Читать книгу: «Пересадка органов (Биомедицинские и биофилософские проблемы)», страница 4

Разработка проблемы становления биофилософии как нового стратегического направления исследования процесса развития стала возможной прежде всего благодаря выходу биологии на надорганизменный уровень структурной организации живых систем, словом, выходу современных биологических наук на целостный подход к изучению биологического феномена жизни [Кремянский В.И. Структурные уровни живой материи: Теоретические и методологические проблемы. – М., 1973. – С.39-41]. Другим важным компонентом становления биофилософии явились факторы социокультурной детерминации биологической реальности и в целом ценностно-гуманистическая ориентация биологии. Определенный импульс формированию новой мировоззренческой парадигмы, связанной с изменением места и роли общества в Универсуме как специфической формы бытия живого вещества придал весь комплекс экологических наук, в том числе и экология человека, социальная экология, глобальная экология [Глобальные проблемы и международные отношения. – М., 1991. – С.68-71].

Представляется, что в настоящее время некоторые новые мировоззренческие представления, обусловленные планетарным характером человеческой деятельности и вызванным ею изменением глобальной экологической ситуации, наиболее четко и систематизированно сформулированы в проекте “Экологического кодекса России (этике природопользования)” [Экологический кодекс России (этика природопользования). Проект разработанный Ю.В.Олейниковым, А.А.Гореловым, Э.С.Кульпиным, И.А.Крыловой, И.К.Лисеевым, А.Т.Шаталовым // К экологической цивилизации. – М., 1993], разработанным в Институте философии РАН, и в книге Н.Ф.Реймерса “Надежды на выживание человечества. Концептуальная экология” [Реймерс Н.Ф. Надежды на выживание человечества. Концептуальная экология. – М., 1992]. Вместе с тем, несмотря на известные достижения, биофилософия все еще находится в стадии становления, пребывая в поисках своего предмета, метода и места в системе биологического и философского знания.

По мнению исследователей проблемы биофилософии все еще остается актуальным вопрос об адекватности самого термина “биофилософия”, которым институциализируется новое направление исследования. В принципе, сейчас имеет место значительное многообразие интерпретаций объекта и предмета биофилософии, поскольку в полной мере еще не выкристаллизовалась ее проблематика, не произошло окончательное ее конституирование в системе научного знания [Гречко П.К. К вопросу о предмете социальной философии // Вестн. Моск. Гос. Ун-та им. М.В.Ломоносова. – Сер. Философия. – 1995. – №1. – С.44-45]. Исследования в направлении выявить естественнонаучные, теоретико-познавательные и гуманистические основания становления биофилософии, определить ее предмет и место в целостном представлении о мире, выделить и сформулировать основные проблемы исследовательской деятельности продолжаются [Казначеев В.П. Очерки теории и практики экологии человека. – М., 1983. – С.13-16].

Итак, возрастающая роль мировоззренческой компоненты биологического знания очевидно, послужила исходным естественнонаучным основанием биофилософии [Карсаевская Т.В. Прогресс общества и проблемы целостного биосоциального развития современного человека. – М., 1978. – С.33-34]. Важную роль в процессе кристаллизации проблематики биофилософии сыграли интегративная и оценочная компоненты познания, выявление общего и специфического в физикалистской и формирующейся новой биологической картине мира, в большей мере принимающей во внимание роль живого вещества и жизни вообще в существовании микро– и макромира. В целом же становление биофилософии подготовлено всем современным состоянием бытия природы и общества и их отражением в сознании научного сообщества [Взаимодействие общества и природы. Философско-методологические аспекты экологической проблемы. – М., 1986. – С.11-12].

В онтологическом плане жизнь – важнейший компонент нашего бытия, образец совершенства ее структурной и функциональной организации, явление планетарного характера, исходное основание образования многих биогенных, биокосных природных ресурсов, непременный фактор биосферы, ее развития и трансформации посредством своей высшей формы проявления – человека – в ноосферу [Казначеев В.П. Очерки теории и практики экологии человека. – М., 1983]. В философско-методологическом плане жизнь – это такое явление природы, которому присуще направленное развитие от низшего к высшему, от простого к сложному и наоборот, от самосохранения до альтруизма, пожертвования собственной жизнью ради жизни других. Если явлениям неживой природы присуще существование, то живой природе свойственно направленное развитие ее конкретных форм в процессе чего они осуществляют свое жизнепроживание и выживание [Философские проблемы глобальной экологии. – М., 1989. – С.44-45]. Жизнь в наше время становится явлением, которое невозможно объяснить вне философского понимания ее сущности и содержания, источников, механизмов и направленности эволюции [Взаимодействие общества и природы. Философско-методологические аспекты экологической проблемы. – М., 1986. – С.67-68].

Интеллектуальный интерес к проблемам феномена жизни и биологического познания, органично связанный с озабоченностью человека смыслом собственного бытия, создает благоприятный фон для дальнейшего расширения границ и углубления сотрудничества философов, биологов, социологов, представителей многих наук так или иначе выходящих на проблемы жизни и философско-мировоззренческий уровень постижения бытия [Суворова О.С. Человек: душа и тело, смерть и бессмертие. – М., 1994. – С.78-81]. Философия, внося в биологическое познание оценочный момент о смысле и роли человека в природе, во многом определяет побудительные мотивы индивидуального поведения человека [Беляев Д.К. Проблемы биологии человека: генетическая реальность и задача синтеза социального и биологического // Природа. – 1976.– №6. – С.55-65]. Преломляясь в биофилософии она обусловливает творческое, созидательное поведение человека, стимулирует гуманизацию человеческой деятельности, распространяя это отношение на мир живой и неживой природы – выступая как жизненно важное условие существования человека и сохранения жизни на Земле. Гармонизация человеческих отношений опосредованно проявляется в изменении отношения людей к окружающему миру [Карсаевская Т.В. Прогресс общества и проблемы целостного биосоциального развития современного человека. – М., 1978. – С.44-49].

К биофилософской проблематике ближе всего, может быть, находится круг проблем, традиционно составляющий позитивное существо содержания социальной биологии [Моисеев Н.Н. Человек. Среда. Общество. – М., 1982. – С.122-131]. Проблемы социальной биологии, имея отношение и к агрегациям простейших организмов, и к человеческим сообществам, затрагивают не только биологические аспекты, но и аспекты социокультурные, и даже теоретико-познавательные [Олейников Ю.В. Цивилизация и ноосфера [В.И.Вернадский и современность) // Цивилизация: теория, история и современность. – М., 1989. – С.88-92]. Следовательно, социальная биология, сама того не ведая, составляет один из естественнонаучных базисов биофилософии.

Человековедческая часть биофилософии составляет предмет биосоциальной философии, включающей в себя такие дисциплины как биофилософия человека (антропофилософия), социальных групп, коллективов и общества в целом. Главной проблемой этого комплекса наук является исследование специфики взаимоотношения биологического и социального бытия человека и различных организованных биосоциальных общностей [Реймерс Н.Ф. Надежды на выживание человечества. Концептуальная экология. – М., 1992. – С.133-138]. Выход биофилософии на уровень исследования биосоциальных структур (групп и сообществ живых организмов) открывает широкие возможности для анализа специфики онтологических отношений философии жизни и философии деятельности людей и их различных общностей [Олейников Ю.В., Шаталов А.Т. Экологические перспективы человечества // Энергия: экономика, техника, экология. – 1995. – №10. – С.35-38]. Выяснению этих отношений в немалой мере могут способствовать подходы социал-дарвинистов и социобиологов к пониманию и интерпретации взаимосвязи биологических и социальных факторов в жизнедеятельности человека и социальных общностей людей [Марксистско-ленинская теория исторического процесса. – М., 1987. – С.67-69].

Известный научный интерес представляют исследования социальных дарвинистов конца XIX – начало XX века (Г.Спенсер, Ж.Лапуж, У.Самнер и др.) в выявлении места и роли биологических принципов естественного отбора и борьбы за существование и выживание наиболее приспособленных в общественной жизни, в интерпретации естественных предпосылок социальных конфликтов [Биоэтика: проблемы и перспективы. – М., 1992. – С.111-113]. Не менее важная роль в понимании биологических процессов принадлежит социобиологии, изучающей влияние социальных факторов на биологический тип жизни. Преодоление крайностей в толковании роли биологических и социальных факторов в жизнедеятельности биологических и социальных типов жизни лежит на пути интеграции биологического и социального мира живой природы и природы общественной жизни [Лисеев И.К. Современная биология и формирование новых регулятивов культуры (философский анализ) // Автореф. докт. дис… – М., 1995. – 48 с.].

Биосоциальный подход выполняет своего рода функцию интегративного основания в исследованиях различных типов жизни. Такой подход может стать основой интеграции биологических и социальных наук. Убедительная иллюстрация тому – становление и развитие теоретической биосоциологии, ориентированной на познание процесса взаимодействия биологического и социального в ходе становления личности человека [Карпинская Р.С. Человек и его жизнедеятельность. (Философский очерк). – М., 1988. – С.45-47; Карсаевская Т.В. Прогресс общества и проблемы целостного биосоциального развития современного человека. – М., 1978. – С.99-102], решение противоречия между материальными потребностями телесной организации человека и духовной сферой бытия. Главная проблема этой дисциплины – определение места и роли телесной организации человека в его становлении как личности, выявление биоприродных оснований человеческого общежития [Беляев Д.К. Проблемы биологии человека: генетическая реальность и задача синтеза социального и биологического // Природа. – 1976. – № 6. – С.12-18].

Уже на рубеже XX-XXI веков стало очевидной необходимость и значимость проблемно-дисциплинарного разграничения биофилософии. В целом, проблемно-дисциплинарная демаркация биофилософии, биосоциальной философии, философской антропологии и теоретической биосоциологии – одна из важных задач философской теории познания. Другая не менее важная задача – поиск единого проблемно–логического основания дифференциации и интеграции биологически ориентированных дисциплин. Об этом пишут ряд исследователей [Философские проблемы глобальной экологии. – М., 1989. – С.55-59].

Надо отметить, что становление и развитие биофилософии происходит в условиях постоянного обновления знаний, что находит свое отражение в расширении горизонта науки и обогащении ее новым видением мира, новыми проблемными исследованиями. Вычленение и определение основных групп проблем биофилософских исследований в системе ценностей постиндустриальной цивилизации и создание на их основе единого пространства исследования – одна из важнейших задач формирующихся областей нового знания. О том, что в качестве аналога исходного основания для определения важнейших направлений проблемных исследований биофилософии может быть использована теоретическая модель предмета социальной философии, предложенная П.К.Гречко – сообщают ряд авторов [Гречко П.К. К вопросу о предмете социальной философии // Вестн. Моск. Гос. Ун-та им. М.В.Ломоносова. – Сер. Философия. 1995. – №1. – С.88-84]. П.К.Гречко выделяет три основных направления исследования предмета социальной философии: субстанциональное, аналитическое и нормативное.

Применительно к биофилософии основное содержание субстанционального направления исследования составляет биологическая реальность, их структура, состояние, взаимодействие, взаимообусловленность и направленность эволюции. Этот круг исследований составляет онтологическое содержание предмета философии жизни в новой научной и культурно-мировоззренческой парадигме [Ruse M. Philosophy of Biology Today. Albany, State Un of NewYork. – Press, 1988. – Р.333]. Аналитическое направление занимается исследованием проблем эмоционально-чувственного, интуитивного и рассудочно-рационального познания жизни, определением основных понятий и формулированием теоретических принципов развития знания, составляя гносеологическое содержание предмета философии биологии [Biopolitics. The Bio-Environment. Vol. 1-3 /Ed. By Agni Vlavianos-Arvanitis // B.I.O. Athens. – V.1. – 1987; V.2.– 1988; V.3.– 1991]. Нормативное направление дополняет дескриптивные исследования философии жизни и философии биологии с позиции «какие они есть – какими они должны быть». Содержание этого направления включает в себя проблемы выбора познавательных моделей, образцов, возможных путей развития биофилософии, прогнозирования знаний о жизни и состоянии самой жизни, оценку тенденций их развития [Реймерс Н.Ф. Надежды на выживание человечества. Концептуальная экология. – М., 1992. – С.77-78; Олейников Ю.В. Экологические альтернативы НТР. – М., 1987. – С.122-130; Экологический фактор мировоззренческих трансформаций // Мировоззрение, философия, сознание. – М., 1987. – С.200].

Необходимо отметить и относительную самостоятельность биоэтики (как дисциплины), которая анализирует нравственные проблемы человеческого бытия, отношения человека к жизни и конкретным живым организмам и разрабатывает в парадигме экологического императива нравственные нормы и принципы, регламентирующие практические отношения людей в процессе природопользования, а также моральные критерии социальной деятельности в природе [Biology and Philosophy / Ed. M.Ruse, L., 1986. – №1. – Р.122-123]. Самым важным вопросом биоэтики является вопросы соотношения цели и средств. В разрешении подобного проблемного вопроса безусловна роль и значимость биофилософии, ведущий к поиску гуманистических решений. Сейчас отсутствие мировоззрения, адекватного практической реальности биомедицины чревато безудержным упадком нравов [Biopolitics. The Bio-Environment. Vol. 1-3 /Ed. By Agni Vlavianos—Arvanitis // B.I.O. Athens. – V.1.– 1987; V.2.– 1988; V.3.– 1991]. К сожалению, до сих пор, из-за отсутствия «решающих аргументов», из-за инертности общества, его консервативности, многие проблемы подобного характера решаются традиционно, то есть за счет ущемления человечности [Фролов И.Т. Жизнь и познание: О диалектике в современной биологии. – М., 1981. – С.78-82].

Становление биофилософии объективно призвано быть реперной точкой дальнейшего расширения масштабов и углубления комплексных междисциплинарных исследований процессов биологизации философии и философизации биологии, углубления интереса к биологической компоненте мировоззрения и мироощущения, творческой переоценки прежних и обоснованию новых концепций жизни, определения места биологии в становлении новой мировоззренческой парадигмы [Biology and Philosophy / Ed. M.Ruse. – L., 1986. – №1.; Carpinskya R.S. Biophilosophy – new investigation trend // XIX World Congress of Philosophy. – Moscow, 1993 . – V.1. – №14].

Разносторонняя разработка этих и других проблем биофилософии ждет своих исследователей. Их творческая деятельность будет должным ответом философии на “вызов” эпохи третьего тысячелетия и может превратить биофилософию в условиях нынешнего бифуркационного состояния планетарного целого в фактор осуществления действенной стратегии обеспечения коэволюции Природы и Общества [Олейников Ю.В., Шаталов А.Т. Экологические перспективы человечества // Энергия: экономика, техника, экология. – 1995. – № 10. – С.121-126].

Таким образом, в естественнонаучной картине мира человек долгое время отсутствовал, в то время как он должен занять там центральное место. Рассмотрение человека как цели – «необходимый и неизбежный элемент научного мировоззрения» [Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. – М., 1988. – С.204-206]. Трансформация господствующих мировоззренческих представлений, делают особо значимым синтез философии и биологии, дают в настоящее время наиболее ощутимый импульс для построения новой универсальной научной картины мира и становления адекватного исторической эпохе философского мировоззрения, с неизбежностью ставят вопрос о пересмотре традиционных ценностных приоритетов, моральных и правовых норм и оценок, социальных, политических и экономических ориентиров развития культуры и цивилизации, о перспективах бытия человечества в природе [Carpinskya R.S. Biophilosophy – new investigation trend // XIX World Congress of Philosophy. – Moscow, 1993. – V.1. – № 14].

Глава 4.

Со-размышления о соотношении целей и средств в биоэтике Трансплантологии, как ситуативной проблемы биофилософии. О морально-этических проблемах дарения органов ex mortuo

Вначале немного о статистике. По сводным данным ВОЗ к концу первого десятлетия XXI века в 855 трансплантационных центрах ежегодно осуществляются свыше 880 тысяч пересадок сердца, легких, сердечно-легочного комплекса, печени, почек, поджелудочной железы, кишечника, эндокринных желез, конечностей. Существуют 2380 агентств по заготовке органов и тканей, координируемые Международной службой обмена (Евротрансплант, SEOPF, VCLA и др), курирующие вопросы заготовки, консервации, транспортировки и трансплантации органов и тканей на целых континентах [Mangino M.J., Kosieradzki M., Gilligan B. The effects of donor brain death on renal function and arachidonic acid metabolism in a large animal model of hypothermic preservation injury //Transplantation. – 2003. – V.75. – N10. – P.1640-1647]. К 2009 году в мире пересажено несколько тысяч сердечно-легочного комплекса, десятки тысяч печени и сердец, сотни тысяч почек и т.д. Пересадка жизненно важных органов (сердца, печени, почек, поджелудочной железы, легких и пр.), а также в особенности попытка пересадить головной мозг, как никакое другое достижение современной науки и практики, с особой остротой поставило перед ней блок философско-антропологических проблем: что такое человек? Что определяет личность? В чем заключается человеческая самоидентичность? [Ашимов И.А., Ашимов Ж.И. Религиозная мораль и вопросы органного донорства в трансплантологии // V – International Conference Of Young Medical Scientists. – Baku .– 2005.-P.115-117].

Нужно признать, что расширение практики трансплантологии не снимает антропологическую «остроту» и сопровождается усилением этико-правовой напряженности вокруг этого вида медицинской деятельности [Ghosli S., Bethiine D.W., Knecshaw J., Latimcr K.I. Management of donors for heart and heart-lung transplantation // Anaesthesia. – 1990. – V.45. – N1. – Р.672-675]. Среди многочисленных видов и подвидов морально-этических вопросов, которые сопровождают буквально каждую трансплантологическую операцию, можно выделить следующие: можно ли говорить о сохранении права человека на свое тело после смерти? каков морально-этический статус умершего человека? возможно ли научно-обоснованное донорство? морально ли продление жизни одних людей за счет других? Обладает ли смерть этическим смыслом? каковы социокультурные перспективы научно-практического использования человека? Один из способов нахождения ответов на эти вопросы заключается в обращении к истории трансплантации [Ашимов И.А., Ашимов Ж.И. Медико-философский и религиозный взгляды на проблему «Смерть мозга» //      V – International Conference Of Young Medical Scientists. – Baku. – 2005.-P.120-122].

По мнению Ф.Мура (1987) формирование трансплантологии стало одним из величайших научно-технических достижений последней трети ХХ века [Мур Ф. История пересадок органов. – Москва: Мир, 1987. – 310 с.]. Вместе с тем пересадка органов и тканей от одного человека порождает немало сложнейших этических и правовых проблем. Главной причиной большинства таких проблем является острая нехватка донорских органов [Baverstock R.J., Manson A.D., Liu L. A prospective comparison of simultaneous and sequential live-donor renal transplantation //Transplantation. – 2002. – V.74. – N8. – P.1194-1197]. Согласно данным ВОЗ, в мире проводится ежегодно около 70 тыс. пересадок цельных органов (из них 50 тыс. – почки) и миллионы пересадок тканей; тем не менее спрос на донорские органы и ткани значительно превышает предложение. Так, в России, по некоторым оценкам, только 30% очередников доживают до операции по пересадке органа. Поэтому в области трансплантологии отнюдь не редки трагические ситуации; порой во имя получения донорских органов люди идут даже на преступления [Шумаков В.И. Трансплантация органов и тканей – настоящее и будущее // Вестн. РАМН. –1999. – №9. – С.46-48].

Различают разные виды трансплантации, причем отличия между ними касаются не только средств и методов пересадки, но и связанных с ней этических проблем. Прежде всего, существуют пересадка органов и тканей от живого донора и пересадка от умершего донора. При пересадке от живого донора речь идет об изъятии у донора только тех органов или тканей, без которых он в состоянии продолжать полноценную жизнь [Шумаков В.И., Мойсюк Я.Г., Долбин А.Г. Селекция донора для трансплантации сердца // Вестн. хирургии. – 1990. – №7. –С.7-11]. Наиболее часто заимствуется почка, проводятся также операции по пересадки части печени и др. Понятно, что донор идет на определенный риск, связанный, во-первых, с самой операцией по изъятию органа и, во-вторых, с возможностью таких нежелательных последствий, которые будут обнаруживаться спустя месяцы и даже годы после операции [Boychuk I.E., Patterson G.A. Assessing Heart and Lung donors // Diagnosis. – 1988. – V.6. – N5. – Р.165-173].

Основные проблемы, возникающие при пересадке от живого донора, связаны с тем, в какой мере и каким образом может быть гарантировано подлинно добровольное согласие донора. Очевидно, не может считаться добровольным согласие, даваемое по принуждению. Менее очевидным может считаться согласие, при котором донор получает вознаграждение, а проще говоря, продает свой орган [Angelescu M., Kraus T., Wiesel M. Assessment of renal graft function by perioperative monitoring of cortical microcirculation in kidney transplantation //Transplantation. – 2003. – V.75. – N8. – P.1190-1196]. Практически везде в мире коммерческое использование органов запрещено; известно, тем не менее, что в ряде стран мира такая практика имеет место. Например, несколько лет назад сообщалось о случаях, когда молодые мужчины из Молдовы приезжали в Турцию, с тем, чтобы за определенную плату отдать одну из своих почек [Шамшурина И.Г. Платные медицинские услуги и ценообразование в условиях коммерциализации сферы здравоохранения. // Здравоохранение. – 1996. – №6. – С. 7-15].

Хотелось бы заострить внимание на тот факт, что в США в последние годы получает распространение практика, когда человек, которому нужна почка, ищет себе донора через Интернет. При этом оба – и донор, и реципиент – сообщают о том, что донорство осуществляется по альтруистическим соображениям; вполне вероятно, что далеко не всегда эти сообщения бывают правдивыми [Шумаков В.И. Трансплантология: Руководство. – Тула: Mедицина, 1995. – С. 275-280]. В 2001 г. Совет Европы приял документ, известный как Дополнительный протокол к Конвенции о биоэтике и правах человека, касающийся трансплантации органов и тканей человека. Согласно этому документу, который является юридически обязывающим для подписавших и ратифицировавших его стран, необходимым условием для трансплантации органа от живого донора является наличие близких отношений между реципиентом и донором. Определение того, какие именно отношения следует считать «близкими», отдается при этом в компетенции национального законодательства [Розенталь Р.Л. Этические проблемы при трансплантации органов от живых доноров // Вестн. Трансплантологии и искусственных органов. – 2004. – №1. – С.42-48].

Согласно российскому и кыргызскому законам «О трансплантации органов и (или) тканей человека», в качестве живого донора может выступать только человек, находящийся в генетическом родстве с реципиентом [Ашимов Ж.И. Научный контекст организации трансплантологической службы в Кыргызской Республике (концептуальная развертка) // Автореф. дис… докт.мед.наук. – Бишкек, 2008.– 51 с.]. Кроме того, в соответствии с этим законом донором не может быть человек, не достигший совершеннолетия, как и вообще любой, кто не является дееспособным для того, чтобы дать юридически значимым согласием. Очевидно, в том, что касается получения и использования донорского материала от живых доноров, российское законодательство является весьма жестким [Мойсюк Я.Г. Мультиорганное донорство в клинической трансплантологии (организация, методология, тактика, результаты и перспективы) // Дисс. … докт.мед.наук. – М.-1992.-329 с.].

Целый спектр моральных и юридических проблем возникает в связи с изъятием и пересадкой органов и тканей от умерших доноров. Прежде всего, что значит «умерший донор»? Согласно традиционным критериям, смерть констатируется тогда, когда необратимо прекращают действовать сердце и легкие [Ермолов А.С., Чжао А.В., Погребниченко И.В. Актуальные вопросы донорства при трансплантации печени // Хирургия. – 2002. – №3. – С.48-51]. Но какой же смысл пересаживать нежизнеспособные органы? А если эти органы жизнеспособны, то можно ли признать человека умершим? Эти вопросы возникли сразу после того, как южноафриканский медик К. Барнард в 1967 г. осуществил первую пересадку сердца. Использование органов от умерших доноров стало возможно после того, как был узаконен новый критерий смерти – смерть мозга. Дело в том, что после наступления смерти мозга в течение нескольких дней можно искусственно поддерживать вегетативные функции в организме, в частности, работу сердца, легких, печени и т.д. [Баран Е.Я. Пути повышения эффективности пересадки трупной почки // Автореф. дисс. …докт.мед.наук. – Киев, 1982. – 39 с.].

Трансплантология ставит медиков перед сложнейшей в моральном отношении ситуацией. С одной стороны, они должны делать все возможное для спасения жизни пациента; с другой стороны, чем раньше начнутся манипуляции по забору из его тела органов и тканей, тем больше вероятность того, что их пересадка будет успешной. Как бы то ни было, для разрешения коллизии между необходимостью как можно дольше бороться за жизнь умирающего и необходимостью как можно скорее получить органы для пересадки принимаются специальные меры [Вавилов П.А. Принципы отбора и оценки донора для трансплантации сердца. – М., Медицина, 1990. – 102 с.]. Согласно Закону Российской Федерации «О трансплантации органов и (или) тканей человека» (ст.9), во-первых, изъятие у трупа органов и тканей для трансплантации возможно только в том случае, «если имеются бесспорные доказательства факта смерти, зафиксированного консилиумом врачей-специалистов» [Туйбаев З.А. Танатогенез и танатотерапия пострадавших со «смертью мозга» // Автореф. дисс. …канд.мед.наук. – Бишкек, 2005. – 21 с.].

В 2003 г. нарушение именно этой нормы вменялось в вину медикам одной из московских больниц. Следственные органы сочли, что смерть пациента была констатирована чересчур поспешно. Суд, однако, в конечном счете не согласился с этим и признал медиков невиновными. Во-вторых, при установлении диагноза смерти «в случае предполагаемого использования в качестве донора умершего запрещается участие трансплантологов и членов бригад, обеспечивающих работу донорской службы и оплачиваемых ею». Закон, таким образом, обращает специальное внимание на наличие конфликта интересов между реаниматологами и трансплантологами [Ашимов Ж.И. Научный контекст организации трансплантологической службы в Кыргызской Республике (концептуальная развертка) // Автореф. дис… докт.мед.наук. – Бишкек, 2008.– 51 с.].

Особенно много споров возникает относительно того, как должно устанавливаться согласие потенциального донора либо его родственников на изъятие органов для пересадки. В разных странах существуют разные системы установления согласия. Одна из них основывается на так называемой презумпции несогласия. В этом случае необходимым условием для использования органов умершего считается явно выраженное предварительное согласие человека на то, чтобы после смерти его органы и ткани могли использоваться для трансплантации [Шумаков В.И. Трансплантология: Руководство. – Тула: Mедицина, 1995. – С. 275-280]. Такое согласие фиксируется либо в водительском удостоверении человека, либо в специальном документе – карточке донора. Кроме того, соответствующее разрешение можно получить от родственников умершего. Во втором случае решение об изъятии органов умершего опирается на презумпцию согласия. Если человек в явной форме не возражал против посмертного изъятия его органов и если, далее, таких возражений не высказывают его родственники, то эти условия принимаются в качестве основания для того, чтобы считать человека и его родственников согласными на донорство органов [Трансплантология в Кыргызстане: проблемы, трудности, перспективы // Сб.НИР под ред.И.А.Ашимова. – Бишкек, 2002. – 194 с.]. Именно такая норма действует в российском и кыргызском законодательствах. В целом, как показывает опыт, в странах, где принята презумпция согласия, получение донорских органов облегчено по сравнению со странами, опирающимся на презумпцию несогласия [Ашимов Ж.И. Научный контекст организации трансплантологической службы в Кыргызской Республике (концептуальная развертка) // Автореф. дис… докт.мед.наук. – Бишкек, 2008.– 51 с.].

Недостаток системы, базирующейся на презумпции согласия, заключается в том, что люди, неосведомленные о существовании такой нормы, автоматически попадают в разряд согласных [Ермолов А.С., Чжао А.В., Погребниченко И.В. Актуальные вопросы донорства при трансплантации печени // Хирургия. – 2002. – №3. – С.48-51]. Чтобы избежать этого, в некоторых странах отказ выступать в качестве донора фиксируется в особом документе – «карточке недонора», которую человек должен постоянно иметь при себе. Неопределенность возникающей в связи с этим ситуации состоит в следующем. С одной стороны, поскольку законодательство не обязывает медиков устанавливать контакт с родственниками умершего и выяснять их мнение относительно изъятия органов (хотя закон и наделяет их таким правом). Поэтому фактически родственникам не представляется возможности принять участие в решении вопроса [Тришин В.М., Учваткин В.Г., Жеребцов Ф.К. и др. Органное донорство и трансплантация почек от асистолических доноров и доноров со смертью мозга в Санкт-Петербурге и Ленинградской области // Вест. Трансплантологии и искусственных органов. – 2004. – №1. – С.14-18].