Читать книгу: «Я тебя… More», страница 4

Глава 7. Киносеанс

Арсен сидел на песке в пустом порту, где когда-то было море. Вдалеке стоял одинокий, уже изрядно поржавевший большой кран, словно черное чудовище, нависавшее над бездной, где когда-то была бухта. А рядом, на берегу, стояли корабли, бывшие некогда живыми, как и само море.

Вместо порта валялись остатки.

Остатки кораблей.

Остатки зданий, бывшие частью порта.

Остатки былой славы в виде большого памятника рыбаку, груда железа и досок, раскиданных по всему берегу. На сухом, белом от соли песке, лежал огромный якорь. Проходящие мимо коровы лениво обнюхивали ржавое нагромождение цепей, безжизненно лежавшее на дне бывшего моря.

Здесь все было бывшим: бывший порт, бывшие корабли, бывшие рыбаки.

И бывшая жизнь.

Невидимое, незримое, море присутствовало в памяти всех тех, кто когда-то видел его. Тех, у кого вместе с морем ушла молодость и, наверное, – лучшие годы.

Но за коровами шел пастух, мальчик, который не видел моря, не знал былого величия этого места. И все это было до него, в старину, не по-настоящему, в легендах. А настоящее – вот оно: соль и ветер, которые он глотает каждый день.

– Море не ушло полностью. Оно не покинуло нас навсегда, – старик с пакетом вдруг присел рядом с Арсеном. – Ведь у нас еще остались рыбаки на севере. Они молодые, у них вся жизнь впереди и у них другое море. А наше море уже ушло.

Перекати-поле стремительно пробежалось по дну, устремившись вслед за мальчиком-пастухом. Северный ветер нес гнилой запах чего-то разлагающегося. Арсен брезгливо поморщился.

– Так пахнет умирающее море, – промолвил старик, заметив его гримасу. – Мы привыкли к этому запаху.

– Здесь когда-то был порт, – продолжал старик. – Большой порт. Сюда заходили корабли из других городов. О, какие это были корабли. Какой у них был тоннаж. Судна величественно заплывали в бухту и приветственно гудели. У каждого – свой ритуал захода в порт. Это был праздник, танец кораблей. А вечерами, вон в том здании, – старик показал на руины на берегу, – был знаменитый ресторан. Там работал прославленный повар Мачта, бывший моряк. На его знаменитое блюдо «Удача рыбака» слетались со всей округи. И каждый стремился отведать это блюдо, ведь оно увеличивало мужскую силу.

– А из чего готовили?

– Из икры сазана, водорослей, из яиц и трав, которые росли только в этих местах. Но дело даже не в ингредиентах, а в мастерстве повара.

– И никто больше не готовит это блюдо?

– Повар унес рецепт с собой. И готовить негде, да и не из чего, – вздохнул он. – Эх, время радости и разочарования. Как я сокрушался, когда возвращался без улова. А ведь сейчас я был бы счастлив просто плыть на своей лодке, пусть пустой, пусть без улова, но чувствуя Море и волны.

Арсену стало настолько грустно, что он несколько раз порывался уйти из заброшенного порта, от печального старика, от соли и ветра, которые здесь были везде.

И от запаха.

Но что-то держало его, что-то вводило его в транс, и перед глазами проходили ожившие картины: величественные корабли, кутящие моряки, шумные пляжи и наполнявшее это пространство море. И он продолжал сидеть, зачарованно смотря на тоскливую пустошь. Было что-то упоительное, даже эстетичное в этой тоске, которая полностью окутала его.

Возможно, это самое унылое место в мире, и, может, этим оно …прекрасно?

…

Старик, просоленный, высохший и забытый, как и этот порт, молча погрузился в свои раздумья.

Старик и море.⁹ Но только моря у этого старика не было.

А его победы и поражения ушли вместе с тем морем, оставшись лишь в осколках памяти.

– А что случилось с тобой, парень? Ты дрался? – внезапно обратился к нему старик, прервав молчание.

– Дрался, – застеснялся Арсен, почувствовав себя неловко.

– Из-за женщины? – понимающе улыбнулся старик. – Все битвы из-за женщин!

– Да, из-за женщины.

– Великая честь драться из-за них. И не жалко ран. Жаль, что сегодня так мало дерутся из-за женщин. И вообще, мало дерутся. Измельчало поколение, – вздохнул старик. – А ведь я был знатным драчуном в порту. Меня звали «Бешеным». Иногда приходилось драться одному. Но я всегда выходил победителем, ведь я был очень сильным, сынок. Очень сильным. И почему сила дается только на время, не пойму.

– Может, потому, что сила не дает мудрости?

– Может быть, – согласился старик и тяжело поднялся. – Прощай, мой друг. Может быть, судьба еще сведет нас. А может быть, и нет. Самое главное, пусть память твоя будет полна, а не пуста.

И, опершись на сучковатую палку, старец побрел в город.

 
                                             ***
 

Зазвонил мобильный телефон.

Шеф!

Ему не хотелось разговаривать с ним, и он сбросил звонок.

Телефон опять зазвонил. Но это был другой номер.

– Алло, – ответил он.

– Арсен, это Макс, – отозвался голос.– Если вы хотите поехать завтра в рыбачий поселок, то нужно выезжать рано. Машина будет у вас в шесть утра.

– Хорошо, Макс. Я буду готов.

– Майор приглашает вас сегодня на ужин.

– Передайте ему мою благодарность и извинения. Я буду сегодня занят.

– Вы сегодня встречаетесь с кем-то?

– Возможно, – неопределенно ответил Арсен. – Но это частная встреча.

– Я понял вас. Если что-нибудь понадобится, то мой телефон всегда включен.

– Спасибо, Макс.

– И звонил ваш главный редактор: он не может вас найти. У него срочная информация.

– Я свяжусь с ним.

Арсен поставил телефон на беззвучный режим, встал и вытянулся во весь рост, разминая затекшие конечности, и посмотрел в сторону городка. Он постепенно стал привыкать к запаху навоза, животных, душистой травы и соли. Отряхнувшись, еще раз оглянулся на порт и, вздохнув, неторопливо побрел в сторону города.

Тусклый, на первый взгляд, город имел, оказывается, и другие цвета. Например, синий.

Синими красками покрашены палисадники и углы домов. Синим цветом покрыты некоторые крыши и заборы. А в окнах – сплошь синие рамы. А некоторые умудрились покрасить синим даже печную трубу. Но это было исключением, чем правилом, ведь большинство труб сложены из желтого кирпича.

Но почему так много синего было в этом городке? Может быть, это тоска по морю, некогда окружавшему город?

Можно ли тосковать синим цветом?

Но дома! Белые, свежевыбеленные в центре и потрескавшиеся – на окраине, они радовали глаз и не напоминали о море. На узеньких улочках лежало мало асфальта, но больше песка. А когда редкие автомобили поднимали пыль, Арсен начинал чихать. Он свернул с улицы и пошел через большой, огороженный железной оградой парк с аккуратно подстриженным газоном, в центре которого стояли несколько бюстов. На входе висел распорядок работы парка. Арсен подошел ко вчерашнему театру, на фасаде которого вырисовывалось крупное: Дом Культуры «Маяк». Афишная стойка изобиловала анонсами фильмов, спектаклей, концертов, творческих вечеров и даже дискотекой – культурная жизнь здесь была на удивление насыщенной.

Арсен купил два билета на фильм. До начала сеанса оставался час. Чтобы убить время, он стал рассматривать фотографии известных иностранных артистов, а также картины на стенах в фойе. На всех картинах красовался лес. И ни одного изображения степи или пустыни. Только в дальнем углу в некрасивой рамке висела картина, на которой босоногие люди копали лопатами соль.

В этот момент завибрировал поставленный на беззвучку мобильный телефон.

Шеф!

Он не отстанет, пока не дозвонится. Нужно ответить, чтобы назойливый редактор перестал надоедать звонками:

– Слушаю, шеф.

– Ты почему не берешь телефон? – Стал сразу же орать шеф. – Я уже второй день звоню тебе.

– Я работал, шеф. Что случилось?

– Что случилось? – сердито передразнил он.– В общем, задание отменяется, ты возвращаешься. Мы решили опубликовать твой материал. Но нужно его доработать.

– Наконец-то! – Обрадовался Арсен. – Но с чего ты вдруг поменял мнение?

– Не по телефону, – засекретничал шеф. – Расскажу, как приедешь.

– Но, шеф, дай мне один день. Не зря же я сюда приехал. Привезу отличный материал.

– Да зачем мне твой материал о никому не нужных людях, когда у меня тут такая информация о нужных людях и для нужных людей.

Несмотря на журналистское образование и педантичное отношение к текстам авторов, в разговоре шеф любил вставить в одно предложение несколько одинаковых слов, считая, что так и только так собеседник лучше поймет его.

– Но ведь я отдал материалы тебе. Зачем же я тогда нужен?

– Нужно немного доработать статью в интересах одного человека. Ты встретишься с ним, возьмешь еще факты, дадим материал в ближайший же номер на первую полосу. Все, как ты любишь, мой дорогой Арсен!

– Хорошо, шеф. Скоро выезжаю.

– Как можно быстрей, Арсен. Брось ты этот город и море к чертовой матери. Нас ждут великие дела, – заговорщицки зашептал шеф. – Срочно выезжай!

– Моря здесь нет, шеф. Тебя обманули.

– Ну и черт с ним, с этим морем, – выругался он и бросил трубу.

Арсен усмехнулся. Значит, появился новый заказчик и посулил большие деньги. Шеф любил деньги. Впрочем, кто их не любит.

Но шеф любил деньги особой, страстной любовью. Мир у него построен на деньгах. Слово стоило денег, услуга стоила денег, даже любовь стоила денег. И чем старше он становился, тем больше средств требовалось его молодым любовницам. А еще у него было несколько семей и много детей, и чтобы их прокормить, он хватался за любую возможность заработать.

Шеф был мастером цинизма и превратил это качество в искусство.

– Все имеет цену, Арсен, – назидательно учил он. – Если ты делаешь что-то бесплатно, значит, ты теряешь время. Запомни, деньги не имеют запаха, они имею только цифры.

На самом деле, деньги имели запах, и Арсен различал купюры. Но шеф прав: какая разница, кто платит? Важно, что вообще платят. А в борделе монашек не бывает.

 
                                             ***
 

Она шла легкой, воздушной походкой, словно не было вчерашнего вечера и безумной погони. В коротком сарафане в горошек и в белых босоножках на голую ногу она выглядела летней, хотя на улице все еще дул холодный ветер. Удивительная женщина, умеющая сохранять красоту даже в таких нелегких условиях. Намного легче поддерживать красоту в мегаполисе, где столько салонов, нежели в провинции, да еще такой, где постоянно дуют соленые ветры.

– Привет, – попытался поцеловать девушку Арсен и невольно вдохнул ее терпкий, цветочный запах, такой притягательный.

– Здравствуйте, – уклонилась она от поцелуя и протянула руку для приветствия.

– Разве мы не на «ты»? – неловко пожал протянутую руку Арсен, про себя посетовав, что не купил цветы.

– Мы с вами знакомы меньше суток, – взглянула она на часы.– А точнее, двадцать часов.

– Как «ты», то есть вы… точны. Но ведь мы провели ночь вместе? – Игриво спросил Арсен.

– Не путайте, – укоризненно погрозила она пальчиком. – В разных комнатах, как соседи в гостинице.

– Ну, не буду спорить. Я все же буду на «ты». Уж прости за фамильярность.

– Ничего страшного, вам и по возрасту можно, – улыбнулась она.

– Ну почему нужно подчеркивать возраст? Разве я намного старше тебя? – Деланно обиделся Арсен и, слегка взяв ее за локоть, повел в зал. – Что же, пошли, Юная Леди. Кино уже начинается.

 
                                              ***
 

Людей было мало, небольшая группа девушек в середине зала и одинокий парень на первом ряду почему-то в солнцезащитных очках. Через несколько минут после начала сеанса зашла пара среднего возраста: полные, солидные, надменные. И чопорно, с демонстративным пренебрежением к окружающим, важно уселись на первый ряд.

– Мэр города с супругой, – шепнула Сулу.

Парень в солнцезащитных очках, увидев их, быстро перебежал на другой ряд. В середине сеанса зашла группа подростков с попкорном, напитками и в зале стало шумно: смех, постоянные комментарии слышались со всех сторон. Зрители недовольно поглядывали на них, а супруга мэра строго цыкнула, после чего подростки притихли.

– Вот поэтому я ненавижу попкорн, – мрачно изрек Арсен.

– Почему же? – удивилась Сулу.

– Потому что это отвлекает от фильма, который нужно смотреть, а не жевать. Раньше просмотр фильма – это целый ритуал, как поход в театр. Ведь в театре никто не жует?

– Ну, театр – это храм искусства, там нельзя жевать.

– Но чем кинозал отличается от театра? Разве кино – это не искусство, а кинотеатр – не храм искусства? Так почему в одном можно, а в другом нельзя?

– Потому что в театре на сцене играют живые люди. А кино – это всего лишь показ одной из тысячи копий.

– Но ведь эти копии оживают во время просмотра.

– Арсен, не ворчи, ты слишком серьезен, – погладив его руку, она незаметно перешла на «ты». – С попкорном ведь веселей смотреть. И любой, даже скучный фильм, можно, как говорится, прожевать.

– Этим-то и портится смысл просмотра. Мне кажется, это даже неуважение к фильму.

– Ты слишком утрируешь, Арсенчик, – она впервые произнесла его имя ласково. Неожиданно и приятно. – Это всего лишь фон. Разве дома ты не ешь перед телевизором?

– Никогда.

– А ведь я так мало знаю тебя. Где твой дом? И есть ли у тебя семья? Ты ничего не рассказываешь о себе.

Арсен замолчал. Есть ли у него дом? На этот вопрос у него не было ответа.

Глава 8. Дорога на Море

Какое-то время ехали по большой трассе вдоль железнодорожного пути. Но через несколько километров пришлось свернуть с основной трассы, и дорога стала хуже. Водитель мастерски объезжал выбоины и колдобины, но иногда колеса залетали в яму, тогда и водитель и пассажир подпрыгивали на сиденьях.

Путь пролегал по пыльной степи, мимо развалин и заброшенных домов, среди которых временами белели кости животных. Обогнув соленое озеро, покрытое белой коркой, они поехали по узкой колейной дороге, по бокам которой росли чахлые кустарники, каким-то образом выжившие здесь, несмотря на сухой климат. Жизнь дала им маленький шанс, которым они максимально воспользовались: изо всех сил тянулись к солнцу.

Даже в этой безжизненности была жизнь.

Деловито сновали ящерицы, жирный сурок важно разглядывал их возле своей норы, на кустах весело щебетали маленькие юркие птички.

И верблюды, эти царственные обитатели пустыни, величественно вышагивали, словно на торжественном параде.

Пустыня и степь.

Трудно было их отличить.

И в степи пески мелкие, незначительные. В то время как в пустыне виднелась целая гряда из песчаных барханов. И когда путники проезжали пустыню, видели, как тяжелый вездеход увяз в песчаной трясине, буксуя, рыча двигателем.

Но временами пустыня великодушно предоставляла отдушину в виде оазисов, где среди деревцев вокруг небольших озер собирались на водопой птицы и животные.

А в небе парила, неторопливо кружась, большая черная птица, зорко выглядывая добычу, и временами устремляясь вниз.

– Черная птица, – указал на нее водитель. – Местный санитар.

– Она ест слабых и больных?

– Да. Как правило, это птицы и мыши, которые разносят инфекцию. Но если повезет, то иногда побалуется зайцами да ягнятами. Но чаще всего она питается падалью. Это не беркут, Черная птица слишком ленива, чтобы долго охотиться.

– Такое ощущение, что здесь нет ничего живого, – задумчиво произнес Арсен, разглядывая бескрайний горизонт.

Водитель усмехнулся и ничего не ответил, только включил автомагнитолу. И тут же раздалась ритмичная музыка, совершенно не вписываясь в окружавшую их застывшую меланхолию.

«Пустыня безжизненна.

Она абсолютно враждебна людям. Всему человечеству.

Пустыня не несет никакой пользы людям. Почему люди живут в песках? Разве есть в этом смысл? Разве можно выживать в этой депрессивной действительности?

Или людям нравится быть частью этой унылой жизни? Может, в этом есть какое-то самопожертвование? Или мазохизм.

Вокруг тоскливо, и на душе становится тягостно.

Может быть, поэтому ушло море, потому что люди любят пески?».

– Вон там, видите белый мазар¹⁰? – отвлек его от мыслей водитель.– Он построен в честь святого, который обитал в этих местах. Его звали Пустынником. Говорят, он прожил сто двадцать лет.

– Он жил один? – Арсен, вглядывался в белое строение, занесенное песком.

– Да, – ответил водитель, прочитав на ходу молитву и проведя ладонями по лицу. – Абсолютно один. Ни семьи, ни детей, полное одиночество.

– Поэтому, наверное, и прожил так долго.

«Жить одному трудно и в густом городе. Но в пустыне, без какой-либо связи с внешним миром?»

– Зачем человеку сто двадцать лет, если он собирается проводить их в голой пустыне?

– Не знаю, – покачал головой водитель. – Может, он был счастлив именно здесь?

– Я не представляю, как можно быть счастливым, живя тут.

– А я застал его.

– Ты ходил к нему в детстве? – Арсен ненавидел себя за фамильярное тыканье младшим по возрасту. Но говорить посередине пустыни «вы» водителю ему казалось нелепым.

– В детстве у меня была проблема, – немного покраснев, начал рассказывал водитель. – Недержание мочи. Каждую ночь мне снилось, что я подхожу к какому-то дереву и …простите, писаю. А утром просыпался в мокрых простынях.

Водитель вытащил пачку сигарет и предложил Арсену:

– Хотите?

– Нет. Я лучше покурю свои, – полез в карман Арсен.

Достав сигарету, водитель прикусил фильтр и подкурил зажигалкой. Сделав несколько глубоких затяжек, он задумался, наверное, обдумывая, что можно говорить, а что – нет.

– Знаете, энурез – это страшное мучение. Я чувствовал себя изгоем: не мог поехать к родственникам, не мог ночевать где-то, помимо своего дома. Даже в летний детский лагерь не мог поехать, ведь под моими простынями всегда должна лежать клеенка, словно я маленький. Это было просто ужасно! Не помогали ни врачи, ни колдуны, ни лекари. И, отчаявшись, мама привезла меня к этому старику.

На очередном ухабе машину резко тряхануло и она чуть не слетела в кювет, но водитель ловко вывернул руль, разразившись длинным необычным матом. Выкинув окурок, он приглушил звук магнитолы.

– Я давно разуверился во всем и уже не надеялся, что кто-то может меня вылечить. Но это была не только моя личная боль, но и мамина, ведь именно она неутомимо возила меня по всем врачам и знахарям. Мне было восемь лет, и я уже осознавал свой позор. И готов был ехать хоть куда, лишь бы избавиться от этого недуга.

…Мы ехали в кузове грузовика, старого, зеленого, чуть ли не времен войны. Приехали туда вечером, тогда машины ездили не так быстро. И что увидели? Группу людей из разных мест. А еще смотрим: старик ждет нас у входа в свое жилище. А во дворе в котле для нас варится мясо.

– Он знал о вашем приезде?

– В том-то и дело, что нет, – загадочно улыбнулся водитель. – Он сказал, что ему принесли весть птицы. Хочешь – верь, хочешь – не верь.

– И что же дальше? – нетерпеливо спросил Арсен.

– Мы заночевали, он не лечил вечерами, а только рано утром. Есть определенный час, когда молитвы имеют силу, – водитель покраснел. – Старик разбудил меня поутру, повел на холм, вытащил мое, простите, достоинство, подул на него, что-то пробормотал про себя. И сказал: «Никогда не держи слабости в голове. Отпускай их с первым ветром». Вот и все.

– Что все?

– С того дня мои простыни перестали быть мокрыми.

– Невероятно, – воскликнул Арсен, но сразу же недоверчиво заметил. – Похоже на сказку.

– Вы не верите в чудо?

– Я вообще не верю в то, что нельзя потрогать руками.

– Но он-то касался руками! – засмеялся водитель.

– Люди любят приукрашивать такие случаи.

– Но вот же я – очевидец этого случая. Даже нет, участник.

– Ну, – с недоверием протянул Арсен. – Ты мог вылечиться по другой, рациональной причине. Психологический шок, гипноз, самовнушение. Эффект Плацебо, в конце концов.

– Но ведь много людей пытались меня вылечить. И не смогли. Тем более, я не поверил старику и вернулся с сомнением. Но с тех пор я не пролил ни капельки в постель.

– Все же это непонятно, – недоверчиво отвернулся Арсен. – А как он жил? На что? Как доставал то же мясо, которое вам сварил?

– А каждый, кто приезжал, привозил ему провизию. И мы захватили с собой продукты: мясо, чай, хлеб, консервы. Но всем этим он угощал гостей. А сам, говорят, питался кореньями.

– Какие коренья в пустыне? Боже мой, – саркастично рассмеялся Арсен.

– О, да вы ничего не знаете о пустыне, – снисходительно заметил водитель.

– Не знаю, – согласился Арсен. – И, наверное, не хочу. Я вырос в городе. Я бы хотел, чтобы пустынь вообще не было.

– Так зачем же вы приехали сюда? В самый центр пустыни? – с удивлением посмотрел на него водитель.

– Я журналист. Я пишу о людях, которые здесь пропали. Это моя работа. Мой хлеб. И ради этого я полечу хоть на Марс.

– Ааа… это те самые. Ну, они ведь тоже почему-то приехали в пустыню?

– Вообще-то на море. И я приехал на море, которое почему-то тоже исчезло.

– Все когда-то и куда-то исчезает, – глубокомысленно изрек водитель.

– Вы все тут философы, я смотрю, – съязвил Арсен.

– В пустыне все философы. Пустыня сама является философом.

Арсен посмотрел на него, но ничего не сказал: а что еще делать в пустоте? Только упиваться бессмысленными раздумьями. Все философы были меланхолики, как и сама пустыня. Ладно, он пробудет здесь всего один день и сразу же уедет в город.

И больше он сюда никогда не приедет.

….

А длинная дорога, словно огромная змея, все тянулась и тянулась до бесконечного пустынного горизонта. И не было этой дороге ни конца, ни края.