Читать книгу: «Вампиры», страница 2
III
5-ое
Наступило полнолуние. Я тоскую, меня гнетет неведомое желание, кругом какая-то пустота.
Что она хотела? О чем просила?
Каждую ночь против своей воли я жду ее и прислушиваюсь…
Тихо.
Только противный чесночный запах стоит в комнате. При открытом окне он легче, несмотря на свободный доступ воздуха.
Чего я жду? Сна?.. Видения?..
Днем я совершенно покоен, но к ночи становлюсь раздражительным, не могу найти себе места. Меня тянет куда-то, что-то надо сделать, но все неясно, неопределенно, а потому еще мучительнее. Состояние становится невыносимым.
Завтра пойду и принесу ненюфар.
6-ое
Днем я был сам не свой, к вечеру пробрался за деревню, сбежал в долину, к озеру, и сорвал прекрасный ненюфар. Причем по колено попал в болото.
Крадучись, точно вор, принес его в комнату.
Сижу у стола и жду. Ничего! Надо лечь.
7-ое
Всю ночь не мог спать, ждал и ждал – ничего!
Ненюфар недвижим, и только запах чеснока царит в комнате.
Что делать? Как добиться ее возвращения? Чувствую, она страдает, но как и что?!
11-ое
Был на озере несколько раз, но, кроме промоченных ног и испачканных сапог, ничего не добился.
Тоска моя нарастает… она для меня не видение, не призрак, а любимая, желанная…
13-ое
Был у Генриха. Старик хитро улыбается. На мой вопрос о суке Нетти довольно обстоятельно объяснил, что у графа в замке была отличная стая гончих, а Нетти была любимицей самой графини и имела привилегию лежать у ее ног.
– Уж не иначе как старый американский дьявол уходил ее, – говорил старик. – С первого же дня она его невзлюбила! Чуяла. Как завидит, ощетинится, оскалит зубы… а в ночь, как захворала графиня, на Нетти смотреть было страшно. Когда я вбежал в комнату, Нетти стояла и тряслась, шерсть на ней вся дыбом, изо рта пена, а глаза дикие, зубы щелкали. Некогда было тогда заняться ею, а помню, это я хорошо помню, как открыл дверь на террасу, Нетти, как сумасшедшая, бросилась вон и скрылась по направлению старой капеллы… Больше ее и не видели…
– Ты думаешь, что змея укусила Нетти? – спросил я.
– Нет, змея укусила графиню.
– Откуда же взялась змея в замке? – удивился я.
– Из футляра, старый дьявол привез…
Когда я уходил, старик спросил меня: хорошо ли я сплю и перестал ли ходить на озеро.
– Кто тебе сказал, что я был на озере?
– Да где же вы сапоги-то пачкаете, ведь все в тине, не ототрешь. Ничего, будете спать хорошо, – прибавил он и засмеялся.
Придя домой, я все раздумывал, почему старик интересуется, хожу ли я на озеро, и почему он уверен, что я буду спать хорошо. Раздумывая, я ходил по комнате и нечаянно задел занавес у окна: из-под него что-то скользнуло и упало на пол – поднимаю, и что же!.. Гирлянда засохших цветов и луковиц чеснока! Так вот откуда этот противный запах, а я думал из церковного сада. Не иначе как старик подкинул мне ее.
– Здесь опять прерывается, – сказал старик-библиотекарь.
– И отлично. Пора спать, а то половина гостей дремлет, капитан Райт так и похрапывает, – заявил хозяин. – Доброй ночи и побольше прекрасных сновидений.
Все охотно разошлись по комнатам деревенской гостиницы – усталость охотничьего дня давала о себе знать.
IV
Утром за чаем веселый хозяин спросил:
– Господа, кого посетили ночью здешние девы? Неужели никого?!
– Меня, – робко заявил один молодой человек, скорее мальчик – лет шестнадцати, болезненный и нервный.
– Что? Как? Расскажите? – посыпались вопросы.
– Она пришла и просила открыть дверь, где она давно томится, и сказала, что берет меня в свои рыцари, – сконфуженно сообщил мальчик.
– Какую дверь? Где? – спросил Гарри.
– Не знаю. Она сказала: «Ищи».
– Ну конечно, она была с ненюфарами в распущенных волосах? – смеясь, сказал доктор.
– Совсем нет, – ответил юноша, – я рассмотрел ее хорошо и узнаю из тысячи. У нее темные волосы, и большой черепаховый гребень держит их на затылке.
– Галлюцинация, – пробормотал доктор.
– Лошади готовы! – доложил слуга.
Все бросились к ружьям, сумкам, патронташам, и все женщины и вампиры мира были забыты.
Охота!
V
Вечером охотники собрались вместе. Трофей был великолепен, а потому и состояние духа у всех приподнятое. После хорошего ужина и большого количества стаканов вина разговор с охотничьих приключений снова перешел на вурдалаков.
Вытребовали старика-библиотекаря и подступили к нему с вопросами: не нашел ли он продолжения дневника учителя.
– Нет, господа, в церкви идут приготовления к празднику Богородицы, а потому ризница и архив подле нее закрыты. Но если мистер Гарри позволит, то я могу прочесть письма, найденные сегодня в Охотничьем доме. Мы были там с управляющим, и дом, как уже известно, не успели приготовить к сегодняшнему вечеру. Он очень запущен. Даже к завтрашнему будет готова только часть дома: столовая и несколько спален, – говорил библиотекарь.
– Убирая одну из комнат, управляющий нашел в столе пачку писем и передал мне. Я просмотрел их, мне кажется, что письма эти связаны с дневником учителя, и, если господа пожелают, я их прочту, – предложил Карл Иванович.
– Просим, просим!
– Я предполагаю, – продолжал Карл Иванович, – что это пишет один товарищ другому; место отправления, судя по пометке, Венеция, Италия.
Письма к Альфу
Письмо первое
Милый Альф!
Ты не можешь представить себе, как я счастлив. Мне разрешено, вернее, я могу вернуться на родину, которую оставил семилетним мальчиком. До сих пор для меня тайна, почему я был отослан из родительского дома. Я много раз тебе рассказывал, как богато и весело жилось в родовом замке отца, но я как-то стеснялся рассказать тебе последние мои впечатления.
Сегодня мне хочется это сделать. Не знаю сам, что побуждает меня к тому.
Начинаю.
Был прекрасный весенний вечер, солнышко еще не закатилось, сад благоухал запахом цветов; все собрались на террасе. Я и малютка Люси, моя сестренка, также присутствовали. Любимая собака мамы лежала около нас. Вдруг входит слуга и докладывает, что старый господин просит разрешения переговорить с отцом.
На разрешение отца ввести его на террасу явился старый седой господин, одетый в длинное полумонашеское платье. Я заметил, что у него были красноватые глаза и пунцовые губы на бледном лице. При первых звуках его голоса Нетти, любимая собака матери, вскочила и, ощетинившись, бросилась на него. Она точно хотела вцепиться в его ноги, но страх перед палкой, которую держал незнакомец, заставил ее отступить.
– Поразительно, что с Нетти, – сказала моя мать. – Извините, – обратилась она к незнакомцу, – это первый раз, когда Нетти бросается на чужих.
– Петро, выведи собаку, – приказал отец.
Незнакомец, казалось, не обратил никакого внимания на выходку Нетти и с низким поклоном подал отцу большой запечатанный конверт. Пробежав несколько строк, отец обратился к матери и начал сообщать ей содержание письма. Я, конечно, не понял, да и не все слышал. Дело кончилось тем, что отец и мать предложили посланному сесть и изъявили свое согласие на его просьбу.
Пропустив первое мимо ушей, незнакомец спросил:
– Когда же позволите привезти гроб?
– Завтра, если хотите, – ответила мать.
Поклонившись, незнакомец удалился. О чем говорили отец с матерью, я не разобрал; поминали капеллу, деда, старый портрет, но какую все это имело связь, я тогда не понял.
Вчера мне не удалось кончить письма: пришел Сильвио и уговорил прокатиться на Лидо. Вечер был чудесный. Гондола наша тихо скользила по воде. Отблеск заходившего солнца золотил облака. Кругом нас раздавались пение и музыка с соседних гондол.
Я, настроенный на воспоминание о прошлом, думал о моей матери и ее преждевременной кончине. Она умерла, когда я уже был в Нюрнберге. Как прекрасна она была и как быстро увяла. До сих пор я не знаю болезни, что свела ее в могилу. На мои вопросы отец не отвечал так же, как не объяснил мне причины, почему я был отослан из замка. «Это желание твоей матери».
Но почему? Она так любила меня!
Я ясно представлял себе мою мать: высокая, стройная, с тяжелыми русыми косами. Голубые глаза любовно и нежно смотрят на меня… Я точно чувствую их… И что же… Глаза смотрят на меня, но это не голубые глаза матери, а жгучие, черные.
Они промелькнули и исчезли… а я не могу их забыть!.. Мне необходимо их еще раз увидеть!..
Пока прощай.
Твой Д.
Письмо второе
Милый Альф!
Вот уже две недели, как я не писал тебе. Представь, я даже не заметил, что прошло так много времени!.. Ты простишь меня, если я скажу, что счастлив, безмерно счастлив!
Я нашел ее, то есть нашел обладательницу тех черных глаз, что смотрели на меня на Лидо. Глаза эти при свете солнца еще прекраснее. Да и вся она хороша! Возьми описание красавиц Венеции, и у тебя будет представление, но думай не о них, а только о их тени…
Она знатного рода, но сирота и небогата. Живет под присмотром своей кормилицы; вот все, что пока я о ней знаю. Я уже тебе сообщал, что мое невольное изгнание с родины кончилось и я могу вернуться в родительский дом. Возвращение мое невесело, так как возможность вернуться я получил только благодаря смерти отца.
Много лет я не получал известий из родного дома. Отец, угрожая проклятьями, запретил мне самовольно явиться в замок: «Когда придет время, я позову тебя».
И вот старый слуга пишет, что отец скоропостижно скончался от разрыва сердца, как определил врач. Петро был моим дядькой и отвозил меня в Нюрнберг. Он просил прислать нотариуса для продажи замка и прибавил, что это желание отца. О моем возвращении он не говорит ни слова. Точно этого и быть не может…
Нет и нет! Я еду домой, даже если это будет стоить мне жизни! Я хочу наконец узнать тайну, что окружает смерть матери.
Да и сказать ли тебе, я мечтаю, что поеду туда не один…
Прощай!
Твой Д.
Письмо третье
Милый Альф!
Может ли кто-либо быть несчастнее меня? С семи лет у меня не было матери, и я не знал ее забот и ласк; не было родины; никто меня не любил; ты скажешь, что я жил в довольстве. Да, но это не то! Я все же чужой; вот и она прошла вчера мимо меня и даже не взглянула! А я знаю, знаю, что она видела, знала, что я стою за колонной и жду ее взгляда. А прошла мимо. Несчастный я, ты можешь плакать на могиле матери, а я… Еду, еду домой!
Ты спрашиваешь, о каком гробе я писал тебе, да о гробе дедушки, который слуга привез из Америки. Отчего дед был в Америке и что с ним там было – сказать тебе не сумею. Есть какое-то предание, но моя детская память его не удержала. Знаю одно, что дед завещал перевезти себя в родовой замок из страны ацтеков…
– Как ацтеков? – вскричал молодой хозяин. – Ведь и я из страны ацтеков, я их потомок.
– Быть может, это и есть тот самый родственник, документов о погребении которого недостает, чтобы вступить в права наследства? – спросил доктор.
– Жаль, что нет здесь нашего нотариуса. Но дальше, дальше, – торопил Гарри.
…На другой день, – продолжил Карл Иванович, – после визита старика с красными глазами вечером в ворота нашего замка въехали дроги, а на них большой черный гроб.
Отец и мать весь день были заняты хлопотами к его принятию. Открыли двери склепа, что вели из капеллы, которую украсили зеленью и свечами, решили пригласить священника. Склеп также очистили от пыли и паутины, и на одном из запасных каменных гробов отец приказал высечь надпись с пометкой «Привезен из Америки».
Долго ожидали старика, и только к вечеру он явился со своей печальной кладью.
Гроб оказался страшно тяжел.
Старик с красными глазами выразил сомнение, пройдет ли гроб по узкой и крутой лестнице, что вела из капеллы в склеп.
– Не лучше ли открыть западные двери склепа, выходящие в сад? – сказал он.
– Откуда вы можете все это знать? – удивился отец.
– По рассказам графа, – сумрачно ответил старик.
Пришлось отказаться от внесения тела в капеллу и от похоронной службы, что очень огорчило мою мать. Наскоро открыли западные двери склепа и через них внесли гроб и опустили в назначенное место. Когда хотели снова закрыть двери замком, который изображал крест и, по словам старых слуг, был прислан самим Папою из Рима, не оказалось ключа. Поднялись суматоха и спор – кто держал ключ, но он не находился.
Красноглазый старик попросил у отца разрешения поселиться в развалившейся сторожке, близ дверей склепа, обещая их охранять, как собака.
– Да ведь сторожка непригодна для жилья, – сказал отец.
– Ничего, я ее поправлю, а для меня только и осталось на свете, что посещать могилу моего господина.
– В таком случае – хорошо.
Старик низко поклонился и, вынув из кармана большой темный футляр, подошел к моей матери.
– По словесному приказанию моего умершего господина, графа, на память о нем, – сказал он, передавая футляр.
На нежно-голубом бархате лежало чудное колье из жемчуга. Застежкой ему служила голова змеи художественной работы, с двумя большими зелеными глазами. Изумруды, их изображавшие, были большой стоимости и как-то загадочно мерцали. Все колье было особенным и стоило немало денег, конечно…
Вдруг Гарри прервал чтение.
– Не знаю, известно ли вам, что на груди у Вицли-Пуцли было ожерелье из жемчуга, вернее из жемчужной змеи с зелеными глазами, и оно имело какую-то таинственную силу? Ожерелье пропало, когда испанцы разорили храм Вицли-Пуцли.
Гарри больше ничего не сказал, поэтому, подождав минуту, Карл Иванович продолжил:
…Мать взглянула на отца, тот утвердительно кивнул, и она приняла подарок. Лучше бы отказалась от него!..
Но прощай, она послала за мной… О, я счастливейший из людей!
Д.
Письмо четвертое
Альф, милый Альф, дорогой Альф, она меня любит, любит… Мы объяснились!
Она меня любит. Она нарочно прошла мимо. Ей хотелось, чтобы я пошел за ней. Как я счастлив! Она и родина, что еще нужно человеку?
Прощай. Бегу за розами.
Д.
Письмо пятое
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Письмо шестое
Как я уже писал тебе, все шло как раньше, и если смерть дочери садовника и огорчила мать, но она была совершенно здорова…
– Какая смерть? Когда? – раздались вопросы.
– Видимо, пропущено одно письмо, – ответил Карл Иванович.
– Ну, дальше, – сказал хозяин.
…совершенно здорова, вплоть до роковой ночи. Происшествия этой ночи крепко врезались мне в память, хотя до сих пор во многом они для меня загадочны. Люси и я спали через комнату от матери, под надзором Катерины.
Среди ночи меня разбудил страшный крик: откуда он, я не знал. Сев на кровати, я стал слушать: в доме была суматоха, хлопали двери, слышались шаги и голоса.
Окликнув Катерину, я убедился, что ее нет в комнате. Мне стало страшно. Босиком, в одной рубашке, я бросился в спальню матери. Там было много народа. Мать лежала без чувств на высоко приподнятых подушках, бледная, как ее белые наволочки и ночная сорочка. На груди на белой ткани я заметил кровавые пятна. Отец наклонился над больной, а старый наш доктор вливал ей лекарство в рот. Кругом толпились испуганные слуги. Через несколько минут мать очнулась и боязливо осмотрела комнату.
– Фреди, это ты, Фреди, ты прогнал его?
– Кого «его», моя дорогая?
– Его, дедушку, не пускай его, не пускай!
– Успокойся, милая, никого нет, дедушка умер, а ты видела сон.
– Сон, да, сон, но как ясно, – пробормотала мать. – Нет, это не сон!.. – снова заговорила она. – Правда, я уснула, но вдруг почувствовала, что кто-то вошел в комнату, лампада перед образом зашипела и погасла… Нет. Быть может, она и раньше погасла, а это шипела змея. Не знаю… В комнате был полумрак, – продолжала больная после короткого перерыва, – но я ясно узнала его, деда. Те же бархатное платье и золотая цепь, а главное, те же злые глаза, чуть-чуть отливающие кровью. Горбатый нос и сухие губы. Это был он и не он!
– Полно, успокойся, – прервал ее отец.
– Нет, слушай. Он наклонился ко мне. «Почему ты не хочешь носить моего подарка? – тихо спросил он. – Попробуй». – В руках его было ожерелье с головою змеи. Он надел его на меня, целуя в губы. – При этих словах мать вытерла рот. – Губы были холодные, точно лягушки, и от него скверно пахло: гнилью, сыростью… Вместо ожерелья на моей шее висела змея, которая тотчас же меня и укусила… Тут я потеряла сознание и ничего не помню… – закончила мать.
– Где же змея, мама? – не вытерпел я.
Сразу же хорошо знакомые руки подхватили меня и быстро унесли из комнаты.
– Где это видано, бегать ночью босиком, – ворчала Катерина.
– Да где же змея, няня? – не унимался я.
– Какая змея, барыня видела сон и закричала.
– А кровь на кофте, ведь я видел кровь!
– Ну, это не знаю. Надо спросить доктора. Да спи ты, спи, – ворчала няня, укрывая меня.
На другое утро солнце ярко освещало нашу комнату, Люси так звонко смеялась и болтала, что я совершенно забыл и о ночном страхе, и о змее. Когда мы были готовы, Катерина, как всегда, повела нас здороваться с родителями. При входе в столовую она просила нас не очень шуметь, так как мама не совсем здорова.
На кушетке, обложенная подушками, полулежала наша мать. Даже мой детский взгляд заметил, как она побледнела и осунулась за ночь. Почти не обратив на нас внимания, она обратилась к лакею:
– Где же Нетти, почему вы не приведете ее сюда? Вот уже полчаса, как я ее жду.
– Нетти нет дома, – заикаясь отвечал лакей. – Все утро мы ее ищем и не знаем, куда она делась.
– Но где же она, что это значит? – волновалась мать.
Лакей молчал.
– Разыщите, узнайте, кто видел ее последним, – распорядилась мать.
Лакей вышел. Отсутствие собаки удивило и меня; я так привык ее видеть у ног матери, но все же судьба змеи интересовала меня больше, и с несдержанностью избалованного ребенка я спросил:
– Мама, ты нашла змею?
В ту же минуту отец сердито дернул меня за руку и прошептал:
– Молчи.
С недоумением я посмотрел на него и на мать. Брови отца были грозно сдвинуты, а мать с легким стоном откинулась на подушки. Прежде чем я опомнился, отец спокойным тоном спросил меня, не хочу ли я верхом съездить в деревню, что давно было уже мне обещано. Удовольствие верховой поездки затмило все. С криком радости я бросился на шею отца.
– Прикажи оседлать тебе Каряго и сопровождай Петро. Когда лошади будут готовы, зайдите, я дам ему поручение. Да, только поезжай осторожно, не скачи, особенно под гору, – кончил отец.
Через час мы уже выезжали из ворот замка. Пропуская нас, привратник просил Петро узнать, нет ли в деревне Нетти.
– До сих пор не можем ее найти, а барыня изволит сердиться.
Петро проворчал что-то вроде «старого дьявола», и мы осторожно начали спускаться под гору.
Я устал, Альф, до завтра.
Твой Д.
Письмо седьмое
Воспоминания, как рои потревоженных пчел, осаждают меня, и мне остается одно – писать и писать.
Итак, мы отправились с Петро в деревню.
Петро, старый слуга нашего дома, обожал отца и меня, да и вообще любил всю нашу семью. Это был добрый веселый старик, всегда готовый помогать мне во всех шалостях: достать птичье гнездо, смастерить удочку, принести живого зайца… В Петро я всегда находил усердного помощника.
Но за последнее время Петро очень переменился: его уже не интересовали больше ни наши зайцы, ни ловля рыбы, ни даже молодой ворон с перебитым крылом, что подарил мне кучер.
Петро молчал целыми часами, и только глаза его страшно бегали и загорались злобой, когда он хотя бы издали видел проходившего старого слугу графа, привезшего гроб. Он что-то бормотал, и слова «старый дьявол» частенько срывались с его губ.
Вся дворня знала ненависть старика к приезжему американцу, и всех это удивляло, так как добрее и обходительнее, чем Петро, не было человека в замке.
Чем вызвал американец к себе ненависть – трудно сказать. Он был так тих и так непритязателен. Он проводил время или в своей сторожке, которую исправил, или в склепе, у гроба своего господина. Реже он тихо бродил в той части сада, где было его жилье. Ни в людской, ни в кухне он никогда не появлялся. От общего содержания он тоже отказался.
– Мой господин оставил мне достаточно, чтобы не умереть с голода, – объяснил он отцу.
Кое-кто из наших привилегированных слуг думал свести знакомство с новым жильцом, но живо отстал, обиженный его гордыми и холодными ответами. Отказ от общего стола тоже задел самолюбие многих, а над выражением «не умру с голоду» отпускали шутки.
– Ишь ты, приехал сухой да серый, а теперь так растолстел, что в дверь не войдет, да и губы красные, что твоя кровь! – смеялась Марина, молодая веселая поломойка.
– Не верещи! – крикнул на нее Петро. – Вот заест тебя, еще не так потолстеет.
– Подавится, – заливалась смехом Марина.
Пока довольно, Альф.
Ты спрашиваешь, как дела с Ритой? Великолепно. Бросая перо, я сбрасываю и все прошлое и принадлежу только моей чудесной невесте.
Иногда мне приходит на ум – время ли теперь заниматься воспоминаниями, не лучше ли наслаждаться настоящим?
Но в тиши ночи, после горячих поцелуев меня тянет к воспоминаниям, а следовательно, и к перу. Что это? Видимо, за долгую жизнь изгнанника назрела потребность высказаться… И даже сама любовь не в силах заглушить ее.
Итак, до следующего раза. Завтра иду отыскивать подарок, достойный моей милой.
Д.
– Господа, я продолжаю разговор о снах, – сказал хозяин, как только Карл Иванович прервал чтение.
– Что? Спать? Рано еще! – раздались голоса.
– Ну, кто как, а я ухожу, – встал первый капитан Райт. – Сегодня так и не добрались до Охотничьего дома, а все эти ваши чтения, по правде говоря, и разобрать-то в них ничего нельзя.
Молодежи только и осталось, как покориться решению старших. Библиотекарь аккуратно сложил старые, пожелтевшие листки и, поклонившись, вышел из комнаты.
– Завтра в Охотничьем доме, – кричали ему вслед.
– Хорошо.
