Читать книгу: «Одиночество», страница 5

– Ну, вы это там, не буяньте.

Уже больше пяти минут мы сидели в купе и рассматривали друг друга, не издавая никаких звуков, и только девушка полулежа смотрела что-то в телефоне, полностью отрешившись от мира. Женщина так сильно морщилась, показывая свое недовольство, что напоминала старую монашку из фильмов ужасов, которая убивала людей, стоит им только столкнуться с ней. «Старая грымза» – по моему личному мнению, это прозвище очень ей подходило, будто она проходила кастинг на эту роль и выиграла, как наиболее подходящий кандидат. Я повернул голову и стал рассматривать ее сына, от чего он тревожно заулыбался и стал прятать глаза. Не знаю, какая у них предыстория, но я почему-то уверен, что он был когда-то вполне нормальным парнем, точнее, у него был шанс им стать, но мать… Не надо быть психологом, чтобы понять, кто его привел в это состояние.

Большой взрослый мужчина и всего боится, слушает во всем мать и не может ей перечить. Здесь нужен не психолог, а целая бригада психиатров, которые, словно неотложка, должны откачать его от такой жизни и сделать мужчиной. Я даже могу представить: на его добродушное лицо надеть хотя бы маску, но серьезности, отрастить аккуратную бородку. Большая кожаная куртка, черные джинсы, высокие сапоги, на руках мотоциклетные перчатки – и все, вылитый байкер, такого будешь бояться только из-за вида, не успев понять, что внутри сидит испуганный ребенок. Пока я это представлял, женщина посмотрела на меня еще более грозно, хотя, казалось бы, дальше некуда, но, оказалось, это не предел.

– Хватит разглядывать моего Алешеньку! Он не такой, – сурово произнесла женщина и приобняла своего сына.

Я даже не знал, на что нужно реагировать – что она двухметрового детину называет Алешенькой, или что она меня в чем-то подозревает. Я медленно перевел голову на грымзу и выждал небольшую паузу, прежде чем сказать:

– Чего, епт? – ответил я, не найдя в голове ничего более изящного, чтобы поддаться эмоциям и сказать, что думаю – похмелье давало свои плоды.

– Да ничего! Приедут из этой вашей Москвы, а потом совращают мальчиков, знаем, читали… – из грозной женщины она превратилась в бабку возле подъезда, которая недовольна всем, что и высказывает на каждом углу и всем выдает честные, на свой взгляд, ярлыки вроде «проститутка», «наркоман» и прочее. Только сейчас я начал догадываться, почему она становилась злее с каждой минутой, все просто – ее распирало от желания сказать гадость, но так как она решила перейти на тактику «полный игнор», то, вынуждена была молчать.

– Тетушка, вы что, совсем с дуба рухнули? Какая нафиг Москва? Какой мальчик? Я что, по-вашему, похож на пи… на этих, короче? Вы что, гоните? А это, по-вашему, мальчик? Вы на глазах рушите жизнь пацану, и хорошо, если он не начнет убивать всех подряд, когда поймет, как вы его загнобили, а то по картине, которую я вижу, это произойдет уже скоро. Одумайтесь!

Последнее слово я сказал особенно громко и остановился. Головная боль волной накатила на меня, я облокотился о слегка прохладную стенку, и спазмы стали угасать. Сынок сделал задумчивое лицо и приложил палец к подбородку, пытаясь оценить сказанное мной. Грымза тем временем еще несколько секунд сидела с открытым ртом, накапливая энергию для дальнейшей атаки, и меньше чем через минуту настроилась.

– Да как… да как ты смеешь говорить это мне, заслуженной… – дальнейшие слова я уже не слышал, они просто летели, как пули со всех сторон, пытаясь попасть мне в голову, чтобы сотрясти ее и вызвать еще большую боль.

В какой-то момент эмоции у нее начали зашкаливать, и в ход пошли уже слюни, как у бульдога, разбрызгивающиеся по всему вагону. К тому моменту, когда на крик прибежала проводница, половина стола уже была в противной слизи.

– Так, что за крики? Что у вас случилось? – спросила подоспевшая проводница.

Шум на время прекратился, и мне стало легче, работница поезда с этого момента представала в моем воображении спасительным кругом, еще чуть-чуть – и над ее головой появился бы нимб.

– Я требую выгнать этого хулигана! Он непотребно себя ведет и буянит! Алешка, подтверди! – грымза толкнула сына локтем в плечо, чтобы тот просто кивнул, что тот послушно и исполнил.

Проводница сразу же перевела взгляд с правой стороны купе в левую, где сидел я с легкой улыбкой, но полностью подавленным видом. Она все поняла и посмотрела на сидевшую рядом со мной молодую соседку.

– Девушка, а девушка, – позвала проводница, чтобы привлечь ее внимание, но та не реагировала, тогда я легонько коснулся ее ноги, и она сняла наушник. – Девушка, вот этот молодой человек себя плохо ведет или хулиганит?

– Нет, вроде ничего плохого не сделал, – ответила та, осмотрев меня. На ее лице проскользнуло удивление. – Вот только эта женщина орет на весь вагон так, что даже через наушники слышно.

Девушка показала пальцем на грымзу, боясь посмотреть на нее, именно поэтому ее взгляд был направлен на проводницу. Я в душе ликовал: независимый свидетель нанес окончательное поражение женщине, после чего ее словам уже никто не поверит. В виду такого положения дел я сразу же заулыбался, нарочно прямо в лицо грымзе, от чего та еще больше вскипела.

– А ты вообще заткнись, малолетка! – ни с того ни с сего грымза оскорбила девушку.

Та нахмурила брови и с презрением посмотрела на попутчицу. Опять заговорила проводница – четко, грамотно, официально, словно робот:

– Понятно. Женщина, прошу вас впредь не нарушать порядок, так как еще и другие пассажиры на вас жалуются. К сожалению, мы не можем переселить вашего соседа, – она показала на меня рукой. – Однако у нас есть одно свободное место в женском купе, можем вас перевести туда. Но только если кто-то в процессе поездки купит билет, вам придется переселиться обратно либо договариваться с новым пассажиром.

– Слышал, урод? Иди договаривайся, чтобы тебя переселили! – по-своему интерпретировав слова проводницы, сказала грымза.

Мне очень захотелось ее ударить, но я вовремя остановил себя, в душе решив, что все же надо было это сделать.

Вот почему мужчины, когда разговаривают друг с другом, более сдержанны, а женский пол иногда позволяет некое неуважение к своим собеседникам? Да потому что мужчина знает, что ему может прилететь из-за неаккуратно брошенного слова, и он подбирает выражения, дамы же, как правило, не получают физически за проявление неуважения, поэтому и позволяют себе все больше и больше. Вот, например, если б такую женщину однажды кто-то хорошенько проучил, она бы по-другому посмотрела на мир. Грымзе же такой урок просто необходим.

– Женщина, если вы продолжите так себя вести, я буду вынуждена сообщить начальнику поезда, и вас высадят, понятно? – уже разозлившись, сказала проводница и сделала небольшой шаг в сторону грымзы, показывая серьезность своих намерений.

Все в купе посмотрели на работницу поезда, стало понятно, что ее вывели из равновесия.

–Да как же? Вы не понимаете! Я заслуженная… – грымза начала снова произносить свою заученную речь, но уже значительно тише.

Судя по всему, она понимала, что своим поведением поставила себя в опасное положение, и теперь старалась отвоевать доверие, на этот раз надавив на жалость. Проводницу это ни капли не пронимало, но по инструкции она должна была дослушать все до конца, а потом подвести окончательный итог. Мне от такой картины стало тошно, и в голову пришла гениальная идея – найти вагон-ресторан и скрыться там от ужасной соседки хотя бы на время.

Пока в купе продолжались переговоры, я молча ощупал свои карманы и, убедившись, что телефон и банковская карта на месте, пошел искать вагон-ресторан. Сделал несколько шагов, как вдруг что-то сильное потащило меня за плечо, я чуть не упал. Обернувшись, я увидел Алешу, который, попытавшись сделать грозный вид, насколько это возможно, смотрел на меня.

– Это, слушай… не надо нас выгонять… Нам это… в Новокузнецк надо! – жалобно пробормотал он, вернув прежние настройки своего лица, и теперь перед мной стоял тридцатилетний ребенок.

Я никак не мог понять, то ли он действительно с отклонениями, то ли его мать зашугала до такой степени, что он выглядит так убого. Жених, епт....

– Как тебя зовут, напомни? – спросил я, чтобы вывести на разговор, по которому я смогу понять ответ на свой вопрос.

– Алеша, – скромно протянул бугай и опустил глаза вниз.

Пока теория о слабоумии брала верх.

– Леха, значит. Понятно. Короче, Леха, есть у меня предложение: я сейчас иду в вагон-ресторан, а ты со мной, там мы знакомимся поближе, а после такого как я вас выгоню? Друзей не выгоняют!

Я подумал, что было бы неплохо напоить детину и узнать о нем побольше – может, и помог бы чем-то, как предыдущим попутчикам.

– Я… да я не знаю, в ресторанах обычно дорого, а мама вон курочку взяла, сало и еще кучу всякой еды. Давайте мы тут посидим, а то там нам с мамой дорого будет, – словно ребенок ответил Алеша, в душе, наверное, подозревая, что его мать будет не очень рада такой инициативе.

– Леха, давай без мамы обойдемся, а? Вдвоем туда сходим, а за ресторан не переживай, у меня есть деньги, за двоих хватит заплатить!

Я стал уговаривать соседа, где-то в душе переживая, что он слабоумен, и ему нельзя будет пить со мной. По крайней мере, я собирался выяснить это по дороге.

– Хорошо, только маме надо для начала сказать, а то она будет переживать…

Алеша никак не отлипал от матери. Казалось, что их связывает невидимая пуповина, которая натягивается, стоит только ребенку отойти подальше.

– Леха, тебе лет тридцать! Ты можешь уже сам решения принимать… – сказал я с некоторым нажимом, чтобы он принял правильное решение.

– Тридцать четыре! – ответил мягко Алеша и выпрямил грудь, словно произнес забытую мной регалию в его описании.

– Тем более погнали! – сказал я и пошел в сторону тамбура.

Детина еще несколько секунд пометался в непонятках и в итоге все-таки пошел за мной.

На протяжении всего пути я так и не смог понять, больной Алеша или запуганный, а спросить напрямую решил, только когда мы сели за стол, и официант принес нам меню. Компаньон аккуратно держал повидавший уже очень много пассажиров потертый буклетик.

– Спрошу напрямую, Алеша, тьфу ты, Леха: у тебя есть какая-нибудь справка от психиатра? – сказал я, отодвинув меню в сторону и внимательно наблюдая за гигантом.

– Какая справка? – Алеша побагровел от такого вопроса и облокотился на спинку кресла.

– Ну, на учете у психиатра не состоишь? – еще прямее спросил я, слегка повысив голос из-за обиды на самого себя: вот ведь, что-то внутри меня останавливает, и я не могу задать простой вопрос, чтобы добраться до истины.

– Нет! – решительно ответил Алеша, наполняясь злостью, насколько ему позволял характер. – Я нормальный, но все почему-то считают меня таким и во дворе, и на работе.

– Что будете заказывать? – поинтересовалась подошедшая к нам официантка с небольшим блокнотиком в руке.

– Водку, эти соленья и вот это блюдо, – перебив Алешу, я быстро показал официантке то, что хочу, и она переключилась на моего нового собутыльника.

– А мне кашу… – не поднимая глаз, сказал Алеша, потом подумал и посмотрел на меня, надеясь найти одобрение в моих глазах.

– Какая каша? – возмутился я.

Официантка с легкой усмешкой перевела взгляд с Алеши на меня и молча ждала заказ. Я еще раз посмотрел на Алешу, оценил его физические данные и выдал:

– Давайте шашлык. Граммов… ну сколько на него надо, четыреста?

– Пятьсот! И зелень! – официантка подыграла мне и ждала одобрительного кивка.

– Как минимум! И водки побыстрее! – сказал я и оглядел официантку.

Пока она повторяла заказ, Алеша быстро принялся искать в меню шашлык, а потом считать, сколько это выйдет в итоге.

– Не надо так много – это же дорого! – не на шутку встревожился Алеша, будто у него забирали деньги за блюдо.

Официантка вопросительно посмотрела на меня, но после моего жеста рукой, означающего «все нормально», убежала формировать заказ. Алеша поглядел ей вслед, не понимая, почему она его проигнорировала, но ничего не сказал. От волнения у него появилась одышка.

– Ну что, Алексей, рассказывай, как ты до такой жизни докатился! – сказал я, когда официантка принесла соленья и запотевшую бутылку водки с двумя рюмками.

Алеша сначала попытался возразить – тут, мол, нужна только одна: похоже, он думал, что я буду пить в одиночку. Но когда я наполнил обе и грозно посмотрел на него, немного растерялся.

– Я не могу, мама будет ругаться… – тихо сказал Алешка.

Но по его глазам было видно, что он просто мечтает сделать что-то запрещенное. Например, выпить водки. Она ему никогда не нравилась, но что-то в душе ему говорило: «прыгни с этого обрыва, ослушайся маму». И олицетворением этого чего-то был я.

– Ты большой лоб! Маму до сих пор боишься ослушаться? – спросил я, уже протянув свою рюмку немного вперед, чтобы чокнуться.

– Не боюсь! – волнуясь, сказал Алеша, быстро взял рюмку и, забыв чокнуться, быстро выпил.

Я посмотрел на него с одобрительной улыбкой и выпил вслед за ним.

– Ну, закуси, закуси! – сказал я, показав пальцем на соленья, которые сам уже отведал.

Алеша сильно сморщился, подняв руки, сжатые в кулаки, но к закуске так и не притронулся.

– После первой не закусываю! – попытался он показаться крутым, но его голос не давал обмануть.

– Вон как! Да пожалуйста! – улыбнувшись, я налил по второй.

Алеша сразу же взялся за рюмку, но на этот раз протянул ее мне, и мы чокнулись перед тем, как выпить. На этот раз собутыльник взял малосольный огурец, занюхал им и после полностью употребил. Со стороны казалось, будто ребенок, увидевший, как его отец пьет с друзьями, решил повторить его действия, но вышло как-то неправдоподобно.

– Ну что, рассказывай, ты подвал уж нашел? Ножи заточил? – пошутил я, намекая на то, что он, скорее всего, станет маньяком с такой жизнью.

– Какой подвал? Какой нож? Не понимаю, – ответил Алеша и замотал головой.

– Расскажи, как ты до такой жизни дошел? Почему тобой мама до сих пор командует? – улыбнулся я и приготовился выслушать трагическую историю.

Алеша выдохнул, взял со стола бутылку, налил себе, а потом мне, сразу же выпил и опять сильно выдохнул.

– Да как, как… просто…

Он заговорил уже смело, это было видно даже по его позе: теперь он сидел не как первоклассник на уроке, а как более или менее уверенный в себе мужчина.

– Все нормально было, жили себе, жили, я, мама, папа и брат. Мы с братом близнецами были… И вот однажды мы ушли гулять на речку, нам тогда по девять было. Гуляли, веселились с ребятами, вроде все как всегда, но Вовка куда-то пропал. Я его искал, не нашел, думал, он убежал куда-то. Я еще подумал: странно, просто так убежал и меня не взял. Поспрашивал у всех, никто его не видел. Было у меня в душе какое-то предчувствие, но я ничего не сделал. А что я мог тогда? Я домой пошел, думал, там увижу Вовку, еще хотел ему задать за то, что он меня бросил. Возвращаюсь – а его нет. Ну, думал, ничего, потом придет. Ничего такого не подозревал, телевизор смотрел. А когда уже родители пришли – забили тревогу, что он так и не появился. Искали всю ночь, потом под утро звонят нам, говорят, на речке тело нашли. Мы все туда. Вовка… Меня почти сразу увели, а мать рыдала. В рыболовной сети запутался, когда нырял, выплыть не смог. Когда опрашивали, кто и где был в тот момент, всю правду и выяснили. Вовка с пацанами играли – кто дальше под водой проплывет. Ныряли по очереди и что-то вроде отметок делали. А Вовка нырнул и все – нет его. Ребята сначала заволновались, что его долго нет, потом меня увидели чуть дальше, подумали, что это Вовка выплыл – мы же похожи были как две капли воды. Ну вот все и разбежались, а Вовка остался там....Получается, я косвенно виноват в его смерти, да и не только… Отец после такого не смог дальше с матерью жить, ушел из дома. А мать… Сначала всю злость на мне вымещала, говорила, что я виноват во всем. А потом начала оберегать, везде со мной ходить, из школы встречать, гулять только под присмотром. Так все и получилось. Я понимаю, как все на меня смотрят, даже ты. Я хочу вырваться, но как мне это сделать? Мама старенькая уже, за ней ухаживать надо, вдруг что случится, кто за ней присмотрит? Вот я и присматриваю… Тревожить не хочу, а то она однажды – раз… И все, огорчу ее, а у нее сердце прихватит, как я потом жить буду?

Выслушав Алешу, я спросил:

– Потом-то понятно… А как ты сейчас-то жить собираешься?

Я общался с некоторыми из тех, кто ходил к психологам. Несколько раз слышал, что у людей начинаются психологические проблемы из-за гиперопеки, из-за того, что один из родителей обвинял ребенка во многих грехах, и так далее. Алеша сейчас рассказал историю, в которой все они были перечислены, возможно, даже больше. Парень, сидевший передо мной, болен, у него в голове очень много «болезней», которые надо лечить, но проблема в том, что единственного близкого человека в его жизни все устраивает. Его маме нужно, чтобы сын всегда был рядом, чтобы уже он за ней ухаживал. Она создает социальное чудовище, которое живет ради матери, ради ее комплексов, зарабатывая тем временем множество своих. К домашним животным люди лучше относятся, чем она к своему сыну.

– Ну, как-как, так и живу. А потом как пойдет… – пробубнил Алеша, который, похоже, никогда не задумывался о далеком будущем.

– Ты же понимаешь, что глубоко в душе хочешь ее смерти? – сказал я, серьезно посмотрев на него.

Такая информация его жгла как огонь, и он боялся повернуться к ней лицом, пытаясь отшутиться, но по моему серьезному выражению он понял, что шутить с ним сейчас никто не будет.

– Да как же? Я? Да никогда! – неловко ответил Алеша, заерзав на стуле от страха.

– Ты-то, понятно, не хочешь. Кто бы такого пожелал своим родителям, кроме конченых психов? Ты хочешь этого подсознательно. Подумай. Ты ее бережешь, боишься сделать что-то, что тебе нравится, а ей нет, чувствуешь? Ты ее оберегаешь под предлогом: «Вдруг что-то случится». Вот когда случится, и ее не будет, ты не будешь переживать, не будешь испытывать этот стресс, ты почувствуешь свободу. Ты сможешь ложиться спать, когда захочешь, а не когда мама скажет. Ты сможешь есть, что захочешь, а не то, что она разрешила. Ты захочешь общаться с тем, кто тебе нравится, а не с кем она тебе позволила.

По выражению его лица я понимал, что, возможно, слишком резко преподнес ему такую информацию. Алеша сидел с задумчивым видом, перебирая что-то в голове, вспоминая свою жизнь.

– А ты, возможно, прав… Слушай, у меня на душе даже как будто лёгкость появилась! Я понял… – воодушевленно сказал Алеша.

На его лице появилось новое выражение, у меня такое бывает, когда я чем-то мотивируюсь и хочу свернуть горы. Надеюсь, это я вызвал у него такие чувства, а не алкоголь.

– А ты еще выпей – и вообще мотивация бешеная появится. Кстати, да, ты пока наливай, а я тебе еще поведаю свои мысли… – намекнул я, чтобы он обновил рюмки, что он сразу же и сделал, как будто мгновенно поумнел. – Знаешь, я как-то от одной умной женщины слышал: каждая мать хочет знать, что ее сын не терпила. Она для этого ничего не делает, скорее, даже наоборот. Даже когда она это увидит, то сможет сыграть роль, как в твоем случае, и когда ты пойдешь наперекор ей, скажет, что ей плохо, она умирает. Но это все игра, так она держит тебя при себе. Как дрессировщик говорит собаке: «Иди возле ноги», так и ты идешь возле нее и периодически гавкаешь.

Я высказал ему это и выпил. Похмелье прошло, голова восстановила рассудок, я немного опьянел на «старых дрожжах». Алеша задумался, и некоторое время мы сидели молча.

– А ведь, и правда, последние разы, когда я ей вызывал скорую, когда я хотел… – Алеша остановился, молча опрокинул стопку и, уставившись в салфетницу, продолжил: – А ведь потом она меня винила, говорила: смотри, из-за кого я попала в больницу, довел мать… То есть все это были манипуляции?

– Возможно, она делала это не специально, даже где-то подсознательно, но да, по сути, так и есть. А это чувство вины… Практически каждая мать пользуется этим оружием в отношении детей, но кто-то либерален и тыкает резиновым ножом, а кто-то протыкает душу огромным мечом… – ответил я.

Пришла официантка и принесла мне пюре с мясом, теперь можно было поесть. Алеша уставился глазами в мое блюдо, но это был не голодный взгляд, ему так легче думалось.

– Спасибо вам! Я никогда бы до такого сам не дошел! – искренне поблагодарил он меня.

Его улыбка сейчас и несколько часов назад – это разные вещи. Сейчас она не выражала слабоумия. Не знаю, помогут ли ему мои слова, но надеюсь, после этого его пуповина если не порвется, то, как минимум, растянется.

– Слышишь, «вы»! Мы с тобой тут водку пьем, по душам говорим, а ты ко мне на «вы». Прекращай! – резко ответил ему я и жестом велел разливать дальше, когда увидел в руках официантки большую гору шашлыка с луком.

Мы только хотели чокнуться и выпить, когда на входе в вагон-ресторан появилась мама Алешки в сопровождении двоих полицейских. Парень выпил свою стопку и двинулся навстречу матери. Увидев своего сына, она издала громкий рев и побежала как могла в его объятия. Сын нехотя принял облепившую его мать и испуганно посмотрел на полицейских.

– Это все он! Арестуйте его! Он украл моего сына! – начала визжать мамаша из-под руки сына и еще больше подвывать для трагичности, чтобы привлечь к себе внимание всего вагона.

Стражи порядка ускоренно двинулись ко мне, как видно, собираясь повалить на пол и надеть наручники, но несколько посетителей могли быть свидетелями, и полицейские предложили мне пройти с ними.

– Ну, мам, хватит! Идем отсюда! – проговорил Алеша увереннее, чем обычно, но все же мягко.

Он увел мать в сторону нашего купе, а полицейские начали меня трясти за футболку, поторапливая встать.

– Чего вы хотите? – спросил я у стражей порядка, не желая следовать за ними, тут же быстро зашел в телефон и проверил несколько настроек.

– А ты что, не понимаешь? На тебя тут заявление накатали, нужно пройти объясниться… – дерзко сказал тот из полицейских, который тянул меня за майку.

– Ты объясни, что я нарушил? Ребенка у матери украл? Так вы видели этого ребенка, он сам кого хочешь украдет. Да и по двум рюмкам понятно, что удерживал его не я, а алкоголь, так что не понимаю, о чем вы… – четко ответил я, после чего закинул в рот маленький кусочек шашлыка с тарелки Алеши, который кроме меня теперь никто не съест.

– Да мне безразлично, как оно тут все было, та милая женщина заплатила мне денег, чтобы мы тебе кровь попили, а я честный полицейский и работу свою буду выполнять, поэтому вставай!

Дерзкий полицейский наклонился поближе ко мне и проговорил все это на ухо. После выпрямился и резко дернул меня за руку, отчего я чуть не подавился.

– Интересно, а про законы и все такое не слышали? – ответил я и откинулся назад.

– Ты что, не понимаешь? Мне безразлично твое мнение, и, если ты прямо сейчас не встанешь, мы расценим это как неисполнение законных требований. И поверь, тогда мы не только кровь тебе попьем, но и статью повесим. Оно тебе надо? – уже не стесняясь никого вокруг, сказал полицейский, полностью уверенный в своей безнаказанности.

Второму это не очень нравилось, поэтому он стоял чуть позади и просто следил за ситуацией.

– А вы не боитесь статьи? – ответил я, посмотрев на самодовольного полицейского, у которого от этой фразы улыбка стала еще шире.

– То, что с моей стороны нет никаких нарушений, всем ясно. Вот камеры в поезде стоят, о которых вы, в принципе, знаете, и они полностью докажут мою невиновность. Дальше вон те и вон те люди, – я показал рукой на два столика за нами, за которыми посетители пристально наблюдали за ситуацией, до них доносились некоторые слова полицейских, от чего те смотрели немного растерянно, – все снимали, что вы тут делаете, но и это, как я понимаю, вам безразлично, так как на их телефонах особо не видно, что вы тут мне говорили, но вот на моем – прекрасно видно и слышно. Так что, ребята, можете вы поехать в Мордовию на пару прекрасных лет.

Я говорил громко, чтобы все слышали, и это могло бы попасть кому-нибудь на камеры, если бы действительно велась съемка. Я надеялся, что, все меня услышат, и это вызовет у полицейских, как минимум, ужас. У наглого полицейского самодовольная улыбка сползла с лица, и его глаза наполнились гневом.

– Чего ты хочешь? – спросил наглый полицейский, сел на место Алеши, без спроса взял кусок шашлыка, надкусил и посмотрел на меня.

Идея пришла сама собой.

– Я предлагаю мирно решить вопрос так: вы оба исчезаете с моих глаз и не попадаетесь на них больше никогда, но перед этим оплатите мой счет, раз вы сегодня такие богатые и, как посмотрю, некультурные…

Я сурово посмотрел на наглого полицейского. Он молча пошел в сторону выхода, где стояла официантка, и увел ее с собой. Второй правоохранитель последовал туда же. В предвкушении победы я выпил еще и пододвинул поближе шашлык, которого теперь для меня одного было в достатке.

– Эм-м, молодой человек, вот те люди оплатили ваш заказ, пришла вам это сообщить… – буднично сказала официантка, показав на выход, где стояли коррупционеры, и ушла к следующему столику.

Тот, что наглее, несколько секунд показывал мне средний палец и потом исчез между вагонами. Я позвал официантку и попросил зарядное устройство: ведь мой телефон сел, как мы только начали разбираться с полицейскими.

14. Причина всех бед

Утро. Головная боль. Второй ярус. Духота. Именно в такой последовательности передо мной представал день. Мне было плохо, но не совсем. Скорее, дискомфорт у меня вызывал тот факт, что я чувствовал себя грязным и мне срочно надо было в душ. Спустившись с верхней полки, я сел возле девушки, которая, казалось, вообще не двигалась. Она в той же позе и в том же виде смотрела что-то на телефоне, но по сравнению с прошлым днем у нее появился провод, который одним концом был вставлен в телефон, а вторым уходил в подушку.

Напротив меня сидела грымза, но уже без злого выражения лица, а с обычным, какой бывает у женщин ее возраста. Она будто меня не замечала, и это меня даже как-то огорчило, я ожидал от нее шквала критики. Сейчас же я не знал, куда деть силы, приготовленные к обороне.

Душ в поезде был для меня чем-то удивительным: до этой поездки я никогда и не думал, что такое бывает в обычных поездах, так как те, в которых я когда-либо ездил, никогда не были им оборудованы, и люди справлялись со своими проблемами с помощью раковины. Однако стоит заметить, было бы странно, если бы в поездах дальнего следования не было таких мест. Как и следовало ожидать, душ мало чем отличался от туалета своим дизайном, поэтому чувство брезгливости посещало каждого, кто заходил сюда. Удручал еще тот факт, что душевая была в одном помещении с туалетом, от которого по традиции пахло крайне неприятно. Расстояние между туалетом и душевой было меньше метра, разделителем служила лишь шторка из полиэтилена, которая повидала в жизни слишком многое. Боясь к чему-либо прикоснуться, я постарался принять душ, чтобы смыть с себя эти несколько дней арт-хауса. К моему большому удивлению, все прошло успешно, и уже через десять минут я вышел из кабинки, в которую выстроилась очередь из трех человек.

«Повезло!» – подумал я, так как мне удалось совершить утренний обряд без длительного ожидания. Судя по тому, как на меня криво смотрели люди из очереди, я подумал, что, возможно, в это место надо было записываться заранее, и где-то даже есть график, но быстро откинул эти мысли, так как дело было уже сделано.

Холодный душ как будто ободрил и вылечил меня, чувствовался прилив сил, голова не болела. Чтобы сориентироваться в пространстве, я решил сверить время с маршрутом. Несмотря на то, что я вообще не понимал, где мы едем, это можно было отследить по часам, так как для поездов в нашей стране отставание от графика – крайне редкая тема.

Часы показывали 12:34. Появилась небольшая проблема. Там, где мы ехали, уже был другой часовой пояс, и было непонятно, маршрут указан с учетом этого или без, современные телефоны так же автоматически меняют время, когда их владелец переезжает в новый часовой пояс. Так или иначе, разница не должна была превышать двух-трех часов, что меня устраивало, так как мне все равно было ехать еще долго. Судя по всему, мы либо только что проехали Тюмень, либо уже следующую станцию, но так или иначе, до станции назначения мне оставалось чуть более суток, поэтому спешить было некуда. Когда я сел в свое купе, то вспомнил, что за все свое путешествие ни разу не вышел из поезда во время остановок. От этой мысли сразу загудели ноги.

Девочка, на чьей кровати я сидел, уже не была полностью вовлечена в своей телефон и периодически бросала взгляд то на меня, то на грымзу. Алеши почему-то не было в купе, но я не придал этому никакого значения, так как уже подзабыл о его существовании. Где-то вдалеке были слышны чьи-то стоны, периодически похожие на любовные, а иногда на страдальческие.

«Вот кому-то повезло!» – подумал про себя я и представил, как молодая пара, ехавшая в купе, дождалась, пока их соседи сойдут, и устроила себе незабываемые ощущения, поставив галочку в новой локации.

Шумно выдохнув, грымза встала и направилась в сторону тамбура, где находились туалеты. После ее ухода стало легче на душе, и я расслабился, облокотившись на спинку.

– Слушайте, – сказала девушка, тронув меня за руку, чтобы привлечь внимание. Я немного испугался от неожиданности, полностью расслабившись, забыл о существовании соседки, – вчера тут такое было! Эта женщина на вас так орала, сказала, полицию натравит, так что будьте осторожны.

– Знаю… – ответил я, вспоминая случай в вагоне-ресторане. – А что еще тут было?

–Ужас! Она сначала орала, потом вот этот большой мужчина, – девушка для наглядности показала пальцем на место, где сидел раньше Алеша, – сказал ей, что устал ее слушать, и собрался уходить. А она упала и начала визжать на весь вагон, что ей плохо и ей нужна скорая. На крик сбежались проводницы и несколько соседей. Мужчина сказал что-то вроде «хватит притворяться, достало» и ушел. Тогда женщина еще сильней начала визжать, так что я даже в наушниках ничего не слышала. Следом подбежал какой-то мужчина, представился доктором и спросил, что болит у этой женщины, на что она просто визжала и говорила, что умирает.

Спустя минуту, когда все поняли, что ее сын точно ушел, сразу вылечилась. Неожиданно перестала умирать и спокойно села на свое место. Ей дали какую-то таблетку, и она так и просидела тут всю ночь, вот сейчас встала первый раз. Я ее боюсь! Представляете, она так и сидела всю ночь. Я часа в три проснулась, на нее еще луна светила как-то странно, я перепугалась до ужаса, даже крикнула, но никто на это внимания не обратил, вы и тот мужчина уже спали пьяные, а она как смотрела в окно, так и продолжала. Вы, пожалуйста, никуда не уходите больше, а то мне страшно…