Читать книгу: «Хроники Бальдра. Творение рук человеческих», страница 2
– Эй, Тир, зажги-ка факел, – Олаф обернулся в седле, – ни зги не видно, а конь что-то волнуется. Боюсь, как бы не волки…
Дружинник кивнул и поджег факел – маленький островок света разогнал чернила ночи. Тени деревьев и кустов, вторя пляшущему пламени, затрепетали вокруг нас; вдалеке раздался тихий вой – и правда, что ли, волки бродят… Ко мне с лукавой улыбкой повернулся Алрик Щитоносец, еще один молодой дружинник, едва ли старше меня на пять лет. Он и не думал вытирать лезвие своего топора, и в пламени факела кровь на металле играла всеми оттенками багряного.
– Ну что, Верманд, понравилось тебе головы сечь?
– Не напоминай, – я угрюмо опустил глаза, – чувствую себя ужасно. Будто зарезал невиновного.
– Конечно, это тебе не манекен с соломой! – засмеялся Алрик. – Как приедешь, расскажешь подружке о своих подвигах, а? Как там ее зовут? Кэри?
– Не твое дело! – я взглянул в глаза «шутнику». – Не посмотрю, что ты дружинник, попробуешь надо мной подтрунивать, я живо тебе зубы пересчитаю.
– Ого, какой резвый! А хватит сил, малец?
– Закрой рот, Алрик! – я не заметил, как к нам подъехал Олаф и отвесил хохмачу звучную затрещину. – У тебя самого борода еще еле растет, нашел, перед кем красоваться! Лучше бы топор протер – едешь, как какой-нибудь разбойник с большой дороги! Как вернемся в Стохетхейм, я с твоей дисциплиной поработаю – ох, и запоешь ты соловьем тогда!
– Да я же просто пошутил, – проговорил Щитоносец, потирая ушиб, – я ж несерьезно!
– Тогда в шуты тебя конунгу отдам, а пока ты в дружине, да в ночном лесу – держи пасть на замке!
Дерзкий задира! Алрик мне сразу не понравился, в первый же день в дружине; до моего прихода ему нравилось подначивать Стефана, скромного молчаливого увальня, который сейчас ехал ближе к голове отряда. Теперь же он решил переключиться на меня, да еще и про Кэри откуда-то вызнал! Как будто дружиннику больше заняться нечем! Лучше бы тренировался с таким же усердием – видал я, как неуклюже он машет топором…
Мы проехали по лесной дороге еще какое-то время. Холод больно кусал за бока, и даже плащ уже не помогал, сколько бы я в него ни кутался. Внезапно где-то слева от дороги отчетливо треснула ветка – я обернулся, сжав Барда. Как будто кто-то крадется через заросли… Бандиты? Лишком близко к Стохетхейму – сюда им точно нет резона забредать, да и нападать на вооруженную дружину – идея не самая лучшая.
– Эй, Тир! Бьорн! Стефан, Хакан – вы слышали?
Дружинники переглянулись и завертели головами.
– Нет, Верманд, в чем дело?
– Кажется, кто-то следит за нами из чащи. Я только что слышал легкие шаги, и ветки на земле трещат, словно на них наступают…
Воины нахмурились и взялись за оружие; отряд замедлился, и вскоре весть донеслась до Олафа. Старик приказал всем замолчать и прислушался. Минута томительного ожидания – ничего, тишина, только ночные жуки стрекочут да птицы хлопают крыльями. Даже вой волков затих вдалеке.
– Нет здесь никого, Верманд. Это у тебя еще бой в крови клокочет – постарайся расслабиться, мы уже почти приехали домой.
Я вздохнул. Наверное, и правда, виной всему тьма ночи и бой в Инностинге – вот и чудится всякое, шорохи да стуки. Успокоившийся было Алрик с гадкой ухмылкой обернулся снова. Но едва он раскрыл рот, чтобы отпустить какую-то едкую шутку, как из чащи со свистом вылетел маленький топорик и вонзился прямо Алрику в голову, проломив шлем. Я обомлел, а конь неистово заржал, забив копытами. Наш отряд остановился, все смешалось – закричал Тир, повернул назад коня Олаф; тело Щитоносца выскользнуло из седла и грузно рухнуло на лесную дорогу.
– Алрик! – я спрыгнул на землю и подбежал к дружиннику.
Мертвее не бывает – метательный топор едва не рассек голову пополам.
– Назад! В седло, черт тебя дери! – закричал мне Олаф.
В то же мгновение ему в бок воткнулся такой же топорик, и старик, охнув, повалился на землю. Кусты зашумели и затрепетали – с треском кто-то ломился прямо к нам.
– Ка-р-да! – из зарослей выпрыгнули долговязые воины, вооруженные короткими копьями, топорами и маленькими круглыми щитами, размалеванными краской и украшенными перьями.
В неверном свете факела мелькнуло лицо – раскосые глаза, длинные светлые волосы, кожа цвета миндаля… Альвы! Лесные хищники и разбойники – так вот, о каких «духах», наверное, говорил старейшина! Их было человек двадцать – с воинственными кличами альвы набросились на нас, и закипел бой. Из рук Тира выбили факел – упав в грязь, он погас, погрузив лес в непроглядную тьму; я махал мечом наугад, зато альвы видели в ночи, как кошки. Мне никогда еще не приходилось встречаться с ними – знал я об этих лесных жителях только со слов отца.
Где-то в пылу схватки вскрикнул Стефан, и раздался глухой удар – как будто кто-то упал с коня. Меня сбили с ног, ударив в грудь; не почувствовав боли, я вскочил на ноги, стараясь пробиться к остальным дружинникам, которые в последних отблесках факела встали вокруг раненного Олафа. Сзади меня схватили за руку – чья-то сильная ладонь сжала предплечье; я вслепую ударил назад мечом, и клинок Барда напоролся на что-то мягкое, а в воздухе повис запах крови. Бой превратился в настоящую потасовку, свалку, в темноте невозможно было разобрать, где люди, а где альвы. Я получил удар кулаком по лицу и, на секунду потеряв равновесие, упал на землю. На грудь мне прыгнул альв – глаза понемногу привыкали к темноте, и я разглядел, как сверкают его кошачьи глаза. Он издал вопль и занес кривой нож, метя мне в горло – и вновь я смог опередить убийцу, взмахнув клинком снизу вверх; взвизгнув, альв отполз в сторону, пытаясь зажать рану на боку. Я рывком поднялся и одним взмахом поющей стали отсек ему голову. Пошарил по земле в поисках щита – но, стоило его поднять, как в него впились несколько топоров. Широкая трещина расколола щит пополам – пришлось бросить бесполезный теперь кусок дерева, обитый кожей.
– Олаф! Бьорн! – я кричал изо всех сил, напрягая глотку, но не получил ответа – в уши лились только звон металла и глухие удары оружия о щиты.
– Ка-р-да!
Я резко обернулся, но не успел поднять меча – с воинственным криком альв ударил меня топором по шлему. Пред глазами поплыли круги, зазвенело в ушах, по лбу потекла теплая струйка крови… Ноги подкосились и, пытаясь руками удержать равновесие, я упал прямо в придорожный кустарник. Все глуше и глуше звучали далекие крики… Пока сознание не оставило меня.
Я не знал, сколько времени пролежал так, раскинув руки, смяв куст орешника. В глаза лился свет двух солнц, а над шумящим лесом щебетали птицы. Я со стоном попытался сесть и почувствовал, как болью обожгло голову – шлем раскололся, а все лицо покрыла запекшаяся кровь. Осторожно потрогал макушку – топор только чуть разрезал кожу, ничего серьезного, но удар оказался мощным. В кольчуге красовались дыры, а плечо и нога сильно ныли – приглядевшись, я увидел несколько неглубоких порезов. Вероятно, после того, как меня ударили по голове, альвы решили, что мне пришел конец. Наконец, спустя несколько минут бесплодных попыток, мне удалось встать на ноги.
– Олаф!
Молчание. Только какая-то птица закричала, сидя на еловой ветке.
– Бьорн! Хакан!
Нет ответа. С тяжелым сердцем я, шатаясь, вышел на дорогу – и снова упал на колени, увидев поле боя. Все залито кровью, кони пропали – альвы, судя по следам, увели их глубоко в ельник. Повсюду лежали тела дружинников, ни один из них не шевелился, не пытался встать, не отвечал на зов. Трупы альвов пропали – видимо, сородичи унесли их с собой. Я подполз к окоченевшему Алрику.
– Ну же, очнись! Давай!
Бесполезно! Глаза юноши остекленели, а губы давно посинели… Я метался от тела к телу, безуспешно тряся друзей и соратников за плечи.
– Нет… О, нет! Бьорн, вставай! Тир, ну что же ты?!
Посреди дороги я обнаружил тело Олафа – с бедняги сняли кольчугу и стащили наградной меч в богатых ножнах. Лицо старика осталось таким же суровым, как и при жизни – борода колыхалась на ветру, будто свитая из паутины. Утирая слезы, я оттащил всех по очереди с дороги и уложил рядом друг с другом.
– Прощайте, братья, – я расплакался, закрыв лицо руками.
Мрачные мысли душили, как силки, и я решил уйти как можно быстрее, чтобы оставить позади лес, альвов, смерть и горе. На дороге, где чернели лужи высохшей крови, я вонзил в утоптанную землю оружие дружинников, которое не забрал лесной народ, а рядом грудой сложил разбитые шлемы. Пусть все, кто проходят мимо, знают, что здесь лежит дружина воеводы Олафа, не знавшего поражений и страха. До сего дня. Спотыкаясь, я побрел в сторону Стохетхейма, надеясь дойти, не упав замертво от усталости, жажды и голода – все припасы исчезли вместе с конями.
Так я и шел, не разбирая пути, утоляя жажду в грязных лесных прудах, от которых воняло водорослями, и поедая ягоды, рискуя отравиться – ведь я не знал даже, как отличить съедобное от несъедобного. Лесные звери удивленно провожали взглядами одинокого человека, слабого, израненного, едва стоящего на ногах. Я бесчисленное количество раз падал на пыльную дорогу, ронял Барда, но снова поднимался и шел вперед, подхватив меч – его бросать нельзя было ни в коем случае. Потерял меч – потерял самого себя. В конце концов, я вышел из дремучего ельника и закричал от радости – всего в каких-нибудь трех часах ходьбы раскинулся Стохетхейм, уютно устроившись в долине меж холмов и лесов. На улицах города царило оживление – как и всегда по утрам, рынок кипел от покупателей и продавцов, кузни наполняли улицы звоном и запахом раскаленного металла, а пекарни пытались соперничать с ними ароматом свежего хлеба. Ребятня играла прямо на мощеном тротуаре, а их матери проводили свободное от домашних забот время за сплетнями и пересудами, обсуждая всех и вся в городе. Голоса утихали, когда я шел мимо – едва дыша и заглядывая людям в глаза. Никто мне не помог, ничего не сказал, даже не подал руки – все молча отводили взгляд, узнавая во мне юного сына конунга.
Тем временем в тронном зале царило смятение – отец не находил себе места, расхаживая взад-вперед по всему дворцу. Дружина должна была явиться на рассвете, а Олаф никогда не опаздывал! Что-то случилось – это точно; и Ингварр был бы куда спокойнее, если бы сам не отправил к воеводе собственного сына. Личные стражи правителя не осмеливались издать и звука, только беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Сев назад, на резной деревянный трон, Ингварр подпер голову рукой и закрыл глаза. Все чаще он начинал размышлять о том, чтобы выслать небольшой отряд навстречу дружинникам, и, если понадобится, идти до самого Инностинга. Слуга тут же подскочил с кубком, полным прекрасного вина, но Ингварр лишь раздраженно махнул рукой, прогоняя лакея. Остальная свита возбужденно перешептывалась, обсуждая, что же могло случиться с такой крупной дружиной на патрульном маршруте, когда я распахнул двери зала и вошел внутрь, подволакивая раненую ногу.
– Сын! – конунг вскочил с трона и помчался ко мне. – Да что же вы стоите, поддержите его, кто-нибудь!
Ошеломленные слуги и стража не сдвинулись с места. Отец сам подхватил меня под руки.
– Именем Бледных, сынок, что случилось? – отец едва не плакал, проводя рукой по широкой ране на моей голове.
– Все… Все мертвы. Все до единого. Остался только я.
– Как это могло произойти?
– Альвы. На нас напали альвы в лесу, – единственное, что мне удалось вымолвить.
Сознание снова милосердно улетучилось вдаль, и я обмяк в руках отца. В замок ворвались мать и дядя Сверр; колдун уже готовил волшебные пульты и целебные травы.
Глава третья
Фрагмент электронного письма исполнительному директору компании «Доступная Вселенная» от общества по защите прав человека: «Уважаемый В. Е. Берг, уведомляем Вас, что постановлением суда от 12.03.2251 в ближайшее время будет назначена проверка Ваших лабораторий на соблюдение прав подопытных, в том числе животных. Причиной нашего обращения в международный суд стали многочисленные тревожные новости о Вашем полигоне передовой экспериментальной науки (в дальнейшем – Бальдр) и подтвержденные различными источниками сведения о жестоком обращении с людьми, а также проведение Вами экспериментов, требующих письменного согласия испытуемого, что невозможно ввиду неразвитости общества, из которого отбираются кандидаты».
Времена изменились. Теперь, чтобы исполнить волю богов, требовалось немалое терпение и смелость – некоторые колдуны добровольно отдавали пульты, отказываясь от магических сил, лишь бы только не ходить в отдаленные селения. Сверр все чаще хмурился и запирался в хижине, а я никак не мог понять, почему. Пять лет улетучились вдаль, просочились, как песок сквозь пальцы. Через два месяца меня ожидала встреча с Бледными у великого Оракула; к счастью, я уже решил, что избрал верный путь. Меч и щит, да резной трон – вот, что меня ждет в будущем. Несмотря на долгий срок, мои душевные раны от того судьбоносного боя в лесах так и не затянулись, и лишь недавно я перестал видеть во сне погибших товарищей. Отец, как только смог, отправил на поиски тел отдельный отряд, вооруженный до зубов на случай нового нападения; лесные звери успели обглодать тела, но бренные кости Олафа и его дружинников предали почетному захоронению. Пять лет беспрерывных тренировок и достойной службы выковали из меня отважного воина, и народ Стохетхейма теперь знал меня как Верманда Сурового, сына конунга, самого верного его воеводу. Меня удостоили собственной дружины – пусть пока и немногочисленной. Это огромная честь – история знала очень мало примеров, когда воеводами становились в столь юном возрасте. Всего двадцать два года, а убеленные сединами ветераны готовы идти под моими знаменами в бой.
Теперь каждый раз, когда Бледные передавали через колдунов свои повеления, отряды дружинников должны были сопровождать чародеев в села, города и деревни, охраняя от гнева толпы. Где-то их встречали с распростертыми объятиями, а где-то только наши щиты сдерживали народ от рукоприкладства. Ходили тревожные слухи о Спасителях Бальдра – группе людей, открыто выступивших против власти Стохетхейма и Бледных. Безумие! Я был уверен, что так называемые «Спасители» – просто кучка бандитов и негодяев всех мастей из городских трущоб, которые нашли новый способ наживы, прикрываясь народной волей. Нам еще не пришлось вступить с ними в открытый бой, но подпортить кровь они уже успели – крали припасы в селах на патрульном маршруте, устраивали ловушки и завалы на лесных и горных тропах, а один раз осмелились отравить воду в деревенском колодце, из-за чего в страшных мучениях погибли два хороших бойца.
Нахмурившись, погруженный в мрачные думы, я ожидал появления колдуна, которого я и мой отряд должны были вести в маленькое село к северу от столицы. Обычное дело —дружина уже шесть раз кряду выступала в роли телохранителей и конвоя. Воины постепенно появлялись на главной площади, седлая коней и собирая припасы – осталось дождаться только троих. Жители с любопытством оглядывали наши украшенные щиты и сверкающие кольчуги, а городские мальчишки вызывали на бой, размахивая деревянными мечами.
– Тревожно мне, сын, – сказал отец перед тем, как назначить мне это задание; он стоял у окна замка, заложив руки за спину, и смотрел на первые снежинки, – близится час твоей встречи с Бледными, и почему-то мое сердце сжимает чувство близкой беды.
– Не волнуйся, – я положил руку конунгу на плечо, – мы уже много раз сопровождали колдунов, ничего не случится. Жители окрестных сел знают, кто я такой, они не осмелятся напасть. А если и решатся – ты знаешь, мечник я хоть куда. Мне нет равных.
– Не деревенские бунтовщики меня страшат, – покачал седой головой Ингварр, – а вести с востока. Говорят, осинников стали встречать в лесных чащобах; нехороший это знак. Свирепый народ деревьев просто так не меняет место жительства – их или что-то заставило уйти, или… Или, что еще хуже, нечто притягивает их сюда. Сам знаешь, чем это грозит. А за осинниками по пятам следуют и альвы.
Услышав это слово, я судорожно сжал рукоять Барда.
– Альвы?!
– Да, сынок. Я знаю, что в тебе горит жажда мести, но прошу, следуй голосу разума. Ваш путь пролегает через леса – не дай злости затмить твой взор. Если случится ужасное, и вы все же попадете в засаду этих дьяволов, не повтори судьбы Олафа, да вечна будет память его и легка судьба в Хель.
– Конечно, папа. Как ты всегда мне и говорил – сражаются прежде всего головой, – с улыбкой я постучал пальцем себе по лбу.
– Верно. Думай, прежде чем махать мечом.
Ингварр расправил могучие плечи и поправил королевскую мантию.
– Что ж, да хранит тебя космос. Сверр пришлет своего колдуна-подопечного.
Я поклонился отцу и, попрощавшись, поправил ножны с Бардом на поясе. Вышел в коридор дворца и направился вниз по ступеням – в замке царило необычное оживление. Обычно неприветливые и глухие ко всему стены отражали эхо разговоров и смеха прислуги. Праздник, что ли, какой? К сожалению, у меня была плохая память на даты. Вскоре я понял, что так взбудоражило слуг – прибыла дева Кэри со свитой. Вот она – стоит среди своры лакеев; рыжие волосы, заплетенные в косы, горят ярче факелов. Богатые одежды, украшенные орнаментом, и драгоценный поясок, осыпанный каменьями цвергов – мой подарок. Заметив меня на лестнице, Кэри растолкала слуг и бросилась навстречу.
– Верманд! – мы обнялись. – Снова в поход? Даже не останешься со мной на денек?
– Прости. Долг зовет. Обещаю, как только вернусь, проведу с тобой все свободное время! Я мигом примчусь; поход короткий, всего на несколько дней.
– Ну, хорошо, – она лукаво улыбнулась, – но за это ты научишь меня стрелять из лука!
– Ха! – я рассмеялся. – Не ты ли мне много лет назад сказала, что это скукотища?
– Конечно, скукотища, но делать мне все равно нечего, – пожала плечами девушка и тоже засмеялась, – береги себя, Верманд. Пусть Бард тебя не подведет.
– Ты же знаешь, пока ты жива, я неуязвим.
Кэри одарила меня поцелуем, и я, выбежав из дворца, с легким сердцем прыгнул в седло.
Я очнулся от дум, услыхав, как кто-то зовет меня по имени. Воспоминания о Кэри растворились в свете обоих солнц. Меня окликнул Александр Стальной Кулак, один из дружинников, двадцати трех лет от роду; несмотря на то, что он был на год меня старше, разница в опыте и боевой выучке поражала – если я уже пять лет непрерывно упражнялся во владении мечом, то Александр стал воином едва ли три месяца назад.
– Верманд, все в сборе. Где носит колдуна? Нам пора уже выступать, чтобы не застать ночь в дремучем лесу!
– Я – не Сверр, дела волшебников мне неизвестны. Без колдуна все равно нам в деревне делать нечего – сказано ждать, значит, стоим и ждем!
– А, так вот же он! – сказал еще один дружинник, указав пальцем в сторону рынка.
И верно – ошибки быть не могло, перед нами самый настоящий чародей; мало кто в городе решит просто так носить синюю мантию с золотыми узорами. Я удивленно поднял бровь – обычно все подопечные Сверра, согласно традиции, не брили бороды и не стригли волос. У некоторых колдунов шевелюра достигала пола, и они путались в ней во время ходьбы. Голова этого кудесника оказалась гладко выбрита, а макушку украшала странная татуировка в виде змеиных колец. Подбородок практически сверкал на солнце, в таком порядке он содержался. Ни намека на бороду или усы – может, иностранец? Впрочем, все равно; я пожал плечами. Нам приказано проводить его и обеспечить безопасность, а не рассматривать лысины. Ладони он спрятал в рукава собственной мантии, спасаясь от утреннего холода – зима рысью подкрадывалась к Стохетхейму, ледяным дыханием сковывая ручейки и озера окрест.
– Верманд Суровый, какая честь, – склонился колдун, выставив на всеобщее обозрение татуировку, – рад, что конунг выделил для меня именно вашу дружину, слухи о воинской славе разносятся далеко.
Я сухо кивнул и передал ему поводья коня, который нетерпеливо рыл землю копытами.
– Давайте покончим с любезностями и отправимся в путь. Вы готовы выступать?
– Разумеется. Именем Бледных, идемте.
Мы выехали из ворот Стохетхейма и отправились к северным Скорбным холмам, на которых раскинулось городское кладбище. Холмы успели обзавестись маленькими снежными шапками, и теперь, будто воины в парадных шлемах, встречали нас холодом и ветрами. Путь предстоял не такой уж далекий – сложнее всего придется в самом селении, если жители решат воспротивиться. Почти всю дорогу я провел в молчании, лишь изредка отвечая дружинникам; я не хотел ни с кем заводить дружеских отношений, чтобы потом, как пять лет назад, не страдать от горечи утрат. Лучше принять судьбу такой, как она есть – раз я выбрал путь воина, то нужно относиться к смерти как к доброй соседке. Никогда не угадаешь, когда она придет к тебе за солью.
Есть свое очарование в зимнем Бальдре, когда лес примеряет белый наряд, а снежный покров сияет в свете солнц, как украшения Кэри. Следы маленьких лисьих лапок на снегу будили охотничий азарт, но мы здесь не за шкурами; возможно, после похода стоит вернуться с собаками, чтобы добыть для Кэри прекрасный меховой воротник.
Я не стал собирать волосы в хвост, позволив им черными волнами расплескаться по плечам – шлему их не удержать. Голову уродовал шрам, которым меня «наградили» альвы пять лет назад. Длинную бороду я заплел в косички – такой любой дружинник бы позавидовал! Благодаря ей одной мне было теплее, чем колдуну; он ежился и мелко дрожал, ерзая в седле. Вскоре ему надоели праздные разговоры дружины, и он принялся что-то делать с магическими пультами. Видимо, готовил к скорой работе.
– Долго ли ты учился под началом Сверра? – внезапно спросил я, поравнявшись с магом.
Он вздрогнул, но мгновение спустя заулыбался.
– Уже десять лет. Я никогда не покидал Стохетхейма раньше, поэтому, очевидно, мы с вами и не встречались.
– И в какой магии ты преуспел?
– Бледные определили меня в друиды, господин, – колдун слегка поклонился в седле, – я, без лишнего хвастовства, прекрасный лекарь.
– Что ж, тем лучше для нас. Вот, чего не хватает дружинам – собственного друида-лекаря! Нужно будет поговорить с отцом на эту тему… И что же, мы едем лечить больных?
– Тогда бы ко мне не приставили охрану, – уклончиво ответил друид.
Я снова пожал плечами. Не хочет говорить – пусть, это не мое дело. Через день пути с неба обрушился самый настоящий снегопад – крупные хлопья снега жалили лысую голову колдуна, и ему пришлось накинуть капюшон. Видимость резко ухудшилась; невозможно разглядеть даже дерева в десяти метрах! Наугад, то и дело безуспешно пытаясь свериться с картой, я вел отряд дальше, по каменистым равнинам. Наконец, когда снег укрыл все вокруг мягким одеялом, мы выехали на вершину небольшого холма, с которого открывался прекрасный вид на селение внизу. Всего-то домов пятнадцать, притаившихся у самой кромки леса; я и названия деревушки не помнил, да и какая, впрочем, разница? Среди хижин началось какое-то волнение – маленькие фигурки людей, как муравьи, копошились в своем гнезде. Наверняка заметили нас – черные силуэты всадников отчетливо выделялись на фоне стального хмурого неба и кипельно белого снега. Фыркая, кони побрели вниз по склону, оставляя в снежном покрове причудливые следы.
***
Как и в день моего отъезда, стоя у узкого замкового окна, Ингварр смотрел на снегопад, выискивая что-то среди танца снежинок.
– У меня недоброе предчувствие, – сказал он громко, даже не оборачиваясь.
Сверр кивнул и встал рядом; конунг почувствовал приближение колдуна, точно так же, как чувствуется приближение скорой грозы. В воздухе запахло бурей, а по коже пробежал холодок, как будто тысячи маленьких иголок одновременно впились в тело. Скосив глаза, конунг посмотрел на брата – магические пульты полыхали от сокрытой в них силы.
– Переживаешь за сына? Он справится. Жизнь закалила его, как добротный клинок.
– Разумеется, переживаю. Но, на самом деле, не из-за альвов или лесных бандитов – с этим-то он справится. Я многому научил Верманда и многое ему рассказал. Он каждый раз кивает, с улыбкой повторяет мои слова, говорит, что думает, прежде чем пускать в ход меч. Но он слишком горяч. Ему легко вскружить голову. Боюсь, как бы не натворил бед.
Сверр нахмурился и хмыкнул, поглаживая густую бороду.
– Бледные хотят тебя видеть, брат. Они послали меня передать, что Оракул ждет. Тебе оказана честь аудиенции – поспеши. Боги зовут конунга к ответу.
– К ответу? Но за что? – Ингварр поплотнее запахнулся в плащ.
– Ты сам знаешь, что я не ведаю. Хоть я и верховный колдун, Бледные хранят от меня в секрете все свои планы. Выслушай их, брат. И помни – только они могут вершить над нами суд. Слово Бога – закон. Мы сейчас стоим в замке, а не лежим холодными костями в промерзлой земле только благодаря им.
Оракул гудел как проклятый и заставлял зубы конунга ныть. Ингварр всеми фибрами души ненавидел этот момент, когда нужно войти в священный зал общения с Богами. Посреди залы – широкий, словно огромное окно, экран. А на нем – туманные образы, буйство красок, словно сказочный портал в другие миры. Вот-вот что-то должно было проявиться, обрести очертания в хаосе линий и переплетений. Колдуны, которые обычно обслуживали устройство Кархайма, поспешно вышли прочь – видимо, сами Бледные сказали им, что разговор с конунгом не должен коснуться больше ничьих ушей. Экран моргнул; с него смотрел один из небожителей – так похожий на обычного стохетхеймца, но, в то же время, неимоверно отличный от него. В этом и крылась разница между Богом и созданным им существом. Простой человек в присутствии создателя в полной мере осознает собственную ничтожность.
– О, великие Бледные! – произнес конунг обычное приветствие, опускаясь на одно колено. – Верховный колдун сообщил мне, что вы хотели меня видеть. Чем я могу быть полезен космосу?
– Ты не торопился сюда идти, – проговорило лицо с экрана, оценивающе смерив Ингварра взглядом, – дело касается твоего сына.
Сердце конунга будто пронзили копьем.
– Мой сын… С ним что-то случилось? Смертельный удар нашел его?
– Вовсе нет. По крайней мере, пока. У нас другой вопрос – почему ты так не хотел показать нам своего наследника? Боишься чего-то, конунг?
«Значит, Сверр им все рассказал», – с досадой подумал Ингварр. Он решил сказать правду.
– Я просто хотел, чтобы он стал воеводой. Магия сгубит его, о великие. Он слишком горяч, слишком… Слишком сорвиголова. Он не так мудр, как Сверр, и не так холоден. Игры с колдовством его погубят.
– Это не оправдывает того, что ты скрыл от нас интерес мальчишки к технол… Кхм. К магии. Помни, кто поставил тебя на трон, Ингварр. Помни, в конце концов, кто вас создал! Кто подарил вам мир, богатство, славу, леса, поля и горы! Забыл, кому должен подчиняться? Думаешь, сам все решишь, без нашей помощи?
– Нет, что вы! Нет! – Ингварр пал ниц и упер лоб в холодный пол. – Прошу, простите меня! Я знаю, что ошибался. Знаю, что должен был показать его вам… И я готов понести наказание! Я бы никогда не посмел вас ослушаться!
– Нет необходимости в наказании, – задумчиво ответил Бледный. – Мы хотим знать, что власть в величайшем городе планеты представляет кто-то, кто безгранично нам верен. Мы – Боги. А вы – просто смертные, несущие нашу волю. Ты все еще верен нам, Ингварр? – вкрадчиво процедил небожитель.
Кровь прилила к лицу правителя. Он вскочил на ноги и выхватил клинок. На мгновение лицо Бледного исказилось, но конунг поднял меч над головой и громко провозгласил:
– Да! Нет никого в этом мире вернее, о великие! Я долго служил вам, и продолжу это делать с честью! Любой, кто посмеет даже неосторожное слово швырнуть в вашу сторону, падет пред моими ногами, пронзенный этим самым мечом! И пусть даже… Пусть даже это будет мой сын! Или жена! Нет ничего важнее вашей воли, и моя жизнь принадлежит Кархайму!
Бледный помолчал. Пожевал губу. Наконец, удовлетворенно кивнул.
– Хорошо, – сказал он спокойно, – можешь идти, конунг. Мы на тебя рассчитываем. Последнее время среди твоих людей нарастает недовольство, беспорядки разгораются на улицах. Избавь нас от этой заботы.
– Будет исполнено. Даже если мне нужно будет вырезать половину королевства, – в глазах Ингварра горел темный огонь.
За дверью залы конунга ждала жена. Гул поутих, и Ингварр, все еще погруженный в размышления, смотрел, как свет факелов играет с золотыми волосами возлюбленной.
– Ты что, ты… Подслушивала?
– Нет, любимый. Но ты так громко кричал, что слышал весь замок, наверное, – она обвила руками шею конунга и положила голову ему на плечо, – не переживай. Ты все делаешь правильно. Я горжусь тобой! Если я когда-нибудь посмею перечить Бледным, ты должен зарубить меня на месте. Что бы они нам ни поручали – это высший суд. Нам могут быть непонятны пути Богов, но это не значит, что мы идем по правильной дороге.
Ингварр твердо кивнул. Мятежные деревни будут наказаны. Жестоко наказаны.
***
– Ну, вот мы и на месте, – удовлетворенно сказал я, – быстро сделаем дело и через день-два уже будем греться в теплых домах Стохетхейма.
Дружинники одобрительно заворчали.
– Да, снега выпало необыкновенно много. Для этого-то месяца! И холод прямо кусается…
– Как злой пес! У меня все пальцы синие!
– Кто же знал, что так все обернется? Надо было прихватить теплых варежек да плащи.
Беспечно болтая, мы въехали в круг домов, где уже собрались местные жители. Они переглядывались между собой и окидывали нас подозрительными взглядами; жители шептались так тихо, что слов не разобрать. Кажется, нашего визита не ждали. Я спрыгнул с коня и отцепил от седла свернутый в трубочку лист бумаги. Указ конунга. Откашлявшись, прочел так громко, чтобы услышали все:
– Именем Бледных я, конунг Ингварр Благородный, повелеваю жителям сей деревни не противиться воле космоса и оказать колдуну и прибывшим с ним дружинникам всяческую поддержку. Если же вы посмеете причинить магу вред или воспротивиться моей воле, то воеводе, Верманду Суровому, разрешаю обнажить меч для наказания неверных.
Обычное послание – его всегда зачитывал воевода или колдун перед населением. Свернув бумагу, я сложил руки на груди и кивнул колдуну. К нам вышел коренастый старейшина, опираясь на узловатую палку:
– День добрый, воины. Коли Бледные велят, мы сопротивляться не смеем. Скажите только, что боги нам уготовили, а мы вас после и накормим, и напоим, да у печей согреем. Зима нынче ранняя пришла!
Дружинники заулыбались и потерли руки. Редко нам оказывали такой прием! Даже я ухмыльнулся и убрал меч в ножны – какой удачный исход!
– Колдун, ступай со старейшиной и обговори дела. Воины, привяжите коней и отправляйтесь, куда вам скажут жители.
