Цитаты из книги «На руинах Мальрока»

Не страж я. Я — Дан, диверсант с другой планеты. Меня выбрали из миллиарда, потому что еще там я был круче всех. Я «Тетрис» шесть раз до конца проходил с завязанными глазами. Я спал лежа на гвоздях, в потолок вбитых. Увидев мои бицепсы, Шварценеггер ушел на пенсию; меня в гараже для «КамАЗов» вместо домкрата использовали; мой член сыграл главную роль в фильме «Анаконда». Меня в секретном бункере научили бриться ногтями и плавать брассом вверх по Ниагаре с наковальней в рюкзаке. И ты всерьез решил меня слить?!

А ещё по­зна­ко­мил­ся с мест­ной ко­ро­ле­вой: кра­си­вая, как та штука, что уто­пи­ла «Ти­та­ник», и стро­гая, как моя пер­вая учи­тель­ни­ца. Улы­ба­ет­ся будто Мона Лиза — так же за­га­доч­но: ви­ди­мо, пря­чет зубы гни­лые. Тебе, Ваня, она бы по­нра­ви­лась.

Под кожей что-то шевелится, потрескивают кости и суставы, ступни на глазах приобретают обычную форму. Боль резко усиливается. Прибегаю к крайнему средству: начинаю неистово мечтать, как в темном переулке успешно подкарауливаю инквизитора. Цавус. Хорек. Внебрачный сын борова. Огрызок кастрированного поросенка. Свиная шлюха. Почетный минетчик нечищеного свинарника. Калолиз в рясе. Я уже рядом, готовься. Ты еще не осознал, на кого руку поднял. За полуденного стража меня принял? Ты очень сильно ошибся: бурундуки линялые, шелухой от семечек на базаре торгующие, – вот кто такие стражи. Не страж я. Я – Дан, диверсант с другой планеты. Меня выбрали из миллиарда, потому что еще там я был круче всех. Я «Тетрис» шесть раз до конца проходил с завязанными глазами. Я спал лежа на гвоздях, в потолок вбитых. Увидев мои бицепсы, Шварценеггер ушел на пенсию; меня в гараже для «КамАЗов» вместо домкрата использовали; мой член сыграл главную роль в фильме «Анаконда». Меня в секретном бункере научили бриться ногтями и плавать брассом вверх по Ниагаре с наковальней в рюкзаке. И ты всерьез решил меня слить?! Ноги сломал – и рад? Так я тебя сейчас немного огорчу: во всем этом вонючем королевстве не найдется столько денег, чтобы выплачивать тому, что от тебя останется, пенсию по состоянию здоровья. Ты, некрофил пассивный, на обломках тазобедренных суставов будешь ползать, умоляя добить, но я жесток – жить оставлю. Точнее, существовать – называть это жизнью язык не поворачивается. А если ты не скажешь, куда подевал Зеленого… Нет, ты скажешь! Ты мне это в стихах с выражением продекламируешь! И еще всем своим коллегам, импотентам однояйцевым, передашь, чтобы готовили максимально большой медный таз: я им буду вас накрывать.

Господи, ну как же больно! Похоже, последние слова кричу уже вслух – на русском языке.

Плевать, в этих казематах хоть на марсианском матерись: всем безразлично.

И вот что здесь воз­ра­зишь? Землю дали, зам­ков кучу тоже, под­дан­ных вы­де­ли­ли, коня обе­ща­ют и порт­ки чи­стые. Земля, прав­да, по­ху­же, чем в зоне Чер­но­быль­ской: все замки доб­рые сол­да­ты ми­ло­сти­во со­жгли, зато под­дан­ные — народ про­ве­рен­ный: с та­ки­ми куда угод­но идти можно, на все наши два воз­мож­ных на­прав­ле­ния — хоть то­пить­ся, хоть ве­шать­ся.

А ещё я ис­сле­до­вал го­род­ские под­зе­ме­лья. Точ­нее — ка­на­ли­за­цию. Ещё точ­нее — я там пла­вал по уши сами зна­е­те в чём.

А те­перь о деле. Крип­то­на не смог найти даже в ка­на­ли­за­ции — чест­ное слово, толь­ко его там и искал.

Здесь нет прав человека. И правозащитников здесь тоже нет. Здесь можно и нужно по-плохому.

Здесь иначе не понимают.

Еретик начал поспешно молиться, причем я почти ничего не различал из его скороговорки. Что-то про грешные души, тьму, и исчадий ада, грешные тела ворующие с целью последующего изощренного разврата. И про муки адские за такие дела тоже что-то проскакивало.

Вероятно, молился о моем здравии.

— По­вто­рюсь — вы, ви­ди­мо, и вправ­ду ре­ши­ли, что я все­мо­гущ. А это невер­но — я такой же че­ло­век, как и все. Мне будет нелег­ко стро­ить там замки, па­хать землю и в оди­ноч­ку обо­ро­нять всю эту тер­ри­то­рию. У меня, зна­е­те ли, даже коня не оста­лось, чтобы об­ска­кать её за пять дней с за­па­да на во­сток. Без коня ска­кать, ко­неч­но, можно, но мне ка­жет­ся, это будет су­ще­ствен­но мед­лен­нее.

Знаете, я начал всерьез скучать по Земле. А в тех книжках, что вы мне давали, никто по ней не скучал. Да оно и понятно: из трех героев там четверо были алкоголиками, а пятеро – ботаниками-неудачниками. Попав в другой мир, они экстренно становились королями, архимагами, аристократами и полководцами. Перед ними распахивались двери спален самых сексуальных, прекрасных и неприступных принцесс; от их рук гибли жуткие злодеи и даже армии злодеев; их сокровищницы ломились от бриллиантов размером с астраханский арбуз; двумя ударами молота они создавали смертоносные булатные клинки, при виде которых завистливо рыдали потомственные кузнецы аборигенов.

О чем такой герой будет тосковать, думая про Землю? О маниакально-агрессивном козле-соседе, отслужившем срочную в стройбате и каждый день устраивающем перед подъездом день десантника, отчего к лифту приходится пробираться по-пластунски и короткими перебежками? О карманах, в которых настолько пусто, что штаны то и дело слезу пускают втихомолку, по причине чего с них пятна подозрительного происхождения не сходят? О щербатой Клавке-давалке из сто сорок шестой квартиры, которая дает всему двору, но герою от этих щедрот и капли не достается? О руках своих кривых, которыми он не то что меч булатный выковать – батарейки в фонарике поменять не может? О пивном животе и дешевом пойле, синтезированном из шламовых отходов системы очистки канализационных стоков? О чем ему вообще тосковать – ведь там он был отрицательной величиной, а здесь стал положительным числом, близким к бесконечности.

сосредотачивается возле ваших ладоней. В этом положении можно парировать удары противника, прикрывать широким