Читать книгу: «Воздействие», страница 9

– Яков, – я остановился, не доходя нескольких метров до мужчины.

– Здравствуйте, Андрей. Заранее извините меня за вопрос: это ведь ваш дом? Что с ним случилось?

Меня захлестнула волна злости:

– Что случилось с домом? А он как-то взял и сгорел. Такая незадача. Кстати, машины у меня тоже больше нет, припарковалась в кювете неподалёку. А так, если в целом, всё очень неплохо. День вон какой славный сегодня.

Я волком посмотрел на мужчину, тот заметно стушевался, опустил глаза, избегая взгляда.

– Андрей, я не совсем понимаю, что именно тут произошло. Но, возможно, в этом есть моя вина.

– Возможно? Ваша вина?! – я уже кричал на мужчину, – да на меня, по вашей милости, травля идёт второй день! Зачем? Яков, зачем вы это сделали? Зачем вы меня им сдали?

Мужчина, не смотря на мою гневную тираду, нашёл в себе силы поднять взгляд и посмотрел мне в глаза:

– Мы можем спокойно поговорить?

Я глубоко вздохнул, уже полностью контролируя себя. Вспышка ярости ушла так же быстро, как и пришла. Война любит хладнокровие, как один из факторов выживания и мне ли не знать, как опасны неконтролируемые проявления чувств. Но удержаться не смог.

– Говорите, Яков. Я готов вас послушать.

Мужчина опять как-то виновато посмотрел по сторонам и предложил:

– Может в машине поговорим?

– Давайте лучше пройдёмся.

Я показал в сторону речки и уже на ходу сказал, приглашая Якова следовать за мной:

– Там есть тропинка, ведущая на берег.

Тот кивнул, с сожалением посмотрел на свою чистую обувь, вздохнул и отправился вслед за мной. Через пять минут мы вышли к берегу, дорога к которому действительно сильно размокла. Якову, одетому в туфли, в отличии от меня, нацепившего привычные берцы и прущего прямиком по грязи, пришлось даже обходить самые топкие места, пробираясь по мокрой от таявшего снега траве и оставляя на ней глубокие следы.

«Небось ноги промочил» – немного позлорадствовал я, но потом себя одёрнул, что за мелочность. Детский сад просто.

– Тут летом красиво, да и осенью тоже. А вот весной как-то не очень, – я с грустью смотрел на лёд, который начал местами уже чернеть промоинами, но из своих цепкий объятий, реку пока не отпускал.

Яков подошёл и встал рядом.

– Как жена умерла, мы с дочкой решили в Россию переехать, в подмосковье у меня сестра живёт. Сначала у неё остановились, а потом уже в Петербург подались, мне работу там предложили. Дочка по моим стопам пошла, только деток лечит, а не взрослых. И только начала жизнь складываться, как выяснили, что Оксана больна. Получается, уже три с половиной года, как врачи диагностировали у неё рак на поздней стадии и с тех пор я борюсь за её жизнь.

Я повернулся к мужчине, враз, как будто постаревшем на все двадцать лет после этого рассказа и посмотрел ему в глаза:

– Дочь вашу жалко, тут ничего не скажешь. А эти товарищи… ну вы поняли меня… при чём они тут?

Яков задумчиво кивнул несколько раз, как будто решаясь, говорить дальше или нет, и всё-таки, продолжил:

– После аварии, когда я из больницы выписался, недели не прошло, как ко мне пришли. Двое, из КГБ, его в Белоруссии, кстати, до сих пор не переименовали. Много тогда не рассказали. Дескать, возможно появление побочных эффектов и мне лучше находится под наблюдением. Но кроме информации о появившейся бессонницы я ничем порадовать их любопытство не смог. Наверное, правы вы, Андрей, не было у меня настолько стрессовой ситуации и мои необычные навыки тогда не появились. Потом был переезд в Россию. Опять ко мне пришли, но уже ваши, сначала по адресу сестры и как я понял, больше для контроля. А уже, это после нашего переезда в Северную Столицу, ко мне приехал местный куратор.

– Часом, не Овчинников Пётр Алексеевич?

Яков сначала удивлённо, потом с пониманием посмотрел на меня и опять кивнул утвердительно:

– Он самый. Пару лет меня почти не трогали. Медосмотр и серия тестов раз в полгода совсем не в счёт. А потом заболела дочка. Врачи ей полгода отмерили, а мы взяли и через четыре месяца на ремиссию вышли. Вот тогда ФСБ заинтересовалось мной уже всерьёз, а новые тесты выявили, что у меня появилась способность хилера, как вы её назвали. Я согласился на обмен: Олесе дали лучших врачей, возможность проводить химеотерапию на самых современных препаратах в самых лучших клиниках города. Они травили дочь химией, я токсины выводил, так и удерживали. Взамен простое требование – звонят, я бросаю дела и выезжаю по указанному адресу. Там, по адресу занимаюсь всё тем же, лечу больных людей. Я и не против был, вроде как любимым делом занимаюсь. Ну и ещё одно условие: если я хочу и дальше такой паритет удерживать, нужна моя лояльность. В том числе, я должен бы рассказывать о подобных ситуациях, которая произошла у меня в квартире четыре дня назад.

– И вы меня сдали? Верно, Яков?

– Овчинникову про вас, Андрей, я не сразу рассказал, не знал, как поступить. Слишком поразил меня ваш рассказ и ваша откровенность.

– Скорее, наивность?

Яков устало вздохнул и спросил:

– Андрей. Что здесь произошло? У меня в мыслях не было вам навредить, я просто хотел быть полезным. Быть полезным стране – своему новому дому. Если то, что вы рассказываете – правда…, – мужчина бросил на меня быстрый взгляд, который, однако, от меня не укрылся.

Понятно, не может до конца поверить, сомневается до сих пор. Я бы тоже сомневался. Потом Яков продолжил:

– Мне кажется, мы не должны об этом молчать. Эти люди имеют реальную силу, влияние. Вам нужно всё рассказать, с ними объединиться и попытаться встретить эту опасность, подготовиться к ней.

Яков с грустью, но и долей осуждения посмотрел на меня. С какой-то стороны он даже прав, я не ставил условий не рассказывать о нашей встрече, так что первое правило нашего тайного клуба «не рассказывать никому о клубе» формально не нарушено.

Со стороны, и тут Яков опять прав, вполне может показаться, что я малодушно скрываю эту информацию от общественности, спасая исключительно собственную шкуру.

Ну не объяснить сейчас никому, что даже атомный взрыв – не мера против пришлых Тварей. Были у нас на базе гости из Москвы, рассказывающие жуткие истории о том, что почти половину столицы тогда ядерным ударом превратили в руины, не пригодные для обитания людей. И о том, что Твари из поражённой области, как тараканы разбежались. Целёхонькие! В отличии от людей, оставшихся в зоне поражения навсегда.

Так что, напугать монстров, выселив из одной зоны обитания в соседнюю, разменяв этот исход на десятки, а может и сотни тысяч мирных жизней, это даже разменом назвать нельзя. Геноцид в чистом виде.

Понятно, что военные, уверенные в мощи своей «ядрёной бомбы», не сомневались в результативности удара и приняв такое решение, ждали другого эффекта. Полгорода спеклось в ослепительной вспышке, а на стол командования лёг бы рапорт: дескать, враг остановлен, мы победили, хотя и ценой неимоверных жертв. Погибшим почёт, победившим угрозу планетарного масштаба военным – повышение и другие сопутствующие плюшки. А оно вона как вышло. Тьфу-ты…

– Яков, я могу вас понять. И даже не осуждаю за то, что вы сделали. Мотивы понятны, хотя и запутались вы в них, как мне кажется. Теперь про это ваше убеждение, что информацией нужно поделиться… как бы вам это объяснить… вот представьте себе удар по небольшому курортному городу гигантской волны, поднятой цунами. Даже не тридцать метров, а все сто. Это стихия в чистом виде, всё сопротивление которой состоит в том, чтобы как можно быстрее покинуть зону удара. А теперь представьте, что таких волн сотни, тысячи. Представили? Впечатлило? Вот примерно так будет выглядеть Вторжение. Да и даже если мне поверят… как вы считаете, будет ли хоть какое-то дело у людей при власти до всех остальных? Местом своим поделятся в подземном бункере? Да вот хрен. Сами зароются, но панику поднимать не станут, чтобы свои шансы на спасение повысить. Или вы иначе считаете?

Яков молчал, но было заметно, как сомнения разрывают его на части. Ну что же, дожимаем, для начала усилив чувство вины.

– Вчера днём я имел честь познакомиться с капитаном. Тот попытался меня задержать, без моего на то согласия и внятного объяснения причин ограничения моей личной свободы. Кстати, судя, по его словам, к таким, как я и вы, у него отношение особое и однозначное. Не любит он нас, за людей не считая, и как мне показалось, местами даже побаивается. А с вами, так получается, лицемерит. Вот и поцапались мы с ним на фоне этой его фобии.

– Андрей…

Я не ответил. Вместо это – выбрал взглядом большой комок глины, слипшийся от влаги и поддел его носком ботинка, проследив, как удачно мой летательный аппарат, пробив тонкий лёд у берега, ушёл со смачным «бульком» на дно. Ещё немного помолчал, потом задумчиво посмотрел на Якова и выдал свой главный козырь:

– Ладно, проехали, что уж там… а вот как, Яков, вы смотрите на то, чтобы полностью вылечить вашу дочь?

Ошарашенный взгляд мужчины был мне ответом.

…

Гена подобрал меня точно в назначенный срок, и мы поехали обратно в часть. Разместившись на переднем пассажирском сидении, я задумался о разговоре с Яковом, который из-за ограниченности времени пришлось свернуть, договорившись о сеансе связи вечером. Общаться решили через сотовый Оксаны, его дочери, надеясь, что его никто не прослушивает.

Конечно со связью у нас полный бардак, а возможность быстро связаться – это важный элемент организованности нашей маленькой группы. Нужно срочно будет что-то придумать, иначе запутаемся быстро, начнём совершать ошибки, а ошибки для нас сейчас могут стать смертельными, и это в прямом смысле.

Белую машину ДПС я заметил издалека и обеспокоенный возможной встречей на дороге, внимательно изучил диспозицию. Один инспектор стоит на дороге, поджидает жертву. Второй угадывается в машине, поставленной на противоположной обочине, а значит в зону записи регистратора из патрульной машины мы не попадаем.

Недолго думая, активировал режим стелса: «меня тут нет, водитель один, едет домой».

Сотрудник ДПС оправдал ожидания и при виде нашей машины, замахал жезлом, тыча им на место у обочины, куда водителю следовало запарковать свою колымагу. Гена вопросительно посмотрел на меня:

– Чё делать будем?

– Всё в порядке. Останавливай.

К припаркованной машине подошёл высокий, тощий как жердь, инспектор в звании сержанта и увидел в салоне опеля недовольного остановкой водителя, с немалой долей возмущения, смотрящего на него через опущенное боковое стекло. Для сержанта было очевидно, больше в салоне никто нет.

Инспектор представился, объяснив остановку проверкой документов и спросил, куда водитель едет, на что Гена выдал:

– Так это… в Михайловку едем. Хотел приятелю городскому деревню показать.

У инспектора отвисла челюсть, на что Гена невозмутимо продолжил:

– Он это… картошку тока в магазине видел, не верит, что она прям из земли растёт. Везу вот на экскурсию. Это ведь не запрещено?

Растерявшийся сержант с осоловевшим взглядом замотал головой, потом спохватился, приняв строгое выражение лица, протянул обратно документы и сказал:

– Оставайтесь в машине, пожалуйста.

Челюсть отвисла не у одного инспектора. Я что-то совсем не подумал, что Гена в таких событиях вовсе не статист, а реальный их участник и в результате вот таких моих манипуляций, не договорившись заранее с мужчиной, мы можем запросто встрять в весьма неприятную для нас ситуацию.

Но больше всего моя челюсть не выдержала нагрузки от того, что Геннадий выдал, в общем-то, хоть и сомнительную, но всё же шутку. То ли я совсем плохо его знаю, и наш бывший десантник скрывает в себе много сюрпризов, то ли это последствия общения с весельчаком Третьим, но шутка в исполнении Гены для меня была чем-то совсем невероятным.

Озадаченный тощий вернулся к патрульной машине. Усилив восприятие, через опущенное боковое стекло мне удалось услышать часть состоявшегося разговора, который меня откровенно позабавил:

– … и думает, что в машине не один, а с приятелем каким-то. По ориентировкам не проходит. Что делать будем?

– Так он что, пьяный или под наркотой? – спросил напарника второй инспектор.

– Трезвый, вроде. Татуировка у него на руке. Видел я такую раньше, у знакомого своего – десантник, контрактник бывший. Я вот думаю, может контуженый какой, раз друга своего воображаемого возит. Так что делать-то будем?

– Сеня, вот лично ты в санитары записывался, чтобы разных психов ловить?

Тощий Сеня отрицательно замотал головой.

– Вот и я тоже. Отпускай, пускай этот клиент психушки со своими друзьями невидимыми дальше катит, а нам смену через двадцать минут передавать.

С этими словами второй инспектор вернулся к своим делам, а тощий замахал рукой Гене, дескать проезжай. Я не удержался от ехидной улыбки, а Геннадий, выруливая от обочины, задумчиво произнёс:

– Накуренные, что ли?

Я кивнул, поддерживая его предположения, но сам всё же крепко задумался о том, что нужно как-то побыстрее мужчину в курс дела вводить. В следующий раз всё настолько весело и без последствий может и не пройти.

…

Вопреки моим опасениям, нас никто до сих пор не нашёл и даже посрамлённый в предыдущей битве капитан Овчинников не штурмовал ворота части с новым многочисленным войском. Мы, как и прежде, беспрепятственно попали на территорию, которая встретила нас всё той же сонной неторопливостью захолустного полка.

Пока мы ехали в сторону штаба, встретили небольшую группу солдат во главе с сержантом, да неизменный лейтенант Матвеев всё также стоял у крыльца штаба. Хотя нет, не так же… чёрной папки в этот раз при нём не было. И откуда только узнал о нашем приезде, да ещё и так быстро? Не стоял же тут всё это время.

Лейтенант сначала потянул руку к козырьку фуражки, потом спохватился, видимо вспомнив про нас предыдущий разговор и протянул руку для приветствия.

– С возвращением, Андрей Евгеньевич.

– Здаров, лейтенант. Покажешь, где нас расквартировали?

Идти пришлось недалеко. Нам достались три небольшие комнаты на втором этаже офицерского общежития. Чистые, аккуратные помещения, по сравнению с моей комнатушкой в метро, так и вовсе царские хоромы.

Я бросил свой рюкзак, не разбирая и пошёл забирать Эмели, которая за время нашего с Геной отсутствия всё-таки успела выяснить расположение полигона и предложила нам с ней туда съездить чтобы «что-то показать».

– Гена, мы на пару часов отлучимся, если что – держи связь по рации, Матвеев там всё настроил, разберёшься. Машину возьму?

Геннадий, копавшийся в своём необъятном вещь-мешке, за которым он и ездил в Михайловку, прервался, вытащил ключи из кармана, без слов мне их передал и также молча вернулся к своему увлекательному занятию. Я кинул рацию ему на кровать, закрыл дверь и чуть было не столкнулся в коридоре с девушкой, выходившей из своей комнаты.

– Готов?

– Всегда готов, дорогу показывай. – я покрутил на пальце ключи от машины, намекая, что пешком нам идти не придётся.

…

Доехали минут за двадцать, хотя насколько раз мне всерьёз пришлось понервничать из-за разбитой дороги, предвкушая, как мы с австралийкой будем вдвоём старичка-Опеля из очередной ямы вытаскивать, но обошлось. Судя по карте, которую Эмели где-то раздобыла, полигон был размером около десятка квадратных километров, нас интересовала его дальняя от казарм часть, самая изолированная, с одной стороны прилегающая к лесной полосе.

Я остановил машину прямо на дороге, никому тут не помешает. К вечеру солнце совсем расхабрилось и вылезло из-за туч во всей своей красе так, что даже куртку пришлось оставить в салоне, до чего припекает. Выбрался из машины – под ногами ещё редкая, но уже свежая трава, рядом чуть слышно шелестит весенний лес. Спокойствие, да лесная тишь, которую только птица вдалеке изредка резким криком нарушает.

«Ляпота…»

– Андрей, иди сюда! – Эмели уже добралась до большой полянки у кромки леса, от которой полигон отделял только забор с «колючкой» и звала меня.

– Так, Андрей… ты как-то упоминал свои щиты. Я не ошиблась и не путаю? Что это за щиты такие?

– Ну как же, силовой щит, который я выставляю в ответ на угрозу. Я, конечно, не знаю, как его правильно назвать, может не силовой вовсе… энергетический может… но ведь он работает, – я самодовольно улыбнулся, добавив, – мои щиты были лучшими в нашем поселении.

– Щиты, говоришь? Андрей, а давай устроим эксперимент, проверку этого твоего щита?

Я в недоумении смотрел на девушку, ожидая продолжения.

– Давай, давай! Встань вот сюда, пожалуйста, – попросила австралийка, – А теперь доставай свои хвалёные щиты, мы кое-что проверим. Ну что, готов?

Я утвердительно кивнул, сосредоточился и стал ждать. Девушка взглядом искала что-то на земле, потом нагнулась к земле, видимо найдя искомое. В руки она набрала крупные куски щебня, щедро раскиданного по всему полигону.

– Начали?

Я кивнул ещё раз и приготовился встретить брошенный щебень на щит, уже предполагая, что Эмели сейчас будет делать.

Девушка подошла ближе, встала в двух метрах и в меня полетел первый камень. Щит исправно остановил его ещё на подлёте и кусок щебня упал на землю. Эмели улыбнулась и размахнувшись, бросила в меня второй камень, который всё также был остановлен моей защитой. Австралийка ещё шире улыбнулась и с силой бросила в меня последний кусок щебня, сразу же швырнув горсть песка из второй руки, которую, как оказалось, она тоже успела втихую зачерпнуть.

Щебень я привычно остановил щитом, но песок прошёл через защиту, как через решето. С трудом увернувшись от песчаной пыли, которая, к счастью, не попала мне в лицо, хотя и осыпалась по одежде, я с обидой закричал:

– Ты чего делаешь? Чуть в глаза не попала.

– Ну, не попала же. Андрей, ты скажи лучше, почему щит остановил камни, а песок, те же самые камни, но помельче, пропустил?

Я ненадолго задумался, но ответа у меня не было.

– Эмели, ну откуда я знаю? Наверное, он мелкий очень, вот сквозь щиты и проходит. Я ведь не теоретик, мне важно было в бою отряд от Твари защитить, а не от брошенного в глаза песка.

С осуждением я посмотрел на девушку, но та даже не смутилась.

– А всё дело в том, Андрей, что нет у тебя никаких щитов. Не умеет человек себя щитами закрывать, это уже магия какая-то. То, что ты называешь щитами, это твоё умение… это, Андрей, телекинез. Самый-самый обычный, как бы это странно не прозвучало, телекинез. Ты просто телекинетик, но весьма редкой силы. Не знаю, как на счёт тяжёлых предметов, надо бы тоже проверить, но вот так запросто перехватить в полёте пули, как тогда, во дворе твоего дома… это нужно очень-очень постараться. Я бы точно так не смогла, я скорее по ментальной атаке и защите от неё специалист.

Я в растерянности молчал, даже не зная, что ответить, а девушка продолжала:

– Концентрация силы, управление телом и его улучшенными возможностями, целительство и усиленная регенерация, задержка процесса старения, вспышки озарения, способности подчинения людей, феноменальная память, и, наконец, психокинез, как целый список различных способностей. Человек после Вторжения открыл в себе уникальные, ранее недоступные ему возможности и этот список ещё можно продолжать, но в нём точно нет и не будет умений кидать огненные шары, вызывать молнию или дождь… и волшебных щитов тоже. Никакой магии, Андрей, совсем никакой. – Девушка задумалась ненадолго и продолжила:

– Если же говорить конкретно о психокинезе, частным случаем которого и является телекинез, то основная теория его происхождения – это воздействие на предметы некого пси-поля, невидимого и стандартными приборами не определяемого. Мой коллега по институту предполагал, и на этом всём у него была построена собственная теория, что умения воздействовать на предметы на расстоянии являются сочетанием квантовой механики и нейронауки. Но всё это является именно теориями, нам, к сожалению, не удалось исследовать ни одного случая настолько сильно выраженных телекинетических способностей.

– Да, уж, удивила… озадачила. Пока без комментариев, так сказать. И как много ещё вы успели в этом своём военном институте изучить?

– Не так уж и много, Андрей. Всё дело в небольшом количестве испытуемых, в роли которых чаще всего были мы сами. Да и Тварей изучить у нас хорошо так и не получилось, в прозекторскую такие гости редко попадали, убить пришельца непросто, да ты и сам знаешь. А живыми мы за все полтора года не смогли поймать ни одного.

Эмели закончила, а я наконец понял, что мне во всём этом нашем разговоре не давало покоя.

– А скажи-ка мне пожалуйста, куда делся твой акцент, тот самый, который совсем недавно ещё был? Ты ведь отлично говоришь по-русски, как будто на родном.

Девушка заулыбалась:

– А это уже моё особое умение, Андрей. Я очень быстро учусь, лучше других запоминаю и структурирую информацию. Русский и раньше неплохо мне давался, а теперь оказалось достаточно ненадолго погрузиться в языковую среду, чтобы говорить на нём без акцента и ошибок.

Девушка пожала плечами и сменила тему:

– Андрей, а сам ты как считаешь, что делать дальше? Сейчас мы в безопасности, но это пока… нас ведь ищут. И ещё время… ты сам знаешь, его осталось совсем немного, полторы недели всего и всё начнётся сначала. Как ты думаешь, что Третий от нас ждёт?

– Ох уж этот загадочный Третий… понятно, что он знает больше нас и, судя по всему, планирует нами вволю «рукой поводить». Через Гену или как-то иначе, но он однозначно будет нами манипулировать, а мы даже не понимаем, можно ему верить или нет. Я думаю, что нам нужно продолжать готовиться к Вторжению. Знаешь, у меня был план. Не то, чтобы прямо «План» с большой буквы «П», нет. Но небольшой такой план точно был и пока я предлагаю его придерживаться. Первым пунктом плана шёл «найти безопасное место, затариться припасами и перевезти в это замечательное место друзей». Пункт частично выполнен, правда совсем не нашими стараниями.

– Андрей, я думаю, что Третий с нами совсем скоро опять выйдет на связь, очевидно – мы ему нужны, он очень чётко дал это понять. И возможно, нам удастся с ним поменяться.

– Поменяться?

– Ну да, поменяться. Поменять наше внимание и лояльность на информацию от него. Нам очень не помешает понимать, что происходит и поделиться такой информацией в обмен на наше внимание Третьего можно вынудить.

– Эмели, мы не знаем, помогает нам Третий или может, пытается как-то навредить. Я даже, если честно, сомневаюсь, что это вообще человек и можно ли его к чему-то принудить. Но информация нам, действительно, нужна. Ладно… поехали обратно. Я предлагаю рассказать часть нашей истории Геннадию, иначе путаница в наших планах неизбежна, а значит и ошибки. И ждать сеанса связи нашего благодетеля, надеюсь он не будет с этим затягивать.

…

Гену мы нашли в столовой – время ужина, где же ещё ему быть. Друг дожидался нас, развалившись на диванчике перед небольшим телевизором, стоящим в просторном холле гарнизонной столовой. Увидев нас, он приветственно помахал и показал в сторону стола:

– Вас жду, накрыли давно, остывает. Пошли, что ли, хавать?

– Пошли, раз накрыли.

На ужин был салат, капуста с сосисками, а вместо какао подали чай. Я сразу отложил в сторону салат, мне хватило плотного обеда – настолько голодным я себя не чувствовал и принялся за сосиски. Все остальные тоже размеренно заработали челюстями.

Вот же странная ситуация. Мы в бегах и живы только благодаря череде случайностей, мир на грани гибели, почти все люди вокруг нас уже через полторы неделю погибнут, а мы начнём играть в прятки со смертью, это если сами доживём… и вот, сидим себе и жрём капусту с сосисками, причём я тянусь уже за второй. Не зря же говорят: «война-войной, а обед по расписанию».

Принесли тарелку со штруделями. К хорошим десертам у меня тоже слабость, что уж греха таить – и сейчас вот этот бы штрудель в сахарной пудре, да с хорошим кофейком…

– Ребятки, а я смотрю вы неплохо устроились, спасибо мне.

Я за едой пропустил «приход» Третьего, хотя мы его с Эмели и ждали. По удивлённому взгляду австралийки я понял, что и она не уследила за преображением «нашего» Геннадия в «ненашего».

– Привет, Третий. На ужин какао не дали, зря пришёл, – я действовал по договорённости с девушкой, излучал безразличие и полнейшее отсутствие удивления по поводу нового визита.

– Какао? Какое какао?

– Напиток на основе какао-порошка, на воде с добавлением молока и сахара, – тут уже девушка подхватила и тоже ведь актриса, так спокойно и обыденно это было сказано.

– Эээ… ребятки, у нас дел невпроворот, а мы тут о какао дискутируем? Всё. Я тут, с вами, давайте заниматься планированием. Вот что нужно сделать в ближайшее время…

– Третий, подожди… а зачем всё это? – я потянулся за последней оставшейся на общей тарелке сосиской, чтобы перетащить её на свою.

– Что зачем? – мне показалось, что существо, занимающее тело Геннадия несколько опешило, действительно не ожидая от нас такой реакции. Умница Эмели, а ведь работает твой план.

– Ну, нам всё это зачем? Вот ты говоришь: «я всё приготовил, собрал вас и скоро выдам вам легендарный квест по спасению мира», а я вот думаю… почему, собственно, мы вообще должны тебе верить? Не зная ничего, ни о твоих целях, да и кто ты или что ты такое, мы тоже не ведаем. Для чего это делать нам, в общих чертах, понятно, а тебе то… тебе это всё это зачем?

– О, как вы заговорили… а хотя, знаете, почему бы и нет. Я признаю за вами право знать некоторые подробности предстоящего мероприятия и мою мотивацию. Приоткрою свои карты, я за честную игру. Вот только, как бы только попроще всё вам объяснить… вот, придумал. Представьте, что весь ваш мир – большущая такая тарелка.

– Тарелка? – я, хоть и немного привыкший к чудачествам Третьего всё же не выдержал и поспешил высказать своё недоумение.

– Тарелка? Точно, Андрей Евгеньевич! Ты просто гений. Вовсе это не тарелка, а стол!!!

Я хмыкнул, но удержался от замечания, а Эми так и вовсе закатила глаза к потолку, показывая своё отношение к этому очередному странному разговору от Третьего.

Тот же, вовсе не смущаясь, продолжал:

– Так вот… только представьте, ваш мир – это стол. Стол в ресторане, за которым посетители проводят время в ожидании своего обеда или ужина… тут как придётся. Теперь представьте: стол уже сервирован, заботливыми официантами разложены приборы, на своих местах белые салфетки с логотипами заведения и вот "Некто", назовем его "Мистер-Вечно-Голодный", приходит в ресторан в ожидании своей еды.

Он садится за стол, он готов есть. Сначала до него долетает лёгкий, едва уловимый запах с кухни, только намекающий на предстоящую трапезу. Но вот уже спустя какое-то время, стараниями расторопного официанта, на столе появляется первое блюдо. – Третий задумчиво покрутил перед собой тарелку с остатками салата, который не доел Геннадий.

– Это салат – лёгкий, только возбуждающий аппетит перед плотным обедом. И вот, наш "Мистер-Вечно-Голодный" берёт вилку…

– Стоп, погоди, Третий, прошу остановись. Давай попробуем обойтись без этих неуместных аллегорий. Просто и кратко объясни нам, болезным, что ты пытаешься этим сказать. И мы займёмся дальше своими делами, а ты отправишься по своим. Идёт?

Третий посмотрел на меня с какой-то детской обидой во взгляде, но сразу же хитро сощурился и продолжил:

– Андрей Евгеньевич, какой же ты нетерпеливый. Да и аллегория очень даже уместна. Ну хорошо, тогда объясню всё, как оно есть, не щадя вашу детскую нежную психику, но тут сами виноваты, не обессудьте.

Я ещё раз многозначительно хмыкнул, а наш невозмутимый рассказчик продолжил:

– Так вот, ребятки, во Вселенной существует некие силы… некие сущности, природа происхождения которых…

Третий на секунду замялся, что, впрочем, не укрылось от нас с Эмели, но быстро собрался и продолжил:

– Природа происхождения которых в данный момент не важна. Сущности, бесконечно могущественные, которые питаются разумом. Ну не самим разумом, как существами разумными и уж тем более не едят их мозги десертными ложками. Нет, их еда куда более изысканнее.

Эти сущности питаются эмоциями разумных. Вот и получается, что любая планета, любой заселённый разумом мир – это всего лишь стол в ресторане для удовлетворения его голодного посетителя, этой могущественной сущности.

Мир только зарождается и сначала стол пуст, разум ещё не появился, но посетитель готов ждать, это ведь совсем не долго по меркам его жизни. Минуты, секунды… Потом появляется первое блюдо – первый разумный этого мира. Он простой и примитивный, бедный на эмоции, но уже вполне себе съедобный.

Блюдо съедено и на столе появляется новая тарелка. Тут уже перемешано всё, а эмоции сложнее, интереснее. Каждое следующее блюдо – это всё больший спектр различных эмоции, которые усиливаются, когда их испытывает большая группа разумных. Преклонение народа перед вождём, страх перед природным катаклизмом, радость от чудесного спасения – если такие эмоции передаёт миллион разумов в унисон, вкус блюда становится по истине уникальным. И чем более сложные эмоции испытывают разумы во время своей жизни, тем вкуснее поданное на стол блюдо.

Но весь обед меркнет перед десертом. Это великий кулинарный шедевр, ручная работа мастера, его лебединая песня. Уникальное, изготовленное в единичном количестве блюдо, которое повторить попросту невозможно. Главным ингредиентом этого десерта является агония всего мира, ожидание неминуемой смерти миллиардами разумов, передающих только одну эмоцию – ужас, дикий и животный страх. Изысканный десерт, вишенкой на котором является смерть всех разумных съедаемого до последней крошки мира.

Третий закончил свой рассказ уже несколько минут назад, а мы с Эмили продолжали молчать. Не знаю, о чём думала девушка, но мои мысли разбегались и с разбега сталкивались друг с другом, превращая весь мыслительный процесс в чехарду образов и нелепых картинок. Наверное, именно такое состояние и называется шоковым.

– А что с напитком? – я выдал, наверное, самую глупую свою мысль, которая случайно оказалась схвачена мной и облачена в голос, получившийся хриплым, каким-то чужим.

– Напитком? – существо, управляющее Геннадием, уставилось на меня с долей удивления, – а, вот ты про что… напиток тоже был, где-то сразу после капусты с сосиской, сразу перед десертом, но не это главное.

– А что главное? – а продолжал тупить и задавал вопросы, которые первыми приходили мне в голову.

– А главное, ребятки, что после обеда останется лишь пустая тарелка, которая отправится обратно на кухню и попадает в посудомоечную машину. Персонал тщательно помоет стол, вытрет оставшиеся после обильно трапезы пятна и расстелет новую скатерть. Очень скоро на неё поставят новые тарелки с очередным блюдом от шеф-повара для нашего "Мистера-Вечно-Голодного", который снова придёт поесть в своём любимом ресторане.