Читать книгу: «Ковидалипсис. Книга 1. Новый Разумный», страница 2

Глава 2 Крис

16 августа. Европейский Заповедник. Человек.

В предрассветных сумерках лес кажется серым. Серые пни и коряги, серые стволы сосен, серая хвоя на серых ветвях. Те скрипят, когда человек отводит их. При каждом шаге под ногами хрустит, щёлкает.

Человек поудобнее перехватывает дрона – проклятая железяка выскальзывает, ладонь ездит по гладкой поверхности. Перешагнув через поваленную сосну, ветви которой уже высохли и обломились, останавливается, бросает этот металлический диск, садится сверху, чтобы перевести дух.

Тишина. Только шелест несильного, нежного ветра, беззаботно гуляющего меж деревьев.

Закрыв глаза, человек поднимает голову, медленно вдыхает. Пахнет хвоей и сырым мхом.

К шуму ветра добавляется новый звук. Капли барабанят по респиратору, прохладными бусинами начинают падать на щёки. Человек морщится, грязной ладонью проводит по глазам.

Дом недалеко. Уже отсюда сквозь стволы сосен виден его бревенчатый бок.

Человек поднимается, подбирает дрона, идёт.

Небольшая поляна. На ней – старая маленькая избушка. Лет сто назад здесь, наверное, жил лесник. Покатая, поросшая темно-зеленым мхом крыша, черные стены, сложенные из бревен, вокруг – кустарник. Лишь перед входом растения расступаются, образуя коридор. Человек тянет скрипучую дверь, нагнувшись, переступает порог. Снимает куртку, вешает на крючок. Смотрит в единственную комнату – чёрные силуэты немногочисленной мебели в полумраке. Из кармана потёртых армейских штанов достает коробочку старых походных спичек, но тут же кладет обратно: всё равно скоро рассветет. Аккуратно, чтобы не задеть печь и не измараться об её проржавевший бок, проходит на середину комнаты, со стуком бросает дрона на пол, отчего половицы страшно скрипят. Немного постояв, поднимает руку, нащупывает плафон светильника, свисающего с потолка. Затем идет к единственному окну, садится рядом на табурет – тот жалобно скрипит.

За мокрым стеклом с каждой минутой всё светлее. Появляется цвет: серые стволы сосен становятся коричневыми, их пышные кроны – темно-зелёными, а кустарники у корней вновь обрастают зелёной листвой, пружинящей от всё чаще бьющих капель. Утренний лес освещается жёлтым – солнце вышло из-за туч. Дождь, профильтрованный через крону, блестит в воздухе, на кустах, траве.

«Есть же места, не тронутые прогрессом, – думает человек. – Жалко, что и сюда рано или поздно доберётся».

Он смотрит на это великолепие природы, в голову закрадываются воспоминания. О том, как таким же дождливым утром полвека назад так же смотрел в окно. Но не на лес, дышащий свежестью и жизнью, а на мегаполис, выдыхавший углекислый газ миллионами ноздрей.

Тогда человек жил на сто первом этаже московского небоскреба, и звали его Крис.

Он стоял перед большим – во всю стену – окном, видел стеклянные небоскребы, полированной поверхностью отражавшие свинцовые облака. Они были похожи на мегалитический лес сталагмитов, пронзивших небеса своими пиками. Наверное, поэтому и шёл дождь. Но Крис конечно знал, что уколы стеклянных игл не виноваты, и что облакам и без них свойственно плакать. Ведь Крису было уже семь лет, и он многое понимал.

Не понимал только, где мама и маленький брат. Обыскал все два этажа квартиры. В первую очередь обшарил свою комнату, заглянул под кровать, в комод, в коробку с игрушками, из которой на мягкий пол вывалил всё содержимое; потом побывал на кухне, заглянул под белый шестигранный стол, в 3Д-печь, даже в утилизатор грязной посуды; затем искал в ванной, в сауне, в прачечной…

Мама целых полгода ходила с животом, который постепенно рос. Она говорила, что там живет маленький братик Криса, а в последнее время обещала, что они скоро смогут вместе поиграть. И вчера вечером, когда все уже легли спать, из коридора сквозь двери детской проник странный шум. Крис ещё не уснул и, сидя на кровати по горло укутавшись в одеяло, услышал незнакомые мужские голоса. Потом оханье и вскрики мамы. Он испугался. На дрожащих ногах спустился на ворсистый ковер, хотел забраться под кровать, но тут дверь в комнату открлась. С ужасом глядя на сверкающий проём и на силуэт в нем, Крис закричал. Но глаза привыкли к резкому свету, и мальчик увидел отца. Тот подошёл, присел перед сыном, нежно обнял. «Все хорошо, – шептал он. – Не надо плакать». Странно, но наутро мама не пришла будить.

…В комнатах для гостей тоже было пусто. Проходя по коридору, Крис увидел приоткрытую дверь в кабинет папы. Интересно, может, братик и мама там? Крис, заговорчески озираясь, на носочках подкрался но, услышав голос, доносившийся изнутри, отскочил.

– …да, спасибо. Этот удар… дай бог такое пережить. Марта ещё в больнице, к концу дня обещали отпустить… – Голос папы дрожал. Крис медленно подошёл, заглянул в дверную щель.

Большой светлый кабинет был из дерева: пол, книжные шкафы вдоль стен с ретро-книгами на полках, стол посреди, стул-трон. Дальняя стена – стеклянная, открывала вид на город. Снаружи по ней текли струйки воды, а внутри бегали какие-то графики, мелькали картинки и знакомые по рекламе эмблемы корпораций.

Папа ходил из одного конца кабинета в другой. Руки сцеплены за спиной, взгляд направлен в пол. Папа разговаривал. К его правому уху был прикреплен фон, из которого что-то доносилось так тихо, что не разобрать.

– Я ездил, просил пустить к жене, – говорил отец, – но врачи сказали: нельзя. А у меня тут сын маленький… Да я там не один такой был, в больнице. Просто толпы отцов, у всех глаза на мокром месте. В новостной ленте прочитал, что сейчас чуть ли не каждый третий ребёнок рождается мёртвым… – Его голос надломился. Вновь что-то донеслось из фона.

Крис нечаянно задел дверь, и та немного сдвинулась. Папа заметил, повернул голову. Крис одновременно вздрогнул и со звуком вздохнул, попятился и побежал…

Он стоял в гостиной перед огромным окном, за которым беспощадно лил дождь.

Солнечный луч, скользнувший по лицу, заставляет вернуться в настоящее. Уже совсем рассвело, и в тени показалась немногочисленная мебель, оставшаяся от давно покинувшего это место хозяина: проржавевшая кровать на пружинах, застеленная ветхим матрасом, и стоящая рядом тумбочка без дверки. Её полки завалены проводами, системными платами, истратившими заряд батарейками и прочим хламом. Посреди комнаты – небольшая печь, круглая труба уходит в потолок. В дальнем углу избы куча какого-то бесцветного тряпья, давно истлевшего и проеденного жуками. По всем стенам – полки, заставленные пыльными, заросшими паутиной стеклянными банками различного размера. В некоторых что-то есть, забродившее, густое. Видимо, чьи-то старые припасы, но человек до сих пор не решился заглянуть ни в одну из банок.

Около окна стоит его большой походный рюкзак. В нём всё необходимое: сменная одежда, недельный запас провизии, мелкие походные принадлежности, фонарик, лазерный резак, связка импульсных гранат, пара зарядов для пистолета.

Человек смотрит на дрона, лежащего посреди избы. Электрический разряд сжёг все его схемы, восстановлению не подлежат. Неплохие гранатки, не то, что самодельные «хлопушки»: дрон оживает через пару часов после обезвреживания. А этими дорожная полиция раньше останавливала лихачей. Как шарахнет такая, так электрокар сразу в автоматику и к обочине… Машину, конечно, после этого только в утиль, но меры действенные.

Человек тянется к рюкзаку, берет его на колени. Расстегнув один из многочисленных карманов, достаёт фонарик и резак – жёлтую рукоять с курком, как у пистолета и с небольшим пультом управления сверху. Проверяет заряд (шестьдесят два процента), щёлкает тумблерами мощности. Настроив прибор, поднимается, подходит к дрону. Нагнувшись, переворачивает. Что низ, что верх одинаковые: две круглые пластины разного диаметра, прикреплённые к одной большой. Нет углов, нет неровностей и выступов. Полная обтекаемость. Идеальный летательный аппарат.

Нажимает на курок – резак включается. Из него выдвигается красное лезвие сантиметров двадцать длиной. Оно мягко входит в металл, плывет по его поверхности, оставляя за собой багровую рану. Верхняя пластина срезана. Под ней – синие схемы, чёрные по краям (следы вспышки), их соединяют тонкие ребристые трубки, белые провода. Человек роется в дроне, что-то отрывает, с треском отламывает. Он похож на хищника, поймавшего жертву, ищет в её внутренностях вкусное. Некоторые детали не поддаются тяжелой руке, и тогда вступает лазер. Чёрный дымок поднимается к потолку. Пахнет сваркой.

Наконец, человек добирается до того, что ищет. Пять белых эллипсоидов, опутанные проводами и скреплённые серой лентой. Тянет их – провода с треском рвутся. Ломает ленту, отсоединяет друг от друга батарейки. Внимательно осматривает каждую. Две из пяти целые, остальные сгорели при вспышке. Но и этого хватит сполна.

Человек вставляет одну батарейку в фонарик, щёлкает пару раз – светит хорошо. С хрустом разогнув колени, поднимается, идёт к кровати. Со скрипом усевшись на неё, достает из тумбочки черный прямоугольный предмет. Древнее радио, корпус сделан из какого-то полимера, когда-то имевшего белый цвет.

– Ну что, старушка, – хрипло говорит он к прибору, – ты ещё послужишь.

Кладет радио на колени, переворачивает, открывает заднюю крышку. Старинный гальванический элемент. Давно мёртвый.

«Ничего, – ухмыляется человек, – и не таких воскрешали».

Берёт оставшийся эллипсоид, в боковое отверстие вставляет один конец провода, другой с силой вонзает в старую батарейку.

Радио, словно глотнувшее воздуха, с визгом оживает: «Ззииуззззчччшшш…»

Под респиратором растягивается улыбка, собирая старую кожу волосатых щёк в гармошку. Местами заклеенные пластырем грязные пальцы, выдвинув длинную антенну, щёлкают кнопками, крутят рычажки. Из динамика – лишь шум эфира.

Приёмник рассчитан на ФМ-1 и на ФМ-2 диапазоны. Такими давно никто не пользуется. Да и само радиовещание умерло уж лет как семьдесят назад. Тогда, если верить историческим хроникам, прошёл слух о сообщении Наставников, что электромагнитные волны с «зашифрованными» в них радиосообщениями засоряют космическое пространство, могут привлечь на планету нежеланных гостей. Мировое сообщество прислушалось, и радио, телевидение и сотовая связь так же, как когда-то бумажные газеты, журналы и книги окончательно и бесповоротно перебрались во Всемирное Информационное Пространство. В Систему, как сейчас называют. А вскоре даже частные радиосообщения стали вне закона. Впервые за несколько столетий Земля «замолчала».

Так на что же он надеется? Есть один знакомый радиолюбитель, мечтающий возродить ФМ-вещание. Возможно, за время отсутствия человека он всё-таки влез в шкуру диджея.

Сквозь шелест эфира что-то прорезается и вновь тонет в шуме. Человек напряжённо крутит обратно. Ещё, ещё…

Музыка. Какой-то древний инструмент… вроде струнный. Мужской голос. Поёт что-то… не разобрать. Покрутить ещё чуть-чуть…

– Мы можем помолчать,

Мы можем петь,

Стоять или бежать,

Но всё равно гореть.

Гори, но не сжигай,

Иначе скучно жить!

Гори, но не сжигай —

Гори, чтобы светить!..

(Lumen – Гореть)

Замирает, вслушивается. Мелодия льется из старых хрипящих динамиков.

Человек вспоминает название инструмента – акустическая гитара. Песня обрывается бархатистым басом:

– И вновь с вами Макс Прохнов на волнах радио «Волга»! Пожалуй, единственного радио во всей Вселенной! Я унесу вас на крыльях прекрасной музыки в детство ваших прадедов!

«Как отыгрывает! – думает человек, довольно сощурившись. – Ты всё-таки нашёл антенну, да ещё такую мощную! Светлый Бор в трёх тысячах километрах отсюда, если не больше… Эх, Максим, последняя надежда радиовещания».

– Время земных новостей, – сообщает диджей Прохнов. – Новостная лента пестрит информацией о том, что какой-то японский чудак собрал телепорт в домашних условиях. Даже приложено видео, как он перемещает банан из одной комнаты в другую. Правда, в точке выхода вместо фрукта получилось банановое пюре! (Взрыв смеха «за кадром»). Ещё одна важная новость: патруль Новых сегодня ночью накрыл целый бандитский притон! Эти бедолаги называли себя «Последние Католики». Вот уж действительно – последние! (Снова смех, но какой-то вялый). И наконец: Совет Наставников одобрил инициативу Земного правительства по ликвидации…

Последние слова Прохнов прожёвывает. Сигнал пропадает, приемник вновь принимается недовольно шипеть. Пальцы крутят рычажки, шевелят антенну. Без толку. Человек, стукнув ладонью по корпусу, бросает радио на кровать.

«М-да, одно из давних желаний сбылось… Хорошо, в полдень нужно выдвигаться, до Города ещё идти и идти… Безумная затея. Но меня уже точно там ждут, не разочаровать бы…»

Радио свистит. Человек смотрит на приёмник, нахмурившись, скользит взглядом по проводу и видит батарейку, мигающую красным.

– Да ну… – Он вскакивает, быстро подходит к окну, недолго смотрит. Затем – к радио, резким движением вырывает провод. Свист прекращается, но батарейка всё равно мигает.

Дрожащими пальцами нашаривает на поясе кобуру с пистолетом. Внезапный страх овладевает всем телом. Странно, на поляне не испытывал ничего такого.

Человек бросает взгляд на развороченный остов дрона, безобидно лежащий на том же месте. Хватает рюкзак, выбегает из дома.

Лес не изменился, он так же спокоен и миролюбив. Но человек напряжен, идёт быстрым шагом, поглядывая в небо. Сквозь кроны сосен видны осколки облаков, белеющих на голубом фоне. И вроде всё хорошо, но тревога не отпускает. Человек бросает взгляд назад, глаза округляются. Сквозь лес, ловко лавируя меж стволов сосен и шаря изумрудным лучом, несётся серебристый диск.

Человек выхватывает пистолет, на ходу стреляет. Золотистые лучи сносят ветви, врезаются в деревья, с треском вырывая кору. Один попадает в цель, но отскакивает от брони, уносится в небо. Простое оружие тут бесполезно, нужно проверенное средство, но связка гранат в рюкзаке за спиной, успеть бы достать… Дрон в двадцати метрах позади – человек срывается на бег. Скользкая трава опутывает ноги, ветви-прутья хлещут по лицу, старые пни и поваленные деревья как специально бросаются под ноги… Гудение сзади нарастает – бегущий несётся так быстро, как только может. Слева чуть выше сосен летит ещё один дрон. Резко обгоняет, пропадает из виду. Справа – двое. Спускаются, срезая ветви, движутся возле.

Какая ошибка – дать бой Системе. О чём только думал, кидая гранату тогда, на поляне… всё равно был обречён – дрон нашёл бы и уничтожил. Похоже, человека вычислили ещё в небоскрёбах, и всю дорогу от них преследуют. Ничего, и не из таких передряг…

Лучи дронов шарят по пятам. Один упирается в спину, багровеет. Раздаётся искусственный голос, и человек, услышав его, резко сворачивает, отчего выстрел приходится по сосне. Ствол разлетается в щепки, от места удара по всему дереву расходится волна, превращая в прах.

Теперь нельзя в Город. Эти придут следом. Лучше пусть убьют лишь его, но не всех. А как же информация, ждущая там? «Человечество» должно узнать, что есть ещё шанс на спасение…

Впереди откуда-то сверху сваливается дрон, зависает в паре метров над землёй. Беглец бросается в сторону, еле избежав столкновения с сосной. Не оборачиваясь, несётся сквозь густеющий лес.

Изо рта вместе с воздухом вырываются хрипы, сердце бешено барабанит о грудную клетку, в ушах стучит кровь, в печени беспощадно колит. Чёртов возраст. В молодости дал бы им фору, но теперь… Было время, когда шестнадцатилетний вместе с пока ещё немногочисленной группой энтузиастов, набив карманы «хлопушками», ходил по ночной Москве, выслеживал патрули «жестянок», тогда ещё лишь выполнявших функцию автоматизированной полиции, сжигал их контакты и лихо уносился по дворам от преследования. Обычное хулиганство, но для зарождавшегося «Человечества» казалось целой диверсией.

Земля проваливается. Человек с треском летит вниз, падает на что-то жёсткое, ударившись спиной. Раздаётся пронзительный скрип.

Дико дыша и обливаясь потом, смотрит по сторонам. Он в канаве. Опускает взгляд: огромный ржавый капкан растопырил зубцы вокруг правой ноги. Человек медленно отводит её, убирает из опасных объятий. Повезло, что не захлопнулось до конца. Проклятые древние браконьеры! Это ж надо: в заповедной зоне…

Что-то загораживает падающий сверху свет. Человек замирает, поднимает голову. Дроны. Они летают вокруг, ощупывают всё лучами.

Аккуратно, вытягивает из-за спины рюкзак и с тихим скрипом расстёгивает. Достаёт связку гранат, отцепляет две, на каждой выставляет таймер – три секунды. Держит, зажав предохранители. Пытается успокоиться, умерить бешеный галоп сердца.

Если обнаружат, то всё. И как же раньше не заметил преследования?.. Ведь делал стоянки по пути, причём не минутные и даже не часовые. Почему ждали? Почему не накрыли сразу? Думали куда-то приведу? В штаб «Человечества»? Да вы сами уничтожили его ещё десять лет назад! А Город, куда сейчас иду… Нет у вас ничего против людей, живущих там, чёртовы жестянки!

Что-то светит прямо в глаза – изумрудные лучи проникают в канаву. Резко выдохнув, человек подкидывает гранаты, сгибается, накрывает голову руками. Вспышка. Спину обжигает.

Сидит, прислушивается. Наконец, решается выглянуть. Канава неглубокая, метра два. Выбирается. Вокруг чуть посеревшие стволы сосен, скрученная в жгутики ломкая трава. На ней – три железяки.

Ха! Получили! Бездушные машины. Победа всегда за добром. А добро – Человек. И скоро он вновь будет гордо и без страха ступать по своей планете. Главное – дойти до Города.

Внезапный свист сзади. Всё тело напрягается, холодный пот по спине. Нет, нет…

Человек разворачивается, держа рюкзак и связку оставшихся гранат, видит в трёх метрах от себя зависший на уровне лица железный диск. Успевает заметить белую линию цифр на его поверхности… Багровый луч упирается в глаз.

– Кристофер Прохнов, – раздаётся электронный голос из нутра дрона. – Согласно статьи номер шестнадцать дробь семьсот шестьдесят четыре «Геноцид» Всемирного Кодекса вы приговорены к ликвидации.

Резкое движение – рюкзак и гранаты летят в палача, закрывая человека от смертоносного луча. Начинают растворяться – дрон выстрелил. Гранаты детонируют.

Как кувалдой ударяют в грудь – рёбра лопаются. Ноги отрываются от земли, одежда и волосы обугливаются, кожа на лице пузырится. Взрывная волна относит метров на пять, и только тогда человек врезается спиной в сосну, чувствуя резкую боль в позвоночнике.

Падает. Последнее, что успевает заметить: чёрные шатающиеся стволы, земля, покрытая пеплом, на ней – четыре мёртвых дрона.

Глава 3 Машина

17 августа. Центральный Китай. 501-й.

Голос в голове. Металлический, бесстрастный. Что-то говорит, но в полусне не разобрать – сознание ещё туго воспринимает информацию. 501-й открывает глаза, обводит взглядом чуть освещённую крохотную комнату. Голос повторяет:

– Работник Эйч-эн-один-миллиард-пять-миллионов-сто-двадцать-семь-тысяч-пятьсот-один, время сна истекло одну минуту тридцать четыре секунды назад. Сейчас шестнадцать ноль-ноль. Вы спали два часа и две минуты.

Тихий стук в дверь. Хорошо, что комната запирается. Только здесь можно почувствовать себя в одиночестве хотя бы на пару часов. Жалко, что это уединение всего лишь иллюзия.

Встав с кровати – та сразу задвигается в стену, – 501-й делает шаг к прозрачному шкафчику, берёт новый зелёный комбинезон, натягивает. Ткань облегает тело, свободными остаются голова и кисти рук.

В дверь снова деликатно стучат.

– Открыть, – даёт команду 501-й. Дверь отъезжает вбок.

На пороге стоит 003-й. Весь лучится доброжелательностью. Видимо, было удачное патрулирование.

501-й давно не видел своего отражения, но уверен, что выглядит в точности так же: лысая голова на тонкой шее, правильные шаблонные черты лица, длинная худощавая фигура, обтянутая тканью… Только у этого комбинезон – чёрный (цвет Надзора) и другой номер на груди.

– Доброго пробуждения, Пятьсот Один! – пищит 003-й. – Слышал, тебя перевели. На ЗПСП? Поздравляю!

– Здравствуй, да, спасибо, – говорит 501-й. Ему хочется выговориться, высказать этому всё в лицо, но… что это изменит? Просто проходит в дверной проём мимо посторонившегося товарища.

– А я вот тоже сейчас на Земле работаю! – зачем-то сообщает 003-й в спину бывшему коллеге, уже идущему по коридору. Тот не оборачивается.

Спальни занимают огромную площадь. Пятьдесят ярусов, на каждом по десять тысяч комнат. Дизайнеры поработали отлично: меняющие цвет в зависимости от времени года стены (сейчас они салатовые) украшены объёмными изображениями растений. Они шевелятся, завиваются, расцветают. Кажется, что идёшь по джунглям, структурированным и приведённым в порядок. Вспоминается фасад, который украшают живые цветы, тропические деревья и кустарники. Они как плющ опутывают здание, собирают солнечную энергию и посредством многочисленных установок-преобразователей превращают её в электрическую. Перемещение по зданию и за его пределы осуществляется с помощью лифтов-телепортов – один большой на каждую тысячу комнат, производящий транзит из точки А в точку Б согласно расписанию. Как раз к такому лифту сейчас направляется 501-й.

Коридор выводит к большой – метров двадцать в диаметре – платформе. К ней ведут все дороги: проходы между комнатами лучами сходятся на телепорте. Тут уже толпа пассажиров. Все на работу.

501-й проходит в центр платформы – его любимое место. Все лифты из прозрачного материала, так что можно видеть то, что происходит на ярусах выше и ниже этого. Вниз смотреть неинтересно: всего лишь девять этажей, а вот вверх…

Кажется, что огромная труба уходит до самых небес, и видно пушистые белоснежные облака, плывущие по бескрайнему морю синевы. И из этих воздушных кораблей кверху ногами торчат маленькие чёрные человечки: пассажиры лифтов, находящихся на этажах выше.

В голове 501-го раздаётся голос Системы:

– Транзит под номером тридцать-три-вечер. Точка А: Спальни номер шесть, этаж девять. Точка Б: Завод по Производству Себе Подобных, ЗПСП номер четыре, холл. Текущее время: шестнадцать ноль пять. Время отправления: шестнадцать ноль шесть. Просьба всем пассажирам встать на платформу. Правила безопасности: не пытайтесь выйти за пределы платформы во время транзита, это может привести к…

– Однажды зимой слякотный дизайн помещения изменили на весенний: цветочки распускались, листочки зеленели, – говорит кто-то рядом. – Потом сказали, что для поднятия настроения. Но я думаю, была ошибка Системы…

– Слишком много думаешь, – раздражённо перебивают его. – Как Система может ошибаться? Сказали, что для поднятия настроения, значит так и есть.

– Думать у нас не запрещено! Наоборот – приветствуется!

– Да что ты говоришь!

– Ты только представь, если сейчас – в конце знойного лета – сделают хотя бы на час зимний дизайн…

– И чего тебе, свежее станет?..

С виду все одинаковые, но каждый – индивидуальность, думает 501-й, оглядываясь на говорящих. Одни и те же условия воспитания, обучения, работы, и даже искусственный коллективный разум не могут сформировать в каждом один и тот же характер. Человек всегда останется человеком, как его не улучшай.

Пол лифта начинает плавно загораться фиолетовым.

– Транзит через десять секунд, – сообщает Система.

501-й смотрит вниз, затем вверх: люди во всех телепортах, соблюдая правила безопасности, жмутся к центру платформы. Фиолетовый свет становится ярче, и уже не видно нижних-верхних этажей – их будто заволокло туманом – и даже соседи по платформе начинают расплываться. 501-й закрывает глаза.

Теперь он больше никогда не будет управлять дроном, не будет патрулировать жилые районы, не будет искать незарегистрированных… и самое главное: он больше никогда не увидит космос.

После повторения инцидента 501-го перевели из Надзора на Завод по Производству Себе Подобных: предприятие, поставившее на поток выращивание Человека Нового; инкубатор расы, дар Наставников старому и вымирающему поколению Человека Разумного. В отличие от Управления по Надзору за Населением, находящегося на Луне – первом форпосту человека в космосе, это предприятие расположено на Земле в самом центре Китая.

Теперь 501-й занимается встраиванием в мозг новорожденных – крепких и высоких людей – личных чипов: приборов, позволяющих беспрепятственно подключаться к Системе, а значит открывающих доступ ко всем знаниям человечества. После двух месяцев освоения чипа Новые смогут работать по специальности. Теперь 501-й вживляет чипы будущим ловцам террористов и незарегистрированных.

Человек Новый – механизм разумной жизни на Земле. Каждая отдельная личность – винтик, взаимозаменяемая деталь, точно знающая своё место. Во времена Человека Разумного говорилось: великими не рождаются… Современность развернула это понятие на сто восемьдесят градусов.

На заводе есть несколько отделов. В одних выращивают гениальных инженеров, строителей, в других – гениальных художников, писателей, музыкантов, в третьих – гениальных солдат-программистов, стратегов, учёных и так далее. Всего: около пяти тысяч в день на каждом из двадцати четырёх заводов по всей Земле. Теперь не нужно выбирать профессию. Выбор уже сделала Система. Она управляет всеми процессами, всей инфраструктурой. Она отдаёт команды, думает, прогнозирует. Она направляет эволюцию.

501-й оказался редким исключением: один раз на миллион попадаются работники, которых переводят с одной должности на другую. Это ошибка. Ошибка Системы. Но даже Системе – отточенному механизму управления – это свойственно, ведь её создал несовершенный человек, которому присуще ошибаться. Сначала, ещё до прихода Наставников, она была обыкновенным банком данных, но уже в то время начала вытеснять традиционные источники информации и средства связи. Позже проводился массовый эксперимент: Человек Разумный делал первые шаги к созданию искусственного коллективного разума. Но эксперимент провалился: тысячи подопытных не выдержали нагрузки. Два мира: реальный и виртуальный. Немногие счастливчики смогли вернуться в настоящее, остальные навсегда увязли в городах цифрового мира.

– Транзит произведен, – сообщает Система. – Точка прибытия: Завод по Производству Себе Подобных, ЗПСП номер четыре, холл. Удачного рабочего дня.

Целую неделю 501-й здесь. Каждый день он механически просыпается, перемещается в лифте, двадцать два часа подряд отрабатывает на конвейере, вживляя в десятки лысых затылков чипы, затем вновь перемещается и забывается на пару часов в капсуле сна. Нравится ему такая работа?.. Коллеги от неё просто в восторге.

– Знаешь, я обожаю это! – говорит 501-му 140-й, не глядя орудуя в черепе новорожденного. – Работал бы без сна, но Кодекс обязывает. Каждый день два часа на перезагрузку. А после рабочего дня ещё столько энергии и столько пустых голов остаётся! – Он с задором шлёпает по лысине новорожденного. Тот вздрагивает, но покорно остаётся сидеть.

– Угу, – отвечает 501-й, лишь бы что-нибудь ответить. Его работа продвигается медленно: он вставляет всего лишь двенадцать чипов в час, когда коллеги – всего пять человек – справляются в три раза быстрее. Несмотря на то, что Система предоставила полный пакет знаний о новой профессии, 501-й не может в совершенстве овладеть ей. Он был рождён патрульным, все два месяца в Академии его обучали искусству управления дроном, а не внедрению железяк в черепные коробки…

– А ты что такой грустный? – осведомляется 140-й и тут же, будто забыв про свой вопрос, бодро говорит: – Как же я люблю это! Всегда мечтал здесь работать. Даже когда сам сидел на этом самом конвейере. В то время, помнится, установка чипов производилась автоматически. Но после геноцида вышел приказ о наборе персонала. Помнишь геноцид? Как нет?! А, тебя не было в то время… Это всё «Человечество». Террористы. Очень хорошо, что их деятельность практически устранена. Так, о геноциде: лет десять назад этим негодяям удалось проникнуть на один из заводов. Они пытались взломать управление процессами производства, но это не удалось. И не удивительно!.. Тогда террористы поступили как варвары: перерубили кабели, изолировали завод от всех источников питания, в том числе аварийных. Погибло около десяти тысяч Новых, находящихся ещё в «утробе»… геноцид.

140-й молчит, ожидая от 501-го ответ. Тот из вежливости кивает, и тогда рассказчик, улыбнувшись, продолжает:

– Теперь половину работы на заводе – самую ответственную – выполняем мы, люди. И даже если отключение энергии повторится, работники смогут обеспечить нормальное функционирование предприятия… А знаешь, насчёт частичной отмены автоматики у меня есть своя гипотеза. Ведь когда-нибудь человечество полетит в космос, так?

501-й с интересом поворачивается к собеседнику. Тот молчит, хитро смотрит. Понимает, что заинтересовал.

– Продолжай, – говорит 501-й. Тогда 140-й с гордостью и с ещё большим энтузиазмом сообщает:

– Люди прилетят на другую планету, и им нужно будет размножаться. Значит, без заводов никак. Поэтому требуется их построить. Дроны-строители смогут возвести здание, обеспечить питание и работу. Но даже Система порой ошибается, нельзя полностью доверять машине. Ею можно только управлять. Поэтому люди незаменимы на Заводе.

– А у меня своя гипотеза, – разочарованно говорит 501-й, аккуратно ввинчивая чип в голову новорожденного. – Просто любому ребёнку нужны тёплые человеческие руки.

– Транзит с четырнадцати часов десяти минут по четырнадцать часов сорок шесть минут из точки А: завод по Производству Себе Подобных, ЗПСП номер четыре, холл и по всем направлениям отменён в связи с неисправностью на узле. Пассажирам просьба ожидать в холле.

501-й вздыхает. Из-за небольшой задержки на рабочем месте ему придётся ждать целых полчаса. Радует, что он не один – вокруг около двадцати таких же работяг.

В просторном холле завода светло: огромные лампы по стенам освещают помещение золотистым светом, а высокий потолок погружён во мрак. В нём растворяется верх огромных белых колонн, закрученных в спираль. Пол выложен большими серыми плитами, украшенными китайскими иероглифами. Выход – небольшая стеклянная дверь. Ей уже давно никто не пользуется: Новые редко выходят на улицу, если только работа обязывает. Снаружи, искажённый отблесками внутреннего света холла, виднеется один из городских ярусов: неоновые огни, какие-то расплывчатые силуэты.

501-й незаметно для самого себя оказывается у прозрачной двери. Та услужливо открывается.

Не слишком оживлённая улица: редкие прохожие на тротуарах, ещё реже – электромобили, плывущие по трассе между небоскрёбами, привязаных друг к другу трубками пешеходных переходов. Из решёток в асфальте поднимается беловатый пар. Кругом – реклама. Пережиток прошлого. Китайские иероглифы сменяются латиницей, бегущей то слева направо, то сверху вниз. Здесь только яркие цвета: красный, жёлтый, зелёный… На огромных табло довольные здоровые лица пьют что-то, едят что-то, нюхают; красивые девушки, наряженные по последней моде, завлекают в различные культурные и не очень заведения, обещают скидки, первый раз – бесплатно. Всё это не для 501-го. Не для Нового. Он не нуждается в пище, развлечениях и прочем. Генная инженерия и технологии Наставников помогли человечеству перейти на следующую ступень эволюции. Всё то, что присуще животному – предку человека – изъято из высшего организма: необходимость в пище и размножении. Были устранены практически все человеческие пороки: гнев, зависть, алчность, гордыня, лень… Новый человек – идеальный работник, делающий всё для блага и процветания цивилизации. А эта улица… в таких местах Человек Разумный доживает своё.