Читать книгу: «Слово закона. О магах и людях», страница 6

Глава 5

Дверь

Аэрон раскинулся в изысканном кресле напротив камина, недовольно потрескивающего от сырой древесины. Мягкое мерцание разливалось по орнаментным коврам, расписным фарфоровым вазам, отражалось во внушительном бюсте Этариуса из горного хрусталя и выхватывало из тени рабочий стол из красного дерева. На маленькой столешнице в углу дымили кофейные благовония. Откинув голову на мягкий подголовник, он потягивал сладкое халлийское вино из золотого, обрамленного рубинами кубка. Внезапно пришедшая мысль о том, что его кровным родителям пришлось бы месяц работать за кубок такого вина, вызвала у него непредумышленную улыбку.

Взор его устало скользнул по стенам и остановился на картине в золотистой оправе. На полотне изображался вполне себе заурядный, если не считать четырех высоких башен, замок. Впрочем, для мага искушенного то было самым знаковым и важным местом современного Ил Ганта, символом возрождения Священной Империи, местом, где регулярно решалась дальнейшая его судьба, где собирались Приближенные, их преемники, и сам Божественный. Картина именовалась «На могилах всегда вырастают цветы» – и неспроста: после полного распада Священного Ил Ганта именно в этом замке, замке Вече, впервые избрали первого Божественного; им стал Полесиус Падший, впоследствии едва не погубивший всю надежду на воскрешение Империи и свергнутый уже спустя два года.

Аэрон как заядлый любитель истории, конечно, знал о том, однако мысли его крутились вокруг других событий, там произошедших на исходе марта этого года, событий крайне весомых для его собственной жизни.

***

Посреди платформы из алебастровой плитки, во внутреннем дворе замка Вече, возвышался белоснежный мраморный алтарь, на нем возлежал труп нагого престарелого, но крепкого мужчины. По обе стороны над ним склонили головы позолоченные изваяния Этариуса и Мавриния – избранные Близнецы – символы всеобъемлющей мудрости Всевышнего и вечной пустоты Бездны. У тела стоял полнотелый, низкорослый лэр, с залысиной на макушке и ввалившимися в распухшее лицо поросячьими глазками. Он взял уже в кишках сидящую у Аэрона ноту:

– Все мы собрались здесь, дабы проводить в мир иной великого мага – Приближенного по внутреннему соглядатайству, фанатического приверженца идей Ил Ганта, неоспоримого мастера водной стихии, преданного исполнителя воли Божественного и непоколебимого защитника баланса мирового, как гласит то мудрость небесная, – лэра Титоса, кой именем фамильным пожертвовал и от родства мирского отказался во благо служения Господу.

Урион, так звали полнотелого лэра, служил Приближенным по вероисповеданию. Этот мастер печатей запомнился Аэрону тем, как грациозно на ежесезонных Вечах по-разному истолковывал в религиозном понимании один и тот же поступок: как обосновывал мудрость Божественного за помилование оклеветанного в некромантии одного мага, так же искусно восхвалял справедливость решения ликвидировать другого. Никогда вслух непроизнесенные догадки Аэрона об этом борове как умелом кукловоде опроверг Титос, покойный наставник, после одного из заседаний: «Клятый подхалим, заискивает, из кожи вон лезет, выказывает лояльность, чтоб лэр Дарвос закрывал глаза на мои отчеты, сколь огромные суммы не доходят из храмов в казну».

Аэрон съежился под порывом северного ветра, от которого не спасали даже стены, что несла с собой непогода Хладного моря, укутался пышным меховым воротником. Флюиды превосходно могли согреть его, если бы не строжайший запрет на использование магии на таких сборах. Мельком огляделся: самые уважаемые лэры и лэрэсы Ил Ганта окружали его – Приближенные и их утвержденные преемники, также облаченные в траурно-черные плащи. Божественный, одиннадцать Приближенных, восемь, не считая его самого, преемников, – по наблюдениям Аэрона, отсутствовал лишь Талус со своей преемницей.

Всех присутствующих на традиционной церемонии прощания взяли в кольцо магистры охранного отдела Белого ордена – о чем свидетельствовали нашивки на плечах: белая крепость на сером фоне, – одетые в свои неизменно белые кожаные плащи-камзолы, скрывающие лица белыми масками, подобно бездушным истуканам не подавали ни намека на движение. Мельком озирая их, Аэрон приходил в невольный восторг, по всему телу проносилась волна гордости за столь дивное, не имеющее аналогов в мире достижение магии Ил Ганта. От них точно исходила некая ледяная аура непоколебимости, самоотверженности и бессердечности, – иными словами, рядом с магистрами Белого ордена можно было чувствовать себя в полной безопасности. Если вообще можно себя так чувствовать рядом с теми, кто был создан специально для умерщвления магов.

– …Творец всего сущего, молим тебя, прими же душу брата нашего к себе, распали искру жизни его в Царствие Небесном, ибо всю жизнь посвятил он воле твоей… – заливался Урион.

Несмотря на то, что время едва ли перевалило за полдень, серый сумрак накрывал землю. Промозглый ветер бил назойливыми каплями в лицо. Как тяжелые серые тучи – предвестники дождя – заслоняли собой голубое небо, так сердце Аэрона окутала скорбь. То была не театральная печаль его коллег, а искренняя грусть о наставнике, – еще седмицу назад пышущем жизнью старике и правдоборце, праведном и верном Империи до мозга костей Приближенном. Тем не менее сквозь завесу горестных переживаний прорывались лучики радости и надежды – неподдельное ликование. Кончина старика – дорога вверх для Аэрона, уж он это понимал отчетливо, и эта мысль окончательно вытеснила скорбь, наполняла согревающим душу предвкушением становления Приближенным. По телу пробежала согревающая рябь.

– …Да огради от тварей безумных из Бездны беспросветной ты душу его…

Стоять и слушать условности традиции вдруг стало невыносимо мучительно для Аэрона – хотелось самому преждевременно поджечь тело. И вновь его разразило нечто укоризненное, печальное, противоречивое, – тоска об утрате вновь овладела им. «Как я могу радоваться кончине того, кто дал мне возможность присутствовать здесь?.. Кто возвысил меня. – Аэрона передернуло. – Тем, кто вершит историю, – жалость неведома! – тут же устыдил он себя». Но укус падальщика, именуемого совестью, порождал укор не за мнимое предательство из-за радости кончины Титоса, а за то, что он не может усилием воли целиком отдаться моменту ликования, отогнать бессмысленную скорбь.

Где-то вдалеке сверкнула неподвластная даже могущественнейшим лэрам – дикая и необузданная – яркая вспышка. Небо разразилось громом на всю округу. Редкие капли западали с неба и быстро переросли в проливной дождь, заглушающий речь Уриона.

– Будто бы знак самого Бога, – тихо обратилась к Аэрону, стоящая справа Приближенная по внешнему соглядатайству, чье лицо не пощадили морщины. Несмотря на почтенный возраст, выглядела она бодро: вороньего цвета крашеные волосы не выдавали седины, идеально прямая осанка, а голос чеканный, грубый и в то же время женственный, без малейшей толики старческой хрипоты. – Словно сам Творец принял душу его… или наоборот, отверг. Вы как считаете?

Аэрон скрестил руки на груди, не понимая, чем раздражен больше: проклятым холодным дождем, мерзким шажочками прокрадывающимся за шиворот, или внезапным обращением Гильды. Он прекрасно помнил наставление покойного наставника – одно из немногих, с которым был всецело солидарен: «Опасайся и сотрудничай всегда с теми, кому до всего есть дело; воинствующие или безразличные ко всему – плохие союзники. В нашем деле лучшие сторонники те, которым нельзя доверять. Ибо доверие вызывают либо чересчур вероломные, либо попросту глупые». Однако с ней сотрудничать Аэрон не спешил. И не беспричинно.

– Всенепременно к себе возвысил. Нет повода душу его отвергать, – напустив увлеченный богослужением вид, придерживаясь тона холодной вежливости, ответил Аэрон. – Почтеннейший лэр Титос верой и правдой служил нашему великому делу. И всем нам, стражам баланса мирового и исполнителям воли Всевышнего, рядом с ним место уготовано, не так ли?

Он не видел лица лэрэсы, но очень надеялся – та колкость оценит, ведь она не могла не знать, за какие «заслуги» неожиданно для всех Титос сделал его своим преемником.

– Безусловно, безусловно, все мы его воли исполнители. В особенности тем стремиться реабилитироваться под его всевидящим оком необходимо, кто по молодой неразумности отважился богохульствовать.

Гильда выдержала паузу. Аэрон вытянул шею, нарочито проявляя крайнюю заинтересованность к богослужению Уриона, а мысленно ликовал, что она так легко заглотила безобидный словесный крючок.

– …И убоится тот кары Творца, кто очернить имя лэра Титоса посмеет, ибо всю жизнь неусыпно следовал он…

– Впрочем, оставим сентенции богослужителям, – с ноткой понимающей усмешки в голосе заключила Приближенная. – Мне кажется, приоритетнее блюсти жизнь настоящую, в которой даже самое невинное ехидство может послужить началом бессмысленного раздора. – Аэрон перевел взгляд на лэрэсу: ее ясные, чуть прищуренные из-за дождя и ветра янтарные очи были устремлены прямиком на него. – Меня всегда занимал вопрос, – отведя взгляд, как ни в чем не бывало, продолжала она. – Если все мы такие святые и любой праведный маг априори будет возложен на подобное ложе пред сожжением, отчего же над алтарем изваян второй близнец, греху поддавшийся?

«Что за глупый разговор? К чему эти философствования посреди церемонии прощания? К чему-то ведет, ведьма, осталось выяснить к чему», – подумал Аэрон, а вслух ответил, придав банальности официальный тон:

– Для устрашения, полагаю. Не всех преступных лэров и лэрэс закон наш мирской на чистую воду выводит, а от суда Божьего никому не уклониться. Вот и здесь символизм – к кому душа отправится после смерти: к святому Этариусу – с разумом Творца сливаться, – или к проклятому Мавринию – вечность в Бездне прозябать.

– Устами книжек старинных глаголете, – усмехнулась Гильда. – Смею предположить, ваш наставник безусловно к Этариусу отправится. Уж я его хорошо знала, благо пути наши зачастую пересекались… – как бы проглатывая последние слова, ответствовала она.

«Слишком дешевая театральщина, – подумалось Аэрону. – Поиграть решила со мной, карга? Может, еще и завербовать попытаешься? Что ж, я согласен, проверим твое искусство ведения диалога. Как там говорится? Дай насладиться жертве своим превосходством, и она добровольно угодит в капкан».

– Так вы с достопочтенным лэром Титосом были в хороших отношениях? Видите ли, премногоуважаемая лэрэса Гильда, мой наставник отлично обучал меня тонкостям своего дела, однако о личных отношениях предпочитал умалчивать. Интересно узнать…

– Вы заткнетесь сегодня, или нет?! – обернувшись, пролаял Крон, Приближенный по военному ремеслу, чьему роду деятельности полностью соответствовала внешность: крепкое, можно сказать, бычье телосложение, рыхлое, с высеченными морщинами, извечно хмурое лицо, редкие вкрапления седины в густой бороде и гриве. – Имейте уважение к покойнику!

Его медный бас, так подходивший к симфонии дождя и ветра, привлек внимание всех Приближенных и преемников, даже Урион на мгновение запнулся.

– Прошу меня простить, – нарочито кротко, склонив голову, произнес Аэрон.

Богослужение продолжилась. Крон отвернулся. Непогода как была, так и осталась.

– Засим, полагаю, нашу беседу лучше отложить, – тихо проговорила Гильда, – Сдается мне, лэр Титос воистину хорошо вас натаскал. И вот еще что… молодой Приближенный лэр Аэрон, примите мои искренние поздравления.

От этих слов Аэрона передернуло. «Приближенный» – как прелестно звучит; это было неизбежно, это было предначертано им самому же себе, и пусть сейчас он искренне скорбел об уходе наставника, но глубоко в душе понимал: смерть старика ознаменовала собой новый этап будущего Вершителя Истории, каким Аэрон заносчиво сам себя нарекал в грезах.

Речь Уриона закончилась. Покорно склонив голову, он уступил место Божественному. К алтарю, держась за грудь, ступил высокий, худощавый, согбенный лэр Дарвос, – его длинная борода и, падающие ниже плеч, волосы сплошь пропитались мудрой, глубокой сединой.

Если доселе то тут, то там еще раздавался шепот, то теперь затихли абсолютно все. Ливень угас, будто видя, что речь ныне возьмет сам Божественный, Первый маг Ил Ганта, выбранный правитель Империи и председатель Веча Приближенных, и перешел в изморось. Старый лэр, дождавшись, пока пройдет окрик грома, взял речь:

– Я, лэр Дарвос, законно избранный шестой Божественный Ил Ганта, имею честь проводить в последний путь нашего брата, – протяжно выдохнув, он продолжил: – Все вы и так знаете заслуги почтенного лэра Титоса, посему не вижу смысла перечислять их. Прискорбно осознавать, что столь преданный и фанатичный приверженец нашего дела покинул этот мир. Но память о лэре Титосе навеки останется в наших сердцах. Его имя и заслуги перед Ил Гантом увековечит орден Летописцев. Однако мы должны отпустить дух его туда, куда попадут все лэры и лэрэсы, почитающие Всевышнего и живущие по законам его, туда, куда попал величайший из нас – Этариус. Так возвысится и переродится же он в царстве разума Божьего, как переродилась Империя наша. – Дарвос зашелся приступом хриплого кашля, но быстро вернул контроль над легкими и продолжил: – Так прославим душу его, как Империю нашу великую. Слава Творцу! Слава Ил Ганту! Слава Этариусу! Слава Титосу!

– Слава Творцу! Слава Ил Ганту! Слава Этариусу! Слава Титосу! – закричал Аэрон в унисон остальным, подняв сжатую в кулак правую руку.

– А теперь, – спокойным жестом призывая магов затихнуть, проговорил Дарвос, – предлагаю каждому проститься с лэром Титосом. Минута молчания, минута мысли, – сбавив тон, скрючившись, держась за грудь, проговорил Дарвос и отошел в сторону.

Небо дождалось окончания его речи и шквалом обрушило град крупных капель. Но никто даже не шелохнулся: все закрыли глаза и потупили головы, покоряясь традиции, дождю и своим собственным мыслям.

Скорбь принимала форму воспоминаний, счастливых образов, но Аэрон сам не уловил, как незаметно тоска перетекла в эйфорию, в судорожное предвкушение самого грандиозного события в его жизни. Сегодня он принесет клятву и займет нишу политической верхушки Ил Ганта.

– Ежесезонное Вече объявляется открытым! Прошу всех занять свои места, – подавляя кашель, торжественно провозгласил Божественный, шурша темно-бордовой мантией.

Аэрон еще не до конца пришел в себя после официального становления Приближенным по внутреннему соглядатайству. Осмотрел рукава мантии. Траурные плащи сменились тривиальными для Веча нарядами. Еще на прошлом заседании он носил алую мантию, как подобает преемнику, теперь же ему выдали рубиново-красную.

Так непривычно…

Сколько раз он бывал в этой просторной, но скромной на убранство зале, с ни чем не украшенными зеркально-обсидиановыми стенами и полом. Лишь огромные, на всю стену, насыщенно-бордовые полотнища гербов с изображением объятого пламенем древа да высокие, поддерживающие своды колонны привносили уют. Впрочем, расставленные у стен и колонн магистры тоже могли сойти за предметы роскоши, если принять их за неодушевленные белые статуи. Обособившийся посреди залы стол по форме напоминал круглодонную колбу с приплюснутым горлышком. Столешницу покрывало абсолютно прозрачное толстое стекло, под ним еще одно, уже тонкое, накрывало полотно. Между стеклами находились чернила, вырисовавшие карту Ил Ганта. Впрочем, любой лэр, знакомый с искусством перемещения воды в иных жидкостных составляющих, мог беспрепятственно изобразить чернилами все: начиная от местности какого-нибудь хутора, заканчивая тактической картой расстановки сил.

Места в обступивших стол, обтянутых кожей мягких креслах-стульях были строго указаны для Приближенных и находились друг от друга на таком расстоянии, чтобы нисколько не стеснять магов. Утвержденные приемники же, как и положено, стояли за спинками кресел-стульев своих наставников. В основании, у «горлышка» стола восседал Божественный. По левую руку от него изящными, ловкими, больше подходящими вору или музыканту пальцами барабанил по губам нахмурившийся Приближенный Секретарь Клетус. За ним стоял и окидывал всех внимательным, ничего не упускающим взором его преемник Ирвин – немногим старше Аэрона маг, статный и высокий, с зачесанными назад черно-янтарными, с влажным отблеском, волосами, и узковатым разрезом глаз. Слева от Клетуса в кресле-стуле раскинулся Аэрон. Следом – Гильда и преемница Пилиция, взлохмачивающая и без того пышные, ниспадающие до поясницы каштановые копны волос. По левое плечо от Гильды, прикрыв ладонью веки, сопел Рикон, Приближенный по общественной безопасности, чей объем чрева превышал все мыслимые пределы. Крон рьяно что-то втолковывал Приближенному по образованию и научной деятельности Натору, почесывающему тянущие до самой челюсти бакенбарды и играющему в пальцах очками с золотой оправой. Из-за его спины, покручивая хвостиком черно-коричневых волос, за полемикой наблюдала преемница Орлена; ее по-детски огромные глаза не выражали ничего, кроме скуки.

Далее по окружности.

Урион потирал глаза. Плосколицый, высокий, узкоплечий Торбен, его преемник, не отрывался от дискуссии Крона и Натора и пытался сдержать постоянно выступающую улыбку. Приближенная по казначейству Мира – видная, в свои сорок с лишним лет, лэрэса, выглядящая на тридцать, не без помощи всевозможных румянцев, блесков и теней, с заложенными за правое ухо прямыми светлыми волосами – хихикала с преемником Роном, смазливым двадцатилетним блондином. Миниатюрная короткостриженая шатенка, Приближенная по общественному бытию Хилона тем же самым занималась со своей преемницей, изредка перебрасываясь остротами с Мирой. Изольда, ее преемница, всякий раз вводила Аэрона в некий диссонанс, когда на ее, казалось, убитом горе лице появлялась живая улыбка; а улыбалась она часто.

Следующая троица Приближенных напоминала парад скуки, ибо каждый из них восседал с таким унылым видом, что клонило в сон. Если бы в ряд поставили пастуха, землекопа и Дастериуса (он же Дастер), Приближенного по сельскому, рыболовному и охотничьему хозяйству, у первых двух было бы явно больше шансов сойти за политическую шишку Ил Ганта, настолько тот казался заурядным. Впрочем, Вилжер несколько разбавлял эту заурядность – один из тех редких случаев, когда преемник был старше своего наставника: пепельная бородка как у козла, складки морщин на лице, усталый от жизни взгляд, – создавалось впечатление, что это он Приближенный, а не Дастер. Приближенный по общественному ремеслу Бильнос, еще один старец с землистой залысиной, обрамленной выцветшими волосами, буквально пребывал в прострации, уперев ладонь в брылу. Брон, Приближенный по строительству, был ничем не примечательнее Дастера. И, продолжая его традицию, имел незаурядного преемника – сильно смуглый Ихаэрис эмигрировал в Империю то ли с Дор-Дора, то ли с далекого Сара.

До сих пор пустовало только одно место, по правую руку от Божественного. Место Талуса.

В воздухе витал аромат грозовой свежести и сирени. И пусть в зале отсутствовали окна, было несказанно светло: подвешенные к потолку светильники с магическими печатями наполняли залу ярким белым светом. Разум Аэрона заволокла пелена мечтательности и неги, – он нисколько не обращал внимания на разносимую эхом болтовню плеяды лэров и лэрэс. Нынче его заботили совершенно иные, о коих он раньше даже не задумывался, вещи: насколько мудра архитектурная – как и любая иная мысль – Ил Ганта. Неформальное правило гласило: любые помещения, где проводятся официальные встречи, должны быть лишены любых украшений, отвлекающих внимание от принятия важных решений; стоит ли говорить, что при приеме иноземных послов роскошных декораций было больше, чем во дворцах шалиафских шахов.

Дарвос похлопал в ладоши.

– Итак… – дождавшись наступления абсолютной тишины, начал Божественный.

Внезапно целиком металлические, отворяемые магией двухстворчатые двери, больше походившие на ворота, распахнулись. В залу ступил невысокий лысый, на вид молодой мужчина с землисто-белым оттенком кожи. Казалось, его череп просто обтянули кожей – столь значительной была худоба. Много Аэрон повидал за свою жизнь демонстративно суровых, острых и внушающих ужас взглядов, но эти остекленевшие огромные зенки цвета грязного льда были несравнимы ни с чем. Людям и магам несведущим он мог показаться изнуренным от голода беженцем, перенесшим тяжкую форму рахита в детстве, однако Аэрон видел в нем самую знаковую и в то же время загадочную фигуру современного магического искусства Ил Ганта – Приближенного по магическим исследованиям.

– Лэр Талус, лэрэса Силена, – любезно произнес Дарвос, – попрошу занять места. – Указал он на единственное пустующее кресло по его правую руку. – О, без сомнений, веских основаниях, вынудивших вас отсутствовать на церемонии прощания с лэром Титосом и торжественной клятве лэра Аэрона, мы поговорим после.

Талус манерно поклонился.

– Примите мои глубочайшие извинения. Превелико скорблю о нашей общей утрате.

Голос его создавал неизмеримый контраст с наружностью – звучал высоко, скрипуче и благодаря эху походил на фальцет. Еще больший контраст вызывала неизменно сопровождающая его стройная, высокая, чарующая внушительным бюстом белокурая преемница. Аэрон невольно сморщился, увидав ее пухлогубое, идеальной формы, как бы застывшее с надменной ухмылкой на правую сторону лицо.

Невзначай Аэрон уловил, как Клетус буквально пронизывал тощего лэра угрюмым взглядом. Его внутреннее волнение выдавала легкая тряска пальцев, интенсивно гулявших по столу. И пока Аэрон выстраивал цепочки предположений, слово взял Божественный:

– Начнем со злободневного дела. До меня дошли горестные сведения о том, что в юго-западных районах нашей славной Империи, а именно в Тарниатском и Ромеантальском округах среди крестьян, вольнорабочих и прочих малообеспеченных слоев населения растут воинственные настроения. Уже происходили случаи откровенных беспорядков и актов вандализма: поджоги складов и амбаров, попытка поджога филиала караптульского банка в Поштоне; там же на площади устроили погром. На прошлой седмице в Тарниате насмерть забили священнослужителя. Несколькими днями ранее надругались над могилами ветеранского кладбища близ Пентона. Примерно в тот же промежуток времени, на улице средь бела дня покусились на жизнь вэяла Гелона, который, я напомню вам, находится всего в дне пути от Пентона. И это лишь в общем. В частности же – множество иных, явно направленных на подрыв власти скверных происшествий. Попахивает преднамеренным саботажем. Лэр Рикон, просветите меня и всех собравшихся, какие меры были приняты по предупреждению столь громких инцидентов и устранению их последствий, отголоски коих добрались даже до моих ушей.

Приближенный по внутренней безопасности грузно приподнялся, опираясь на подлокотники. Аэрон находил некую иронию в том, что Рикон, добившийся неоспоримых высот в боевой сфере пространственной магии, которая подразумевает активные движения, походил на свиноматку.

– Так и есть, достопочтимый лэр Дарвос. За последний сезон сделалось множество подобных случаев в тех районах. Я взял дело под личный надзор. Имеются подозрения, что в тех районах действуют… эти… смутьяны, распространяющие еретическую сиорданскую веру среди малообеспеченного населения. А вы ж сами знаете, лапотники да отребье всяческое уши поразвесит да слушает, – как бы прожевывая слова, брюзжал Рикон и потирал бархатным платком шею; пот блестел на его сальном лице. – Мне бы ополчение созвать и людей дополнительных еще в стражу, да только бюджет у меня до гроша расписан. Сами понимаете.

«Ну что за идиот? – тайком усмехнулся Аэрон. Кто таких в Приближенные берет? Нисколько не удивлюсь, если он же сам эти настроения и поощряет, дабы свое финансирование увеличить. Определенно нужно разослать шпиков и взять дело под личный контроль».

– Лэр Рикон, – вдумчиво заговорил Дарвос, нахмурив белые кустистые брови, – насколько мне известно, вам и так выделяются солидные суммы на поддержание порядка на наших территориях. Верно я говорю, лэрэса Мира?

– В точности, – отозвалась Приближенная по казначейству.

– Так будьте же любезны, выполняйте возложенные на вас обязательства. Или, вероятно, бремя обязанностей становится для вас неподъемным?

Рикон вмиг побледнел.

– Я справляюсь…

– Вы упомянули, – спокойно продолжал Дарвос, – что уже взяли дело под личный контроль. Превосходно. Очень надеюсь в скором времени увидеть от вас отчет с полным списком казненных за столь дерзостные преступления. И найдите себе уже преемника: и вам помощь будет, и мне не придется кого-то со стороны искать в случае чего… Ах да, лэр Урион, увеличьте концентрацию проповедников в этих районах; я хочу, чтоб в каждой деревушке, на каждой улице кто-то вещал о нашем истинном Боге. И, само собой, нужно воспеть доблестные подвиги блюстителей порядка по поимке негодяев и открыть людям глаза, какие бесчинства те творили. Лэрэса Хилона, дело лежит на вас. Лэр Брон, лэр Дастериус, вам, полагаю, не нужно говорить, что делать.

– Не нужно, – хором отозвались Приближенные.

Рикон, кротко поклонившись, облегченно обрушил всю свою массу на несчастный стул. Аэрон ехидно представил, как он в роли Божественного поиграл бы с этим увальнем: повысил тому финансирование, а сам бы приказал, втайне от придурка, создать настоящую группу повстанцев – вот потеха бы была.

– Далее, – откашлявшись, пробурчал Дарвос. – Так, что там еще было?.. Да, лэрэса Гильда?

Приближенная по внешнему соглядатайству незамедлительно поднялась. В отличие от предыдущего оратора держалась она ровно, важно, даже несколько надменно.

– Благодарю, достопочтенный лэр Дарвос. Славные лэры и лэрэсы, братья и сестры, попрошу вашего внимания! Упрежу возгласы – тревожиться пока рано, однако не могу умалчивать о донесениях, поступающих ко мне с западных границ. Наши… соседи и верные союзники – Верхняя Квигелия и Им-Зелот – созывают войска. Неоткрыто. Тайно.

– Немудрено. Они ведь с Гретанским Объединением воюют, – перебил Натор.

– Лэр Натор, – не растерялась Гильда, – если вы не имеете уважения к оратору, не уважаете меня как коллегу и не берете в расчет нашу разницу в возрасте, то хотя бы соблюдайте элементарный этикет и нормы поведения. Не перебивайте. – Приближенный сконфужено отвел взгляд. – С вашего позволения я продолжу. Спасибо. Итак. О всеобщих призывах сведения пока не поступали. Но все же меня удручает тот факт, что воинские отряды, которых, по заверениям дипломатов данных стран, исключительно не хватает, потому они и пользуются нашими ратными услугами, стекаются со всех уголков и занимают крепости близ Ил Ганта. Усиленно проводится фортификация. Надо полагать, нас они об этом не уведомили?

Ропот и перешептывания эхом разлетелись по зале. Аэрон взглянул на Божественного, – Дарвос безотрадно смотрел на карту Империи и поглаживал бороду, борясь то ли над решением вопроса, то ли с кашлем. Затем взглянул на Гильду и решительно произнес:

– Благодарю за отчет, лэрэса Гильда. Я разберусь. Лэр Клетус, нужно послать дипломатов…

Кто-то с силой вдарил по столу – Аэрон, вместе с остальными магами, оглянулся на нарушителя спокойствия. Им оказался вскочивший на ноги Крон.

– В бездну дипломатов! – зарычал он. – Мы, по вашей же указки, лэр Дарвос, регулярно снабжаем их зерном, пушниной, смолой и черт знает чем еще, отдаем в наемничество целые легионы! Не серчайте за выражение, но кроме как наемничеством я подобное назвать не могу. Наши легионеры дохнут на чужом поле брани, корпуса боевых магов разбазаривают силу в борьбе за очередной бесполезный замок! И чем они нам отвечают?! Войсками у порога, ха! Да на кой нашему великому Ил Ганту терпеть такую дерзость?! Неправ я, скажите? Лэр Дарвос, отдайте приказ, и я лично поведу легионы! Мерзавцы захлебнутся в собственной неблагодарности!

– Лэр Крон, прошу вас взять себя в руки! – хрипло выкрикнул Божественный и зашелся кашлем. – Я понимаю ваше негодование, однако мы не дикари. Уверен, наши друзья Неологан и Гелиотус непременно сумеют объяснить это недоразумение.

– Да какое в бездну недоразумение?! – оборвал Крон; Аэрон отчетливо видел, как того трясло в приступе патриотической ярости, уловил исходящие от него флюиды. – Урион Суровый – праотец современно Ил Ганта – стал бы терпеть подобное?! Да вечность демонам Бездны мою душу терзать коли да! Вот что я вам скажу! Он созвал бы легионы и сравнял с землей пару-тройку городов таких союзничков, предал огню их деревни, засыпал солью поля и отравил бы колодцы, а этакие друзья ощутили бы всю прелесть последствий своего проступка, прибитые к стенам собственных замков!

Аэрон как истинный ценитель истории мысленно рассмеялся такому примеру.

– Его времена давно закончились! – вскочив, возмутилась Мира. – Вы не учитываете тот факт, что тогда было совершенно иное время, и требовало оно иных действий! К тому же, лэр Крон, не будет забывать: не этот без сомнения могучий, но чересчур жестокий лэр создал Ил Гант таким, каким мы его знаем сегодня, а Толариус Мудрый. И хочу вам напомнить, что правление его отнюдь не сопровождалось кровопролитием.

Это развеселило Аэрона еще больше. Невежественный маг или человек, безусловно, проникся бы словами Приближенных, но только не он. Урион – параноик и маньяк, плодивший дурацкие законы вплоть до того, в какое время обязаны засыпать и просыпаться крестьяне, и периодически собственноручно казнивший своих родственников. Толариус же – его единственный выживший внук – действительно подвел Ил Гант к нынешнему виду: уравнял в правах мужчин и женщин, отменил передачу государственных должностей по наследству, запретил Приближенным иметь семьи, упорядочил систему выборов Божественного среди Приближенных, основал Белый орден как самостоятельный орган, подчиненный лишь самому Божественному, но при этом захватил территорий больше, чем все остальные Божественные вместе взятые.

– В конце концов, – вмешалась Гильда, – даже объединенные силы Им-Зелота и Верхней Квигелии не в силах нанести нам значительного вреда. Гелиотус и Неологан должны прекрасно понимать, что мы легко можем сменить милость на гнев и запросто раздавить их как блох. Я лишь сообщила факт, как того требует долг, но сама, признаться, склоняюсь к недоразумению.

– Да все это Вече – одно большое недоразумение! – выкрикнул Крон. – Вместо военного вторжения и присоединения новых территорий, вместо восстановления границ Священного Ил Ганта, вместо создания империи, которая сокрушит треклятый Сиордан вместе с иными еретиками, империи, с которой, как в былые времена, будет считаться весь Юг, мы вникуда спускаем ресурсы! Мы, потомки наследия всемогущего Этариуса, позволяем запрягать нас словно вшивых мулов посредственным магам-иноземцам и убогим людишкам, напялившим короны и возомнившим себя правителями. Тьфу!