорически отказывался говорить об этом. Не признавал реальность происходящего, а то, что сейчас происходило, уже давно перешло из разряда странного в жуть прямиком из романа Стивена Кинга. В настоящий момент толпа насчитывала уже больше двухсот человек. И каждые несколько часов к шествию присоединялся новенький.
Вместе с лунатиками появлялись и другие. Новый путник мог привести с собой своих близких – по большей части те плакали, кричали, старались выдернуть своих любимых из толпы силой. Но вскоре все понимали то, что в свое время вынуждена была признать Шана: попытки спасения своих близких обрекали тех на гибель. Спазмы, крики, налитые кровью глаза и стремительно развивающаяся лихорадка, которая грозила сварить тело, словно яйцо. Пока что еще никто больше не лопнул, как хлопушка, после того как это произошло с Марком Блеймиром: или те, кто пытался остановить лунатиков, прекращали свои попытки сами, или же их останавливали другие «пастухи». (Так их прозвали в средствах массовой информации: пастухами. И были еще путники, лунатики, спящие, толпа, стадо – самые разные слова.)
С каждым путником приходили два или три пастуха, и через какое-то время они уже образовали собственное шествие. Одни шли пешком. Другие ехали в легковых машинах и пикапах или пригоняли с собой жилые фургоны: машины тащились со скоростью несколько миль в час, иногда останавливаясь на несколько минут, прежде чем снова завестись и продолжить движение. Сопровождающие образовывали так называемые авангард и арьергард. С полдюжины машин ехали перед стадом, и еще приблизительно столько же ехали следом за ним. Одни держались с толпой лунатиков лишь некоторое время – от одного дня до нескольких, – после чего обстоятельства вынуждали их вернуться к своим делам. Другие, такие как Шана и ее отец, приезжали и больше не уезжали. Были и такие, кто не находился с лунатиками постоянно, а уезжал вперед и ждал, наблюдая со стороны.
Разумеется, сопровождали лунатиков не одни лишь пастухи. Сотрудники ЦКПЗ по-прежнему находились рядом, и их число увеличилось. (Теперь у них уже был тягач, тащивший на прицепе мобильную лабораторию.) Также здесь были полицейские, как и в Пенсильвании, – каждый раз, когда лунатики пересекали границу очередного штата, эстафетную палочку принимали новые служители закона. Полицейские держались в стороне и вели себя отнюдь не дружелюбно, и у Шаны сложилось впечатление, что они не столько оберегают, сколько стерегут. ФБР также организовало сменное дежурство – но его черные внедорожники не сопровождали стадо, а стояли вдоль так называемого маршрута парадного шествия.
И это еще без средств массовой информации.
Шана ненавидела журналистов.
Они роились вокруг надоедливым гнусом, от которого не было спасения. Зеваки, кружащиеся плотной тучей, словно осы перед первыми заморозками, с телекамерами, фотоаппаратами и микрофонами, засыпающие вопросами всех и вся. Теперь здесь уже были «корреспонденты на месте», один из Си-эн-эн и один из Би-би-си. По нескольку раз в день прилетали вертолеты с телевизионщиками, чтобы сделать такую популярную у зрителей «картинку с воздуха». Всякий раз, когда журналисты приближались, Шане очень хотелось дать им в морду.
Особенно если они приближались к Несси.
Несси…
Она по-прежнему шла впереди лунатиков – и порой Шане приходилось напоминать себе, что ее младшая сестра была в стаде первой (а она сама была первым пастухом). Вот почему они с отцом решили обогнать группу и ехать впереди нее – чтобы иметь возможность присматривать за Несси. Иногда они подходили к ней – если врачи из ЦКПЗ не брали какие-то анализы и можно было к ней приблизиться. В такие моменты Шана расчесывала сестре волосы или красила ей ногти. Подобно остальным путникам, Несси становилась грязной, в частности все ее тело теперь было покрыто тонким блестящим налетом пыльцы. Поэтому Шана с отцом старались как могли протирать ей кожу влажными салфетками. (Но вот ухаживать за ногами они не могли, и от грязи ноги Несси стали черными, как деготь.) Шана разговаривала с сестрой. Пела ей песни. Ругалась на нее.
Отец держался в стороне.
Потому что, пришла к выводу Шана, он просто не мог этого вынести.
Да, отец был здесь. Но в то же время его здесь не было.
Шана сознавала, что скоро у них должны были закончиться деньги. То есть ни еды, ни бензина, а это означало, что отцу придется еще глубже залезть в средства, отложенные на учебу Несси, то есть он будет обгладывать ее будущее, ради того чтобы быть рядом с ней столько, сколько будет продолжаться этот причудливый, застывший сон. Отец делал вид, будто это не так, однако Шана слышала, как он обсуждает это с близкими других путников. Он считал, что своей ложью оберегает дочь.
«Вообще-то, ему бы уже следовало понять, что к чему», – думала Шана.
Раздался стук в дверь фургона. У Шаны мелькнула было мысль – это какой-то бред, когда стучатся в дверь едущей машины; но затем она напомнила себе, что они едут со скоростью всего четыре мили в час, чтобы не отрываться от стада. Нажав на тормоз, отец попросил ее «открыть дверь», словно это было нечто совершенно естественное, и Шана поспешно открыла.
Это была Мия Карилло, одна из пастухов. Среди лунатиков был ее брат, Маттео, или Матти. Мия была не просто его сестра, а сестра-двойняшка. Несмотря на то что она была на несколько лет старше Шаны, они быстро сошлись, стали друзьями. Мия на любую тему выдавала колкие, язвительные замечания, а Шана и сама была не прочь сострить. Ее отец говорил про них, что они два сапога пара, но Шана видела себя с Мией скорее двумя собаками, катающимися в пыли и получающими от этого огромное наслаждение.
– Hola50, семейство Стюарт! – Мия помахала рукой, забираясь в фургон.
– Hola, chica51, — ответила Шана, сначала ударив подругу кулаком в кулак, затем хлопнув ладонью о ладонь, после чего заключив ее в объятия.
Сидящий за рулем отец рассеянно бросил: «Привет!» Он не мог останавливать фургон надолго – иначе путники нагонят его и начнут обтекать с двух сторон, поэтому он спросил:
– В машину или на улицу?
– На улицу, – сказала Мия. – Мы поиграем в ферму…
Шана ущипнула ей руку. Мия, сущее маленькое чудовище, называла их с Шаной не «пастухами», предпочитая вместо этого слово «фермеры». (Потому что – фу! – фермеры ухаживают за овощами.)
– Проверим своих подопечных, – стиснув зубы, сказала Шана, бросив яростный взгляд на Мию. Та подмигнула и показала ей средний палец.
– Поцелуй за меня Несси, – сказал отец. – И следи за погодой.
Шана взяла свой рюкзачок.
– Пап, а ты не хочешь пойти с нами?
– Нет, я буду вести «Зверя».
«Зверь» – прозвище, которое Шана дала жилому фургону. Сначала отцу оно очень не понравилось; возможно, оно по-прежнему очень ему не нравилось, но тем не менее прижилось. Шана хотела было уточнить у отца, точно ли он не пойдет с ними, но затем подумала – какой в этом смысл? Как она верно заметила, отец был здесь, однако его здесь не было. Он почти не выходил из фургона, из чего следовало, что там нужно быть ей, Шане. Вот она туда и пошла, вместе с Мией.
Вдалеке прогремел гром: утробное рычание пробуждающегося чудовища.
– Как ты думаешь, гроза будет сильной? – спросила Мия.
– Не знаю, – сказала Шана. Они направились к путникам, мимо прицепа ЦКПЗ, мимо полицейской машины. – Я стараюсь раньше времени не забивать голову ненужными заботами. Потому что, честное слово, в этом главное.
– Ни хрена подобного! Я постоянно тревожусь обо всем!
– По-моему, это просто ужасно.
– А по-моему, это очень даже умно.
– Как скажешь.
Маттео, брат-близнец Мии, шел где-то в середине толпы. Несси, разумеется, ее возглавляла.
– Увидимся, – сказала Шана.
– Пока, подружка!
Мия еще раз показала ей средний палец, прежде чем влиться в стадо и смешаться с путниками. Вот как они с ними общались – просто бродили среди них, словно между деревьями в лесу.
Шана направилась к Несси. Она кивнула другим пастухам – Люси Чао, чья мать Элеонора брела босиком в банном халате, Роджеру и Венди Калдерам, пожилой супружеской паре, чей сын Элдон, выпускник Гарварда, напрочь отбросил свои гениальные способности, превратившись в одного из лунатиков, Алии Джемисон, чья лучшая подруга Таша уронила стакан с только что налитым коктейлем и вышла из торгового центра в Огайо, чтобы присоединиться к стаду. Шана достала из рюкзачка свои наушники – ну хорошо, эти наушники она стащила у негра с наушниками, которого на самом деле звали Даррил Суит. Вставив штекер в телефон, включила музыку и принялась за работу.
Шана заговорила с сестрой. Она понимала, что ей приходится говорить громче обычного, чтобы перекрыть музыку, но ей было все равно.
– Привет, сестренка, – сказала Шана. – Я так понимаю, сегодня мы не собираемся просыпаться? – Она цыкнула. – Какая же ты задница!
Достав щетку, провела ею по длинным прямым волосам Несси. Щетка цеплялась за колтуны, и Шане пришлось повторить это еще раз. Затем она открыла бальзам и промокнула сестре губы – у путников они не пересыхали и не трескались, но в прошлом Несси очень любила грейпфрутовый аромат, поэтому Шана все равно им пользовалась. После чего она достала влажную салфетку – несколько дней назад стащила упаковку в супермаркете – и с ее помощью оттерла дорожную грязь с веснушчатых щек сестры.
Кто-то потянул Шану за рукав, и она вздрогнула от неожиданности. Это была смущенная Алия. Шана выдернула наушник из одного уха.
– В чем дело?
– Я могу одолжить у вас влажную салфетку? – робко пробормотала Алия, наклоняясь к ней. – Птица накакала Таше в волосы.
– Одолжить не можете, – сказала Шана.
– О… Извините.
Алия собралась уходить, однако Шана ласково привлекла ее обратно и сказала:
– Нет, я хотела сказать, что мне будет не нужна салфетка с птичьим дерьмом. Вы можете просто взять салфетку. – Она постаралась прикрыть свою грубость неуклюжей улыбкой, однако ей показалось, что вместо этого у нее получилась самодовольная ухмылка. Впрочем, Алия ничего не имела против. Она радостно кивнула.
– Спасибо. Как Несси?
Шана пожала плечами.
– Наверное, хорошо? Настолько хорошо, насколько… может быть все это.
– Я вас понимаю. Я сама… по-прежнему пытаюсь понять, это происходит на самом деле? Такое невозможно. Такое просто невозможно.
«Такое возможно, милочка, – подумала Шана, но вслух не сказала. – Такое возможно, и такое происходит прямо сейчас, а мы в этом участвуем, нравится нам это или нет».
Внезапно разговор привлек внимание других пастухов – такое с ними порой случалось. По большей части они оставались изолированными друг от друга островами – до тех пор, пока не переставали ими быть. Мгновение взаимного общения, надежда обменяться мнениями по поводу безумия происходящего – никто не хотел упускать такую возможность. К Шане с Алией подошли еще три пастуха – Люси Чао, а также Кенни Барнс (лунатиком стал его брат Кейт, разработчик компьютерных игр) и Хейли Левин (присматривавшая за своей двоюродной сестрой Джеми-Бет). Пастухи заговорили о надвигающейся грозе, затем перешли на ЦКПЗ, высказались о том, что президенту следовало бы выступить с заявлением, а уже после разговор превратился в обычные рассуждения насчет того, что это вообще такое и чем это вызвано (террористами, правительством, обезьянами, ядовитыми растениями, богом, дьяволом, а что насчет кометы?). Тут к ним присоединилась Мия, а Шана все это время думала: «Ну почему мне не дают побыть пять минут наедине со своей чертовой сестрой?»
Однако прежде чем ей дали возможность высказаться…
Их окликнул тот тип из ЦКПЗ с котлетами на щеках, Робби Тейлор, сказавший, что ему нужны все свободные пастухи. Он объяснил, что нужно поговорить о грозе. Что породило новый раунд встревоженных перешептываний: что означает гроза, когда она разразится и как это скажется на стаде? С путниками все будет в порядке?
На что Шана подумала: «Нет, болваны, плохо будет всем!»
Эта мысль показалась ей циничной и холодной, и она порадовалась, что не высказала ее вслух. Однако все равно ее тревожило то, что она, возможно, была права.
«У нас нет абсолютно никаких ответов».
Прошло уже две недели, и вот что имелось у Бенджи Рэя.
Ничего. Полное отсутствие чего-либо, что отвечало бы хоть на что-то.
О, специалисты собрали данные. У них была информация. Однако все это никак не проясняло то, что происходило.
* * *
«У нас нет абсолютно никаких ответов».
До сих пор не удалось сделать анализ крови. Ни одно предложенное средство не оказалось эффективным. Также не было обнаружено никаких признаков наличия трипаносомы – хотя исключить эту возможность пока что было нельзя, наука так не работает. Нельзя изобретать ответы и предполагать, что они верны, только на основании того, что еще не доказано обратное. Также Бенджи не давало покоя то, что по сей день не было никаких сведений о похитителях тел, укравших останки учителя математики Марка Блеймира и полицейского Криса Кайла. Единственным дополнением стало то, что два дня спустя полиция Вирджинии обнаружила машину «скорой помощи», брошенную в чистом поле и полностью сгоревшую. Внутри ни тел, ни каких-либо улик. Тот, кто это сделал, поработал досконально.
Это было сделано сознательно.
Кто-то заметал за собой следы.
Но зачем? Что все это означало?
Бенджи в одиночестве расхаживал по оснащенной самым современным оборудованием мобильной лаборатории, установленной на тридцатидвухфутовом прицепе. Остальные были на улице – Мартин проводил что-то вроде инструктажа, распределяя задачи на сегодняшний день.
Бенджи в этом не нуждался. Он даже не работал в ЦКПЗ – Лоретта, что было вполне объяснимо, попыталась удалить его, однако вмешалась Сэди, заявившая, что «Бенекс-Вояджер» сам решает, кого приглашать на работу, а кого увольнять, а также как задействовать «Черного лебедя», как она выразилась, в «тестировании бета-версии в реальных условиях». (На самом деле Сэди сейчас как раз находилась в Атланте, обсуждая с Лореттой эффективность «Черного лебедя».)
Самым удивительным было то, что за Бенджи заступился Мартин Варгас. После той ночи в мотеле его отношение к Бенджи изменилось. Разумеется, Мартин по-прежнему относился к его присутствию с некоторым подозрением и не позволял ему общаться со средствами массовой информации, однако он боролся за то, чтобы Бенджи остался.
И вот Бенджи находился здесь.
Там, где его не мог увидеть кто-либо посторонний.
Вынужденный описывать неровную орбиту внутри лаборатории.
Прицеп был оснащен собственной системой водоснабжения с туалетом и душевой кабиной и автономной системой электропитания (солнечная батарея на крыше, заряжающая аккумуляторы); в лаборатории имелись мощные компьютеры с установленным на них всем мыслимым программным обеспечением для медицинской диагностики, автоматические системы анализа крови, центрифуги с герметичными емкостями, препятствующими доступу воздуха к исследуемому материалу, микроскопы, вакуумные контейнеры для гематологических тестов, цифровые фотоаппараты, защитные костюмы и многое другое. Однако все это не имело никакого значения. Анализировать было практически нечего. Ни проб крови. Ни образцов кожных тканей. Ни продуктов жизнедеятельности – то, как путникам удавалось обходиться, не избавляясь от мочи и фекалий, выходило за рамки понимания Бенджи. Как и то, что они ничего не пили и не ели.
Все же кое-какие образцы получить удалось, например слюну, что дало хоть какие-то данные, от которых можно было отталкиваться. По слюне можно было определить наличие гормонов, и результаты оказались любопытными, пусть они мало на что проливали свет. Некоторые показатели оказались необъяснимо низкими: низкое содержание эстрогена, тестостерона, адреналина, кортизола. Другие, напротив, зашкаливали: высокое содержание ДГЭА52, высокое содержание прогестерона и буквально ядерные значения мелатонина. Низкий уровень кортизола означал пониженную нагрузку на организм, вероятно, вследствие наличия мелатонина: тот ослабляет воздействие кортизола. Мелатонин является «гормоном отдыха», определяющим суточные ритмы и характер сна. Можно принимать мелатонин на ночь, чтобы напоминать головному мозгу: «Пришло время спать».
Также в слюне было обнаружено неестественно высокое содержание антител и ферментов и пониженный уровень глюкозы.
Получающаяся картина напоминала стереоскопический узор. Бенджи надеялся на то, что, если смотреть на нее достаточно долго, в ней появится какой-то смысл. Что настанет день, когда он увидит дельфина или лодку, и тогда все встанет на свои места, до того как он окосеет, окончательно и бесповоротно.
Пока что никаких успехов. Высокое содержание антител объясняло то, почему в слюне не было обнаружено наличие патогенных организмов – что было хорошо, но все равно не давало полную картину, поскольку многие антитела все равно не присутствуют в слюне.
Низкое содержание глюкозы озадачивало: тела лунатиков обладали неиссякаемыми запасами энергии, пусть эта энергия и выражалась лишь в неумолимом размеренном движении вперед.
Движении, которое не прекращалось.
Медики пытались снять электроэнцефалограммы и кардиограммы, чтобы с помощью электродов изучить работу головного мозга и сердца, – однако то обстоятельство, что путники постоянно находились в движении, делало показания малорезультативными и недостоверными. Ну а о том, чтобы запихнуть одного из путников в трубу магниторезонансного томографа, не было и речи – если только никто не собирался сделать огромную бомбу.
Бенджи сделал то, что в последнее время делал все чаще и чаще.
Он достал свой телефон.
Но не свой обычный.
Телефон «Черного лебедя». Тот самый, с помощью которого Сэди отыскала то, что невозможно было отыскать, – видеозапись с сервера больницы. (Которую, как оказалось, в больнице попытались скрыть, поскольку это делало персонал юридически ответственным за утерю не одного, а сразу двух тел, имеющих отношение к потенциальной эпидемии.)
Бенджи поймал себя на том, что все больше и больше полагается на этот телефон. Аппарат уже казался ему бездонно глубокой кроличьей норой – простой поиск в интернете предоставлял по первому требованию доступ к знаниям всего мира. Однако возможности «Черного лебедя» были на порядок выше. Отчасти вследствие того, каким образом он был подключен к Сети. Отыскивать нужную информацию было так трудно ввиду того, что она была беспорядочно разбросана по цифровому фундаменту, подобно песку, рассыпанному на стеклянной столешнице. Очень непросто было связать одно с другим, поскольку недоставало многих промежуточных точек. Но «Черный лебедь» обладал доступом практически ко всему.
Что, как прекрасно сознавал Бенджи, являлось грубейшим нарушением неприкосновенности информации. И в любое другое время, в любой другой ситуации это не только вселило бы в него панику, но и дало бы основание громогласно заявить обо всем и выбросить этот телефон в мусорный бак. Щупальца «Черного лебедя» глубоко уходили в информацию, которая считалась закрытой, неприкосновенной. Принадлежащую государственным ведомствам и частным компаниям. Представляющую собой интеллектуальную собственность, относящуюся к системе здравоохранения, и тому подобное. Вся эта информация была доступна. Не нужно было ее запрашивать, не нужно было получать разрешение.
Бенджи пытался убедить себя в том, что «Черный лебедь» – это костыль.
Однако скорее это был реактивный ускоритель.
Раскрыв телефон, Бенджи ткнул пальцем в экран. Круги цифровой ряби разбежались от середины к краям (и даже на боковые грани, поскольку телефон в буквальном смысле состоял из одного экрана). Работал телефон приблизительно так же, как работал сам «Черный лебедь» в своем логове в Атланте. Он выдал в качестве приветствия зеленый импульс, на что Бенджи ответил:
– Привет, «Черный лебедь»! Давай еще раз пройдем по демографии.
Зеленый импульс.
Положив телефон на ладонь, Бенджи направил его верх на стену и сказал:
– Обнови демографические данные по лунатикам.
Телефон спроецировал изображения с трех направлений, заполнив всю стену, – причем сделал это с умом, не рисуя данные поверх окна и светильников, а огибая их.
Экран прямо перед Бенджи показал текущее количество лунатиков в одном круге: 232.
– Пол, – сказал Бенджи.
Ожив, круг разделился пополам.
51 % женщин
49 % мужчин
Это соответствовало демографической ситуации и в Соединенных Штатах, и в мире в целом.
Бенджи вдруг подумал, что, в то время как пол однозначно определялся биологически, тендерная принадлежность представляла собой широкий спектр. Спрашивал ли он об этом?
– Тендерная принадлежность, – спросил Бенджи.
Тут «Черный лебедь» запнулся, выдав один красный и один зеленый импульс, после чего быстро просмотрел оцифрованный переписной лист.
– Ну конечно, – спохватился Бенджи, – в анкете про тендерную принадлежность не спрашивают.
Зеленый импульс.
Однако об этом спрашивал Фейсбук, предложивший на выбор больше пятидесяти вариантов. А кое-кто из родных и друзей лунатиков подтвердил, что их близкие – трансгендеры или гендерно неопределившиеся.
– Мы можем сделать приблизительную оценку на основании ограниченных данных?
Круг задрожал, затем…
97 % цис-гендеров
3% альтернативная тендерная принадлежность
И ниже примечание: степень погрешности ±2 %.
Это соответствовало предположению Бенджи: из социальных сетей и от близких ему было известно, что пять человек из стада считали себя трансгендерами или гендерно-флюидными. Что составляло чуть меньше одного процента от нынешних 232 путников, но все равно было выше текущей оценки доли трансгендеров в населении Соединенных Штатов, которая, как уже давно считалось, не превышало 0,3 процента (хотя Бенджи предполагал, что по мере роста тендерной терпимости это число будет расти, поскольку люди перестанут стыдиться и открыто признаются в своей тендерной принадлежности).
– Сексуальная ориентация?
Этот вопрос входил в переписной лист, и данные имелись не на всех лунатиков, 95 процентов все-таки значились в списке…
Круг разделился:
90 % гетеросексуалы
10 % гомосексуалисты, бисексуалы и полисексуалы
Никаких закономерностей. Никаких красноречивых ответов. Разве что, опять же, цифры здесь были выше, чем в данных большинства опросов.
– Этническая принадлежность?
30 % белые
20 % афроамериканцы
20 % латиноамериканцы
20 % азиаты и выходцы с островов Тихого океана
8% смешанные расы
2% американские индейцы
Это соотношение менялось – по мере того как путники покинули Пенсильванию и пересекли Огайо, доля белых лунатиков сократилась, в то время как все остальные цифры выросли. Скорее всего, следствие… ну, того, что являлось причиной заболевания, но, учитывая все это, Бенджи не мог избавиться от мысли: «А что, если все это делается сознательно? Что, если за всем этим стоит чей-то умысел?»
Эта мысль была абсурдной и не имела никаких связей с реальностью.
И все же…
– Возраст?
15 % от 15 до 18 лет
27 % от 19 до 25 лет
