Читать книгу: «Город мертвой мечты. Иллюстрированный роман в трех частях», страница 2
III
Место: улочки города Гринвуд – что в штате Вайоминг, близ границы со штатом Монтана, у подножья хребта Бигхорн, на реке Рэймон – притоке реки Тонг, США.
Время: около полуночи, начало сентября, на заре 21 века.
Звук: шуршание покрышек по асфальту и капель по стеклам и крыше такси, скрип «дворников», молчаливое радио.
– Дело? Ну чо башкой трясешь? Паркинсон одолел?
Адреано выруливает на набережную.
– Я говорю, Дело, ты как всегда профи, хоть и белый да лысый, а бро – получше многих. Бабло под сиденьем. Обрез, который ты просил – под бардачком приклеен, забирай! Я реально задолбался с ним по городу колесить! Кастет в … Ага, ты его уже нашел, только на кой он тебе сдал…
Разбитый всмятку нос – как раз то, на что в Полицейском Департаменте внимания не обратят. Жаль, что из трёх Коксовых «пока не» случилось всё-таки последнее – дух Кокса отправился мирно раскуриваться с Матерью Крысой. После крайнего дела, Адреано (со смерти Кокса для меня уже не «самый главный босс», а только – «шибздик вонючий и придурок тот еще») мне более не был нужен. Вчера мистер Комиссар Нэшвелл как раз объявил по Пятому Каналу о новой программе по борьбе с организованной преступностью. Так чего зря время терять? Я же говорил – всё меняется. И вы даже не представляете, как сильно.
В тот вечер, как и договаривались, я приволок Адреано комиссарской «своре». Как и договаривались – живым и «пригодным к даче показаний». Помню, они прямо слюной исходили, не терпелось приступить к «дознанию», начать «…разматывать змеиный клубок бандитизма, грабежей, насилия, краж и убийств калеными щипцами!» (с) комиссар Деррик Нэшвелл в интервью Пятому Каналу.
Кто же мог подумать, что мафиози с разбитым носом скончается от кровоизлияния в мозг, не приходя в сознание, через час после того, как попадет в руки бравого отдела по борьбе с организованной преступностью? Это условиям Уговора не противоречит. Тем более что Деррику плевать. А я себе купил еще несколько дней спокойной жизни, шанс провести двадцать-тридцать часов за стойкой своего бара, потягивая добрый виски, любуясь официанткой и слушая блюз.
Казалось бы, ради чего еще жить?
Да только я больше не могу так жить. Хочу, но не могу. Чума в крови не дает. Пока рядом был Кокс, всё было иначе. Не было перемен. Жаль, он так и не успел мне рассказать, зачем сам приехал в эту дыру и меня за собой притащил. Весь год, что я здесь один, я ищу. Ищу работу, что была у него здесь, ищу его дело. Ищу, в надежде… На что?
Дело есть Дело. Уговор есть Уговор. Даже если он касается святоши-ничтожества, из-за которого погиб Кокс…
Глава 2
Чужими руками
I
Место: город Гринвуд, штат Вайоминг, близ границы со штатом Монтана, у подножья хребта Бигхорн, на реке Рэймон – притоке реки Тонг, США.
Время: прекрасный дождливый воскресный день. Начало 21 века. Сейчас.
Звук: из динамиков по всему парку льется Strangers In The Night – Frank Sinatra.
От мелкого дождя, просеянного через оловянное решето облаков, нас с Сиддом защищает бело-зеленый козырек вагончика-кафе D’Netty. Мы стоим за столиком-прилавком, трещим о том, о сём, шутим, смеемся. Свет вывески-названия особенно мягок, а бодрящий аромат кофе особенно цепляющ в этот тихий полдень. Последние выходные лета. Парк аттракционов впадает в спячку. Мой собеседник увлечен венским. Я верен американо. Не в ущерб беседе.
– Всё-таки D’Netty – лучшие в штате! Тебе какой?
Сидд… Ты был отличным полисменом. Ты уволился из-за «психологической несовместимости с коллегами», читай – по причине несогласия с методами работы полицейского департамента. Ты стал частным детективом, много и с удовольствием (а главное – эффективно) работал: находил следы пропавших людей (пусть они тебя никуда и не приводили), выходил на продажных копов (пусть и без приемлемых для суда доказательств), следил за подробностями сразу нескольких цепочек убийств, распутывал их потихоньку. Пусть твоё дело и казалось самоубийственным в особо извращенной форме даже тебе самому.
Как сказал дед с палкой и бородой в каком-то красочном фильме, ты «копал слишком жадно и глубоко», Сидд.
– Уважаемый! Один шоколадный и один ореховый!
– Пжалста…
О, как же тщательно я подбираю слова! Пришло время кое-что тебе рассказать…
– Пришло время кое-что тебе рассказать…
Приятель…
– Приятель, – я улыбаюсь широко и почти по-дружески, пусть и немного серьезно. – Ты это заслужил.
Восхитительное лакомство уже кочует с бумажной тарелки мне в рот, ведомое рукой-челноком и обильно дополняемое вкуснейшим кофе.
– Пончики…
Я немного молчу, жую, глотаю.
– …с шоколадно-ореховой, ванильной, вишневой, фруктовой, ягодной начинками, аппетитнее бюста Памеллы, посыпанные пудрой сахарнее улыбки Бритни, политые сверкающей до изнеможения глазурью, что на вид слаще губ Анжелики (той, что танцует в «Тиртоньо», помнишь?). Съел, скажем, ты, Сидд, одну такую штучку – и остановиться не так-то просто. Умял второй, прихлебнул кофе – и будешь ходить к лотку за новой порцией как по расписанию. Полакомился так с месяц – жить без них не можешь. Не фигурально. Фактически.
Я внимательно слежу за твоей реакцией, Сидди, я сохраняю лицо всё таким же шутливо-дружелюбным. Ты откладываешь начатую сладкую булочку, ты косишься на меня, на кофе, не понимая, что за новую шутку я затеял. Ты подозреваешь, что на этот раз я говорю о деле. И ты прав, малыш.
– Да, только фургончик-кафе переезжает, а в том, что встает на его место, сладости уже… не те. Не те-е-е… Нет, ими не утолить голода, не насытить тягу вкусить источник ТОГО манящего запаха ванильного теста. Впрочем, как не унять этой страсти и никакими иными «благами цивилизации». Но ты пока этого не знаешь. Пока – ты ищешь. Нет, не к шелковой коже молоденьких тайских девочек тебя тянет. И не в любимый паб за кружечкой редкого привозного бельгийского пива. И даже не к любимой кассете с порнухой… или, там, сборнику стихов. Тебя тянет перебирать ларек за ларьком, магазин за магазином, кафе за кафе. Ты уже начинаешь замечать на себе изумленные, а потом и недоумевающие, обеспокоенные, ужаснувшиеся взгляды стоящих за прилавками людей в бело-зеленых фартучках. Один пончик за другим. Но всё не то, представляешь? И пудра не та! И крем слишком жидкий! А в глазури – комочки! Потыкавшись так с месяцок, ты приходишь к выводу, что «этим козлам, мать их, похоже, сложно стало нор-маль-ные пончики делать! Ну что тут сложного, в том, чтобы шоколадная крошка была ТЕХ размеров, а? Я что, так много прошу что ли? Всего лишь как следует приготовленный пончик!» Ты идешь по следу, ведомый сошедшими с ума вкусовыми сосочками и взбесившейся памятью, ты ищешь ТЕХ ощущений.
Сидд, не хмурь брови. Ты недоверчив и одновременно обеспокоен.
– Эй, приятель! Это я как пример. Не в тебе дело. Дело в том, что такой «наркоман» даже если и встретит вдруг и цапнет один из ТЕХ пончиков в одном из ТЕХ кафе, не успокоится. Рецепторы вкуса и обоняния к тому времени рехнутся настолько, а мозг и чувства будут пересыпаны неудовлетворенностью до такой степени, что всё его человеческое некогда существо будет способно работать лишь на достижение одной единственной цели – попытку удовлетворения их ежесекундно меняющихся.
Сосредоточение. Всё еще юное в твои 35 лицо заострилось, глаза готовы разить, а мозг уже вовсю работает над тем, как найти того, кого имеет смысл разить. Ты молодец.
– Вот здесь-то и наступает момент, когда что-то делать не только можно, но и нужно. Ребята из «New Self MediCare» обычно находят несчастного, когда тот на грани последней стадии одержимости, и «забирают на лечение». – Грустная ухмылка, вызванная тоном, с которым я это произношу, а отнюдь не догадкой, трогает твои тонкие губы. – Обычно проблем нет. Но если не успевают – его срывает с катушек, и этот психопат, в принципе уже неспособный удовлетворить свои прихоти, дробит кому-то голову подручным тяжелым чем-то, потому что его сетованиям на жизнь никто не внемлет. Он берет охотничий винт и выходит на улицу с намерением доказать, что в этом мире уже нет ничего, ради чего стоит жить. Окружающим не стоит. Свою-то жизнь он защищает с небывалыми упорством и прытью. Его миссия – Святая Месть за то, что «НИКТО УЖЕ ДАЖЕ ПОНЧИКИ НЕ УМЕЕТ ДЕЛАТЬ НОРМАЛЬНЫЕ, ЧТО УЖ ГОВОРИТЬ ОБ ОСТАЛЬНОМ!».
Тогда этим зверьем (это уже не человек, но и для зверья подобное сравнение – оскорбительно) занимается полицейский департамент. На поимку-нейтрализацию подобного доходяги требуется около 5—7 патрульных машин. Плюс шумиха. Плюс пара изрешеченных случайных прохожих, десятки выбитых окон в домах и автомобилях и добрая сотня пуль. Ну и кому это надо?
– Никому, конечно. Репортеры, зеваки, дальнейшее расследование. Списание на синдром «постал» уже прокатывает редко.
– Вот! Вот! Ты меня понимаешь! Получается, что в делах с прошляпленными NewSelf-ом ребятишками и удобнее, и тише, и проще, и дешевле пользоваться услугами Кокса и его ребят, вроде меня. Контракт сразу на год – со скидкой! Но ведь вкусные, заразы! Я вот обожаю!
Подкидываю и ловлю зубами последний кусочек.
– На нас не действует.
Широко улыбаюсь Сидду, он – мрачнее тучи. Платим по счету, покидаем уют столика и козырька. Я бреду под моросящим дождем, среди других кафешек, лотков под тентами, комнат ужасов и смеха, тиров, аттракционов близких к сумасшествию и находящихся далеко за его пределами. Последние выходные лета.
С понедельника парк будет закрыт, малышне и взрослым надо будет самим придумывать себе развлечения. А пока – редкие семейные пары ведут мимо нас с Сиддом своих чад, покупают жвачки, леденцы, «вату» и попкорн, стреляют в тирах шариками, разгоняемыми сжатым воздухом в фигурки волков, медведей, тигров, птиц, динозавров, людей. Морось и зябь почти осенние, но многие решились урвать огрызок лета, ухватить за хвост веселье, вмазаться еще парой улыбок перед серыми сезонами дождей и снегов.
Сидди… Ты идешь рядом, веко правого глаза дергается, в такт ему ветер треплет полы твоего плаща. Я не поднимаю воротник, я даже снимаю шляпу, я наслаждаюсь игрой еще по-летнему теплых брызг дождя на гладко бритой коже головушки, украшенной черными крестом и орлом. Мурчащий женский голос льется, течет по водяной взвеси воздуха, струится со всех сторон, он доносит до моих ломаных ушей песню о лете и славной погоде, прыгающих рыбках в пруду и чьих-то богато-симпатичных родителях…
В воздухе витает тихое ощущение уезжающего цирка, окончания театрального сезона, последнего урока в колледже, последних страниц книги, ставшей хорошим приятелем или просто компанией на вечер. Эти мысли навевают ухмылку (ловлю пристальный, до сих пор тяжело-взъерошенный после услышанного за кофе взгляд Сидда) – ведь я не заканчивал и даже не начинал колледжа, пойдя добровольно служить Дяде Сэму, я ни разу не был в театре, в цирке – всего раз (в крошечном шапито у шоссе во время разъездов по Штатам с Коксом), но обо всем об этом много читал… В Гринвуде только и делать – работать, драться да читать. Тусоваться? Нннет. Деньги копятся на крошечный паб вдалеке от main street – тихое, уютное место для интересных людей. Вроде глав управлений и людей из администрации мэра. Ни с кем из них я пока не знаком. Но чую – это золотая жила! С кем-то из этой тусовки, я подозреваю, держит деловую связь Кокс, но он предпочитает хорошее (если не сказать безупречное) выполнение работы «БЕЗ ЛИШНИХ ВОПРОСОВ, ПАСЮК!». И в этом я его понимаю.
Ты прячешься от дождя, втягиваешь голову в плечи. Зонт ты при этом несешь в руке. Ты молодец. Шаришь взглядом по сторонам, обдумываешь услышанное, понимая, что оно значит вообще… и что оно значит для тебя, для Сида… и для не_Сидда.
У помощника комиссара глазки горели неадекватностью, когда я по секрету подкинул информацию о готовящемся сегодня около полудня нападении на сеть кафе D’Netty. Думается мне, они расщедрятся и поделятся этим с NewSelf – вместе подчищать хвосты сподручнее. Снова усмешка – эта идиома, примененная к нам с Коксом показалась чрезвычайно смешной!
В городе, скажем, три дюжины точек продажи D’Netty. Из них, предположим, три – с особенно, в известном смысле, вкусными товарами. Я не вникал в подробности, но Кокс за полгода вычислил всего один – тот, в котором мы только что пили кофе. Месяц наблюдения не дал нам ничего – значит, распределение сладостей происходит на заводе, а туда не сунуться. Поэтому, даже под угрозой (назовем это терактом) теракта никто не будет раскрывать о них информацию и уделять одним точкам больше внимания, чем другим. Проще выбить у департамента усиление и поставить по наряду полиции рядом с каждым пунктом продаж, плюс по мобильной бригаде тяжело вооруженного спецназа в нескольких точках города – чтобы могли за несколько минут добраться до нескольких потенциально атакованных кафе. Тогда шанс на то, чтобы скрыться от сокрушительного ответного удара, у атакующей стороны будет равен почти нулю. Это я так себе представил ситуацию. Сейчас посмотрим, чем всё обернется.
«Я так решил», Настя Савут
Сидд становится всё менее и менее адекватным. Шаг его неверен, лицо дергается. Ну же, Сидди, давай, взбодрись! Это тебе по силам! Или, если честно, так: я не хочу делать того, что сделаю, если это тебе будет не по силам! Эй, приятель!..
– Эй, приятель!
Summertime and the living is easy…
– Чего тебе? – огрызаешься ты.
Fish are jumping and the cotton is high
– Чего нос повесил?
Your momy’s rich, and your daddy’s good looking
– А тебе-то какая на хрен разница?!
So hash, little baby, don’t you cry!
Ты вдруг немного смягчаешься, у меня появляется надежда.
– Что-то подсел на измену…
One of these mornin’s…
…из кожи вон лезу.
You’re gonna rise up singin
– С чего вдруг?!
You’re gonna spread your wings
– Да сам не пойму!!! Что-то меня изнутри тянет, ноет, гонит куда-то…
And fly to the sky!
…Прочь гонит, но это не я! Это как… Я не хочу!
But `til that moment
– Эй, Сидд! Ты это брось!..
Nothin` can harm you
…Ты же сам себе хозяин! Постой, объясни, что с тобой происходит?
With your daddy and mummy…
– Нет, Джефф, нет. Прости, я лучше поеду. Есть пара важных дел.
– Но ведь это не ты.
– Нет, это… я. Я так решил.
Э нет, Сидди, это ты меня … прости. Обожаю эту песню. Почти в любом исполнении. Предохранитель на пульте снимается мягко, бесшумно, а щелчок самой кнопки остается никем не замеченным, теряясь в оглушительном реве-хлопке сдетанировавшей взрывчатки. Испаряются недавно еще такие вкусные пончики и кофе. Крошево вывески D’Netty оплавленным фейерверком устремляется в небо, чтобы через секунду всыпать прибитому звуковой волной Сидду зеленым дождем.
– Бежим!!! – ору ему прямо в ухо и начинаю тащить за собой.
– Зачем? Куда?! Что происходит? – бедный… Вопрос в твоих глазах напополам с ужасом растягивает зрачки до размеров Солнечной системы. Это глаза Сидда, но сумасшедшего – к сожалению; мертвого – к счастью. – Туда!! Держи крепче!
Протянутый пульт схвачен – подчиняясь рефлексу, ты вцепляешься в него, как в путеводную нить, как в спасательный круг…
Броневик с копами на подъезде, я слышу рев двигателя и жалостливый скрежет разрываемого могучим корпусом хилого забора парка, я вижу его силуэт, направляющийся по дальней аллее к тиру. Бегу и тащу.
А ты начинаешь приходить в себя, бежишь почти вровень со мной, вместе мы резко тормозим возле прилавка-рубежа тира… и ты умираешь. Твоими глазами глядит на меня тварь, жаждущая впиться мне в глотку черными жвалами. Сидд не воспротивился, он отдался, и теперь тварь, сидевшая в нем до сих пор тихо и смирно, слышит лязг оружия, топот подошв и короткие команды главы группы. Она чует опасность, бросает все ресурсы на сохранение «жизни» тела-футляра, с этой минуты подчиненного ей напрямую.
II
Интермедия – Приговор
Твои расследования не привели тебя к смерти, как они сделали это с многими любопытными легавыми. Они привели людей из NewSelf к тебе. Инъекция очень (очень!!!) специфической субстанции в область между полушариями головного мозга (если верить коксовым друзьям, кажется, испытавшим это на себе). Этого хватает, чтобы крошечная тварь уцепилась за тело смертного, но всё же не слилась с ним. Никакие обостренные чувства и нюх на скверну не заметят в несчастном червоточины, а он при этом будет периодически обуреваем странными желаниями… А если вдруг решит им не следовать или даже упорно сопротивляться, будет мучим страшными болями и почти физиологической потребностью в конкретном действии. Если и это не аргумент – бац – и голова превращается в конфетти. А если аргумент, то, постепенно сдавая позиции, человек наладит устойчивую связь с непрошеным гостем, чем и предоставит возможность в любой удобный для твари момент овладеть собою.
Бывший коп, потомок польских эмигрантов и вообще классный парень, Сидд Полувец стал несчастным носителем бомбы замедленного действия примерно полгода назад. Поделать с этим уже ничего было нельзя. Ты был одним из информаторов Кокса, точнее вы даже менялись сообщениями: то ты ему шепнешь, то он тебе. Но нечто для тебя самого необъяснимое – на грани тебя и чего-то подсознательно-рефлексивного – заставляло тебя собирать информацию о нас, о том, что Коксу известно о багрово-зеленых делишках города. Нет смысла бахвалиться тем, как ты был вычислен – на это ушла уйма человеко-часов! Точнее пасюко-часов. Мне казалось, у нас есть достаточно. Кокс выслушал меня с таким лицом, будто его карманная крыса вдруг затараторила теорию пределов. Он глянул в записи, взвесил факты, придирчиво изучил мои выводы.
– Неплохо, Дело, жаренный твой хвост, неплохо! Собакоголовые считают подвигом доказать червивость, пользуясь головой, глазами и руками, а не нюхом. Срать! Срать я хотел на безмозглых волков! Встреть его. Ты знаешь поговорку: «Только дело всегда право – только пуля никогда не соврет». Поэтому-то она и дура. Дай ему шанс – он его заслужил, пусть по справедливости, своим делом докажет, на чьей он стороне. Выстоять и умереть или сдаться и быть осужденным и казненным по справедливости.
Мне показалось, голос Кокса тогда дрогнул. Я даже допустил весьма бредовую в иных обстоятельствах мысль, что это из-за распоряжения о неминуемой смерти Сидда, а они были почти что друзья…
– Ты всё понял, пасюк!? – всё снова на своих местах. – Всё правильно сделаешь – станешь Охотником.
Человек Племени, затем Охотник, потом когда-нибудь Воин, а там всего пара «лычек», и я на одной ступени с Коксом. Если доживу. Знающих один на сто, а Старейшин, таких, как Кокс, – один на тысячи.
III
Но всё это не имеет значения, потому что цепкие пальцы заменили зонт в руке твари на ствол китайской пневматической М-16, а массивное тело рвануло вперед и сбило её тело-футляр с ног. Сжимая в одной руке М-16, в другой – детонатор и с диким криком ненависти в глотке, он вылетел из-за угла тира прямо под светлы очи пятерки тяжеловооруженных ребят с синими нашивками на бронекостюмах,. Реакция у бойцов полицейского департамента отменная, как всегда: под аккомпанемент рева автоматических стволов, угрожающего порвать мои барабанные перепонки, измочаленное тело Сидда катится по асфальту, и гонит его свинцовый ураган. Будто ветер – мятую салфетку.
Спускаюсь по шахте канализационного колодца, бегу по тоннелю, вылезаю за пределами оцепленного парка, с удовольствием берусь за любимое дело – мирно бреду…
– Молток, Джефф! – оказывается, Кокс уже какое-то время идет рядом, я с трудом успокаиваю и без его неожиданных появлений взбесившееся сердце.
Прочь от деловой части города.
– Улица Эдисона в районе Изобразительных Искусств, дом 21, подвал. Выслать из штата. Я вниз, ты вверх. На рассвете у костра, – бросает нигер минут через 10 нашей совместной прогулки.
Сворачиваем в переулок, нагретый кучкой «братьев», трущихся под брезентовым тентом вокруг чадящего костерка. Шуршащим от сырости хрипом бумбокс с мятыми решетками колонок трескочет неугомонно. Поочередно беря (они называют это «покупать») слово и выходя в круг, укутанные, кто во что горазд, живущие так близко к самому дну, но чуть выше своих прадедов-рабов, они играют в эту своеобразную игру, жонглируя заранее придуманными фразами, импровизируя и сочиняя на ходу, сочетая и притирая друг к другу случайно оказавшиеся рядом слова. Это, по словам Кокса, и есть настоящая магия, на что я (придумывающей тексты заранее почти целиком) всегда улыбаюсь, но в его случае – это…
– Молоток! А проблемы для тебя, просто гвозди! – Обернувшись уже на подходе к кругу повторяет наставник, – Только надо было меня предупредить, что сразу два таких жирных засандалишь по самую шляпку, понимаешь меня, пасюк!?
Голова дергается в конвульсии кивка, и я мельком вижу свои руки – маниакально, не имея никакой возможности остановиться, я жмакаю, кручу, перетираю меж пальцев смятый клок газеты, вроде бы оттирая грязь канализационных переходов. В мозгу куролесят два настойчивых глюка: один говорит, что ладони изгвазданы в шоколадно-ореховом креме, другой утверждает, что это кровь Сидда. Кокс входит в круг, и голос его подобен очереди сухо щелкающих на изломе веток. Мне становится тошно от этого звука… Слов не запомнить, даже разобрать почти невозможно, но кажется, звучит что-то похожее на это:
«Вдыхаю гарь промышленных районов, где всё, как встарь – и лица и законы, где мы с тобой играем в прятки, в загаженных подъездах падая на дно. И хочется бежать отсюда – от этого спасает лишь одно: что мы с тобой одной крови, мы с тобой одного цвета, у нас на двоих одна сигарета, мы самые сраные осколки лета!!!
Теряю память потерянных друзей, что не оставят домов и сыновей, глядя в фарфоровые лица людей с четким ощущением тюрьмы в голове – они сгорают в доменных печах, хотя всего лишь летят на свет! И мы с ними одной крови, мы с ними одного цвета, мы самые сраные осколки лета, даже если нас не было и нету!
Никто из нас не выбирал день, когда нам всем родиться, никто не пел в полёте песнь свободной в небе счастья птицы. Каждый ощущает на себе эти взлеты и паденья, у каждого свой смысл жить, свое предназначенье – не сдаться, не сломаться, не пропасть, не сбиться, не сорваться, жить, как будто бы в последний раз встает над нами солнце, средь каменных лесов, домов, оков бороться за каждое мгновенье призрачного счастья до неба достучаться, ведь мы с ним одной крови, мы с ним одного цвета, мы самые сраные осколки лета, даже если нас не было и нету!!!»3
