Читать книгу: «Всё и разум. Научное мышление для решения любых задач», страница 2
Глава вторая
Бойскауты-спасатели
В детстве мой папа был выдающимся бойскаутом. Он мог пройти двадцать миль в день, потому что умел тщательно рассчитать силы и выбрать оптимальные тропы. Мог разжечь костер под дождем, а потом приготовить на нем обед. У нас в семье хранится много фотографий, на которых папа-подросток в новенькой скаутской форме буквально лучится от гордости. Свое мастерство он передал нам с братом. Мы приучились к бойскаутской походной жизни, поскольку для нас это был способ изучать природу и сохранять уверенность в своих силах, несмотря на зной, дождь и снег.
Оказалось, что если обладаешь навыками выживания на природе, то можешь выжить и во многих других жизненных ситуациях. Во всем этом был некий имплицитный экспериментальный метод, хотя Нед Най, несомненно, не стал бы это так формулировать. Если ты в лесу и что-то идет не так, надо немножко сосредоточиться и понять, что делать. Не получилось – придумывай другой вариант.
Программа обучения бойскаутов – это небольшой, но красивый пример, который показывает, насколько огромна роль практического подхода в науке и технике для выживания homo sapiens как биологического вида и в наши дни, и в прошлом. Вот, например, важное правило, касающееся умения согреться: если очутился под открытым небом ночью в дождь, надо хорошо знать, как устроен костер, иначе не сможешь развести его. Тут главное – наколоть дров топором, а потом ножом наделать тонкой щепы из внутренней части полена, тогда у тебя будет сухая растопка. Пасмурным днем в палаточном лагере выдалась свободная минутка? Заготовь себе «метелочек»: наколи палочек диаметром с толстый фломастер и надсеки их ножом со всех сторон вдоль, чтобы получились стружки на стебле. И положи в сухое место – ночью пригодятся. Тонкие деревянные стружки горят как порох, от них загорается сама палочка, а с ее помощью можно разжечь и более крупные, нормального размера поленья.
Подобного рода открытия наши предки начали делать, наверное, миллион лет назад, возможно, на территории нынешней Восточной Африки. Это, разумеется, далось им после множества проб и ошибок, причем без классных бойскаутских складных ножей, и полученные знания они передавали следующим поколениям – сначала просто показывали и лишь гораздо позднее научились составлять письменные инструкции. Наши предки все время осваивали новые территории, мигрировали из Африки в Европу, на Ближний Восток, в Азию. С каждой волной миграции появлялись новые опасности и новые эксперименты по выживанию в непривычной обстановке. Людям пришлось бороться с незнакомыми хищниками, выяснять, каких животных легко поймать, какие растения можно есть, придумать одежду и жилища, подходящие к местным условиям. Еще им пришлось учиться сотрудничать. Постоянное расширение запаса знаний и помогло им выжить и сохраниться – по крайней мере, некоторым.
Я вступил в бойскауты в одиннадцать лет. Довольно скоро мне пришлось помогать старшему мальчику по имени Робби разжигать костер под дождем. Мы по очереди кололи щепу из большого полена и подсовывали в огонь. И не то чтобы увлеклись; нет-нет, просто, когда у тебя есть стимул – ты промерз до костей под моросящим дождем, а скоро уже стемнеет, – можно, оказывается, разжечь такой жаркий костер, что просто ух. Помню, как наш вожатый сказал: «Ой! Э-э… вот это да, отличный костер получился». (На самом деле он хотел сказать: «Ой, ребята, какой огромный костер, нам такой большой не нужен!») А нам не хотелось останавливаться. Когда костер разгорелся, от крупных сырых веток и поленьев повалил пар – и напомнил нам, как сильно можно замерзнуть, когда попал под дождь во время лесного похода и весь промок. Случалось ли вам так продрогнуть? Помните, какая это радость, когда оказываешься в тепле? Словами это не описать – подобный научный эксперимент нужно пережить самому, и тогда уже не забудешь.
Скаутское движение появилось в Англии в 1907 году, его основал Роберт Баден-Пауэлл. Он был британским военачальником и вдохновлялся, видимо, опытом колониальных войн в Африке. Роберт Баден-Пауэлл отметил, что много его солдат погибают в джунглях не в результате вражеских действий, а просто потому, что теряются и остаются одни, причем происходило это в сравнительно теплых краях, где пища сама росла на деревьях повсюду. Тогда Баден-Пауэлл написал для своих солдат книгу – руководство по основам разведки и выживания в условиях дикой природы. Впоследствии он переработал ее и издал под названием «Скаутинг для мальчиков». Книга разошлась тиражом в 150 миллионов экзем пляров и, по данным газеты «Гардиан», стала четвертой по популярности книгой в ХХ веке.
Если знаешь и умеешь выживать в лесу, это придает много сил. Разные варианты реалити-шоу «Последний герой» показывают в десятках стран, а в США эта программа занимала верхние места в рейтингах более 15 лет, породила множество спин-оффов и других программ, в разной степени основанных на идее, что можно выжить практически в любой глуши, если знаешь, что делаешь. Я, как скаут, всей душой разделял эти представления. У тебя все получится. Надо только следовать девизу: «Будь готов!»
Программа обучения скаутов – это предельный случай практического ботанства. У многих возникают вопросы по поводу применимости идей математики и физики: как часто родителям приходится слушать, как их ребенок возмущается, мол, кому в реальной жизни пригодится теорема Пифагора? Так вот, когда мы были бойскаутами и изучали физику сгорания древесины или охлаждения влажной ткани при испарении, то точно знали, зачем человеку нужны все эти ботанские подробности. Правда, по большей части мы не отдавали себе отчета, что изучаем физику. Просто понимали, что это законы природы, и если ими овладеешь, станешь способным на великие свершения. Короче говоря, с этого начинаются настоящие приключения.
Сколько себя помню, мама требовала, чтобы мы с братом и сестрой учились плавать. Поскольку в вашингтонском детстве я очень страдал от дурацкого летнего зноя (в доме еще не поставили кондиционеры), то не упускал случая запрыгнуть в прохладный бассейн. И научился плавать как рыба – чувствовал себя в воде абсолютно уверенно. Заставить руку летать, выставив ее из окна машины, мне так и не удалось, но заставить руки толкать меня в воде я умел. Я мог двигаться вверх и вниз, вправо и влево. Это было точь-в-точь как летать, только в воде, – и с физической точки зрения я и вправду летал. И ни чуточки не боялся утонуть: я был в своей стихии.
Мне еще не было и десяти лет, но благодаря тому, что лето мы проводили на озере Уолленпопак в Пенсильвании, я набрался такой самоуверенности, что не боялся заплывать туда, где не было видно дна. Нырял с маской и маневрировал в темно-зеленых глубинах, опускаясь все ниже и ниже, видел камни и глубоководных рыб. Теперь я понимаю, что эти озерные приключения лишь подхлестывали мою тягу к науке. Рыб я не очень интересовал, им и так было куда податься и с кем поиграть. А у меня было чувство, будто я наблюдаю природу так, словно других людей на свете нет. Еще я экспериментировал с плавучестью и сопротивлением воды.
В старших классах я прошел курсы спасателей и получил сертификат. Номинально на этих занятиях учат спасать утопающих. Однако чтобы спасти соученика, который лишь притворяется, будто тонет, нужна сосредоточенность иного рода – еще сильнее. Сначала подплываешь к лжеутопающему и ныряешь перед ним. С его точки зрения, ты исчез. Под водой обхватываешь его под коленки и разворачиваешь спиной к берегу или краю бассейна. Потом одной рукой обхватываешь его поперек груди, а другой рукой выгребаешь на сушу или к бортику. Это была вовсе не теория. Мы очень много тренировались. Должен сказать, когда лжежертвой случайно оказывалась одна моя одноклассница, которая потрясающе выглядела в бикини, спасать ее по всем правилам было очень трудно, но я справлялся.
Потом я стал бойскаутом-спасателем и воплотил свои знания на практике. Сдать экзамен на бойскаута-спасателя – примерно то же самое, что получить нашивку дипломированного спасателя, но от бойскаута еще требуется умение управляться с веслами, поскольку в бойскаутских лагерях на озерах часто бывают пляжи и участки для заплывов. В те годы алгоритм спасения на водах для бойскаутов был не совсем такой, как тот, которому меня учили в школе. Нужно было поднырнуть под утопающего – видимо, это был особый бойскаутский стиль. Потом требовалось заплыть под водой со стороны, противоположной берегу. Затем утопающего нужно было крепко захватить, развернуться на 180 градусов и вместе с ним (никаких девушек в скаутских лагерях не было) выплыть на берег.
Идея состояла в том, чтобы симулировать реальную ситуацию. Знать приемы было недостаточно. Нужно было понимать человеческую природу и понимать, что делать, когда инстинктивные действия утопающего мешают спасателю или даже опасны для него. Самое трудное в обоих экзаменах – и на спасателя в школе, и на бойскаута-спасателя – было то, что утопающий всегда в панике, причем не цепенеет от нее, а, наоборот, отчаянно бьется. Нам всем очень хотелось сыграть роль утопающего. Можно было разойтись как следует, а если повезет, подвернется шанс на законных основаниях влепить оплеуху знакомцу или сопернику: мало ли, не рассчитал, когда шлепал руками по воде. Впрочем, экзамены проходили в разных условиях: одно дело – спасать утопающего в школьном бассейне, где занимались и мальчики и девочки, и совсем другое – в озере, на берегу которого стоял лагерь для бойскаутов, где, напомню, девочек не было.
По давней традиции бойскауты, желавшие получить значок спасателя, должны были «спасать» вожатых, которые были на несколько лет старше, крупнее, сильнее и гораздо задиристее нас. Это было страшно. Как мне, задохлику Биллу, вытащить из воды Верзилу Вожатого? На моей стороне – знания и опыт, а еще – храбрость и упорство (но это уже не точно). Всех нас – тех, кто хотел сдавать экзамен, – выстроили на пирсе, рядом стояли вожатые. Крепкие молодые ребята, игравшие роль жертв, отплыли от пирса метров на двадцать, а потом по сигналу ведущего бешено замахали руками, изображая охваченных паникой утопающих. Можете себе представить, как им было весело: подобраться к ним было не легче, чем к разъяренному быку, а ухватить так же просто, как намазанную жиром наковальню. Наверное, меня считали конченым зазнайкой и в наказание велели «спасать» вожатого по прозвищу Джон Великан. Мне было 15, ему 19. Он был сантиметров на 35 выше меня и на 20 кило мышечной массы тяжелее. Джон Великан твердо решил не дать мне обхватить себя поперек туловища и оттащить к пирсу. А я не менее твердо решил доказать, что мои знания и опыт сильнее его желания испортить мне жизнь.
На занятиях нам сто раз повторяли: если утопающий совсем потерял голову, ничего страшного. Главное – обхватить его, а там уж пусть машет руками сколько хочет. Если он погружает голову в воду, не мешайте ему. Нас уверяли, что поскольку он бьется хаотически, то скоро сам собой вынырнет, а пока он переводит дыхание, и у спасателя будет передышка. А потом снова двигайтесь к берегу. Все это звучало логично, только Джон Великан был настоящей мощной размахивательной машиной. Я обхватил его поперек груди и поплыл к берегу, изо всех сил выгребая свободной рукой и изо всех сил перебирая ногами: этот прием называется «перевернутые ножницы». Это неестественное положение, требующее тренировки, даже если у тебя нет обузы вроде Джона Великана, который отбивался без устали.
Еще на занятиях учили, что если утопающий разошелся не на шутку, отчаянно отбивается или, как в данном случае, твердо намерен тебе помешать, придется обхватить его двумя руками – сверху и снизу. Как я ни старался удержать Джона Великана одной рукой, он умудрялся выкрутиться. Предприняв несколько неудачных попыток этим методом, я был вынужден обхватить его обеими руками. А значит, тягловую силу мне обеспечивали только перевернутые ножницы. На то, чтобы выволочь отбивавшегося Джона на пирс, выгребая одними ногами, у меня ушла прорва времени, но в конце концов я сумел это сделать. И с изумлением узнал, что в то утро спасти утопающего удалось мне одному.
Приписывать свой успех каким-то спортивным способностям мне и в голову не пришло бы. В тот день мальчикам гораздо крупнее и сильнее меня приходилось «спасать» куда менее вредных вожатых. Я уверен, что мне помог подход к решению задачи. Скауты-инструкторы говорили нам, как поступать в каждой ситуации. У меня была книжка, где все было расписано. Подныриваешь под утопающего, выныриваешь за ним. Описываешь полукруг. Делаешь обратные ножницы. Если утопающий потерял голову, нужно держать его обеими руками. Я очутился во внутренней реальности эксперимента, воспроизводящего ситуацию спасения на водах. И не стал учитывать, по каким мотивам вожатый так сильно усложнял мне задачу, а просто принял условия как они есть и сосредоточился исключительно на решении. Я просто должен был сделать дело. И сделал. И я уверен, что все остальные мальчики не доставили своих утопающих вожатых на берег, потому что в глубине души знали, что это не обязательно. Все в лагере умели плавать. Все провели много времени в воде, оттачивая прием «перевернутые ножницы». Предполагалось, что у всех хватит сил сделать все правильно и в реальной серьезной ситуации вытащить на берег и ребенка и взрослого. Каждый бойскаут показал своему вожатому в воде, что он умеет и на что способен, и после этого вожатый, даже если его не «спасли», сказал: «Ну ладно, тебе зачет. Поплыли к берегу». Но передо мной стояла более масштабная цель. Я хотел сделать все совсем-совсем всерьез. Хотел основательно проверить теорию – и проверил, и оказалось, что она правильная. По крайней мере, для меня. Все остальные ребята стояли на берегу руки в боки и смотрели на меня без всякого восхищения. Весь их вид говорил приблизительно так: «Ну что, приплыл наконец? Мы-то сдали без лишнего плеска».
С тех пор прошло много лет, но я часто вспоминаю то утро. Я применил все накопленные знания и в пароксизме ботанского честолюбия попытался повести себя самую малость честолюбивее, чем было мне по силам, – как я думал. Рано или поздно подобное чувство возникает у всех нас. Так бывает, когда впервые получилось проехаться на велосипеде, поддался какой-нибудь прием в гимнастике, удалось забить эффектный гол или в первый раз сыграть от начала до конца без запинки музыкальное произведение. Точно так же чувствует себя ученый, когда после длинной череды экспериментов видит, что данные наконец-то встают на свои места и теперь он глубже понимает происходящее. Я обнаружил, что если сосредоточиться, следовать процедуре и твердо стоять на своем – очень-очень твердо! – то сам удивишься, на что ты способен.
Нет, в то время я, конечно, ничего такого не проповедовал. Просто знал, что изучил все правила спасания на водах и, черт возьми, проверю их на практике, а Джон Великан пусть делает что хочет. Я твердо вознамерился решить эту задачу, потому что у меня был стимул, и я был убежден, что решу ее, хотя это и кажется невозможным: надо только довериться себе.
Наверное, такие случаи и называют «уроками жизни».
Глава третья
О встрече с валуном
Нет лучше средства оценить возможности науки и техники, чем славная, бодрящая смертельная опасность. Но погодите: все по порядку. Вернемся вместе со мной в мои детские годы – в шестидесятые.
Наверное, вы уже догадались, что я обожаю плавать. Не только в воде, но и по воде – люблю управлять плавательным средством. Эта моя вторая любовь зародилась в 11 лет, когда я вместе с другими новоиспеченными бойскаутами впервые сел в каноэ. Вожатый нашего отряда по фамилии Хансен – мы звали его «дядя Боб» – был биржевым маклером, мелким фермером-любителем и страстным походником. Для сюжета важно, что у него был близкий друг по имени Джон Берри – чемпион по каноэ, который дома сам делал лодки из стекловолокна. Послушать рассказы нашего вожатого – так этот Джон практически лично изобрел каноэ с палубой.
Каноэ с палубой очень похоже на каяк, но с небольшими отличиями. Каноэ более бокастое, борта у него круглее, чем у каяка, а нос и корма сильнее выгнуты вверх. Если плавание научило меня уважать физику воды, то общение с каноэ научило понимать, что одной физики недостаточно. Когда оказываешься на опасном речном пороге, важнейшую роль играют инженерные решения.
И у каяка и у каноэ давняя история инженерных решений; это продукты разных культур, которые ставили перед собой разные задачи на разных континентах. Каяки изобрели эскимосы, юпики и алеуты Северной Америки. Первые известные каноэ построили в Северной Европе, хотя точно такая же конструкция (очевидно, независимо) была создана и в Австралии, и в Америке – Северной и Южной.
Похожие конструкции – не совпадение. Людям повсюду приходилось решать общие задачи: как раздобыть пищу, проплыв по воде. На первый взгляд каноэ похоже на каяк, а каяк на каноэ. Но стоит приглядеться повнимательнее – и становится понятно, что народы реки и народы подледного лова вполне осознанно прибегали к разным инженерным решениям, чтобы оптимизировать поведение своих судов. Каноэ предназначено для перевозки грузов вроде звериных шкур и мешков зерна, поэтому у него дно шире и в целом оно устойчивее. Каяк был нужен, чтобы догонять и гарпунить рыбу, поэтому он маневреннее – наверное, это было особенно кстати в ледоход.
У каждого типа лодок свое весло и свои приемы гребли. Гребец в каяке держит длинное весло с двумя лопастями – по одной на каждом конце. По традиции и в результате тридцати пяти тысяч лет проб и ошибок гребец в каноэ орудует коротким веслом с одной лопастью. В каяке плывешь сидя. Ноги помогают вкладывать силу в каждый гребок, но эта сила ограничена из-за позы. В каноэ, как я быстро усвоил, нужно стоять на коленях, а не сидеть, и грести надо непрерывно, иначе река сделает с тобой что захочет. При такой позе бедра очень помогают толкать и поворачивать лодку – так сильно, что никаких рук не хватит, разве что будешь держать одно весло двумя руками.
Десяток с чем-то каноэ, которые выделили нам, скаутам, летом 1967 года, были открытые, крепкие, испытанные временем и сделанные из вандалоустойчивого алюминия. Мы с приятелями-бойскаутами обнаружили, что на них можно проходить пороги довольно легко и просто. Потом на бортах обнаружились вмятины и царапины, но на ходовые качества это не влияло. Вожатые и инструкторы показали, как наклонять киль, как делать так, чтобы речное течение само сносило тебя вправо или влево, как определить, где камни залегают глубоко и над ними можно пройти, а где рискуешь застрять носом, и лодку развернет. Более того, нам даже на словах рассказали, как проскакивать белопенные стремнины. Тем не менее мы – я убежден, что все мы до единого, не только я, – перепугались до полусмерти. Наши ботанские способности раскрылись еще не вполне, и мы это понимали.
Весло от каноэ с одной лопастью позволяет проделывать кое-какие трюки, благодаря которым можно быстро сделать сразу много гребков. Вероятно, вы знакомы с третьим законом Ньютона, даже если не знаете, как он называется: сила действия равна силе противодействия. Этот научный принцип запускает ракеты – масса сгоревшего топлива вырывается вниз, а масса самой ракеты взлетает вверх. Точно так же, когда толкаешь воду, вода толкает тебя с той же силой и двигает лодку в другую сторону. А когда налегаешь на весло, то подтягиваешь к нему лодку. Когда освоишь это по-настоящему, лодка становится послушной, словно по волшебству. Но, как я обожаю подчеркивать, на самом деле это вовсе не волшебство, а наука. Движение лодки можно прекрасно, более того, идеально предсказать – при условии, что ты знаешь, что делаешь.
Когда сидишь в каноэ, не нужно изучать физику, чтобы понять принцип действия и противодействия. Действие и противодействие, вязкость речной воды, сопротивление ветра, турбулентность потока, сила равна массе, умноженной на ускорение, – всю эту теорию знать не обязательно, чтобы управлять каяком, но при этом надо, разумеется, знать, как это все работает. Когда опускаешь весло в воду, изучаешь все это соматически, буквально каждой клеточкой тела. Так делали первые эскимосы, австралийские аборигены и представители других культур, умевших строить лодки и ходить на них по воде, и именно этим я занимался в Пенсильвании летом 1967 года, когда мы пошли в поход по реке Югиогейни. Я овладевал фундаментальными технологическими познаниями, изучал устройство природы, как делали другие любознательные дети за тысячи лет до меня. Если вы когда-то сидели на веслах, то понимаете меня. А если не сидели – ну что ж, очень рекомендую.
Во многом все получается интуитивно, но не всегда: есть несколько важных соображений, которые одной интуицией не понять.
Например, одна из ступеней посвящения для гребца на каяке или каноэ с палубой (они называются C-1) – так называемый «эскимосский переворот». Здесь физика покорна и предсказуема, если знаешь, что делаешь. И страшно мстит, если не знаешь.
Умелые гребцы из любой культуры могут полностью перевернуть свою лодку – вверх дном и обратно – одним плавным (это я нарочно скаламбурил) движением. Голова и плечи у них полностью уходят под воду, но лишь на несколько мгновений. Вот здесь и пригодится инженерная сметка. Неважно, ради чего ты переворачиваешься – смеха ради или у тебя лодка опрокинулась, и ты отчаянно пытаешься встать на киль, – вполне вероятно, что ты застрянешь в воде головой вниз без воздуха. Это плохо. Тогда придется или вообще бросить лодку – то есть выбраться из нее и поплыть прямо вниз, а это непросто, когда сидишь в тесном каяке или каноэ с палубой, – либо сделать идеально точный гребок из-за головы к бедру и снова выправиться. Иначе говоря, можно запросто утонуть под собственной лодкой, якобы очень маневренной.
Закадычный друг моего вожатого, наш храбрый мистер Берри, был феноменальным гребцом – просто оторопь брала. Скользя по белой пене, он курил трубку – вот какой он был спокойный и собранный. Как-то раз прохладным утром на тихом участке реки он показал нам «эскимосский переворот», да так быстро, что даже трубка не погасла: мне запомнилось, как от тлеющего табака пошел пар. Не знаю, как все было на самом деле, но никогда не забуду то ощущение, которое вызвало это зрелище в моей неокрепшей душе. Мистер Берри в совершенстве владел управлением лодкой и полностью контролировал свое положение на реке. Он ничуть не боялся ни врезаться в скалы, ни опрокинуться на порогах, ни сесть на камни, даже перевернуться в водовороте. Он понимал, как устроено его каноэ, на что оно способно с инженерной точки зрения, и выучил физику на соматическом уровне от и до. Я уповал на то, что когда-нибудь и сам достигну такого мастерства – не тревожиться, что что-то пойдет не так, и быть готовым быстро выйти из любого неприятного положения. Такую уверенность обретаешь только после того, как докажешь себе, что можешь уверенно грести и переворачиваться, когда этого требует река, какие бы опасности она ни готовила.
Чтобы повернуть каноэ, нужна слаженная работа: тот, кто на корме, должен вовремя рулить быстрыми движениями, а тот, что на носу, несколько раз основательно налечь на весло. Главное – быстрота. Кто-нибудь то и дело переворачивался, потому что неправильно сочетал тягу на носу и толчки на корме. А перевернуться – это примерно как врезаться на машине в дерево. Не советую. Конечно, если перевернешься на каноэ, последствия этого гораздо легче, чем при автомобильной аварии, но все равно промокнешь, замерзнешь и сгоришь со стыда. Я много раз видел, как мои товарищи-бойскауты выползали на берег или на высокий сухой валун в реке, переворачивали свое каноэ, чтобы вылить воду, а потом приводили в порядок промокшее лагерное снаряжение.
Баковый гребец – тот, что на носу, – не только обеспечивает движущую силу, но и, так сказать, первым прибывает на место аварии. Поскольку я был новичком-бойскаутом, меня сажали на нос, и я обычно греб изо всех сил и к вечеру не помнил себя от усталости. Все это мне безумно нравилось, но я не забывал, к каким неприятным последствиям могут привести малейшие просчеты. Я знал, что такое перевернуться, очутиться в воде, промочить все свои запасы на выходные и продрогнуть до костей.
И я не уберегся: один раз мы налетели на камень и перевернулись. В каноэ нас, как полагается, было двое. Я до сих пор готов поклясться, что виноват был не я. Я был на носу и налегал на весло. А тот, кто сидел на корме, должен был рулить (логично?). Но если на быстрой воде что-то идет не так, события развиваются очень быстро. Это правило справедливо для любой высокоскоростной деятельности, которая сильно зависит от времени реакции человека, в том числе для лыж и, что более актуально, для скоростных автотрасс. Мы налетели на скалу. Когда нос застрял, корму захватило течением, и лодка развернулась. Вода перелилась через планширы (борта), наше снаряжение полетело во все стороны. Я тут же очутился в воде по колено. Мы запросто могли оказаться в той части реки, откуда было бы непросто выбраться, но все же сумели вырулить лодку к большому валуну и вылезти на него.
К этому времени в каноэ натекло столько воды, что оно вело себя не как лодка, а как полное ведро. Оказавшись на твердом камне, мы наклонили каноэ на борт, чтобы вылить воду. Это была совсем не та смертельная опасность, о которой я писал в начале главы, – нет, просто позор. Когда мы наконец вернулись в лагерь, было такое чувство, что остальные бойскауты только меня и дожидались. Но я был не просто смущен: у меня появилась новая мечта. Я мечтал когда-нибудь показать себя на реке молодцом. Но это было потом, а тогда я был в таких встрепанных чувствах, что думал, что больше никогда-никогда не захочу сесть в лодку. Однако потом, после нескольких часов, а может быть, и дней размышлений, мне по-настоящему захотелось снова на воду, захотелось всему научиться, почувствовать себя уверенно. Так бывает у всех ботанов. Это неотъемлемое свойство ботанства. Как гласит народная мудрость: «Когда ты упал, на тебя всем наплевать. Важно, каким ты встанешь». Вот и я хотел встать после этого падения – оправиться после небольшой аварии и стать великим или, по крайней мере, отличным гребцом.
Шли годы, а с ними и сезоны водных походов. Прошло их ровно четыре. Хотя дядя Боб и другие взрослые устраивали нашему бойскаутскому отряду походы и на нескольких западных реках, в тот день мы снова очутились на реке Югиогейни в горах Аллегейни в штате Пенсильвания. Теперь мне было пятнадцать, я удостоился чести сидеть на руле, а на весле – на носу каноэ – у меня был новичок по имени Кен. Все шло прекрасно. Течение было бурное, но не слишком, небо – ясное, ветер – и говорить не о чем. Тем же утром, всего за несколько минут до аварии, мы с Кеном видели, как другая лодка с размаху села на мель, развернулась боком и опрокинулась. Кен ужасно перепугался. Это чувство было мне знакомо, более того, я его разделял, но по другим причинам: Кен еще не усвоил физику, технику и инженерное дело гребли на каноэ, а подобная неуверенность вселяет ужас. У Кена не было никакой возможности ощутить уверенность в себе.
Поначалу все шло гладко, а потом раз – и перестало: на реке все всегда бывает внезапно. Нас понесло течением, и я на миг позднее, чем следовало, понял, что мы сейчас налетим на валун. Нет, это была не скала разновидности «Монумент Смерти», хотя и таких там полно. Просто большой валун – меньше нашего каноэ. Однако мы набрали приличную скорость, и я понимал, что если мы налетим на валун – плохи наши дела: мы окажемся в холодной воде при быстром течении, и выйти из этого положения будет невозможно. Тут я увидел, что Кен съежился и замер. С его точки зрения, мы должны были разбиться насмерть. Четыре года назад и я бы замер. Я и сейчас отчетливо помню, как увидел, что Кен запаниковал, и сообразил, какая участь нас ожидает: «Погодите, я тут старший. Я разберусь!» Все ботанские знания в моей голове мгновенно превратились из информации в действие. И моя реакция была сугубо интуитивной, машинальной.
Я не успел ни о чем подумать – честное слово, я вообще не думал! – и завопил:
– Поворот!
Кен знал команду и машинально поставил весло поперек бортов, чтобы оно не влияло на направление нашего движения. А я тем временем налег на весло, чтобы обойти валун, – и обошел, чудом не зацепив. Там, на реке Югиогейни, мне грозила настоящая опасность – а я сумел ее избежать. Я взял на себя контроль над ситуацией. К тому времени у меня за плечами было четыре года водных походов на каноэ. Я мгновенно оценил задачу – обойти надвигающийся валун, – учел конструкцию каноэ, ограниченные возможности гребца на носу, динамику воды и третий закон Ньютона. Гребец на носу был совсем как я, просто на несколько лет моложе. Не исключено, что в голове у него тоже была вся нужная физика, просто ему не хватало уверенности, которую дает повторение. Он не знал, как превратить знания в действие.
Наверняка я знал не все, зато понимал, как плыть по течению в буквальном и переносном смысле. Дело не в том, что я как-то по-особенному думал о гребле; я по-особенному думал о мире в целом. Это был стиль жизни. Тебя всегда ожидает что-то неизвестное, всегда будут моменты, когда ты (или я) смотришь в глаза беде – и тогда… Тогда ты или паникуешь и съеживаешься, или тебя осеняет: «Я знаю, что происходит, я разберусь!» За несколько секунд до того, как врезаться в камень, я с кристальной четкостью осознал, чего могу достичь, если просканирую скучную базу данных в собственном мозгу и применю на практике то, что знаю. Я учел все и сразу – и смог найти решение задачи о валуне.
Может показаться, что я делаю слона из мухи – из мелкого валуна на прекрасной реке, где таких валунов полным-полно, – но для меня это был судьбоносный момент. Я уже повзрослел и начал понимать, что могу найти выход из любой ситуации, даже самой опасной, надо только быть внимательным и не терять головы. Этот момент сделал меня лучше. Я готов признать, что если бы мы налетели на тот валун, то едва ли погибли бы и вряд ли сильно покалечились. Ну, окунулись бы, ну, сошли бы с дистанции. Взрослым пришлось бы повозиться с нами – выгрести против течения, чтобы спасти наше снаряжение. А мы разве что понаставили бы себе синяков и ссадин. И до вечера мерзли и грустили бы. Но главное – другие бойскауты подняли бы нас на смех. Нам было бы стыдно и неловко, если бы мы перевернулись, но мы пошли другим путем. Мы в последний момент обогнули валун и поплыли дальше.
