Читать книгу: «Пирамиды в пустыне. Как я копал в Перу», страница 2

Ничему такому в Танаисе не учили. Не то, чтобы об этом читали лекции в западных полевых школах (предполагается, что студенты усвоили это на лекциях еще в университете), но вся практика копки там проникнута этой идеей. Об этом говорил начальник раскопки, давая конкретные задания на копку. Некоторые делятся со студентами своими теоретическими соображениями. Вся деятельность начальника раскопа построена вокруг разгадки этой «структуры» и ее описания. Как она идет? Где пол? Как не снести стенку или перегородку? Артефакты же это премиальный контент.

13 Археолог на объекте с инструментами – в руках, плоская лопатка и щетка, слева лежит совковый мастерок, 1980 (источник – АЧФ)

На западном раскопе практически всегда можно видеть фигуру, сидящую на стульчике в стороне от копающих и склоненную над планшетом и тетрадями, куда заносятся планы и события (а часто у него есть и отдельный стол, на котором разложены миллиметровки). Это и есть начальник раскопа. Он также может заниматься съемкой профилей, рисованием, и фотографированием слоев. Время от времени он дает указание расчистить и размести тот или иной участок для фотографирования. Вся эта деятельность протекает на глазах студентов, и они вольны ей интересоваться и копировать (на самом деле, они обязаны вести свои дневники раскопок, хотя мало кто это делает на практике).

Ничего этого Кош не припомнит в Танаисе. Возможно, ему просто не повезло с начальством? Из примера со столовой ясно, если человек чего-то не помнит, это не значит, что этого не было. Однако, рассматривая фото тех лет теперь, Кош не видит этого «человека с планшетом» (он появляется на новейших российских фото). Иногда известные начальники раскопа присутствуют на фото, но они не заняты бумажным процессом. Они либо сами копают, либо дают указания. Нигде не видно и стола, на котором они могли бы разложить план и где хранились бы различные археологические параферналии (возможно, это потому, что лагерь был рядом, но…).

Разумеется, какое-то начальство на раскопе в Танаисе было, как же без него! Кто-то же давал указания, кому, где и сколько копать, и откуда докуда. Но не осталось никаких впечатлений об этой личности и ее роли в истории. Скорее всего, потому, что не было реальной коммуникации. Этим отличались ростовская и владимирские экспедиции – если начальник раскопок и не сидят у его края с бумагами, они часто присутствуют на фото. И более того, Кош помнит, по редким посещениям этих раскопов, что их начальники были весьма активны и в гуще народа. Возможно, это объясняется тем, что никто из лейтенантов Дэги не был настоящим археологом? К сожалению, как уже замечено, камера Феди «не видела» москвичей, и не с чем сравнить. Беда!

Осталось впечатление, что копать на ростовских и владимирских раскопах было интереснее. Но нашему отряду не досталось подвалов (во всяком случае, в первый раз… или не досталось интересных подвалов – во всяком случае, за давностью лет, у Коша не осталось воспоминаний о копке в подвале, расчистке стенок и так далее – но сколько времени прошло!) По сохранившимся воспоминаниям, нашим девочкам пришлось работать только на камералке (сокращенно для камеральная лаборатория, а на западе просто лаб). Как уже говорилось, собранные артефакты складировались в специальные ящики на раскопе. На нашем раскопе их практически не было. А вот в подвалах находили столько амфор, что в конце дня приходилось транспортировать эту керамику в камералку на носилках.

Девочки в камералке мыли, сортировали и шифровали черепки. Шифровали – означает, снабжали их соответствующим кодом в зависимости от происхождения. (Обычно артефакты еще на раскопе снабжаются бирками с номером квадрата слоем и так далее – от этого и отталкиваются шифровальщики.) Амфоры были большие, так что шифры писали прямо на них черной краской. Это был особый птичий язык, на эти иероглифы Кош взирал с уважением. Девочек учили классифицировать керамику, с ними работали непосредственно Дэга и Серега (а, может, и сама Арсеньева). У них был (по воспоминаниям участницы, приведенным ниже) продленный обеденный перерыв.

Автору было интересно в камералке и хотелось там пробыть дольше. Но мальчиков туда особо «не допускали». (Снимок (10) – постановочный. А уж тем более не допускали в хранилище – Кош там ни разу не был.) Это тоже была женская работа. Если приглядеться даже сейчас к фото с раскопок – если кто-то в раскопе орудует кисточкой и пинцетом, и если это не профессор, как часто это мальчик¹⁷? А также на фото из камералок – мальчики там только начальники.

За все три сезона, Кош не припомнит, чтобы его запустили в культурный слой и дали расчистить какую-нибудь амфору. То же относится и к остальным парням из московской экспедиции. Мы только копали, и Кош так и думал, что в этом и заключается наша работа как «археологов». (Хотя, в западных экспедициях гендерный состав в лабораториях примерно такой же, как и в России.)

Бывают и исключения. В одной из поездок в Белиз Кош обратил внимание на постоянно работавшего в камералке мужчину средних лет. Он занимался реставрацией разбитого блюда. Это должен был быть один из специалистов по керамике, подумал Кош, но, почему-то он не был частью «командного состава». И только в конце сезона оказалось, что это был такой же волонтер, как и Кош, просто в самом начале сезона он подвернул ногу, начал работать в камералке, и так ему понравилось, что он там и остался после того, как нога выздоровела. Так, оказывается, можно, надо только себя заявить!

Здесь палка о двух концах. Времени ведь не бесконечно, а всего две недели. Если заявляться камеральным рабочим, то придется там так и сидеть. То есть, не придется поработать на земле, в джунглях! Не придется копать! Джунгли Кош не любит, но любит работу на земле, с народом. А тут, так и просидишь две недели в камералке, как этот… Вот, проблема!

В Танаисе никогда не проводилось настоящих экскурсий по камералке (наверно, ее просто показывали), и студентам не излагались основы периодизации и шифрования керамики. Не было обзора хранилища. (Музей тогда не был таким роскошным, как сейчас. Не помню точно, возможно, посетили его один раз.)

Копальщики и камеральщицы представляли, конечно, низший уровень в экспедиционной иерархии. Над ним возвышались специалисты. Например, аспирант Серега, де-факто начальник камералки (впоследствии известный кореист и монархист). Он не копал, а командовал девочками, отмывавшими черепки, а потом их классифицировал, и даже реставрировал кое-какие сосуды. Кош подружился с Серегой, и тот по блату позволял ему помацать античные сосуды (10).

Cпециалистами были также архитекторши. Они занимались геодезической съемкой и составлением профилей раскопов, а также зарисовками. Это были настоящие архитекторши, девушки примерно кошьего возраста. Они также были волонтерами, и пребывали тут в отпуску, как и Кош, но им, например, оплачивали билеты.

В то время это казалось естественным – разве простой человек может нанести раскоп на план и составить профиль? Это ведь сложная деятельность, требующая профессиональных знаний. Однако в западных экспедициях (полевых школах) этому учат всех студентов и волонтеров. Большинство начальников раскопов просто обязано самостоятельно провести съемку и чертежи, а также сделать профили и разрезы своих раскопов. Никаких архитекторш там нет. Они привлекают к этому студентов и заставляют практически каждого это проделать. Это часть куррикулума. Верно, студентам, которые, как правило, не ладят с математикой (как правило, они не понимают, что такое масштаб и как его вычислять и наносить на миллиметровку), приходится попыхтеть. Большинство проходит это для галочки, но кто-то и начинает специализироваться на этом. Это определенно одно из умений, которым должен обладать будущий аспирант и начальник раскопа.

Начальники раскопа на западе постоянно занимаются «рисованием», постоянно расчищают слои и делают фотоснимки. Хотя это требуется и советскими инструкциями тех лет, Кош не припомнит, чтобы начальники раскопов в Танаисе этим занимались. Это, безусловно, делалось (на некоторых снимках видны люди с фотокамерами), но не составляло важной части дня.

Правда, съемка в Танаисе вообще производилась чаще всего после окончания рабочего дня, когда все покидали раскопы, поэтому архитекторши часто появлялись только на ужине. Тем самым они, как и камеральщицы, избегали палящего солнца в середине дня (17).

Иногда в Танаисе были даже свои художницы (как правило, девушки). Тогда это казалось непонятно (есть же фотоаппараты?), но зарисовки объектов очень важны. Как правило, керамика зарисовывается. Фотография не передает все тонкости поверхности артефактов. Вот здесь, конечно, нужен специалист. Для рисования же профилей керамики достаточно элементарного знания начертательной геометрии («начерталки»), в объеме первого курса любого инженерного ВУЗа, но ей историков не обучают.

Еще один момент связанный со съемкой. Когда Кош впервые увидел живой археологический раскоп в Перу (о чем ниже), он был поражен обилием веревок, протянутых буквально всюду. Они образовывали над поверхностью раскопа сетку. Зачем это? – подумал Кош. Ничего подобного не было в Танаисе, да и на современных российских фото этого не заметно. На архивных снимках квадраты раскопов Танаиса кажутся теперь Кошу «голыми».

14 Археологи ведут расчистку артефактов с помощью ножей, 1979 (источник – АЧФ)

Веревки или бечевки (обычно пластиковые) натягиваются между колышками – вторичными реперами, или опорными точками. Каждый геодезический план строится от так называемого нулевого репера городища. Обычно это солидная, бетонированая конструкция со штырем. Упаси бог ее сдвинуть или повредить! Базируясь на нем, устанавливают вторичные реперы для раскопов, и далее для квадратов. Между ними могут поставить промежуточные колышки.

Все это, разумеется, было и в Танаисе. Но западники еще и любят натянуть между колышками веревку, чтобы визуально обозначить границы квадратов, и упростить правильную отработку склонов. На это уходит приличное количество бечевки (которая в советское время, возможно, была дефицитом). Ее западники не жалеют.

Конечно, можно сделать ровные стенки и «на глазок», но с бечевкой удобнее. Поэтому у западников и раскопы выглядят как-то ровнее. Первый западный начальник раскопа Коша был просто одержим идеей неприкосновенности колышков и веревок. Так что и Кош ей проникся. Не то у перуанцев. Эти парни не особо парились насчет колышков. Если колышек случайно сбили, а место его затоптали, то могли просто вбить обратно на глазок, не отмеряя заново от вторичного репера. Но веревки, конечно, у них были (это и впечатлило Коша когда-то в Лиме на хуаке Эль-Параисо.) А вот в современной России, хотя кое-где на фотках яндекса можно видеть веревки, они так и не привились пока (21,22).

Кроме камеральщиков и архитекторш к отряду специалистов относились старички-волонтеры и пара аспирантов профессора. Они как бы играли роль лейтенантов, и, наверно, были начальниками раскопов. Даже основательно порывшись в памяти, Кош не может припомнить, чтобы рядом с ним кто-то (помимо архитекторш) занимался описанием раскопа (18,19,20). Как уже замечено, если посмотреть на снимки Феди (АЧФ), практически нигде не видно, чтобы рядом с копающими находился человек с блокнотом, постоянно фиксирущий процесс, как на западных снимках. Не было на раскопках в Танаисе и стола начальника раскопа, с соответствующими причиндалами (а прежде всего, схемами раскопа). Все это появляется, похоже, только в этом тысячелетии.

Днем Кош копал вместе со студентами, но, по завершении рабочего дня, приняв холодный душ (разумеется) Кош, по своему статусу, проводил вечера не с ними, а со старшими – в кают-компании домика профессора. Там собирались аспиранты, волонтеры, архитекторши…

15 Археологи ведут расчистку объектов с помощью плоских мастерков. Справа видна кисточка маляра, 1982 (источник – АЧФ)

Формально, Кош был на самом низу полевой иерархии. В те времена, не было классовых различий, но зато были социально-культурные. Так как Кош к тому времени «давно» кончил университет, работал, и даже публиковался, все эти двадцатилетние сопляки-студенты были не его карасса. С ними он только копал, а так – нэээт.

О, эти вечера! Вот тут-то и развивалась так называемая компанейщина (23). В палатку Кош приходил только спать.

Отряд Дэги насчитывал примерно 15—20 человек. Помимо нас, было еще человек пятьдесят студентов владимирского педа и ростовского университета. Как теперь понимает Кош, много красивых и сравнительно (по тем временам) раскованных девушек. Однако социальное дистанцирование было таково, что даже наши студенты не общались с ростовскими. Понятное дело, москвичи-студенты ИСАА были непростого происхождения, и иметь дело с ростовскими, возможно, не имели желания. Кстати, и провинциалы не очень-то рвались общаться с москвичами. За все время, кажется, Кош наблюдал только один кросс-бридинговый роман.

Впрочем, это только теперь Кош рефлексирует о социальном происхождении студентов-исаашников – тогда это как-то не приходило в его наивную голову, хотя они все были, как это теперь называется, мажоры. Но было в воздухе нечто, что даже он никак не сомневался, что негоже нашим студентам общаться с ростовскими. Мы все существовали в параллельных мирах, в своих пузырях, как теперь говорится.

16 В 1999 году археологи Танаиса ведут расчистку объектов с помощью ножей. Внизу видна археологическая кельма западного типа (источник – АЧФ)

Задним числом, Кош подозревает, что масквичам тут отводилась маргинальная роль, они были, скорее всего, просто «протеже Арсеньевой». Себя же ростовчане считали главными на раскопках (и скорее всего, так оно и было). Во всяком случае, им доставалась наиболее вкусная и квалифицированная работа, оставляя нам разве что снятие верхнего слоя почвы.

Впрочем, собственно археологов там не всегда было много, значительную часть ростовчан составлял строительный отряд «Реставратор», осуществлявщий, на коммерческой основе, консервацию и реставрацию построек по заказу заповедника. Кстати, тут тоже была разница с типичными экспедициями. В типичной экспедиции, последние два-три дня отводятся под «консервацию». Это означает, что раскоп (то, что осталось от постройки) засыпают землей и камнями из отвалов (именно поэтому их держат поближе, чтобы потом далеко не таскать землю). В Танаисе этого не надо было делать, так как отрытые постройки подвергались музеефикации – ребята из «Реставратора» их приводили в более-менее сносное состояние, и они использовались как экспонаты в экспозиции музея под открытым небом.

«Ростовскими» археологами командовала из года в год археологиня лет тридцати пяти – по нашим меркам, «среднего возраста», солидная дама Света. О владимирских память совершенно стерлась. При экспедиции был еще и заморский гость – заграничный профессор-археолог из самой ГДР, по имени Буркхард (20). Кажется, Света и Буркхард работали вместе, и ходили по лагерю слухи, что у них роман. Кош не мог в это поверить. Как же можно советской преподавательнице позволить себе роман с иностранцем?! Да еще и в их возрасте. Это был запредел. О, святая простота!

Примечательно, что никогда, никогда эта парочка не посещала наши посиделки в кают-компании, хотя жили в одном лагере. Как бы коллеги. Типа, археологи. Такая социальная дистанция. Мы не посещали их тоже.

17 Архитекторы ведут профилирование объекта в Танаисе, 1980-е годы

Ростовчане ставили «московских» в полный игнор и наоборот. Мы никогда не посещали (как группа) их лагерь, не припомню даже, как они жили (скорее всего, тоже в палатках). Точно помню, что никогда не общались с немецким профессором, не посещали их посиделок и они не посещали наши. Возможно, общалось руководство – но это осталось за кадром видения волонтера¹⁸. Также Кош не видел того, что происходило в лагере днем.

Единственно, с кем мы общались иногда из ростовских, была богема. Это были молодые ростовские поэты и художники, некоторые из которых, с благословления Чеснока, жили на территории лагеря в построенном ими же бунгало. Для вдохновения. Они тут создавали творения, которые обращали на пользу заповеднику. Одним из их творений, а именно Гены Жукова, является нынешний аттракцион реконструированной крепостной башни. Он, вдвоем с таким же поэтом, начал строить ее почти в одиночку, при благосклонном отношении Чеснока и ироническом – москвичей («ох уж эти поэты… все возятся со своей башней!») (Но, кстати, неплохо получилось!)

Разумеется, мы, москвичи, воспринимали их как провинциальную богему. Чем они, конечно, и были. Но эта богема была нашим окном в мир Ростова, который (как и Таганрог) мы посещали по выходным на электричке. Месячный проездной билет от Ростова до Таганрога стоил что-то порядка пяти рублей, Кош покупал его первым делом по приезде в Танаис. От самого Ростова запомнилась немного – острый запах правого притока Дона, Темерника, протекавшего прямо рядом с вокзалом (как пишут в Википедии, «имеет неприятный запах в пределах Змиёвской балки»), собор с рынком на площади, главная улица (Садовая?). Бани мы там не посещали.

18 Археологи на расчситке культурного слоя в Танаисе, 1975 (источник АЧФ)

Среди богемы была, кстати, пара сравнительно известных впоследствии региональных поэтов, приезжавших и в Москву (тот же Жуков). Однако у Коша от них остались в памяти только анекдоты о тупости преподавателей местного университета. Например, как якобы кто-то из поэтов дерзнул спросить тупого препода КПСС, можно ли считать героем войны камикадзе? Препод, якобы, надолго задумался, а потом изрек – «среди грузин тоже были герои!»

Сейчас именно об этих поэтах и их «заозерной школе» известно довольно много. Похоже, это было уникальное и центральное явление в культурной жизни Ростова. В то время, как мы, москвичи, воспринимали их, как провинциальных эксцентриков. На самом деле, это мы тут были просто «приезжие москвичи», иногородние, а они тут жили, это была их земля, их история. О них написаны книги. Мы же из их истории выпали¹⁹.

Наверно, этому нежеланию духовно-родственных коллективов общаться друг с другом есть какое-то банальное социологическое объяснение, но, глядя из прекрасного далека, такая некоммуникабельность кажется дикой. А ведь автор сам принимал в ней участие, был ее частью! Остается только недоуменно трясти седой бородой.

В Танаисе Кош встретил вторую из немногочисленных харизматических персон в его жизни – Татьяну Тамбиеву-Бабушкину (Тиви), она руководила детским клубом ЭТО в Ростове (это потом назвали «катакомбной педагогикой»), а в Танаисе проводила что-то вроде художественной школы²⁰. В то время ей было уже в районе сорока. Тиви хорошо знала о своей харизме и активно ей пользовалась. Она активно шла на контакт и «собирала людей» (24).

19 Археологи-ростовчане ведут расчистку двух подвалов в Танаисе. В левом нижнем углу – ящик с артефактами. Планшет в центре принадлежит архитектору, ведущему съемку, 1980 (источник АЧФ)

При такой активности, немудрено, что мы с ней познакомились, и даже приезжали к ней в гости в Ростов в какой-то фантастический деревянный дом. Вот, пожалуй, это был наиболее магический момент ростовской жизни. С ней не могли сравниться богемные поэты. (Впрочем, Кош и вечеринок «у Феди» не посещал.) Тиви, кстати, оставила приличное педагогическое наследство, и о ней самой много написано.

Харизма Тиви была какого-то скорее «животно-магнетического», чем интеллектуального типа (как у Дэги). Была какая-то магия в том, как она «строила» людей. В интеллектуальном же смысле, у нее в голове была какая-то каша, и никакая содержательная дискуссия с ней не была возможной. (Похоже, таким же был и Стив Джобс.) Если Дэга был интересен интеллектуальным контентом, который он генерировал, то Тиви, примерно, как Джобс, просто искривляла вокруг себя пространство. В сущности, Кош и видел-то эту Тиви всего раза три. Но она запомнилась на всю жизнь. Таких людей достаточно увидеть один раз, увидеть этот феномен искривленного психологического пространства. Кошу повезло, благодаря Танаису.

Иногда мы выезжали «на природу» – брали лодку и ехали купаться на Мертвом Донце. Не понятно уже, почему он так назывался. Вроде когда-то он считался Доном. Водные пути тут сильно изменились за две тысячи лет. Ведь и Танаис стоял на самом берегу Меотского озера, в устье Дона. К третьему веку, это была уже не столько греческая колония, сколько сарматский торговый город. Прямо за нашими палатками было поле, и в нем там и сям стояли – до сих пор! – настоящие каменные бабы (25).

Впрочем, бабы были и не скифские вроде, да и вообще не местные, а привезенные сюда парой ростовских студентов-археологов. После скифов-сарматов тут были готы, а уже после них – печенеги и половцы. Те самые, которые, как известно, были врагами русского народа, сравнимыми с коронавирусом. Именно половцы и прославились своими бабами в южнорусских степях. Так что бабы эти были, возможно, половецкие, и не такие уж древние – XII – XIV век. На тысячу лет моложе Танаиса.

20 Археологи ведут работы на раскопе в Танаисе под руководством археолога из ГДР, 1981 (источник – АЧФ)

Обычно их ставили на курганах, и кажется, там были и курганы, но никогда этот вопрос в архелогическом аспекте не поднимался (нас не водили на экскурсии и не говорили – «а вот это, дети, и есть так называемый половецкий курган!»).

Недавно Кош глянул на Танаис на яндекс-карте. Маленький заповедник превратился в огромный археологическо-индустриальный комплекс. Чего там только нет! И такой музей, и сякой музей. И даже половецкое святилище! Одна из тех самых баб теперь поставлена на месте настоящего (реконструированного) святилища. Безумная затея ростовских поэтов – реконструированный донжон – это как бы самый цимес. Чеснок провел потрясающую работу²¹. Он был дальновиден, Чеснок. Даром что пилил под собой сук. Но не свалился на землю – похоже, что его просто аккуратно съели, когда в музей пошли, наконец, нормальные деньги в начале 2000-х.

После половцев эти земли захватили Тамерлан и разные другие тюрки (тут рядом была ставка Орды), а уже потом, ближе к XV веку, итальянцы – венецианцы и генуэзцы. Они восстановили Танаис (на другом месте, река сместилась, и на новом месте, к югу, он стал называться Азов; Танаис – это предтеча Азова), и тут были даже католические диоцезы (об этом нам тоже, кажется, тогда не говорили). Торговали они, надо понимать, славянскими рабами. Их сменили турки-османы, у которых эти земли отбила уже Российская империя (которой в геополитическом смысле как раз пригодились греческие корни колонии, как аргумент против претензий на эту землю чужеверных турков).

21 Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999 (источник – АЧФ)

Иногда мы доезжали до Таганрога (он был ближе) и даже посещали пляж на Азовском море. Кстати, именно с Таганрогом с его улочками с одноэтажными домиками можно сравнить американские городки! Это такая же провинция. Кош посетил, кстати, дом-музей Чехова. Ростов по сравнению с Таганрогом был столицей. Мы ездили в Ростов чаще, вероятно, потому, что были мальчики – как выясняется, девочкам Таганрог был более притягателен пляжами, баней и ресторанами (ну, это, наверно, уже в 90-е).

В общем, время проходило нескучно.

Подведем итоги. Как теперь, с опытом западных экспедиций, должен автор воспринимать Танаис? Чем он был? В те годы, у Коша не было сомнений. В СССР студентам не давали расслабиться летом. Как правило, посылали в стройотряды. Мажорам и девушкам со слабыми организмами, но приличными средствами родителей, удавалось от них отбояриться и поехать куда-нибудь в Крым или даже на Златы Пясцы. Ну, или на деревню к дедушке.

А кому-то стройтотряды нравились (можно было заработать за два месяца годовую стипендию!) Были и другие отмазки, в виде летних курсов или практик. Некоторые практики были обязательны, как стройотряды. Одной из них (с начала 70-х годов) была археологическая практика после первого курса исторического факультета.

Именно с ней, судя по всему, и пришлось столкнуться Кошу. Все эти Дэгины студенты были девятнадцатилетние второкурсники МГУ, и это была их обязательная археологическая практика²². Ее естественным аналогом является западная полевая школа археологии (archaeological field school), но она не обязательна. Обе формы служат практическим завершением теоретического курса археологии и надлежащим образом матрикулируются. Обе формы строятся, как правило, на базе многолетней археологической экспедиции и студенты принимают участие в раскопках.

22 Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999. Внизу в центре – оцинкованное ведро, заменившее носилки (источник – АЧФ)

Разница в том, что на западе в полевую школу едут, как правило, уже осмысленные люди с определенными целями. Им всем, скорее, к 25 годам. Хотя они могут быть биологами, все же они имеют какой-то интерес к археологии. Исаашников же загнали копать после первого курса практически насильно (вместо Крыма), когда им было по девятнадцать-двадцать лет. Никто из них не собирался стать археологов или вообще идти в науку. Им было важно просто отбыть это время и получить зачет. Поэтому их не расстраивало то, что их ничему не учат.

Кроме того, в данном отряде, руководители тоже не были профессиональными археологами. Тут, как говорится, низы не хотели, а верхи не могли. (Вероятно, у ростовцев было по-другому.) Никаких отношений с этими мажорами-малолетками у Коша не завелось. (Впрочем, с американскими студентами тоже, но там совсем другое.) Поэтому, глядя трезво назад, Кош думает, что не стоит их винить в том, что они ничему не научили. Но вот какие-то экскурсии они все же могли проводить для желающих.

Увы, почему-то ни разу за несколько сезонов наше начальство не организовало ни одной экскурсии на расположенные неподалеку палеолитические стоянки, ту же знаменитую Каменную Балку²³, где царила Леонова. Причем сам Дега, кстати, туда ходил и даже переходил туда копать – но не водил студентов. Это было как бы его приватное дело. То же и с курганами. Сейчас в заповеднике соорудили какое-то «Половецкое святилище» – в те времена никто об этом и не заговаривал. О том, что совсем рядом были половецкие курганы, тоже не упоминалось. А ведь это так легко было сделать! Ну и что уж говорить про вечерние лекции. Могли бы того же Буркхарда пригласить, рассказать об античности. Увы! (Вообще эта идея- пригласить прочесть лекцию – была чужда тогдашнему менталитету.)

23 Молодые московские археологи и архитекторы проводят свободное время в Танаисе совместно с представителями ростовской художественной элиты

Следующий элемент, который стоит отметить – это отсутствие «начальства», а именно «профессора». Все три сезона, который Кош проработал в Танаисе, он наивно полагал, что главный археологический начальник тут – это Дэга. Кош знал о существовании Арсеньевой, и она даже пару раз показывалась на раскопе. Но по прошествии стольких лет, Кошу казалось, что Арсеньева работала в каком-то другом месте, а в Танаис только заезжала. Как же он был удивлен, когда узнал, что все это время Арсеньева пребывала в лагере у себя в отдельном доме! Просто не показывалась. А ведь она была самым опытным и профессиональным археологом в Танаисе.

Всегда витала в воздухе типичная советская статусная дискриминация – «ну ты типа еще салабон, ты еще дорасти до того, чтобы я с тобой поделился чем-то».

Этим советская практика резко отличалась от американской, с которой Кош столкнулся потом в Белизе. Западные летние школы предполагают, что к ним едут студенты, заинтересованные в этой практие (по разным причинам, конечно – кому нужен зачет, кому референс), студенты и волонтеры платят за свое обучение (это определяется как обычный университетский course tuition, только они более дорогие, так как туда входит оплата проживания и питания за месяц или две недели – цена колеблется от двух до пяти тысяч долларов). Начальниками раскопов работают, как правило, аспиранты «профессора», специализирующиеся в археологии. Тут, конечно, на кого попадешь, но обычно они охотно делятся секретами ремесла. В этом смысле не делается различия между студентами и волонтерами.

24 Автор и Татьяна Тамбиева-Бабушкина (Тиви) на раскопе Танаиса

Самое главное, у этих школ есть устоявшаяся практика и стандарты. Студентов пропускают через своеобразный конвейер, чтобы они хотя бы получили представление о всех важнейших моментах профессии. Начальники раскопов смотрят за тем, чтобы не образовалось групповщины, и каждый студент получил возможность и ведра поносить, и покопать, и просеивать, и принять участие в съемке и профилировании раскопа. Ротируют людей. Учат, как делать полевые записи. Один день в неделю посвящен камералке. Учат мыть, шифровать, классифировать. Если человек хочет специализироваться в чем-то, ему предоставляют такую возможность. Проходят дополнительные семинары внутри школы – например, по биоархелогии или трехмерному моделированию.

Вечера стараются занять лекциями поместным культурам и памятникам. В Белизе это был каждый второй вечер. Как правильно указано еще в советской инструкции по полевой практике, полевая практика – это место, где стираются ранги. Студенты получают возможность вечером что-то обсудить с самим профессором за бутылкой пива. По выходным, как правило, вывозят на обзорные экскурсии по близлежащим архелогическим памятникам.

В общем, это другой мир. Но, так как Кош в годы Танаиса не знал ничего другого, то воспринимал то, что было, как должное. А зря! Сколько можно было бы узнать на практике. Даже технике расчистки артефактов мальчиков не обучали, не говоря уже о стратификации амфор. Но, в общем и целом, это было золотое время! Увы, оно прошло, и Кош о нем практически позабыл.

25 Кош спрятался за половецкой каменной бабой неподалеку от лагеря (теперь ее перенесли, кажется, в Половецкое святилище)

* * *

Птицей на -дцать лет вперед!

* * *

В одной из туристических поездок в Перу, в 2013 году, попав на раскопки пирамиды Эль-Параисо в Лиме, Кош увидел реставраторов и археологов-волонтеров \26\, и его торкнуло: значит, и на диком Западе существует такое понятие! А ведь и он бы мог, несмотря на седины! Чем, например, жертвовать на сохранение памятников (пребывающих в Перу в плачевном состоянии), почему бы не помочь физически? Как бы мало Кош не накопал, а все лучше, чем ничего.

Но как же туда устроиться?

Кош навел справки и выяснил, насколько он не в теме. Не только волонтеры-археологи существуют – это целая индустрия. Университеты идут навстречу пожеланиям трудящихся, и принимают их копать, на тех же примерно основаниях, что и студентов – за плату за практический семестр (минимум две недели, как правило, начинается от двух штук). Есть целые вебсайты, где можно подобрать себе страну, время и памятник.