Читать книгу: «Пансионат», страница 2

– Обана, детки! – воскликнул Игорь с искренним удивлением и даже сочувствием. – Вы это… нашли где клянчить. Пошли со мной, выведу вас на трассу, там улов-то поди пожирнее будет, а?

– Неет, добрый человек, – протянула девочка писклявым голосом. – Мы не можем никуда отсюдова уходить, мы тута живем.

– Ну так что ж, что живете, – возразил Игорь с бодрым, слегка наигранным весельем. – Все люди живут в одном месте, а работают в другом. А здесь – кто вам здесь подаст-то?.. Ну, не хотите – как хотите, мне что.

Он зашагал было дальше, но девочка пригвоздила его к месту милой и непосредственной фразой:

– Ты, дяденька. Ты нам и подай.

Игорь смущенно захлопал себя по карманам, проклиная свою врожденную отзывчивость и совестливость. Сейчас, сейчас, детки, конечно… Так, что здесь?.. Ага, доллар. Повезло вам, сорванцы. Целый доллар США обломился. Нате вот!

– Дядь, нам этого не нужно, – сказала девочка, возвращая доллар. – Ты нам денюжек дай.

– А это что ж тебе, не денюжки? – опешил Игорь. – Ну, не хочешь доллар – держи чирик деревянными, только имей в виду, что это поменьше будет.

– Дядь, ты нам денюжек дай, – повторила девочка, отвергая десятирублевку, и в голосе ее послышались отзвуки раздражения.

– Каких же тебе еще… – начал Игорь и тут же хлопнул себя по лбу: – Ах, ну да, у вас же тут какие-то свои бабки. Сейчас, погодь.

Он засунул руку в карман брюк и вытащил разноцветную пачку новеньких, слегка помятых купюр; при виде ее дети затоптались на месте. Сотенные, полтинники, несколько тысячных и полутысячных. Так, сколько дать-то, чтоб не обидеть? Почем они, эти тугрики?.. Ну, стольник-то всяко должно хватить.

– На, держи, милая.

Девочка медленно и аккуратно сложила банкноту, убрала ее куда-то внутрь своего балахона. Затем прищурилась и сказала:

– Дядюль, а ты не мог бы еще дать? Мы бедные, нам кушать нечего.

Смутившись, Игорь протянул ей второй стольник.

– Дядюль, а еще?

– Нет, – твердо сказал Игорь и повернулся чтобы уйти. – Всему есть предел, в том числе и моим благородным чувствам.

– Дядюль, моему братику операция нужна, ему ножку электричкой отрезало! – визгливо вскричала девочка, хватая Игоря за рукав.

– Да где ж отрезало-то, когда вон он на двух ногах стоит! – засмеялся Игорь.

– Это протез, дядюль, это протез. А настоящая его ножка у него в самосвале лежит. Ее пока еще пришить можно, но скоро она протухнет. Поэтому нам сейчас денюжки во как, позарез нужны. Толян, чего стоишь, а ну покажи дяде ножку!

– Митяй, ты достал! Сам показывай! – огрызнулся мальчик, но тем не менее наклонился и отдернул в сторону тряпку, прикрывавшую кузов самосвальчика.

Завоняло несвежим мясом. С недоверием и отвращением Игорь слегка наклонился над игрушкой, но разглядеть в темноте ничего не смог. Тогда он присел на корточки, и это была ошибка. Чем именно его ударили по затылку, он так и не понял, но это что-то было достаточно увесистым, чтобы полностью выключить Игоря на несколько минут. Когда он пришел в себя, не было ни девочки, ни мальчика, ни его самосвала.

И не было, конечно же, туземных денег. Если не считать одного мятого полтинника, что плавал в луже крови, натекшей из головы Игоря на асфальт. Видать, побрезговали.

Пансионат (4)

Как известно, худа без добра не бывает. Вышибив из своей жертвы сознание, малолетние разбойники не отшибли ей, тем не менее, память: несмотря на сильную боль в затылке, Игорь прекрасно помнил оставшуюся часть маршрута, то есть где и какие повороты ему еще требуется совершить, чтобы выйти, наконец, к кирпичной стене – к той двери в ней, через которую он попал на территорию пансионата. На территорию этого … пансионата. Этого …, .... пансионата.

Да это, конечно же, никакой и не пансионат вовсе, ему бы следовало понять сразу. Это обыкновенная психиатрическая больница, вот что это такое. Возможно, ее и принято называть пансионатом – дабы не пугать почем зря непосвященных – но сути дела это не меняет. А суть здесь одна: за высоким забором сидят опасные люди. Больные, опасные люди. Которые иногда непонятным образом выбираются наружу и заманивают внутрь честных граждан. А потом опасные дети больных людей дают этим честным гражданам в репу. Такие вот тут дела, ага… Море?.. Ну и что ж, что море. Море привиделось, да. Под влиянием Катиного этого… как его… биополя какого-нибудь. У психов, говорят, развиты паранормальные способности, так что загипнотизировать человека для них – как два пальца. Хочешь море, хочешь горы. А хочешь – половой акт. Беспредел, в общем… Так, а вот здесь нужно последний раз налево, и… да, вот они наконец, врата в мир разума. Прощай, прелестный уголок, Игоря Иванова ждут дела по ту сторону Рубикона.

Он взбежал по ступенькам, распахнул дверь, ринулся через тамбур ко второй двери, дернул за ручку… Заперта. Так, хорошо. Ничего страшного – в эту сторону, помнится, тоже не сразу открылась. Наверное, нужно опять покудесить с блестящей штукой, которая выдает бабки.

Жетона он на сей раз не имел, опустить в прорезь было нечего, но на стене рядом с аппаратом находилась весьма приметная кнопка, и Игорь, не раздумывая, нажал на нее. Тут же, как и прежде, в глаза ему ударил луч света, только теперь не зеленый, а ярко-фиолетовый. Когда зрение восстановилось, Игорь увидел над лотком для выдачи денег электронную надпись следующего содержания:

"Сумма входного обналичивания: 12476,735. Если Вы желаете покинуть Территорию, внесите указанную сумму."

И красную стрелочку, показывавшую куда именно следует внести указанную сумму.

Покинуть территорию оказалось не так просто – денег у Игоря не было. Минут двадцать он еще провел в тамбуре – сначала в мрачном оцепенении, затем бросаясь на дверь с пинками, потом на аппарат с кулаками, потом просто сидя на полу, обхватив руками раненую голову… а после вышел на улицу, глубоко вздохнул и театрально вымолвил:

– Вот это и называется попасть на бабки.

* * *

Делать было нечего, кроме как идти напрягать Катю – не такую уж, видимо, и сумасшедшую Катю. Потребовать от нее, наконец, отчет – что это за гнилое место, если не дурдом, и почему с него, Игоря, спрашивают какие-то деньги. Да, ему их дали, ну и что. Он разве просил их в долг? Ему дали, он взял, теперь у него их нет – какие проблемы. Пусть-ка она расскажет ему, что за хрень здесь происходит. Можно не в деталях – они ему неинтересны – достаточно будет, если она просто объяснит, как выйти отсюда без всяких поборов. Ну, а если это невозможно – пусть платит. В конце концов, это ведь она его сюда затащила. И не просто так, а с целью заработать на нем бабки – ее собственные слова. По всем понятиям, ей и отвечать.

Через десять минут он уже молотил кулаками в дверь бункера "КTR-5612"; Катя не открывала. Возможно, не хотела, могла и не слышать, а может просто успела куда-то уйти – так или иначе, Катя не открывала. На всякий случай, без особой надежды он подергал двери нескольких соседних бункеров – все они были заперты. Между тем ночь подходила к концу, и небо с одного края уже пожелтело; затих ураган, и воздух сделался не таким жарким. Неожиданно на Игоря накатила усталость; контуженный, не спавший более суток организм настоятельно потребовал отдыха. К счастью, рана на затылке успела немного зажить, поэтому вполне можно было и прилечь отдохнуть, не рискуя при этом истечь кровью. Подумав, Игорь снял с себя пиджак, положил его на асфальт перед Катиной дверью и лег сверху. Где бы ни была эта Катя, теперь она не выйдет из своей конуры и не войдет в нее, не разбудив его. Очень хорошо. А он пока немного поспит… совсем чуть-чуть… всего часик....

Проспал он, однако, существенно дольше и проснулся оттого, что в глаза светило яркое полуденное солнце. С минуту он потирал тупо нывший затылок, соображая где находится и вспоминая что случилось. Сообразив и вспомнив, Игорь изрядно встревожился: слишком, слишком затянулся этот цирк. Пора выбираться отсюда, любыми путями. Он, между прочим, бросил в лесу машину. Совсем не хотелось бы, чтобы с казенной тачкой стоимостью сто тысяч баксов случились какие-нибудь неприятности по его вине. Нужно что-то делать. Сидеть и ждать Катю неразумно. Нужно вставать и идти, кого-то искать, тормошить, спрашивать. Неплохо бы, кстати, встретить знакомых детишек. Короче, есть два варианта действий. Первый – вернуться к стене и двинуться вдоль нее в поисках незакрытых дверей, второй – продолжать продираться сквозь этот дрянной городок, надеясь встретить кого-нибудь из его жителей. Второй вариант показался Игорю более достойным.

Он встал на ноги, отряхнулся и побрел между построек, переходя временами с одного ряда на другой и стараясь придерживаться северного направления – так, чтобы солнце светило в спину. А светило солнце хорошо, и после часа ходьбы Игорь зверски захотел пить. Вдобавок разболелся затылок. Поглядывая вокруг себя, молодой водитель испытывал приступы тоскливого дискомфорта; как пишут в хорошей литературе – им овладевало отчаяние. Бетонным дебрям не видно конца и края. А пора бы. Сколько километров они еще будут тянуться – десять, двадцать? А может, все сто? Почему бы и нет, в стране чудес это легко. Эх, видимо стоило все-таки выбрать первый вариант и пойти еще раз к стене; скитания и смерть от жажды в каменном лабиринте безусловно крайне романтичны, однако не входят в его ближайшие планы.

Он уже был готов повернуть назад, как вдруг увидел перед собой деревянный щит в виде большой стрелы, прикрепленный к стене одного из домиков. Синей краской на щите была сделана надпись: "Ресторан Огни Манхэттена, 100 м". Радости Игоря не было предела; он тут же сглотнул пересохшим горлом, представив себе бокал пива с тонкими стенками, покрытыми холодной, туманной росою. Что ж, все не так плохо. За человеческие деньги в ресторане "Огни Манхэттена" скорее всего не обслуживают, но у него есть те окровавленные пятьдесят тугриков, что милостиво оставили ему грабители – на пиво, авось, хватит. А главное, ему сейчас все расскажут и объяснят.

Внешне заведение ничем не выделялось среди прочих построек, за исключением того, что дверь его была открыта, и перед входом висела вывеска. Оказалось, что внутри вход устроен тем же образом, что и вход в Катин дом, с той лишь разницей, что поверхность шахты была испещрена разного рода блестящими нашлепками – звездами, кометами, сатурнами – вполне обычной ресторанной декорацией. Спустившись по ступеням винтовой лестницы на дно шахты, Игорь в нерешительности остановился, сообразив, что за второй дверью его снова ждет изрядный сюрприз, что-нибудь наподобие Катиного моря – что-то неожиданное и неуместное. А что, если на сей раз это будет что-то менее приятное? А что, если это будет, скажем, доменная печь? Он открывает дверь, делает шаг, и – ффуупп – мгновенная кремация. (А что? В пансионате так шутят.) Поэтому может быть не стоит открывать эту…

Но любопытная рука сама потянула за ручку. Дверь отворилась, Игорь нервно шагнул внутрь, и в первые же несколько секунд на него снизошло спокойствие: нет, это не подстава. Это именно то, чем оно называется – это Манхэттен.

Ресторан находился на крыше небоскреба и занимал, наверное, не меньше, чем полгектара – площадь казалась весьма обширной. Столики располагались под открытым небом на безопасном расстоянии от парапета, и с трех сторон от них открывался великолепный обзор; четвертую сторону крыши занимала увитая гирляндами постройка, через которую и вошел Игорь. Постройка эта напоминала конструкцией летний тир в городском парке, являясь на самом деле коктейль-баром со стойкой, табуретами и внутренним помещением.

Время было ночь, прекрасная летняя ночь, прохладная и ясная. Кремовая, как по циркулю луна висела рядом в небе, распугивая вокруг себя звезды. И были огоньки поменьше, чем луна, в великом множестве, и были они разноцветные, и были они со всех сторон, далеко и близко, и все это море светляков мерцало, дышало, гудело из глубин автомобильными клаксонами и стрекотало на поверхности вертолетами…

Игорь перевел дух. Нда. Бутафория, наверняка, этот Манхэттен, как и Катькина лужа, но все равно красиво. А вот интересно, если разбежаться и перепрыгнуть через бордюр – что будет? Назад выкинет? Или просто зависнешь в пространстве где-нибудь на уровне предпоследнего этажа, а ресторанный персонал потом баграми будет вытягивать?.. Хе-хе, попробовать, что ли?..

– Присаживайтесь, пожалуйста, за столик, – неожиданно прервал его раздумья ниоткуда взявшийся человек в черном костюме, видимо местный распорядитель.

– Спасибо, я лучше посижу в баре, – сконфузился Игорь, вдруг взглянув на себя со стороны глазами метра и увидев грязного, мятого, небритого, перемазанного кровью мужика. Этакого завсегдатая ресторанов с полтинником в кармане.

Метрдотель кивнул и исчез. Игорь подошел к стойке бара и забрался на высокий табурет. С улыбчивыми приветствиями бармен протянул ему барную карту. В разделе "Пиво" значилось следующее:

"Эбенштайнер" 0,5 1,750

"Закозловице" 0,5 1,800

"Мюллер Лайт" 0,5 1,850

"Фрау Брау" 0,5 1,900

"Голден Сильвер" 0,5 1,950

Что за прайсы такие?! – немало удивился про себя Игорь, но вслух, однако, ничего не сказал. – Рубль восемьдесят, рубль девяносто… ну или не рубль, а как они у них здесь… неважно. Да еще зачем-то на конце нули лишние пишут… странные они ребята, да. Но при этом хорошие: цены не ломят.

– Будьте добры два "Фрау Брау", – попросил он и положил на стойку свой чумазый полтинник. Мысль попробовать заплатить обычными деньгами даже не пришла ему в голову.

Бармен долго вертел полтинник в руках, словно не решаясь взять, затем все-таки взял. После чего наполнил из крана два высоких стакана и отсчитал сдачу. Первый стакан Игорь выпил тремя глотками; ополовинил второй и почувствовал, что жажда отступила. Затем, отставив пиво слегка в сторону, он разложил перед собой на стойке деньги, что дал ему бармен, и принялся внимательно их рассматривать. Валюта, не уступающая своей покупной способностью доллару, стоит того, чтобы на нее посмотреть.

Три бумажных десятки, три пятерки, одна единичка. Сорок шесть тугриков и куча мелочи. Десятки салатового цвета, пятерки синеватого, единички – рыжего. Наименования нет ни на одной, но зато обозначен номинал и есть водяные знаки – с этим все в порядке. С одной стороны купюры нарисовано яркое солнце, а с другой – закат, красный краешек этого же солнца, едва видимый из-за горизонта. Хм, интересная символика. Так, а что с монетами? Напоминают обычные – медные да никелевые, тоже без названия, с одним лишь номиналом. На аверсе выбит человеческий глаз – ага, понятно, слизали с доллара. А на реверсе… на реверсе тот же самый глаз, только закрытый. Хм, интересно, интересно. Но почему их так много, этих монет? Если сложить сорок шесть и всю эту мелочь, получится наверняка больше, чем полтинник. Не обсчитал ли себя этот добрый малый?

– Простите, – сказал Игорь, – кажется, вы дали мне слишком много сдачи.

– Почему вам так кажется, дорогой друг? – спросил бармен, не спускавший все это время с Игоря любопытных глаз.

– Ну как же. Вот смотрите. В одном… этом… содержится сто… этих… Правильно? – Немного помявшись, Игорь признался: -Честно говоря, я не знаю как называются эти ваши деньги. Видите ли, я в некотором роде не местный, да.

– Вы только что из Витланда? – с интересом спросил бармен, по-прежнему глядя на Игоря как на редкое животное.

– Простите, откуда?

– Из Витланда. Другими словами, из-за Забора. Вы ведь только что из-за Забора, не так ли?

– Ну… в некотором роде да, оттуда. Не сказать, правда, что только что, но…

– Давайте. Давайте сюда мои деньги, – перебил его бармен, кивком указывая на разложенные перед Игорем бумажки. Затем, не дожидаясь ответа, сам сгреб их в кучу, отнес к себе в кассу и вернулся оттуда с замызганным, уже знакомым Игорю полтинником: – И держите назад ваши.

– Почему? – искренне удивился Игорь. – Потому что грязные?

Бармен усмехнулся.

– Нет, дружок, не поэтому. Просто у меня есть правило не брать денег у несведущих. У любого нормального человека есть такое правило. Мне легче напоить тебя пивом за свой счет, чем взять с тебя хоть минуту. Хотя бы одну паршивую минуту.

– Взять с меня что??.. – изумился Игорь.

Бармен долго молчал, словно не хотел говорить. Потом тяжело взглянул на Игоря и просто сказал:

– Твои деньги – твоя жизнь. Мои деньги – моя жизнь. Здесь так. Не в переносном, не в лирическом смысле слова, а в прямом.

Игорь раскрыл было рот, но мужик в сердцах махнул на него рукой:

– Ты спрашивал как они называются. Вот это, – он ткнул пальцем в полтинник Игоря, – это дни. А вот это, – он вытащил из кармана монету, – это минуты. Когда ты проходил через Забор, тебя обналичили на весь остаток твоей жизни. И вот что я тебе скажу, дружок: береги эти бабки. Не трать почем зря. Расти их. Ибо в каждый божий момент жить тебе остается ровно столько, сколько денег у тебя за душой. А еще лучше, мой тебе совет, – дуй-ка ты отсюда назад в Витланд, пока не поздно. На Заборе с тебя твои бабки назад потребуют, плюс, наверное, комиссию кой-какую попросят – ты сколько здесь пробыл-то? Ну, это много не должно быть, я тебе в случае чего могу дать. У меня, знаешь, принцип такой: людям помогать. Сегодня я тебе помогу, завтра – ты мне… Ничего, что я на ты?.. Эй, дружок, что с тобой?!..

Пансионат (5)

Если бы Игорь не был двадцатилетним бугаем, то он, вероятно, как пишут в качественной литературе, лишился бы чувств. Закатил бы глаза, схватился б за сердце, вскрикнул бы, попятился бы, рухнул бы на земь – много как могут внешне проявиться отчаянье и ужас человека, прочно попавшего в дрянную ситуацию и оценившего сколь прочно он в нее попал; но Игорь был двадцатилетним бугаем, поэтому он просто побледнел и спросил:

– Выходит, если кроме этого полтинника денег у меня нет, то и жить мне всего пятьдесят дней?

Бармен с улыбкой зажмурился, не спеша и с удовольствием закурил сигарету. Глядя на него, Игорь вдруг почувствовал некое рефлекторное облегчение: именно так выглядел дядька с красным спасательным кругом, что возник рядом с ним на осводовской лодке, когда шестилетним, не умеющим плавать мальчиком он вдруг начал тонуть в одном из подмосковных озер, а тётя Люся, с которою он пришел на пляж, в это время весело разговаривала на берегу с лицом кавказской национальности; именно так он и выглядел, спасатель и спаситель, – пыхтящая сигаретой улыбка, покровительственная и самодовольная от нетрудного подвига.

– Пока пятьдесят, да. А вот найму тебя помыть здесь пол за стольник, смотришь – уже сто пятьдесят, хе-хе. Я, кстати, здесь хозяин – ты не смотри, что за стойкой… А что с бабками-то? Уже обуть успели? М?..

Бармен дружелюбно подмигнул Игорю, и тот начал медленно выпускать из себя воздух, успокаиваясь окончательно и сам уже расплываясь в улыбке. Слава Богу, всё не так плохо. Если за полчаса, ну хорошо, за час (Игорь оглядел раскидистые кафельные узоры, простиравшиеся по крыше), – если за час поломои здесь зарабатывают сто… сто дней, то умирать можно не торопиться. А те двенадцать с чем-то там штук, на которые он попал, не такие уж страшные бабки; вполне можно накопить за недельку и спокойно свалить отсюда. Впрочем, за недельку ли? Надо бы прикинуть поточнее.

– Ага, обули. Я сейчас расскажу, дайте только сначала на чем посчитать… У вас здесь есть калькулятор?

– Куда ж без него, – ухмыльнулся бармен-хозяин, подвигая к Игорю прибор. – Я смотрю, ты на лету рубишь, а? Уже считать начал, ты глянь. Отличником, наверное, в школе был?

Торопливо поддакнув шутке, Игорь принялся стучать по клавишам. Если сто рублей… хрен с ним, назовем пока рублями. Если сто рублей в час, и работать по двенадцать часов в сутки, то это тысяча двести за день. Двенадцать штук – десять дней. Что ж, всё не так плохо. При удачном раскладе никто ничего даже и не узнает – то есть в том случае, если охота у шефа затянется, а тачку за это время не сопрут. Но вот найдётся ли у этого доброго человека так много работы для него – чтоб по двенадцать часов, да каждый день?..

– Нет, дружок, столько работы у меня нет, – развел руками бармен, поймав и рашифровав вопросительный взгляд Игоря.

– Но может быть вы…

– А вот наколку дам, без вопросов. Есть у меня один приятель, у него халтурка всегда найдется. Только давай на ты, окей? Мне, между прочим, всего тридцать два. Тебя как звать?

– Игорь.

– Меня Фёдор. Давай-ка, землячок, мы с тобой чего-нибудь покрепче пива треснем, а? Люблю со свежими поболтать!

– Мне бы пол сначала помыть, чтоб было на что трещать, – кисло сострил Игорь.

– Угощаю! – хохотнул Федор; затем сделал шаг в сторону и, глядя за спину Игорю, махнул рукой: – Эй… все время забываю как тебя звать… оформи-ка нам попить и покушать. Да наверх сходи, дверь прикрой, закроемся на часок… всё равно никого нет в это время.

* * *

Метрдотель (он же, видимо, единственный официант) молча принес и расставил на стойке бара еду и закусь: водку в графине, сельдь, маринованные огурцы, хлеб, мясную нарезку. Первые несколько доз были приняты за знакомство, дальнейшие шли без тостов. Луна постепенно закопалась в тучи, и начал накрапывать дождик; редкие капли, словно шляпки гвоздей, заблестели на деревянных столиках под открытым небом.

– Щ-ща ливанет, – сказал Игорь, цепляя на вилку кусок сельди с колечком лука и потряхивая ею, чтобы согнать масло; настроение после третьей рюмки у него существенно улучшилось, а после пятой так и просто стало отменным: нет, а что такого, собственно, произошло трагичного?..

Ничего. Ну, попал он в небольшую историю, да. Но так ведь не смертельно же. Не то что не смертельно, а даже хорошо, это даже своего рода приключение, можно сказать… чем бы на самом деле всё это ни было – все эти химеричные подвалы с трехмерными картинками… ведь это ж картинки, чего их пугаться? Это раньше, сто лет назад люди синематографа побаивались, от паровозов на экране бегали, а теперь не к лицу. Здесь же наверняка то же самое кино, только немного более продвинутое, под стать времени. Пансионат этот – какой-нибудь научный центр, вот что это такое. Ведутся научные разработки в области трехмерного… ээ… трехмерного… ээ…

– Не, не ливанет, – покачал головой Фёдор. – А и ливанет. Нам с тобой что? Мы с тобой под крышей сидим.

– Ага, – подумав, согласился Игорь. Подумал еще и сказал: – Федь, только честно. Мы с тобой где сейчас? Вот этот пансионат, вот это все вокруг нас – это все какая-то секретная лаборатория, да? Какие-нибудь исследования для военщины?.. Можешь, между прочим, не отвечать, я и так все знаю. Я ведь не дурак, Федь, хоть и молодой еще. Так-то. Ну что, угадал? Можешь не отвечать. Но только честно.

– А хрен его знает, если честно, – подумав в свою очередь, произнес Фёдор. – Если честно, брат, то я и сам не до конца просёк, хоть уже и четыре года как из-за Забора. – Я бы, знаешь, сказал, что это своего рода город… нет, не город. Страна. И даже нет, не страна. Это своего рода мир, особый мир – вот что это такое.

– Как у Толкина! – не подумав на этот раз, воскликнул Игорь.

– У Хуёлкина, – не раздумывая в ответ, вяло пошутил Фёдор.

Долгое время новые друзья молчали; водка в графине подошла к концу, заканчивалась и еда.

– Нет, это бесполезно, – сказал наконец Фёдор, выходя из бара и направляясь прогулочным шагом к парапету на краю крыши; дождь успел кончиться, и сквозь серую небесную вату уже снова брезжил свет луны. – Бесполезно объяснять всё целиком, сразу. Ты все равно не поймешь. Лучше постепенно, по кусочкам, от случая к случаю. Где-то что-то у кого-то спросишь, где-то сам поймешь…

– Да я уже в принцип-пе почти все спросил… то есть, почти все понял, – нетвердым языком вымолвил Игорь, подходя вслед за Фёдором к парапету. – Мир этот ваш – просто парк аттракционов. Уж я не знаю, наука это или военщина, или еще что, но суть дела одна – наебалово. С виду круто, аж дух захватывает, а на поверку – пшик, пустое место… Я вот, к примеру, одну телку тут знаю… у нее еще похлеще чем у тебя; у тебя – небоскребы, а у нее – океан целый, понял? Шторм, волны, все дела. А сунулся искупаться – и нет никакого океана. Туфта, подделка. Как ее… иллюзия, да. И у тебя наверняка то же самое. Ты думаешь, раз я только что из-за Забора, то как лох поведусь на всякие фокусы?.. Ты думаешь, я поверю, что этот вот твой Эмпайр Стэйт Билдинг, или как его, – Игорь махнул рукой в сторону огромного здания, пылавшего неподалеку острой верхушкой, – на самом деле Эмпайр Стэйт Билдинг?.. Декорация картонная, вот что это такое. Нет, даже еще хуже, декорацию – ту хоть можно потрогать. А это – нельзя, потому что весь этот твой Манхэттен – лишь игра моего воображения. Вот смотри. Я сейчас залезу и…

С некоторым трудом Игорь забрался на парапет, сделал два шага и в нерешительности остановился у самого края, покачиваясь и придерживаясь руками за похолодевший вдруг воздух. Глянул вниз, осторожно вытягивая шею, и вздрогнул: серая каменная стена падала из-под ног в бездну, и желтые многоточия окон стекали по ней в невообразимую вертикальную даль, сливаясь в линии; вдруг закружилась голова, и сделать третий, решительный, доказывающий бредовость происходящего шаг, оказалось непросто – уж слишком реалистично трепетало в глубине что-то белое, словно крохотный язычок лизал стену – должно быть, где-то вытащило ветром занавеску – этажей двадцать ниже… а то и тридцать, кто ж скажет?.. Господи, а вдруг это все не фуфло? Господи, ну зачем было вы… ну зачем было что-то говорить, зачем было сюда лезть? А теперь, теперь что? Поджать хвост и слезть – извини, дядь, я передумал?..

– Чего замялся-то? – раздался вдруг над самым его ухом голос Федора, злой и насмешливый. – Когда стоял бубнил, очко не играло, нет?.. Теперь прыгай, чего уж… Не хочешь? Ну так я тебе помогу!

Толчок в спину, тошнотворный кувырок в пропасть, кутерьма в сознании; прыгавшие с парашютом знают: несколько первых свистящих мгновений чувства и мысли парализованы страшным волшебством свободного полета. Игорь видел, как метнулась с неба прочь луна, как сначала резко свалился на бок, а потом встал на голову Эмпайр Стэйт Билдинг, как снова свалился на бок, как молниями понеслись в открытое небо те самые многоточия окон, что струились дотоле вниз… И лишь ближе к земле, вдруг расслышав оглушительный вой ветра, понял: он падает, падает с огромной высоты, а навстречу ему летит его смерть – бетонная, железная, железобетонная, какая она будет?.. На что, на что он сейчас шлепнется одетым куском парного мяса, что именно он загадит в радиусе десяти метров своими мозгами и кровью? Убьет ли он седокудрую американскую старуху за рулем – брутально примнет ее крышей собственного автомобиля? Или произведет визгливый фурор в каком-нибудь уличном кафе, проломив собою пару нарядных зонтов над столиками и развесив на их железных спицах свои кишки? (Кап. Кап. Кровища капает в чей-то недопитый кофе.) Или все будет проще, скромнее – глухой удар о середину проезжей части, два-три негромких пешеходных вскрика, и белая "зебра" на переходе отчасти становится красной?.. Скоро станет ясно.

* * *

Но судьба была милостива. Судьба была фантастически, нечеловечески милостива. Из миллиона различных вариантов приземления для сброшенного с небоскреба найдется лишь пара-тройка не стопроцентно губительных, таких, результаты которых не будут назойливо ассоциироваться со словом всмятку; и вот, подумать только – всего пара шансов из миллиона, и один из них таки становится реальностью – Игорь Иванов падает на купол аэростата!

Как раз в то самое время, когда он разговаривал с Федором на крыше, внизу происходило некое локальное празднество: играла духовая музыка, хлопали петарды, ходили кругами пластичные женщины в блестящих трусах и лифчиках, и, в частности, нагревали аэростат. По аэростатным меркам агрегат был не очень большой, но красивый, выполненный под арбуз: продольные зеленые полосы чередовались с черными, а на боку красовался алый треугольный "вырез".

Так как последнюю сотню метров Игорь проделал спиною к земле, а лицом к звездам, то неожиданное спасение оказалось для него уж совсем неожиданным. Черно-зеленые волны, вдруг поднявшиеся со всех сторон из ниоткуда и закутавшие мир в шелковую пелену, были восприняты им как интерьер предсмертного сумасшествия. Прошло, однако, всего несколько секунд интенсивного, тугого торможения, и он радостно понял что к чему; во многом этому способствовал громкий встревоженный выкрик откуда-то снизу, причем голос показался Игорю дюже знакомым.

– Быстрей гаси горелку, болван, не то из парня шашлык будет!

Выпутываться из сотен квадратных метров ткани – дело трудоемкое, даже с чужой помощью. Когда спустя минут десять Игорь выбрался наконец из-под оболочки на свежий воздух, пот, как пишут в хороших книгах, катил с него градом. Помогали ему два человека. На одном была синяя рабочая униформа – комбинезон и кепка – а на другом белая рубашка и галстук бабочкой. В последнем, не веря своим глазам, Игорь признал Федора.

– Как?.. Опять вы?.. – растерянная радость на его лице сменилась растерянным изумлением и неприязнью. – Вы же наверху остались!

– Раздвоился я, – пошутил Федор. – А чего ты опять мне выкаешь?..

Игорь молча выпрыгнул из корзины на мостовую. Интересно, стоит ли двинуть Федору в челюсть? И если двинуть – будет ли это иметь какие-либо ужасные последствия? Федор-то, видать, факир какой-то… Нет, лучше, наверное, не шутить.

– Потому, наверное, что мы с тобой на брудершафт не выпили, да? Ну, это дело поправимое. Сейчас вернемся и хрюкнем… Да не смотри ты зверем-то! Надо ж тебя было немного проучить… за это, как его… за недоверие, хе-хе…