Читать книгу: «Нежданная гостья», страница 2

Ему же, пришлось пережить вместе с капитаном бунт на борту корабля, когда новобранцы, нанятые в одном из портов на Карибских островах, вознамерились отправиться на поиски зарытого клада пирата, капитана корабля «Сан Себастьян» Энрике Мигеля.

О существовании клада хотя и ходили упорные, но всё же противоречивые слухи, никто бы не отважился уверенно утверждать, что сие истинная правда, как и о гибели пирата, то ли погибшего в схватке с буканьерами, то ли ушедшего на дно морское в результате настигшего шторма. Всё это было покрыто таким слоем слухов, что проще поверить в существование легендарной Атлантиды.

Возможно и более прозаическое: зарезали в пьяной драке, где-нибудь в таверне, возникавших среди посетителей этих злачных мест по поводу или даже безо всяких причин. Подобное происходило нередко, как и стычки с другими романтиками морских просторов или членами экипажей кораблей королевского флота, что также не обходили стороной кабаки и таверны, но при этом не жаловали пиратов.

В любом из перечисленных случаев оставалось уповать на судьбу, на помощь свыше, стойкость экипажа, да ещё знание законов природы. И в тот раз, когда испанец Мигель подбил команду на захват корабля, де Виру помогло то обстоятельство, что экипаж получил неплохие призовые, и собственное природное чутьё на всевозможные интриги, усвоенное ещё в мирной жизни.

Глава 4

Ну и разумеется предупреждение штурмана Франсуа, верного друга, каждую минуту находящегося в кругу матросов, и, как не ему быть в курсе настроений экипажа. Благодаря его словам мятеж был подавлен в зачатке. Вечером, когда Антуан уже успел подготовиться ко сну, в дверь каюты негромко постучали, он в первую минуту решил, что это отзвук из трюма, где находились бочки с крепким ромом. Но прислушавшись, он услышал повторный стук и, прихватив заряженный пистолет, подошёл к двери.

Дверь хоть и дубовая, представляющая собой серьёзное препятствие для пожелавшего выломать её, но разве есть в этом мире что-либо, способное остановить взбунтовавшую кучку людей, одержимых идеей, вложенной в их головы? Она могла служить пусть и слабой, но защитой, несколько задерживающей врага, давая находящемуся в каюте, немного да подготовиться. Только и всего.

Но человеку столько времени, находящемуся среди пиратов, и, усвоившему их законы, не говоря уже о том, что в своё время, в молодости, его научили премудростям фехтования, этого времени вполне бы хватило уложить с выстрела одного, а оставшихся заколоть шпагой, коей он владел виртуозно. Не заметив ничего подозрительного, что могло бы говорить о намерениях находящегося по ту сторону двери, он спросил через закрытую дверь:

– Кто там?

– Антуан, это я, Франсуа. У меня срочное безотлагательное дело, мессир капитан, – переходя на официальный тон, ответили из-за двери. Услышав привычный голос, со своеобразным акцентом, не поддающимся подражанию, Антуан отодвинул засов.

– Что-то случилось, Франсуа?

– Ещё нет, Антуан, но надо быть готовым ко всему…

– Что ты имеешь в виду? Тебе что-либо известно или одни подозрения?

– Боюсь, это уже не подозрения. Здесь всё значительно сложнее…

Антуан, успевший снять с себя сорочку, снова накинул на голое тело, затем сверху ещё добавив камзол, прошёл к столу. По пути он кивнул Франсуа, приглашая присесть на кресло, что могло означать единственное: разговор предстоит серьёзный и долгий.

Антуан присел на кресло, прикурил сигару и, выдыхая тягучий дым, что, поднимаясь тонкой струйкой, заклубился под низким потолком и взглянул на Франсуа, ожидая начала. Его глаза смотрели, как никогда проницательно и выжидающе. Таким бывал взгляд Антуана в минуты, когда он готов был слушать и одновременно выстраивать логическую цепочку ответной реакции на слова собеседника и того, от чего предостерегал говорящий.

– Итак, Франсуа, я весь внимание…

– Антуан, Вам знакома моя привычка иногда среди ночи покинуть каюту и прогуливаться по палубе, что, в общем, никому не возбраняется. Поэтому, не стану скрывать, вчера около полуночи, когда я находился на балкончике, мне удалось подслушать разговор двух матросов. Разговор касался мятежа…

– И кто это такие? – весь напрягся капитан, ожидавший нечто подобное, ибо на пиратских кораблях всегда находятся отчаянные головы, кому взбредёт в голову завладеть судном.

– Один из матросов, его своеобразный гортанный голос ни с чьим не спутаю, среди десятков идентичных. Это Мигель, да, тот самый испанец…

– Ну, относительно него я нисколько не сомневался, но не ожидал настолько скоро. Он из той породы людишек, что ищут приключений на свою голову… А второй?

– Антуан, греха на душу брать не буду, их у меня и без того достаточно, потому боюсь ошибиться, и позволь не называть его имени. К тому же я так и не распознал его. Учитывая же тот факт, что я их не видел, как я могу быть уверен?

– Согласен с тобой отчасти, Франсуа, что в какой-то мере может служить тебе оправданием… Но в следующий раз я предпочёл бы, чтобы не было подобной недосказанности. И ещё, когда они планируют мятеж?

– Относительно даты они точно не говорили, но намекали, чтобы были готовы в любую минуту…

– Как думаешь, Франсуа, сколько матросов поддержит Мигеля?

– Антуан, зная твой нрав и отношение к людям, думаю не более четырёх-пяти…

– Добавим сюда колеблющихся, – продолжил Антуан, – итого, не более десяти. Так?

– Так. А нас двадцать пять душ. Так Провидение на чьей стороне? А теперь, когда мы несколько посвящены в их коварные планы, их шансы ещё значительно уменьшаются. Арсенал-то у боцмана, а в нём уверен, как в самом себе…

– Это всё так, разумеется, Антуан…

– Премного благодарю, Франсуа, что сообщил столь важную информацию…

– Антуан, мы сколько знаем друг друга? Это просто моя первейшая обязанность предупредить друга о готовящихся неприятностях и по возможности подготовиться отразить… А, за сим, прошу у Вас разрешения откланяться и пожелать доброй ночи.

– Будь внимателен, Франсуа, поскольку все осведомлены о нашей давней дружбе, всего можно ожидать…

– Антуан, мой верный стилет всегда при мне. И коли возникнет необходимость применить его, я уж точно не промахнусь…

– И всё же…

Лёгкое оружие было загодя убрано в арсенал, а двери выламывать сообщники Мигеля остереглись, что и способствовало скорому подавлению мятежа и разумеется, было учтено капитаном при подавлении заговора. Бунтовщики, наверняка, даже и понять не успели происходящего, настолько всё было сделано споро.

Когда же де Вир приглашал этого строптивого испанца с горящими угольно-чёрными глазами в свой экипаж, он надеялся, что из него получится достойный морской разбойник. Но, оказалось, человек предполагает, а Бог располагает, и испанец не оправдал его надежд, хотя все задатки для этого были налицо: решительность, нахрапистость, качества лидера, умение повести людей за собой.

Мигель, как главный зачинщик, был вздёрнут на рее по всем законам пиратского братства, не допускающего подобных инцидентов. Но и тогда, в попытке понять его действия, как и всё в жизни морского бродяги, капитан, прежде чем привести приговор в исполнение, не требующее долгих приготовлений, задал ему вопрос:

– Мигель, – обратился к нему де Вир, – на что ты рассчитывал, заведомо зная, что экипаж доволен полученным призом. Лучше синица в руках, чем журавль в небе, как говорят русские или ты надеялся, что экипаж позарится на эфемерные сокровища?

По беспристрастному лицу Антуана невозможно было угадать какие мысли его тревожат, какое чувство испытывает он сейчас, в момент свершения морского суда. Мигель с гордо поднятой головой, промолчал на вопрос капитана, да и едва ли он мог ответить, что подвигло на этот самоубийственный шаг: самоуверенность, граничащая с безумием или беспредельная наглость, желание иметь больше.

Испытывал ли он какие-либо огорчения о своей затее, заранее обречённой на провал? Или ему было абсолютно безразлично: быть вздёрнутым на рее или погибнуть в схватке, что неизбежно в жизни пирата. В ослепительно синем небе, где ни единого облачка, что на горизонте трудно было определить, где заканчивается небо и начинается водная гладь, с режущим слух криком носились чайки, едва не задевая своими крыльями нока грот- мачты.

Стремительно спускаясь к поверхности, они умудрялись зацепить зазевавшуюся рыбёшку, что ещё продолжала биться в клюве морской хищницы. Солнце, зависшее в зените, сияло ослепительным светом, и поверхность моря представляла собою одно сплошное зеркало из чистого серебра.

Но, тем не менее, несмотря на кажущееся бездушие, она жила, чему свидетельствовала редкая рябь от мелких рыбёшек, проносящихся в воде, летающих рыб, что порою вспрыгивали из воды и, сверкнув на воздухе серебристым телом, вновь скрывались в извечной своей стихии. Лёгкий ветерок, набегая, откуда-то, запутывался в такелаже, напрасно пытаясь наполнить собою приспущенные паруса.

Окружающий корабль мир жил непостижимой человеком своей умиротворённой жизнью, периодически, нарушаемую людьми.

– Кого Вы, свора разбойников, чьё место на виселице, собирались назначить штурманом, когда изначально были в курсе, что Астольф ни при каком раскладе, даже под угрозой жизни, не примкнет к вам, о чём вы, разумеется, не могли не знать? – поинтересовался капитан.

Не сколько ответ интересовал Антуана, сколько он решил лишний раз продемонстрировать им их действительное положение, их безопасность в пределах палубы галеона. О некоторых хитростях, продуманных ещё при строительстве галеона, догадывался только боцман, но и он не был посвящён в эти тонкости.

Но вразумительного ответа, как и на предыдущий вопрос, так и не получил. Возможно, и Мигель сам не знал этого, рассчитывая продумывать все эти вопросы после окончательного захвата. Или, что более близко к реальности, действовал наобум. Да и смысл делить шкуру не убитого медведя? Возможно, что он всё же надеялся на снисхождение капитана. Кому из нас доступны мысли ближнего?

– И ещё, открою вам небольшую тайну, относительно кладов Энрике, капитана «Сан Себастьяна», оное равносильно поиску загадочной земли Эльдорадо, о которой слышали все, но никто не видел воочию.

– Эти земли видели испанские мореплаватели, – подал голос Мигель, от грот- мачты, к которой был привязан, во избежание непредсказуемых последствий его самого и примкнувших к нему матросов. Пусть он и ранен в левое плечо, но дарованная природой выносливость, могла всё же сыграть злую шутку. Ведь неизвестно до конца, скольких матросов он смог перетянуть на свою сторону сумасбродной идеей. Де Вир не опасался за свою жизнь, школа фехтования, приобретённая у лучших мушкетёров, безупречное владение собственным телом, просто не позволили бы испанцу не то, чтобы одержать победу, но и надеяться на неё.

Излишняя предосторожность, которой де Вир никогда не пренебрегал, никогда не помешает, напрасно же пролитая кровь, тем более с такими безумцами, едва ли может служить оправданием жестокости.

– Можешь назвать имена этих мореплавателей? – с улыбкой воззрился на него де Вир, проникшись наигранной, о чём последний мог и не догадываться, заинтересованностью к познаниям матроса. Не столь уж часто удаётся встретить таких типов, что, наслушавшись пьяных россказней, какие порой можно услышать в тавернах, всё принимают за чистую монету, да ещё и других подбивают следовать за своей идеей.

– Вито да Гама, – назвал Мигель.

Глава 5

– Прошу прощенья, но в бортовом журнале кораблей, входивших в экспедицию упомянутого мореплавателя, которого я уважаю, несмотря на противостояние наших королевств, и, посетивших новые земли, что я имел удовольствие читать в оригинале, я не нашёл прямого упоминания о наличии и посещении этих земель, – возразил ему капитан.

Антуан де Вир, сам некогда прослышав об этой земле, загорелся идеей основать поселение – колонию на этих территориях, но при более близком ознакомлении с документами, подтверждающими или отрицающими их существование, он вынужден был отклонить заманчивую идею. Ни одного факта, каким-то образом подтверждающего наличие этой земли, он нигде не нашёл: ни в бортовом журнале, ни в воспоминаниях участников экспедиции. Хотя кто-нибудь из них мог бы пусть даже вскользь упомянуть об этом факте.

– Да, были разглагольствования о возможности существования их, но не более того. Точно так же, как неуловимая Атлантида, которую якобы даже посещали некоторые мореходы, но при детальных расспросах отчего-то терявшиеся в доводах и начинавшие говорить всякую чушь, что в итоге сами запутывались в своей лжи, – добавил он к вышесказанному.

Но только на этих основаниях организовывать долгое плавание, связанное с риском попасть в шторм, где погибли бы совсем невинные люди, доверившие свои жизни, как и столкнуться в схватке, что в итоге завершилось бы точно тем же образом, не имело разумного смысла. Для выступления в экспедицию необходимо иметь достоверные сведения, как координаты местонахождения, относительное время в пути, да и мало ли чего требуется. Сколько безумных смельчаков снаряжали экспедиции и либо возвращались, потеряв всё, либо оказывались на океаническом дне, и волны укрывали их могилу, словно саваном.

Как и в ситуации с мифическим кладом Энрике, де Вир имел удовольствие быть лично знакомым с этим капитаном, оставившим не самые приятные воспоминания о собственной персоне, по причине неблаговидных поступков, хотя в среде морских бродяг едва ли можно говорить о высоких материях. Но таких пройдох и проходимцев ещё стоит поискать даже среди них.

Помимо того, что он имел изуродованное шрамами лицо, которые якобы украшают мужчину, но только не в данном персонаже, так и речь его изобиловала непотребными выражениями, применяемыми к месту и не к месту, вечные спутники в речи морских разбойников, что после некоторого времени начинало раздражать собеседника.

Да и компанию ему составляли не удачливые авантюристы или бойкие торговцы, что выискивали свою выгоду от общения с пиратами, в слабой надежде отхватить товар по сходной цене и, продав подороже, выручить хорошую прибыль; а такие же комедианты, чаще примыкающие к чужой славе, как для себя определил де Вир.

И уже исходя из этих выводов, которые приведёт здравомыслящий рассудительный человек, можно смело утверждать, что зарытые сокровища не более, чем красивая легенда, какие вам поведают в любом портовом кабаке, причём щедро приправив небылицами. Щедрость же так называемых морских волков зависела от количества, принятого на грудь накануне и добавленного нынче.

– И всё же это так, – настаивал на своём Мигель, стоящий в двух минутах от смерти.

Каталонское упрямство пересиливало в нём все доводы очевидного, что могло бы убедить или заставить согласиться умного собеседника. Мигель, при всём своём уважении к капитану, не хотел открывать лишь одному ему известное, а именно то, что он собственными глазами видел сокровища капитана судна «Сан-Себастьян». Он бы многим пожертвовал, чтобы обладать ими, если бы не…

Мигель тогда ходил на «Сан-Себастьяне» простым матросом и только единожды улыбнулась ему удача увидеть часть, ничтожную часть этих драгоценностей. Он в ту ночь стоял на вахте, и чёрт его дёрнул заглянуть внутрь капитанской каюты, не до конца задёрнутой шторкой. Это было непростительной ошибкой капитана. В сундуке капитана сверкали в свете пламени свечей драгоценные камни всевозможных цветов. Какие-то отливали от мертвенно-голубого до тёмно-синего, другие же отливали огненно-красным цветом, хотя поручаться, что всё было именно так едва ли возможно, при свете дня всё могло быть несколько иначе.

Только от этого мало что меняется, факт остаётся фактом: сокровища были реальны. Не один раз Мигель после той ночи просыпался в холодном поту, когда ему казалось, что он стал единоличным обладателем этих драгоценностей. А чего стоила змейка, сделанная искусными мастерами из чистого золота, в чьи глазницы были вставлены два рубина немалой величины.

Но после этого случая, он недолго походил на этом корабле, как-то опоздав на борт, изрядно приняв на грудь. Шли дни за днями, когда Мигель, не просыхая от выпитого, проводил время в прибрежных тавернах и пабах, пока не случилось однажды чрезвычайно загадочное. В тот вечер он также, как и многие другие вечера до этого проводил в таверне, в компании таких же морских разбойников. Бутылка за бутылкой пустела на столе, и кто-то из компаньонов предложил ему сходит до бармена за очередной выпивкой. Шаткой походкой он направился к стойке, когда странная фигура в тёмном плаще-накидке привлекла его внимание. Среди сброда, что с утра до вечера собирался здесь, встречались разные персонажи, но только в этом персонаже таилась какая-то загадочность. Его нельзя было назвать убийцей, уж слишком старо он выглядел, но и на паломника не очень-то похож. Он сидел в одиночестве, сгорбившись над своей кружкой пива, словно ему нет никакого дела ни до кого. Лишь изредка подняв голову, он обводил своим взглядом зал таверны, как если бы выискивал кого-то, кто непременно должен явиться сюда и лишь по этой причине он вынужден задерживаться в обществе пьяниц.

Его глубоко посаженные глаза светились в эти минуты смертельным огнём, что Мигель, которому довелось на миг встретиться с ним глазами, стало не по себе. Он не помнил, когда ещё испытывал столь безотчётный животный страх: никогда, ни при абордаже испанских каравелл, когда смерть ходила рядом, ни когда приходилось сталкиваться с такими же романтиками морских просторов, никогда не было ничего подобного. Старик же с самым простодушным видом продемонстрировал ему заинтересованность в нём, выразив это малозаметным жестом сухоньких пальцев. И Мигель повиновался этому жесту, отложив поход за выпивкой, и, направившись к старику. Тот, стоило подойти Мигелю к его столу, извлёк из-под складок плаща нечто похожее на свёрток, осторожно, чтобы не привлечь ничьего внимания огляделся и протянул его Мигелю. И нужно же было, чтобы матрос сидящий за спиной старика, выпустил дым из своих лёгких, на миг пеленой закрывший всё перед Мигелем, что он вынужден был закрыть глаза от едкого дыма. Дым рассеялся… и он увидел, что за столом никого.

Старик словно испарился в облаке дыма. И на мгновенье Мигелю показалось, что всё это было видением, навеянным от выпитого, только вот свёрток в руке, которую он прятал под полой куртки, говорила обратное. Лишь на следующий день он удосужился рассмотреть его. Это была карта, нарисованная умелой рукой, способной не только карандаш держать в руках, но и разбирающейся в морских делах. Координаты, течения рука вывела точно, ни разу не ошибившись, в этом Мигель мог бы поручиться перед кем угодно, поскольку участок, выведенный на карте представлял те места, где Мигель не раз ходил под парусами. Он крепко запомнил координаты острова, прежде чем предать эту карту огню и после лелеял мечту достичь этого острова…

Он нанялся тогда на почти такой же корабль, где экипаж состоял из самого разного люда и во время первого же похода стал присматриваться к матросам. Мигель знал, что ему одному не светит добыть эти сокровища, непременно нужно сколотить вокруг себя группу единомышленников, готовых рискнуть ради этого, как захватить корабль, на котором можно будет добраться до заветного острова. Что он будет делать с этим богатством, он не имел ни малейшего представления: возможно купит корабль, какую-нибудь шхуну и станет пиратствовать… Дальше этого его фантазия не шла.

Но тогда ему не удалось воплотить свою мечту в реальность, да и только ли это? Ему едва удалось спасти свою шкуру, сбежав в самом ближайшем порту, куда зашёл корсар. Но не капитан корабля угрожал его жизни, нет, соратники, которых он пытался подговорить на мятеж. Они решили узнать координаты острова, а после выбросить Мигеля за борт на съедение акулам. Отплата за возможность стать богатым. Но Мигеля голыми руками не возьмёшь. И всё равно навязчивая идея об острове с кладом не выходила из его головы. Он иногда снился ему во сне, золотые монеты переливались, посылая приветливые и манящие к себе лучи, камушки перемигивались…

И вот теперь, эта мечта становится недосягаемой, фата-морганой. Двое матросов с экипажа Антуана де Вир были посвящены в эту тайну, но кто кроме него способен бросить вызов? И вот это-то и омрачало его душу. Но взгляд его, в другой ситуации горящий и испепеляющий, острый и хищный, словно у загнанного зверя нынче заметно потускнел. Если же он и загорался огнём ненависти, то лишь при взгляде на Антуана, тут же угасал, стоило капитану обратить на него свой взор, словно пламя свечи на ветру

Раскаивается он в предпринятом мятеже или упрекает сообщников в слабохарактерности, по его взгляду и поведению, понять было невозможно. Всё могло быть, эти осевшие на европейском полуострове мавры, были способны на всё и могли оправдать в свою пользу любые злодеяния. Мигель же, кроме этого, несколько лет провёл на Карибах.

Не доверял им и де Вир, но рекомендация одного общего знакомого вынудила взять Мигеля в экипаж, хотя в то же время, как сам капитан, так и Астольф и Франсуа с него глаз не спускали, ожидая чего-либо направленного против себя.

– Пусть будет так, не стану разубеждать в вашей уверенности в ложной истине. Это невозможно, как мы знаем на примере ваших священных сановников, не сдерживаемых ни Папой Римским, ни Священным Писанием, на котором они когда-то приносили обет и где чёрным по белому выведено: не убий, не моргнув глазом, отправляющих инакомыслящих на эшафот, – только и произнёс капитан, видя бесполезность данного спора.

Да и сам вопрос спора, для экипажа, большей частью состоящий из тех, кто даже не знаком с азами учения, не представлял никакого интереса. Во всех вопросах, они предпочитали полагаться на капитана, принявшего ответственность за их жизни на себя.

Сама процедура полемики, скорее представляла интерес для троих из всего экипажа, да и то, как возможность подискутировать, но закон пиратского братства, требовал соблюсти правила и де Вир, при всём неуважении к Мигелю, как посягнувшему на его жизнь, неукоснительно выполнял правила до последнего пункта.

Хотя были прецеденты, когда капитан корабля, просто из желания поддерживать страх в экипаже, мог вздёрнуть неугодного без всякого суда и следствия, и благодаря этому поддерживать какую-никакую дисциплину, чего чурался Антуан де Вир. Отнять жизнь у кого-либо, это прерогатива Провидения, и он применял подобный подход, лишь в случае, если все другие аргументы исчерпали себя или не возымели никакого действия.

Предоставив приговорённому право последнего слова, неотъемлемая часть любого правосудия, каковым считал происходящее де Вир, представляющий на собственном корабле и судью, и прокурора в одном лице, он посчитал свою миссию выполненной.

– Разговор исчерпан, – коротко бросил Антуан, обращаясь к экипажу и из команды отделились три матроса, на которых выпал жребий исполнить приговор. За всё время, что длилась эта неприятная, но вынужденная процедура, суровое и энергичное лицо Антуана, на котором читалась сильная воля и такой же стальной характер, – не проявило ни волнения, ни жалости. Но всё это была видимость, никому на галеоне не было известно, что творится у него на душе. Мигель не оказывал сопротивления, как это происходит в таких ситуациях, он похоже уже давно согласился с приговором и только и стоял в ожидании этих последних действий. Жалость могло вызвать отсутствие священника, но это такая малость по сравнению с тем, что буквально через несколько минут тело Мигеля будет раскачиваться на нок-рее. А после окажется в морской пучине, где акулы уже давно ожидают чего-либо подобного.

Солнце всё также продолжало светить с ослепительной синевы небесной сферы и океан лениво катил волны, как это было до того и будет после. Что такое человеческая жизнь для Вечности? Всего лишь мгновение…

Любой, вздумавший захватить корабль, заранее знал, в случае неудачного исхода его ожидает только один выход, и всё же находились смельчаки, впоследствии украшавшие реи, а при снисхождении капитана либо «клетка», либо бичевание, что ничуть не облегчает участь провинившегося, только что не лишает жизни мгновенно, да и то при случае, что он отличается отменным здоровьем…

Сейчас, в данной ситуации, его кораблю, как и экипажу ничто не угрожало со стороны случайных пассажиров.

А ведь была история значительно похлеще, предыдущей. В данном походе галеон Антуана де Вир вёз на своём борту лёгкие мушкеты, пушки для восставших племён индейцев против белых конкистадоров. Нет, он не желал ничьей смерти, ни конкистадоров, ни индейцев, но вся беда в том, что иначе урегулировать существующее положение не получалось по-другому никак.

Вооружённые до зубов и защищённые кирасами испанцы, да и англичане не останавливались ни перед чем, в освоении пространства, а коли быть точнее в захвате территории. Они травили родники, дабы племена потребляя воду, самоуничтожились, поджигали целые поселения, истребив жителей.

И началось это с момента высадки первых матросов с экспедиции Колумба, увидевших золотые украшения на представителях, обитающих на этой земле племён. И церковь, казалось бы, призванная защищать жизнь, не разделяя людей на касты, на классы, не возбраняла эти убийства, как она делала в старом свете с инакомыслящими… В данном случае она шла рука об руку с завоевателями, напрочь забыв, что индейцы такие же создания Божьи, как и они сами.

О том, что на борту галеона находится оружие для восставших племён, знали только трое из всего экипажа, но уверенность в порядочности капитана, сплачивала людей, кто завербовался на галеон «Всевидящее око». Для любого матроса, превыше всего то, что он получит свои акции, как и рейсовые, а в этом плане равных де Виру практически не было.

Любой из капитанов утаивал часть призовых или называл другие суммы, значительно ниже полученных. Но в морском пиратском братстве разве утаишь такие вещи, где все или почти все друг друга знают. Те же капитаны, что не желали почитать кодекс братства, очень скоро прощались с жизнью и, хотя бы один посочувствовал ему. Жизнь, как и золото в этом мире, ценилась не дороже булыжника, валяющегося под ногами потому, как сегодня ты несметно богат, завтра же либо нищий или и того хуже, являешься кормом для акул, которым абсолютно безразлично во сколько ты оцениваешь себя.

Тогда галеон Антуана захватил крупный груз с испанской каракки, возвращавшейся с земель Нового света. О, эти судёнышки были лакомым куском для любого пирата, чьи глаза загорались уже при одном появлении их парусов на ровной глади океана. Всем и каждому было известно: испанцы, нагрузив трюмы драгоценностями, направляются к родным берегам.

Команда каракки, увидев очертания галеона, не стала даже оказывать сопротивление, осведомлённая о капитане галеона, противнике всякого напрасного кровопролития, но способного утопить каракку вместе с содержимым и не жаждущего денег, захватом в заложники. В случае же мирного разрешения, Антуан де Вир, перегрузив добычу к себе вместе с оружием, желал счастливого пути.

В тот раз, после отчаливания от каракки, с экипажем полным недоумения от действий своего капитана, Антуан де Вир решил дать команде небольшую передышку. К тому же, действие сухого закона на борту, начало отражаться на членах экипажа. Они не выражали какого-либо протеста, но их вялые движения, пустой взгляд ясно выражали настроение.

Они встали на рейде в небольшом порту и экипаж, кучкуясь разбрёлся по ближайшим тавернам. В этих злачных местах, где посетители если и заказывают что-то, так горячительного в таких объёмах, что владельцы могут себе позволить в отсутствие пиратов неплохую передышку. И здесь всегда достаточно тёмных личностей, и едва ли кому-то известно, что они представляют из себя: проигравшиеся купцы или просто пьяницы, заглянувшие на огонёк дабы, примкнув к какой-либо компании, добавить ещё. Или же воры, что скрываются в плащах с глубоко надвинутыми на голову капюшонами, эти запросто воткнут стилет и ретируются, как ни в чём не бывало. Местный городской люд в такие дни старается обходить стороной эти заведения, опасаясь за свою жизнь. И только матросы и пираты не удостаивают своим вниманием новых посетителей, погрузившись в мир своего куража.

Да и какая им разница, кто вошёл в заведение: места всем хватит, хозяину же важнее всего, чтобы посетитель был при деньгах. Да и галеон зашёл в порт больше из-за необходимости пополнить запасы воды и пищи на борту. После очередного похода, длившегося несколько дольше обычного, они истратили все запасы на борту. Ну а пока одни заняты пополнением запасов, другие развлекаются, как умеют. И главным развлечением у матросов, чья походка стала шаткой от качающейся под ногами палубы, является ром. Этого божественного напитка они потребляют в таких количествах, что порою не помнят, как прибыли на корабль. На борту галеона Антуан с первого дня поставил условием: ни капли горячительного на борту, и никто не отваживался нарушать запрет. Антуан, в этом плане, никогда не препятствовал их времяпрепровождению. Да и как можно препятствовать, если вся их жизнь протекает в море, а на материке ожидает виселица в случае поимки.

Одного он не учёл, в первый же вечер, молодого матроса по имени Эухенио, зарезали в пьяной драке. Кто был зачинщиком драки, из-за чего, в подробности он не вдавался, да и о гибели матроса сообщили члены экипажа, сами не меньше других недоумевавшие от этой неприятной истории, нагрянувшие в таверну, но слишком поздно. Эухенио был мёртв, а драчуны, затеявшие драку, успели ретироваться задолго до их прихода.

Буквально через пару дней, на пьяную голову себе мозги размозжил об мостовую венгр, не рассчитавший свои силы. Слова капитана об умеренности в питье, словно пролетали мимо их ушей, даже не касаясь. Лишённые на борту права употреблять спиртное, кроме отдельных случаев, матросы при каждом удобном случае, что предоставлялась при входе в порты и гавани, спешили в портовые таверны и кабаки напиваться до умопомрачения.

И в этом плане, что на кораблях королевского флота, что на пиратских шебеках или галеонах, в этом не было препятствий, если не считать обстоятельства, что на королевские суда, матросы вечером должны возвращаться строго к указанному времени. На пиратских судах была вольность, но опять-таки, в случае не возвращения, матрос мог полагаться на берегу только на свои силы.

Он уже собирался поднять якоря и выйти в море, когда случился ещё один непредвиденный казус. Ещё один из матросов, итальянец, ввязавшись в драку, защищая своего земляка, получил резаные раны, требующие долгого лечения.