Читать книгу: «Асоциальные сети», страница 3
Через километр машина начала чихать и кашлять, Славик отказался объяснять это плохим топливом, сославшись на перегрев и избыток подъемов, авто было к ним непривычно, не натренировано. В итоге машину пришлось бросить, отдав ее в сильные и цепкие объятия манипулятора автомастерской. Двигатель окончательно захлебнулся суррогатом, и поршни наотрез отказались продолжать свои возвратно-поступательные движения. Славик бережно взял в охапку свои рыбачьи принадлежности, за каким-то чертом потащив их в лес. Марку пришлось тащить рюкзак, насмешка судьбы над человеком, поехавшем налегке, в одних шортах.
Когда-то в детстве прочитав, что в хвойных лесах нет комаров и клещей, Марк, убивая мелких вампиров минут сорок при закрытых окнах избушки, быстро наполняющейся духотой, клял всю школьную литературу, особенно костеря всяких Пришвиных и Бианки, певцов природы и всего живого. Теперь это живое как будто ополчилось на двух городских парней, совершенно этого не заслуживающих, мирных, милых, добрых, тем более Славик был в очках.
Вспотев и устав, Марк позвонил хозяину и попросил привезти такие штуки, что включаются в розетку и избавляют помещение от кровопийц всех видов. Мужик обещал привезти спреи, сказал, что они эффективней. Спорить не было сил, поэтому, бросив трубку, Марк, не раздеваясь, то есть не скидывая шорты, улегся и сразу заснул, в сладких дремах таская Галю на руках, кушая спасенный батон на глазах у того пацана и почему-то целуя в макушку ту грязную девку, горячо шептавшую ему на ухо: «На, на, пшикай, пшикай, пшикай!» Последнее слово она почти прокричала, и Марк, проснувшись, увидел склонившегося над собой хозяина, протягивающего ему мятый баллон желтого цвета с нарисованным огромного размера комаром. Выругавшись и выругавшись про себя, что стал непозволительно много ругаться, Марк выдернул баллон у мужика, отобрав заодно его комплект ключей, не хватало еще, чтобы тот каждый раз вот запросто за-ходил в удобное для него время.
От спрея комары стали только злее, норовя теперь попасть непременно в глаз, в нос и в рот, будто их манила слизистая оболочка. Славик предложил напшикать репеллента в полиэтиленовые пакеты и надеть их на голову, Марк предложил ему заткнуться, достал коньяк, сейчас единственное подручное средство, после которого комары точно станут им глубоко фиолетовы и, может быть, потом еще и отравятся насыщенной этанолом кровью, полетят домой, кое-как махая дрожащими в предсмертной агонии крылами и отравят там деток. Марк уже размечтался вслух о красной дорожке королевского дома Норвегии, где ему под аплодисменты самых головастых ученых всего мира вручают Нобелевскую премию, положим, мира за то, что он избавил планету от комаров, как один из героев этого триумфа так засадил Марку в веко, что он вскрикнул. Коньяк не помогал, пришлось признать, но зато через полчаса они спали так, что комары сами притихли на стенах и потолках, испугавшись богатырского храпа и волнения воздушных масс, опасность быть втянутым внутрь организма их кормильцев нависла с нешуточной вероятностью.
Марк начал хандрить, тускнеть взглядом, рычать и огрызаться, потерял обычный свой пусть и хиленький, но аппетит и наотрез отказывался выбираться на запланированные вылазки по национальному парку, не пошел купаться ни на море, ни к ручью с водопадом, где плескаются местные, коим соленые воды осточертели. Славик понимал, что дело в упущенной призрачной надежде, что Галя возвернётся, узнает номер Славика и свяжется Марком. И Марк, наверное, сейчас вовсю думал, что она там обрывает соты, пытаясь дотянуться до него голосом сквозь сети операторов связи. Славик же, давно понявший природу жестокого мира, подобных иллюзий не питал и только грустно наблюдал за полураспадом веселого и беспечного норова друга. Пришлось срочного мотать в магазин, притащить вискаря и две упаковки ледяного лёгкого «Тайгера», изумительно-но плодотворно для настроения ложащегося поверх выдержанного напитка. Только так Марку удалось продержаться на этой остановке их маршрута без видимых попыток суицида и не дать вырваться внутренней агрессии, примерно на третьем месяце после его зачатия начавшей копиться в нем в отместку маме, продолжавшей заниматься странной гимнастикой имени какого-то целителя по модному самиздатовскому журналу.
Хозяин домишки прощаться не явился, написав, что ключ можно засунуть в щель подоконника справа. Так как щелей там было превеликое множество, то ключ засунули в самую дальнюю, этакая маленькая месть за комаров, специально им, что ли, разведенных в сосновом лесу. Славик хотя и отрицал теорию о том, что в хвойных лесах нет комаров, но мстить не отказался, человечество слишком уж беспечно живёт, пояснил он. И со своей стороны сделал следующее – обмазал остатками коньяка дверной косяк. Это привлечет ос, мечтательно запрокинув голову, сказал Славик, они тут совьют гнезда и будут кусать мужика каждый раз, когда он будет входить или выходить. Марк усомнился и спросил, что помешает мужику сразу их перебить, да и вообще коньяк лучше бы допили.
Веселый армянин в такси травил истории о девушках и о себе. Истории были двух вариантов – он спасал девушку, и она ему отдавалась, или девушка много лет за ним бегала, и он, устав, отдавался ей. Менялись имена и места действий, но итог был всегда один – таксист прижимал ее к кровати (дивану, стене, песку на пляже, заднему сиденью своей «Лады») и шептал горячо на ухо: «Сейчас ты узнаешь короля Армена». Потом она, конечно, плакала от счастья, вцеплялась в ногу и просила ее не бросать. Но король Армен был холоден и уходил, высоко подняв свой круглый животик.
Машину, как ни странно, починили, хотя Марк и Славик были готовы к обычному российскому разгильдяйству и изучили расписание электричек до Адлера, откуда им предстояло повернуть через день на север. Славик долго ходил вокруг своей ласточки, поглаживал, спрашивал, так же ли она соскучилась, как он. Слесарь хихикал до тех пор, пока Славик не развернул к нему квадрат своего тела и не снял очки. Тогда слесарь понял, что стоит слегка поклониться и тихо отсчитать сдачу, уверяя без остановки, что проедет еще хоть сто тысяч километров, что гарантия, что ждет их в любое время, если опять сломается. «Опять сломается?» – переспросил Славик. Слесарь зачем-то крикнул: «Конечно, нет!» и «Спасибо!» и убежал внутрь темного помещения сервиса.
В Адлере их ждал на анекдотичной старой зеленой «Волге» старинный приятель Славика Русланчик, почему-то называвший его дядей. Славик отмахнулся от Марка: «Долгая история» и поехал за «Волгой», качая головой, вспоминая, почему, собственно-но, «дядя». История оказалась не настолько длинной, всего из пары предложений. Отец Руслана был одно время любовником матери Славика и частенько приходил с сыном. Перед тем как запереться в спальне, отец пихал Руслана в спину в сторону комнаты Славика – иди поиграй с дядей; Славик был постарше лет на семь и учился уже в пятом классе. Игры заключались в том, что Руслан сидел на краешке стула и с благоговением смотрел, как Славик мочит на пузатом мониторе маленьких пиктографических солдатиков. Иногда Славик уступал место за компьютером, но Русланчик даже не притрагивался к клавиатуре-ре, а просто с восторгом смотрел на темно-зеленый экран, не силах понять своим маленьким еще разумом все величие двоичного кода. Сейчас это был дородный, степенный мужик, два ресторанчика, автомойка, бизнес-центр из десятка офисов местных мелких предпринимателей, все еще пытающихся что-то предпринимать. И цвета «зеленый металлик» двадцать четвертая «Волга»; Славик точно знал, что Руслан выбрал именно этот цвет в честь того экрана, но никогда об этом не говорил, боясь обидеть.
Закинув вещи Славика в комнату на мансарде большого дома Руслана, Марк пошел искать спортзал, тело требовало боли и пота после нескольких дней откровенного запоя и слез. Ну мужик он или не мужик, в самом деле, хватит так убиваться, лучше убивать жирок, как его ни жалко, ведь тоже живые клеточки все же, родные. Зал нашелся в небольшом отельчике за углом, крохотный, но сойдет и так, есть скамейка со штангой и пара ковриков. Размявшись, Марк лег на скамейку. Повесив свой обычный вес, выжал десять раз, почувствовал боль в кистях и решил не продолжать, лучше заняться тем самым жирком. Лег на коврик и приготовился покачать пресс в классической позиции, поднимая туловище с зафиксированными в шведской стенке (здесь была шведская стенка!) ногами, как рядом с его носом шлёпнулся грязная, мокрая половая тряпка, привязанная неаккуратным узлом к деревянной швабре. Тряпка сразу же начала елозить по полу, разнося в воздухе запах тления и не стиранных с момента рождения Христа носков. Марк повернул голову и увидел простодушное лицо женщины, методично делавшей влажную уборку. Заметив его интерес, женщина оперлась на швабру и спросила: «Чо?» Марк сглотнул, женщина, видимо, подумала, что он хочет пить, взяла своей рукой, которой только что выжимала тряпку, его бутылочку за горло и бросила ему. Марк сел и посмотрел на грязный потек, спускающийся по бутылочке на пол, встал, наливаясь злостью, прошел в раздевалку, вымыл тщательно бутылочку, но попил все равно прямо из кулера, наклонив голову. Выйдя из раздевалки, увидел, что на его коврике две влажных широких полосы, женщина помыла и его. Остро захотелось схватить ее за сальные волосы и со всего размаху подолбить головой о шведскую стенку раз тридцать, а потом попрыгать всем весом на ее скрючившимся теле. Женщина еще раз посмотрела на его красное лицо как на лицо совершенно больного человека и продолжила свой важный труд в сфере воспитания дзена у окружающих.
Ощутив себя никчемным человеком, амебой, пустым и пустынным местом, Марк, не заходя к Руслану, поймал такси и через четыре часа сидел в кресле самолета. Уже приземлившись, позвонил Славику и извинился. Отпуск перестал быть отпуском и ничего не нес, кроме морального загнивания, деструкции сознания; Марк и так был недалеко от полнейшей потери личности.
Марк проверил почту и подивился тому, как мало было писем с работы; те, что были, оказались почти нулевой важности. Он взял телефон и быстро просмотрел пропущенные звонки. Ни от Гали, ни от ее сестры звонков не было, дальше стало неинтересно. Но зато на его аккаунт за время отсутствия подписалась почти тысяча человек, а под постами набралось несколько сотен лайков и комментариев. Оказалось, что десять дней он писал прекрасные тексты как на актуальные темы, так и про свою жизнь, упомянув, между прочим, про отпуск и новые впечатления, которыми он поделится. Слог был его, только избавленный от шероховатостей, ошибок, повторения и всего того, что подчищать Марк совершенно ленился. Боже, да он бы и сам подписался на свой аккаунт, таким он стал интересным и хорошим с точки зрения пользователей сети, находящихся в постоянном активном поиске уникального и нетривиального контента и поглощающих его утром и во время обеденного перерыва.
Аккаунт вел себя именно так, как если бы Марк не отлучался и был постоянно онлайн. Пройдя по уведомлениям, поглядев на те комментарии, споры, шутки, картинки, что оставлял аккаунт под постами виртуальных друзей, Марк вдруг отчётливо осознал, что аккаунту он теперь совсем почти не нужен. Только если как поставщик сырья в виде фотографий и тем для обсуждения с общественностью. Это не испугало его и не приободрило, просто еще один факт в течении вечно меняющегося бытия. Если поразмыслить, то это даже хорошо, нужно только еще немного потестить и подумать, как это может пригодиться в реальной жизни.
В качестве эксперимента Марк сам написал большой пост о своём отпуске со стыренными из Интернета фотографиями. Своих фотографий-то не было, только у Славика на украденном телефоне. Пойдет и так, многие вообще не заморачиваются по этому поводу, отчего же Марк должен смущаться? Рассказал сетевому социуму о первых днях, пожурил комаров, дал пару ценных советов, один раз юморнул и в самом конце дал ссылку на профиль гостеприимного Руслана. Выдохнув, Марк лег спать, отключив телефон. Проснувшись через пять часов хорошего, восстанавливающего, спокойного сна, Марк проверил свою публикацию. Алгоритм исправил только пару слов и сделал несколько пунктуационных правок. Ответы на комментарии были четкими, по делу, такими, будто аккаунт побывал там самостоятельно. И если где-то врал, то очень убедительно. Вторым тестом было написание в рабочей группе поста об одной достаточно сложной задаче, которая висела над Марком почти год. Тест этот аккаунт тоже прошел на отлично, выводя нужные формулировки, соблюдая тон разговора с начальством и тихонько иронизируя в его, Марка, манере. Ему потом даже пришлось немного погуглить, потому что аккаунт в дискуссии выдал несколько неизвестных Марку профессиональных терминов и дал развернутое мнение по одной малознакомой проблеме.
111
Славик принес дурную весть – Галю видели в городе, и она встречается с одним отвратным типом из их университета, с надбровными дугами как у маньяка и, по слухам, к тому же геем. Марк, привыкший к манере Славика разносить даже самые необыкновенные небылицы, отнесся к новости без особого внимания, прекрасно понимая, что это может быть только отголоском какой-нибудь рабочей встречи, где Галя несколько дней кряду или недель могла проводить время с этим типом. Но утром, повторив ритуал с холодным чаем, все-таки поплёлся к Гале домой попытать сестру. Дверь ему не открыли, и Марк долго стоял, прислонившись к ней ухом, пытаясь уловить внутри квартиры шумы, вызванные присутствием живого. Дверь излучала какую-то опустошенность, небытие, как портал в серую мглу, где никого и ничего нет. Такое ощущение бывает возле брошенных десятилетия назад домов или деревень, где обретается только эхо звонких детских голосов, скопившееся на чердаках и под крылечками и пугающее заблудившихся.
Сорвавшись, Марк начал звонить соседям по лестничной площадке, пиная одновременно их двери. В четвертой квартире открыла маленькая сухонькая букашка, на поверку оказавшаяся дедом-гномиком. Скрипучим голосом дедок поведал, что его соседи съехали дней пять назад на трех больших машинах, вычистив все до стерильности, забрав и обои, и градусник с кухонного окна, и коридорный ларь, где мучилась зиму картошка, прорастая некрасивыми вялыми щупальцами. Дедок видел, как один мужик хотел открутить звонок, но они, видимо, уже опаздывали, и он бросил на полдороги, отцепив один контакт, который дедок потом поставил на место, негоже торчать оголенному проводу, вдруг кто-нибудь, да хоть вот Марк, рукой потянется – и все, труп в доме, и так настроения нет.
У деда тоже было тихо, но только это была та тишина, что заставляет сесть на стульчик, облокотиться на покрытый клеенкой стол и молча улыбаться, смотря невидящими глазами на синие язычки огня под старым алюминиевым чайником с гнутыми не раз боками. Дед, нимало не суетясь, раскладывал чашки и блюдца, открывал малиновое варенье, пододвигал корзинку с овсяным печеньем и удивительного чугунного медведя с мужиком. Орехи колоть, пояснил дедок, но я его приспособил под кусковой сахар, самый сладкий сахар на свете, запасся еще двумя мешками на заре Перестройки, так уже заканчиваются, где потом брать, ума не приложу. За чаем, вкусно причмокивая вареньем, дедок поведал, что семья эта странная была, постоянно у них за полночь много мужиков в военной выправке, хоть и одеты цивильно. Он таких сразу вычисляет по взгляду, по походке, по умению держать себя и держать разговор, а то и по одним серым, жестоким глазам, в которых ты видишь свой еще не исполненный приговор. Много повидал таких дедок после войны, когда они шныряли по улицам – одни убегали, таща чье-то добро, другие пытались догнать и посадить. Ведь в милицию идут те люди, наливая вторую чашку чаю, философствовал дедок, которым только что и надо в других пострелять или как следует пройтись по ребрам на законных основаниях. Жестокость и ненависть – они в мужской крови. Войны случаются не так уж и редко, вот они и делятся на два лагеря, эти бруталы – одни нарушают закон, живут по своей волчьей природе, вторые пытаются их стреножить, но так, чтобы и самим немного развлечься. Тут у дедка телефон запиликал какой-то арией. Он бросил все, заволновался и шмыгнул в соседнюю комнату. Послышался его тихий радостный голос, немного сюсюкавший, называвший кого-то сахарочком. Вернувшись, сказал, что дочка звонила. Марк, прикинув примерно в уме, сколько дедку лет, подумал, что сахарочку вполне может быть лет сорок и выглядит она как несгораемый шкаф с излишне румяными щеками и тяжелым взглядом советской продавщицы.
Так вот, продолжал дедок, мужики эти часто бывали у соседей. И когда Галя еще не пропала, и после того. Приходили, у них были свои ключи, в домофон и дверь не звонили, сразу заходили. Не пили и не буянили, сидели тихо, иногда только один, седой такой, орал шепотом. Но не разобрать. Часа два сидели. Потом расходились, и так раза два-три в неделю.
Марк слушал вполуха, облокотившись на чугунную ребристую батарею, укрытую шалью, чтобы удобней было. Мужиков этих он и сам видел: хорошие однотонные джинсы или брюки, темные куртки и темные рубашки, дорогие часы, гладко выбриты, подтянуты, сверлящие насквозь глаза. Галя отмахивалась, мол, это мамины дела, отец бывший военный, вот и ходят вспоминать былое да поддерживают как могут. Ага, два раза в неделю, не-доверчиво мотал головой Марк, Галя переводила разговор на другую тему. Напоследок дедок дал банку того вкусного варенья и заметил, что дочка редко сейчас звонит, все больше пишет в WhatsApp’е. Правда, он начал замечать, что сообщения приходят и когда она сидит рядом с ним и уж точно не трогает телефон. Марк оживился – точно WhatsApp’? Да, ответил дедок. Даже и слог у нее немного изменился, раньше все больше использовала сокращения, а теперь может выдавать целые «Войны и миры». Тут Марк вдруг взял старика за руку и вывалил все, что с ним случилось за последний год: про то, как его мессенджер резко поумнел, про то, как пропала Галя, про странного пацана, про самого дедка, он же тоже был в этой истории. Дедок слушал да кряхтел, прихлебывая уже десятую, наверное, чашку чая, не забывая подливать и Марку. Когда Марк выдохся и иссяк, вытащил из чулка пяток красных луковиц и, завернув в газету, сунул в карман куртки: «Ешь, там витамины, полезно для кровообращения в голове. Нет, я не считаю тебя дурачком, просто многие вещи нужно отпускать и пропускать мимо себя, иначе мозги могут взорваться. Я не хочу над этим думать и тебе не советую, всех мыслей не скопить и всех выводов не сделать, умрешь от инсульта. А Галю ты свою еще встретишь, правда, может быть, ее будет звать не Галя, но зато твоя». Марк помотал головой, как бы говоря, что другая Галя ему не нужна, дедок лукаво улыбнулся и похлопал его по руке.
Босс завалил срочной работой, на неделю все выпало из головы, в том числе и Галя, приходилось терзать клавиатуру до крови из пальцев и морщить мозговые извилины, пытаясь угадать в кое-как составленном техническом задании хоть какой-то смысл. Марк боролся с таким подходом много лет, тыкая всех контрагентов и заказчиков в простейшие таблицы, заполнение которых вместо написания корявого ТЗ помогло бы снизить сроки подготовки предварительного брифинга по проектам в несколько раз. Все заинтересованные стороны согласно кивали головой, босс грозно отдавал соответствующее распоряжение, тема корректного технического задания закреплялась в договорах, но на этом все тормозилось. Потому что людей очень трудно заставить делать что-то правильно, им это не нужно, им нужно, чтобы другие понимали их закорючки и вообще чтобы остальное человечество мыслило точно такими же штампами и стандартами, как они. Что касается понимания со стороны окружающих – сразу вспомнилась замечательная цитата про бога из какого-то политического триллера Орхана Памука, за который его в очередной раз проклял родной турецкий народ. К субботе получилось более или менее разгрести бардак, отодвинуть дедлайн, и мысль о Гале снова вспыхнула острой пульсирующей болью.
Тот тип жил где-то в центре, помнится, что на учебу он приходил пешком в любую погоду. Значит, надо поразведывать там вокруг – магазины, парикмахерские, кафе и рестораны. Примерно прикинув со Славиком его материальное положение и круг общения, Марк выделил для себя три квартала, где он мог обитать и куда ходить. Бродить, как в фильмах, с его фотографией студенческих времен из поездки в спортивный лагерь было глупо, поэтому Марк будет тихонько по два часа в день торчать в том районе, может, тот попадется на глаза. Славику отвели роль таксиста, зарегистрировав его в Uber’е и «Яндекс-Такси» – будет доступ к базам данным и рейтингу пассажиров, может, промелькнёт противная харя.
Повезло в первый же день, он встретился Марку в супермаркете, где на кассе заполнял едой три огромных пакета. Много овощей и фруктов, куриная грудка – не очень мужская диета. Но самое главное, в одном из пакетов через полупрозрачную белесую пленку полиэтилена просвечивали две упаковки тампонов, тех самых, что любила Галя. Кулаки сами сжались непонятно почему, и так захотелось подойти и молча вмазать типу прямым в подбородок, чтобы захлебнулся соленым сиропом из крови, обломков зубов и пузырящейся слюны. Нерациональная злость, Марк это понимал, тип-то ни в чем не виноват. Купив жвачку, не зря же стоял в очереди, Марк побрел за ним на подземную стоянку, попутно вызванивая Славика, кружащего где-то по району. А вот машина типчика Марку понравилась – старенький восьмидесятый «крузак», начищенный и отполированный, с выдвинутой над крышей выхлопной трубой. Надежная рабочая лошадка, практически неубиваемый автомобиль, которому не страшны ни грязь городских дорог со снежными завалами, ни бордюры, ни пересеченная местность.
Тип заглушил двигатель метрах в пятистах от университета, но дальше они шли пешком около получаса, оказавшись в конце пути возле брошенного трамвайного депо, на территории которого по субботам в теплое время года проводились всякие электронные вечеринки с раздачей наркоты и постоянно висящим в воздухе сладковатым запахом марихуаны. Галя как-то раз его затащила сюда поглазеть. Марку было неуютно среди этих распластанных по щекам улыбок и стеклянных глаз с припухшими веками. Неуютность подчеркивали стражи порядка, то тут, то там мелькавшие среди толпы, но будто не замечавшие противозаконно повышенного настроения. Более того, по глазам некоторых было видно, что они тоже достаточно хорошо внедрились в эту субкультуру, вероятно, по спецзаданию.
За депо чернел когда-то «элитный» жилой комплекс с первыми в городе финскими лифтами, гаражами, встроенными в первый этаж, и невиданным чудом чудесным – консьержами. Это были не старенькие подслеповатые бабульки, которым насрать, кто входит в подъезд, а молодцеватые парни и мужики в хорошей физической форме, с улыбкой и вежливо проверяющие каждого незнакомого посетителя, помогающие донести до лифта или до квартиры тяжёлые сумки и с удовольствием выполнявшие мелкие поручения вроде того, чтобы перегнать машину или сгонять на почту. Но это было лет двадцать назад, теперь «элитными» стали считаться другие жилые комплексы, и «элита» потихоньку перебралась туда, оставив в огромных квартирах родителей, детей или дальних иногородних родственников. Финские лифты и гаражи тоже остались, только консьержей тех нет – как везде, обычные бабульки, прикармливающие кошек, и цветы в битых глиняных кадках, расставленных по первому этажу.
Тип зашел во второй подъезд с красивым треугольным козырьком, напоминающем клюв усталой хищной птицы. Через пару минут зажглись окна третьего этажа и тип начал отодвигать тяжелые портьеры. Как в шпионских фильмах, сказал Славик, ждет гостей и показывает, что все чисто. Забавно, что почти сразу в дальнем углу двора вспыхнули фары и въехали два точно таких же стареньких «крузака», из которых осторожно, по-кошачьи вытекли те самые мужественные мужики в темной одежде и с пронзительными глазами. Марку даже показалось, что двух он точно видел около Галиной квартиры, но вполне может быть, что это ему померещилось. Самой Гали не было, и, подождав, пока гости разъедутся и в квартире потухнут огни, Марк со Славиком тоже отправились по домам.
Повторные вылазки и караул возле подъезда никаких следов Гали не дали, Марк успокоился, все это могли быть пустые слухи, повелся как мальчишка. Но ведь Галя где-то есть, и, возможно-но, где-то есть не одна, это терзало подспудно и не давало нормально существовать в этом и так не очень дружелюбном мире, где вечно холодный чай и пацаны крадут батоны. Варенье деда, кстати, улетело за три дня, Марк ел его столовой ложкой, иногда закусывая горячими пончиками из открывшейся недавно через дорогу пекарни. Пончики там назывались донатами, печеньица с кремом внутри – макарунами, все такое модное и молодежное, что Марк чувствовал себя стариком и старался убраться оттуда побыстрее, завернув голову глубоко в капюшон.
Пока ел варенье, проверял дедову теорию о том, что мессенджеры тоже могут работать сами по себе, наполняя ноосферу Вернадского собственными смыслами. Оказалось, что вполне, а если поставить соответствующую галочку в профиле единого аккаунта, то интеграция становится абсолютной и аккаунт сверяет все переписки с одним контактом и ведет с ним переписку уже с учетом всех имеющих данных и знаний. Надо деда проведать, может, у него еще есть варенье. Марк улыбнулся самому себе, представив за спиной небольшой пропеллер.
Дед не открыл, за дверью слышалась та же густая нежилая тишина, что и за дверью Гали. В этот раз Марк не стал трезвонить и тревожить соседей, почему-то не хотелось узнавать ответы. Попрощавшись мысленно со светлым дедком и вареньем, скользнул взглядом по площадке, на которой расположилось восемь квартир в двух крыльях. Только у одной был коврик и звонок, у порогов остальных скопилась достаточно пыли, чтобы понять – в них никто не заходил долгое время. Выйдя на улицу, Марк взглянул на дом, прятавший крышу в зябких, перистых облаках – начиная с этажа Гали и ниже горело всего два окна. С обратной стороны была точно такая же картина. Будто дом потихоньку вымирал, его покидало тепло симбионтов, все это время наполнявших дом течением жизни. Поймал себя на том, что вот уже почти два квартала бежит прочь мелкой рысью. Что за детский сад, так нельзя, остановился и достал завибрироваший телефон. На экране мигали цифры уведомлений, чего не было давно, аккаунт в последнее время самостоятельно разбирался с поступающим трафиком. Любопытно, последние два часа аккаунт не ответил ни на одно сообщение и не отправил ни одного комментария, будто бы впал в спячку. Зато в профиле уведомлений висел пуш о необходимом обновлении. Марк ткнул пальцем, телефон жалобно пискнул, отключился и включаться категорически отказывался. Марк пожал плечами и побрел домой пешком, в трамвай с его лицами, озабоченными мелочами, не хотелось, погода шептала о том, что мир не заканчивается внутри его гаджета, как и внутри Гали, в чем он сам сильно сомневался, именно внутри Гали мир как раз и начинался, так ему казалось каждый раз во время их редкой близости, и Марк иногда украдкой плакал от счастья. Украдкой потому, что считал это какой-то патологией, маленьким схождением с ума и боялся в этом ей признаться, боялся, что она рассмеется или нахмурится, или погладит по голове, словом, сделает что-то, отреагирует, а ему совсем не хотелось никакой реакции, хотелось, чтобы и она так же чувствовала себя рядом с ним. Одинаковое сумасшествие – разве может быть что-то прекрасней?
Возле дома его встретили радостно-возбуждённые бабульки, наперебой пищавшие, что к нему приходили какие-то мужики, поднимались на этаж, звонили в дверь и расспрашивали о нем соседей и бабулек. Бабульки заглядывали ему в лицо с душившей их надеждой, что Марк все-таки наркоман, вор, может быть, убийца, а лучше – кровавый маньяк, уже который год держащий город в страхе. Им бы хотелось, чтобы его задержали с долгой погоней по крышам, с выстрелами, с выбрасыванием тела из окна, они бы подошли к его голове всмятку и, поглядывая друг на друга, глубокомысленно кивали головами в платках: «А мы говорили! А мы так и знали!» И потом бы здорово умыли бы бабок из соседнего двора, где также тянулась бессобытийная болотная жижа. Марк был бы рад помочь старушкам в этом деле, но никаких грехов за собой не ощущал и извинительно молчал. Если бы у него включился телефон, то он узнал бы, что мужики посетили Славика тоже. Славик им открыл, они в грязных ботинках протопали по квартире, заглянули в каждый угол и задали всего один вопрос – сколько у него устройств для выхода в Интернет. Славик пошутил, что всего одно – его голова, без нее выход в мировую паутину невозможен. Самый старший и, видимо, у них за старшего, так посмотрел на Славика, что вторую шутку про «ходют тут по помытому» он решил не озвучивать. Мужики ушли, оставив включенным везде свет, следы и Славика, не испуганного и какого-то воодушевленного. «Наконец-то!» – бормотал Славик про себя, что именно «наконец-то» конкретизировать не решался, а может, попросту не знал. Набрал Марка, но телефон друга молчал, и его собственный вдруг замигал всеми светодиодами и внезапно погас.
