Читать книгу: «Сказка с (не)счастливым концом(?)», страница 22
Паша облачился в камуфляж, затащил труп в промежуток между режиссерским пультом и стеной и, окинув прощальным взглядом интересующие его изображения на мониторах, вышел из комнаты. Он потратил секунду на то, чтобы перепрограммировать электронный замок на двери, а затем быстрым шагом пошел в нужном направлении.
Первый и Главный Иерарх в ожидании начала трансляции сидели в просторном зале совещаний, рядом с кабинетом генерального директора телецентра, которого, по такому случаю, отселили подальше.
– Не могу поверить, что сегодня все, наконец, закончится! – Сефербий приложил к губам пузатый бокал и сделал из него протяжный глоток, наполнив свой рот обжигающей янтарной жидкостью.
– Неправда твоя, отче, – благодушно заметил Первый, поглаживая свои холеные руки. – Сегодня все только начинается!
В отличие от своего собеседника, приканчивающего уже вторую порцию шотландского односолодового, властитель, казалось, совсем не нервничал. После ликвидации этого мелкого мерзавца Некто, который, все-таки, успел перед своей позорной кончиной неведомым пока еще для отечественных сыскарей образом испортить жизнь многих доверенных людей Первого, государь не видел особых причин для беспокойства.
Да, на Дальнем Востоке в последние дни зашевелились какие-то недобитки, недовольные нашествием узкоглазых, но ими уже занялся Семенов, а значит, дело было под контролем. Слава уже почти реабилитировался за фиаско с поисками молодого дуралея, и Первый даже начал подумывать о дальнейшем продвижении своего секретаря.
Как бы то ни было, Занозина необходимо найти! Если его ученые правы, то парень мог бы стать отличным средством для решения одной из важнейших проблем, стоящих перед Первым. Сегодня он устранит последнее препятствие для всеобъемлющей власти, но бороться со смертью пока не под силу даже ему.
– … будут перечислены? – Первый вынырнул из собственных дум и потому уловил только конец фразы Сефербия. Этот надутый лопух совсем захмелел и уставился на него своими блестящими маленькими глазками, словно жирный боров на морковку.
– Что ты сказал, отец? – Первый постарался, чтобы его голос не выдавал внезапно охватившее его отвращение к этому усатому мужеложцу. Сефербий был крайне полезным инструментом для контроля за массами, с которым, по крайней мере в данный момент, следовало обращаться аккуратно.
– Я про те средства, что ммм, так сказать… пропали с… эмм… – священник внезапно засмущался, хотя наличие зарубежных счетов Сефербия давно уже не было секретом для Первого, и святой отец знал об этом.
– Все будет возвращено до цента, не переживай, старина, – Первый радушно улыбнулся иерарху и легонько похлопал того по руке. – Завтра же я распоряжусь, чтобы транш был осуществлен. Кстати, как поживает Таврибий? – Первый намеренно перевел тему на любовника святоши, чтобы тот не сильно расслаблялся. – Я слышал, что у вас случилась небольшая размолвка? – с фальшивой участливостью в голосе продолжил он.
– Э, да нет! Ничего такого! – вскинулся Сефербий и воровато оглянулся по сторонам. – У нас все хорошо! – последнюю фразу он произнес громким шепотом, косясь на стоящего у двери Брудова.
– Не беспокойся, отец, моему человеку не интересны подробности твоей личной жизни, – усмехнулся уголком рта Первый. Брудов стоял на страже как истукан и, похоже, даже не моргал. Первый был очень доволен этим приобретением.
Сефербий раздраженно хмыкнул и снова уткнулся было своими седыми усами в бокал.
– Я бы на твоем месте подождал окончания сегодняшнего эфира, – Первый подпустил в голос металлические нотки, указывая на стоящую на столе бутылку. – После него тебя и твоего давнего… друга ждет небольшой и, надеюсь, приятный сюрприз.
Главный иерарх недоверчиво посмотрел на Первого и, спустя мгновение, с сожалением отставил виски в сторону. – Что за сюрприз? – уточнил он настороженно и громко икнул.
Первый хотел уже отмахнуться от нетрезвого собеседника, но тут раздался торопливый стук в дверь, а затем она приоткрылась, и внутрь просунулась голова одного из распорядителей трансляции.
– Господина Главного Иерарха просят пройти в гримерную для подготовки к съемке, – пропищал он тоненьким голоском под пристальным наблюдением Брудова.
– Давай, отец, пора немного поработать! – Первый лукаво подмигнул Сефербию.
Тот вяло кивнул, с преувеличенным кряхтением поднялся со своего кресла и, бросив прощальный взгляд на виски, посеменил к выходу.
Брудов, пропустив святошу, вновь принял вид статуи и даже, казалось, не дышал.
Первый остался один на один со своими мыслями.
Возможно, скоро ему потребуется новый человек во главе Церкви Аалекта. Страсть Сефербия к мужеложству не находила понимания у будущего царя России. Он мог простить корысть, смириться с жадностью и вероломностью, но эта противоестественная пакость… К тому же, слухи о предпочтениях нынешнего Главного Иерарха давно покинули ближний круг и широко распространились в массах. Об этом ему докладывал тот же Семенов…
Первый не хотел, чтобы одна из главных духовных скреп его народа ассоциировалась с гнусной педерастией. Если потребуется, он выполет хоть половину церкви, но добьется ее чистоты. Это послужит хорошим примером и для остальных. Но сначала нужно сделать решающий шаг к абсолютной власти…
– Брудов! – позвал Первый громилу.
– Да, Хозяин? – отозвался тот от двери, поворачивая к нему свою уродливую башку.
– Как ты относишься к педерастам? – Первый надеялся застать своего охранника врасплох этим вопросом, но тот совершенно безэмоционально ответил: – Ненавижу, – и снова замер.
Первый хмыкнул в кулак. Да, с Сефербием надо будет разобраться.
В дверь снова постучали. Но этот раз стук был размеренный и четкий, будто марш на параде.
Брудов открыл дверь и впустил в зал невысокого мужичка в форменном камуфляже личной охраны Хозяина. Лицо его было знакомо Первому – этот человек, в прошлом, неоднократно нес дежурство в числе личных охранников государя, но затем был заменен на более молодого сотрудника.
Брудов о чем-то тихо спросил вошедшего, и тот начал ему что-то торопливо отвечать.
До эфира оставалось не более десяти минут.
Сефербий томился за широким столом, предназначенным для телеобращения, истекая потом под ярким светом софитов. За его спиной была расположена огромная плазменная панель, транслировавшая, в данный момент, какие-то абстрактные узоры. Отец кинул на нее всего один быстрый взгляд – этого ему хватило, чтобы в глазах зарябило от хаотичного многоцветия.
Небольшой зал перед помостом, на котором стоял стол, был заполнен несколькими сотнями наиболее приближенных к власти – промышленников, чиновников, актеров и прочих деятелей. Многие из них, Главный Иерарх точно это знал, вели нешуточную борьбу за право попасться на глаза Первому. Многие надеялись после окончания церемонии задать государю вопрос или поделиться своей бедой, что, в свете последней истории с пропажей денег со счетов, было общей темой практически для всех здесь присутствующих. Зная Первого, Сефербий сомневался, что планам этих напыщенных индюков суждено сбыться.
Иерарх едва заметно, как он сам надеялся, подмигнул Таврибию, который сидел в предпоследнем ряду и нежно ему улыбался. Все-таки интересно, какой сюрприз приготовил им Первый? Сефербий не питал особых надежд на этот счет, но неопределенность всегда его смущала и заставляла нервничать.
Однако, государь задерживается! Сефербий кивком головы подозвал к себе начальника охраны Первого и шепотом спросил у того, в чем причина столь долгого отсутствия его Хозяина? Тот, с каменным лицом, посоветовал отцу набраться терпения и вновь отошел в сторону, шевеля губами в небольшой микрофон, закрепленный у него на подбородке.
Сефербий в раздражении подергал себя за усы. Хмель уже улетучился, а вместе с ним пропало и некое внутреннее умиротворение, сменившись неясной тревогой. Олигархи с первых рядов то и дело поглядывали на свои роскошные часы. Некоторые из них, кто в данный момент был в партнерских отношениях, перешептывались и кивали в сторону Главного Иерарха.
– Ну, где же ты, черт тебя подери, – сквозь зубы просипел Сефербий, и тут, как по мановению волшебной палочки, в зале из уст в уста прошелестело: «Идет! Смотрите, Первый идет! Первый!»
Сефербий резко, до хруста в заплывшей шее, оглянулся и действительно увидел, как на помост упругим шагом зрелого, уверенного в себе мужчины, поднимается государь.
Первый задержался перед столом, поднял правую руку и повел ей из стороны в сторону жестом умелого оратора. Зрители ответили своему правителю бурной овацией. Операторы споро крутили камерами, чтобы выхватить из зала крупные планы наиболее интересных лиц.
– Дорогие друзья, коллеги, сограждане. Я рад приветствовать всех вас сегодня! Кого-то – здесь, в зале, всех остальных – у экранов телевизоров. Мы с Главным Иерархом, преподобным Сефербием, – Первый развернулся в сторону толстяка, и тот быстро кивнул, – хотели донести до вас одну новость.
– Прошу вас, святой отец, – Первый церемонно поклонился Сефербию и, наконец, сел на свое место по центру стола. Получалось, что преподобный сидел, как бы, по правую руку от властителя.
Сефербий сухо откашлялся в кулак и начал декламировать давно заготовленную речь. Поначалу он еще немного сбивался от неожиданно нахлынувшего на него волнения, но затем вошел в привычную колею и даже не сразу заметил, как на его руку легла прохладная ладонь Первого. Государю пришлось легонько сжать рыхлую плоть преподобного, чтобы тот отвлекся от рассуждений о стремлении к благочестию мирян, многочисленных кознях Сатаны и противостоящих ему Белых Ангелов Порядка.
– Закругляйся, – строго шепнул святоше повелитель и через секунду уже благосклонно улыбался в подставленную камеру.
– … И потому, глаголю я вам, дети мои, – Сефербий еще больше надулся от важности, пухлые щеки его налились алым, норовя лопнуть и забрызгать кровью все вокруг, – а глаголю я от имени всей Русской Валламской Церкви, что на Великом Соборе тринадцатью и еще тридцатью иерархами было принято единогласное решение признать нашего дорогого и горячо любимого государя, да славятся дни его во веки веков, Помазанником Божиим, а также выдвинуть его на пост Царя Всея Руси! Ибо издревле повелось, что народом нашей великой родины должно править единоначально! Смиренно надеюсь, что наши просьбы будут услышаны и поддержаны всеми вами, дети мои…
Последние его слова потонули в громе аплодисментов, по сравнению с которым приветственная овация была похожа на моросящий грибной дождик на фоне тропического ливня. Из зала стали раздаваться выкрики, которые быстро переросли в скандирование: «Первый! Первый! Царь! Царь! Царь!»
Первый живо вскочил со своего стула и простер обе руки вперед и вверх, призывая к спокойствию. Лицо его будто бы сияло изнутри каким-то божественным светом.
– Друзья! – загрохотал усиленный спрятанными микрофонами голос правителя. – Друзья мои!
Крики потихоньку стихли и зал успокоился, внимая словам своего повелителя. Жизнь и благополучие любого человека, сидящего здесь, зависело от властного старца, стоящего перед ними на помосте. Он мог управлять судьбами людей одним лишь кивком головы или брезгливым движением плеч, и все слишком хорошо это знали.
– Друзья, – повторил еще раз Первый. – Безусловно, Русская Валламская Церковь в лице Главного Иерарха, – он указал на Сефербия, – других, не менее достойных, иерархов, а также миллионов и миллионов прихожан, оказывает мне великую честь, предлагая принять этот, в какой-то степени священный для нашей с вами страны, титул.
– Однако, одновременно с честью, это еще и великая ответственность, которую иной человек может и не выдержать…
Несколько человек с задних рядов стали раздаваться крики: «Первый выдержит! Первый сможет!» и им подобные, после чего в зале вновь поднялся гул. Многие из зрителей пытались перекричать друг друга в стремлении продемонстрировать свою лояльность перед снимающими все это действо камерами.
Первый постоял пару минут молча, пережидая пик эмоционального всплеска, а затем снова заговорил.
– В последнее время я часто думал, кто из наших с вами сограждан был бы способен принять тот груз, что я так долго несу на своих плечах… – он так пристально смотрел на сидевшего в первом ряду Григория Игнатова, что богатейший человек России, который еще несколько дней назад жестко разговаривал с государем по терминалу спецсвязи, в какой-то момент не выдержал и уставился в пол, как нашкодивший первоклассник перед классным учителем.
– Я должен покаяться перед вами, – Первый прижал правую руку к левой стороне груди. Зал шумно вздохнул и затаил дыхание.
– Наверное, это, в большей мере, и моя вина, но сейчас я не нахожу такого человека, которому мог бы оставить столь большое и столь сложное наследство, – лица сидевших в первых рядах не выражали ничего, кроме благоговейного внимания каждому слову повелителя.
– Поэтому я, с огромной гордостью, но и с полным осознанием всей степени ответственности перед народом, решил принять эту тяжелую ношу и буду, как и раньше, отдавать всего себя на благо нашей великой страны!
Люди с ликованием вскочили со своих мест. Еще бы, ведь они только что стали свидетелями грандиозного события, равного которому не переживал никто из их современников. К тому же каждый первый прикидывал те выгоды, которые посулит ему новый миропорядок.
Сегодняшние министры, влияние которых на политику государства и раньше-то было чисто декоративным, и которые, с данной властной мутацией, фактически оказывались не при делах, аплодировали чуть ли не громче всех. Они знали, что система не бросит их, найдя каждому из своих преданных слуг хлебный надел, позволяющий кормиться и им самим, и их многочисленным шайкам, давно поделившим между собой сферы влияния.
Финансовые и промышленные воротилы с усмешками потрясали руками и хлопали друг друга по плечам. В их деле главным была определенность правил игры, а с этим, похоже, было все решено на многие годы, если не на десятилетия, вперед.
Чиновники среднего ранга, актеры и прочие близкие к власти деятели, всеми правдами и неправдами проникшие в зал, радовались тому, что во главе их государства по-прежнему стоял человек, да что там человек – глыба! который мог одним мановением руки стереть проклятый Запад с лица Земли, а если и не зажигал еще звезды, то только потому, что это было ему не слишком нужно.
Таврибий изо всех сил подскакивал на своем месте, но за широкими спинами и пышными прическами своих соседей он никак не мог разглядеть на трибуне своего любовника, поэтому просто кричал какие-то бессвязные слова, поддавшись общему психозу.
У телевизоров миллионы адептов церкви почитателей Аалекта радостно молились и поднимали рюмки за здоровье Первого, нового Царя великой Российской Империи. Многие подносили к экранам своих малолетних детей и несли им какую-то чушь про грандиозное будущее, которое ожидает их под рукой этого выдающегося человека, лидера современной эпохи.
Были среди зрителей и такие, кто с презрением плевал в мониторы, но делали они это украдкой и по привычке озираясь вокруг, даже если находились совершенно одни.
После окончания трансляции и принятия многочисленных поздравлений от собравшихся лизоблюдов, Первый отбился от приставаний Сефербия, пообещав тому в ближайшее время открыть суть ожидавшего их с Таврибием сюрприза, и вновь вернулся в зал совещаний. У дверей ему отдали честь бойцы, готовые ради своего работодателя на все.
Государь плотно притворил за собой дверь. Под подошвами его ботинок что-то противно хлюпнуло. Первый сделал несколько шагов в сторону, чтобы выйти из небольшой липкой лужицы. Он окинул усталым взглядом внутреннее пространство зала и заметил сидящего на корточках возле стола человека. Тот был повернут к Первому спиной и, видимо, рассматривал что-то на полу.
Новый Царь всея Руси откашлялся и спросил, стараясь не приглядываться к тому, чем был занят сидящий, – Тебе еще долго?
Человек, не оборачиваясь на вошедшего, со своим неповторимым певучим акцентом ответил:
– Эх, Романо, дружище, ты тут такого наворотил! Потерпи еще чуток, уже почти готово!
КОНЕЦ?
