Читать книгу: «Закладочки 3. Еще разности», страница 4

Харизма

– Виновен.

Внутри у Тейлора все упало, зал суда поплыл перед глазами, звуки пропали. Судья продолжал что-то говорить, но Тейлор видел только, как тот раскрывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег. Тейлору теперь было все равно, что с ним будет дальше. Он медленно протянул руку в сторону судьи, посмотрел на запястье. Удивительно, но судья оставался практически непредвзятым: цифры на запястье Тейлора колебались вокруг отметки «30». Харизмометр не врал.

Харизмометр вообще никогда не врал. Кому, как не Тейлору, было об этом знать – ведь именно Тейлор его и создал. Нет, создал – не то слово. Он его открыл. Совершенно случайно, распутывая цепочку генов, Тейлор обнаружил спящую программу, позволяющую видеть отношение окружающих к субъекту. Мог бы и оставить дальше дремать. Но ведь любопытно! А любопытство, как известно, не одну кошку сгубило. И не только кошек.

Первый эксперимент Тейлор ставил на себе. Результат молодого ученого удовлетворил. Теперь, видя отношение к себе других сотрудников лаборатории, начальства, девушек в спортзале – всех – он научился моделировать свое поведение так, чтобы нравиться окружающим. Побочным результатом эксперимента стали быстрый карьерный рост и скорая свадьба.

Основным же результатом стал пристальный интерес правительства. Понятное дело, власть хочет, чтобы ее любили, а тут такой удобный способ оценить любовь к себе любимому в цифрах! С точностью до десятой доли процента!

Вслед за политической элитой потянулись предприниматели. И вот уже харизмометр на запястье у всего руководства, меняются стратегии развития крупных компаний, глобальные кадровые перестановки, резкий экономический и политический скачок. И не только на родине выдающегося ученого – по всему миру! Всего за десятилетие харизмометр появился у каждого. Как часы, как мобильник, как паспорт.

Общество менялось на глазах, стремительно превращаясь в утопию. Но неожиданно программа дала сбой, затем еще один, а потом ошибки посыпались одна за другой. Но разобраться в происходящем, исправить, спасти ситуацию Тейлору не позволили. Слишком быстро и слишком высоко он успел забраться. А выскочек не любят. Хотя его харизмометр стабильно показывал если не стопроцентное обожание, то, как минимум, семидесяти пяти. Оттого внезапный арест и долгий суд оказались для Тейлора вдвойне неожиданными.

Судья закончил открывать-закрывать рот. Тейлора потрясли за плечо:

– Последнее слово. Что-нибудь скажешь?

Тейлор поднялся. Ноги дрожали, пришлось судорожно вцепиться в ограждение.

– Я хотел как лучше.

Какой-то человек вскочил со своего места в зале:

– Заткнись, урод!

Тейлор непроизвольно отгородился от грубияна ладонью. Харизмометр на запястье тут же отреагировал: «998».

Что?! Не может такого быть! Ведь этот случайный человек его не то что не любит – наоборот! Тейлор изменился в лице. Вот она ошибка! Пробужденная программа оценивает не симпатию – нет! Она оценивает лишь силу эмоции вне зависимости от ее качества. От любви до ненависти всего один знак!

Тейлор рухнул на стул, схватился за голову, прошептал:

– Я хотел как лучше…

Пророчество

– Пророчества обязательно сбываются, если в них искренне верить, Петруха. Ты топор не забыл?

– Нет. Только никак в толк не возьму, за каким лешим нам в болоте топор?

– Окно в Европу прорубать будем.

– Какое, к лешему, окно?! В какую-такую Европу? Ты можешь нормально выражаться, Василий Иваныч?

– То самое, о котором великое пророчество Солнца русской поэзии Пушкина. Все же в школе учат, вспомни!

– Да помню я, – отмахнулся Петька, – только здесь же ни одной стены нет – болото сплошное, да река с островами и море.

– Именно! Все как у классика описано. Вон и чухонские избы, и челнок на волнах финский. Все верно, то место!

– Тогда почему же никто до сих пор это твое окно не прорубил?

– Так в предсказании же ясно сказано: пройдет сто лет. Это как раз сегодня. И рубить должен человек по имени Петр. То есть ты.

– А почему окно? Почему не дверь сразу? – не унимался Петька.

– Потому что, прежде, чем в дверь выходить, надо сначала в окно посмотреть, какая там погода, во что люди одеты. А дверь прорубишь – сразу все флаги в гости будут к нам, только успевай дверь открывать-закрывать. Да покрикивать, чтоб не хлопали. Они ж там все без культуры – натопчут, наследят, напачкают.

– При чем здесь флаги, да еще и бескультурные?! Да и что тут пачкать-то: болото – оно и есть болото.

– Не скажи! Пускай и болото, зато свое, родное. Мы сюда куликов культурных завезем, пускай наше болото хвалят.

– То есть флаги – бескультурные, а кулики – культурные? Так давай сразу куликов звать, а флаги не пускать! И станет у нас здесь культурная столица! Прямо на болоте.

– И на островах. Как Венеция. Только северная. Ты только представь: берега, одетые в гранит, изумрудная зелень парков, солнце янтарем в реке отражается…

– Что за розовые сопли?! Чего это тебя, Василий Иваныч, на поэзию потянуло?

– Так сам Пророк Отечества писал! – смахнул скупую слезу тот.

– А-а… Ну, я тогда, как основатель, на золоте есть буду, на бархате спать, – мечтательно прикрыл глаза Петька.

– Раскатал губу! Ты для начала окно проруби, а потом уже мечтам предавайся! Время-то не резиновое!

Петька откинул полу пальто и извлек из специально пришитой петельки топор. И рубанул что есть силы. И проросли первые гранитные плиты по берегам, выпростались первые кривые улицы, заструились рукава первых каналов. А Петька уже второй раз замахнулся и – рубанул. И вытянулись по струнке проспекты и бульвары, отряхнулись от пыли, подставили весеннему солнцу купола и шпили храмы, церкви, дворцы и адмиралтейство. И в третий раз рубанул Петька. И в четвертый. А город все рос и рос как на дрожжах.

– Вот видишь, – похвалил Василий Иваныч, – все как предсказано. Надо только верить!

– Так я ж не верил!

– Зато я верил за нас обоих.