Читать книгу: «Олёнка. Часть первая»
Олёнка
Часть первая. «Серьезные отношения»
В понедельник с утра я подрочил, а где-то через час пришло сообщение от Алёны. Я в это время выполнял ежедневное задание в Beach Baggy Racing 2, мобильной игрушке, куда заходил, когда выдавалось пять свободных минут. Которые легко растягивались на десять. Ну, вы знаете, как это бывает. В «шторке» смартфона мелькнул бумажный самолётик, означавший, что пришло новое сообщение. Имя отправителя значилось как «Алёна репетитор». Это был шифр на случай, если бы жена увидела этот контакт в моей записной книжке. «Ах, Алёна, – сделал бы я покер фэйс, – это… администратор в секции ушу. Сам не помню, почему я записал ее так». Ничего более правдоподобного я выдумать не мог, но этого могло хватить. Лиза не очень интересовалась моей жизнью. Кстати, секция ушу была фикцией. Я выходил из дома с рюкзаком, где лежала спортивная форма, и оставлял его в машине. А сам ехал трахаться с Алёной. Или, ещё до Алёны, встречаться с кем-то из Тиндера. С Соней Переводы, Шейлой Логистика, Катериной Психологом и так далее. Вся моя жизнь, как видите, состояла изо лжи. А смартфон был проводником её.
Сообщение, которое я получил, было тоже насчёт лжи. Алёна прислала мне скриншот, в котором я узнал анкету из Тиндера. Мою анкету. Сопроводительный текст гласил: «Хочу поцелуи на пятом свидании. Только не в щёчку, а таких… настоящих. Хотя нет, пожалуй, на третьем. На пятом уже надо двигаться дальше». Помню, когда я писал этот текст, сидя вчера в кафе в торговом центре, он выглядел забавным. Игривым. Соблазнительным. Да, я сам себе казался таким прожжённым ловеласом. Эй, детка, как ты смотришь на то, чтобы провести вечер в компании очаровательного незнакомца?
Теперь, глядя на этот текст, я сгорал со стыда.
«Это некрасиво, я знаю», – написал я в ответ.
(Алёна Репетитор печатает)
Несколько томительных секунд я всматривался в экран, ожидая приговора.
«Ну тогда.. пока!»
«Извини, мне правда очень жаль. Я не хотел, чтобы так всё кончилось. Но я наверное заслуживаю этого».
Слёзы наворачивались у меня на глаза. Я не понимал, что происходит. Вчера вечером мы разговаривали с Алёной по телефону и она сказала, что у неё серьёзные проблемы на работе, из-за которых она не сможет встречаться со мной три недели. Я обрадовался. Нет, серьёзно. Я сомневался, что мне стоит продолжать отношения с ней. Не то, чтобы она мне не нравилась… но и не то чтобы нравилась. Она была первой женщиной в моей жизни за последние двенадцать лет. Я был благодарен ей за то, что поверил, что могу быть желанным, интересным, привлекательным. Мне нравилось заниматься с ней сексом. Некоторые вещи я делал с ней впервые в жизни. Например, минет без презерватива. И мне это нравилось. Она была безумно чувственной и у меня наступала эрекция, когда я просто думал о ней. Мы много экспериментировали. Исследовали новые грани. Крошки на моих брюках – предлог для того, чтобы она положила свою ручку мне между ног и тихонько сжала пенис. Прямо в кафе. Месячные – повод заняться анальным сексом, а потом, наплевав на ограничения, на исходе третьего часа постельного марафона, вернуться к старой доброй классике. И пусть весь мир подождёт (и месячные тоже). Когда мы расходились после секса, а потом, ближе к ночи, сходились в Телеграме, она писала много приятных слов о том, что после нашей близости чувствует себя как в нирване. Я ощущал себя полубогом, который может сделать женщину счастливой. А теперь всё кончилось – по моей глупости.
Я закрыл Телеграм и открыл Тиндер. Вчерашняя вылазка не принесла никаких результатов. У меня была единственная пара – Алёна. Только вот её-то теперь уже не было. Она удалила меня. Когда-то, в самом начале нашего знакомства я сам советовал ей сделать это. Не всерьёз, конечно, но в то время я бы не расстроился, если бы она ушла, потому что всё, что между нами было на тот момент, умещалось на двух экранах Redmi 8, а у этого телефона шестидюймовый дисплей, если вы не в курсе, и на один экран влезает примерно тридцать строчек текста переписки в Тиндере. Не так уж много между нами было.
«Наверху есть три точки, – писал я ей в декабре, на второй, кажется, день знакомства. – Можно нажать на них и выбрать «удалить из пар» в открывшемся меню».
«Продвинутый пользователь», – ответила она мне, сопроводив своё замечание смайликом.
Так, в нескольких строчках, мы решили вопрос с моим браком.
«Я не умею внедряться в чужую жизнь»,– отреагировала она на моё сообщение о том, что я женат.
Тогда я и предложил ей выйти из игры, образно говоря. Но ей захотелось поиграть. И вот мы играли… В кафе. В машине. В отеле. В переписке.
в кафе
Мы занялись сексом уже на второй встрече. Начали ещё в кафе, когда она пересела со своего стула ко мне на диванчик. В дальнейшем наличие диванчика стало обязательным условием при выборе места встречи. Когда я искал место для встречи и просматривал страничку кофейни или ресторана в Яндекс-Картах, то первым делом искал фото диванчиков, и если таковые находил, то заносил заведение в избранные.
Я написал, что у нас был секс? С ортодоксальной точки зрения то, чем мы занимались, вряд ли можно было назвать сексом. А по мне так это он и был. Ничего сексуальнее у меня не случалось уже много лет.
Началось с того, что Алёна попросила меня дать ей руку.
Я отодвинул тарелки и положил руку на стол. Она принялась гладить ее, водить пальцами по ладони, словно чертя какие-то тайные знаки или нанося странный рисунок. То, что эта женщина вытворяла с моей рукой, было не хуже страстного соития. Очень скоро я закрыл глаза, чтобы полнее чувствовать наслаждение, разливавшееся по всем клеточкам тела. Кажется, я даже немного постанывал. Не могу точно ручаться, и не исключаю такой возможности, – мне было так хорошо, что на некоторое время я выпал из реальности. Очень скоро у меня началась мощная эрекция. Я периодически открывал глаза и озирался вокруг – мне казалось, что у меня настолько откровенно-непристойное выражение лица, что все должны пялиться на нас. Затем я снова опускал веки и отдавался блаженству, которое теплой волной уносило меня все дальше и дальше от берега. А потом Аля пересела ко мне на диванчик и мы оба нырнули, стараясь погрузиться как можно глубже. Не буду описывать, что конкретно мы делали. На диванчике. В крошечном садике у кафе, пока Аля не заметила камеру слежения. На скамейке сквера, куда мы перебрались позднее. В какой-то момент ее рука оказалась в моих трусах. Нас остановил ребенок, который бегал по скверу и громко кричал. А так же тот факт, что на улице все это время была минусовая температура.
в машине
Зима 2020 года в Москве выдалась необычно тёплой, но все-таки это была зима, поэтому я включил обогреватель в автомобиле. И предложил Але пересесть на заднее сиденье. Это было странно и волнующе. Всего несколько минут оставалось до того момента, когда я впервые просунул руки в ее трусики и начал исследовать ее дырочки. Все её дырочки. В первый раз.
На заднем сиденье стояло детское автокресло. Я вышел из машины и переставил его на водительское сиденье. Потом обошел автомобиль, открыл дверцу с той стороны, где сидела Алёна и помог ей перебраться на заднее сиденье. Вернулся и сел сзади.
Мы целовались долго и страстно. У нее была одна особенность, которую потом я все время замечал во время любовных игр – между поцелуями она с шумом набирала воздух в легкие, как будто готовилась к долгому погружению. Иногда тихонько постанывала. Иногда шептала «Боже, какой же ты нежный». Это подстегивало. Мои руки становились смелее. Вот эта твердая чашка на чем-то мягком, – что это? Что с этим делать? Сдвинуть вверх? А вот эта странная штука в трусиках? Прокладка? Куда ее? Как же там горячо и влажно! Она не будет против, если я засуну туда пальчик? Нет, кажется, совсем не против. Кажется, я могу засунуть туда и второй пальчик. Только неудобно, может с другой стороны? Одна рука сзади, другая спереди?
Член исступленно метался в джинсах. Я расстегнул молнию и приспустил штаны. Аля взяла его в руки и стала тихонько сжимать. Потом наклонилась к нему, закрыв своей головой мне обзор. «Что она собирается делать? – подумал я. – Неужели она возьмет его в рот?».
Нет, тогда она не решилась. Это случилось в другой день.
в отеле
Мы стали встречаться регулярно. Усаживались в кафе на диванчике, пили вино, а потом брали такси и ехали в почасовой отель.
В первый раз это случилось в нашу третью или четвертую встречу. Мы целовались сначала в кафе, потом гуляя в окрестностях Третьяковки. Прошли мимо дома Ахматовой. Я удивился, какими обшарпанными выглядят старые двух и трехэтажные дома, если смотреть не с улицы, а со двора. Потрескавшиеся деревянные рамы с облупившейся краской, некогда белой, толстые спутанные лианы проводов вдоль стен, ржавые двери подъездов. А в двух шагах – нарядная рождественская иллюминация. Европейский город.
– Черт, я же выбираю самые укромные подворотни, – пробормотала Аля, когда в очередной раз нас спугнули и заставили отпрянуть друг от друга прохожие.
Я опять затянул шарманку про то, что неплохо бы оказаться наедине. И для этого есть прекрасное решение – почасовой отель. Аля слушала с интересом, но похоже, я ее не убедил.
– Я хочу, чтобы в первый раз у нас это было необычно, – произнесла она задумчиво.
Тут во мне проснулся дьяволенок. «Она почти твоя,– шепнул он мне. – ну давай, уболтай ее».
Я старался.
Я болтал без устали.
Я был само красноречие.
Думаю, она сломалась на том, что нам (как я говорил) необязательно доходить до самого конца. Я и сам тогда в это верил. Но получилось не так, как мы планировали. А может, именно так, как мы планировали, только не хотели признаваться самим себе.
«Только вытащи его перед тем, как кончишь», – прошептала она мне, когда я вошел в нее. Нежно и аккуратно, как делал это всегда впоследствии. Потому что хотел сделать ей приятно.
в переписке
По пути домой я зашел на рынок около метро купить сыра. Я знал одну палатку, где продавали сыры из санкционных стран: Италии и Голландии. Слева на прилавке были российские поделки, справа – медовый из Голландии, Грюйер из Швейцарии, овечий из Италии. Моя жена любила Грюйер. Стоя в очереди, я вытащил телефон и набрал в Телеграме:
– Сейчас я напишу кое-что неприличное.
Я был на подъеме, но не знал, как она отреагирует на письменные непристойности.
– Давай, – пришел ответ.
– У тебя очень вкусная киска, – напечатал я и обратился к продавщице:
– Полкило грюйера, пожалуйста, и столько же пещерного с медом.
И опустил глаза к экрану.
Под словом «киска» появилось сердечко. А потом еще два.
Ей понравилось.
С тех пор переписка после траха вошла у нас в привычку. Я сказал «траха»? Хорошо, путь будет «после интимной близости» (хотя на самом-то деле мы трахались как кролики).
– Как ты? – писал я, устроившись на кровати в своей комнате.
Из соседней комнаты доносилось клацанье клавиатуры. Это моя жена разбиралась с заказами в интернет-магазине.
– Прихожу в себя, – писала Алёна, и мне становилось хорошо.
– Это… просто… космос…, – продолжала моя обладательница двух высших образований. Моя милая развратная девочка.
Что я мог на это сказать? Три смайлика-поцелуя показались мне подходящим ответом.
Аля не раз говорила, что после секса со мной она чувствует себя как будто в нирване. Это будоражило, наполняло гордостью, ласкало мое эго. Сам я большого подъема не чувствовал. Во время секса – чувствовал, а после – нет. Мне было…
– Спокойно, – сказал я, когда мы шли от отеля до ее дома. – Как будто все… правильно, все так, как должно быть.
Шум машин заглушал наши голоса. Алёна что-то говорила, но я не слышал, да и не прислушивался. Мне было достаточно чувствовать ее рядом, а что она там болтает – дело десятое. Возможно, я пропустил что-то важное.
– Знаешь, когда ты со мной, мне кажется, что пазл сошелся. Интересно, почему так – спросила моя женщина.
Я пожал плечами:
– Я тебе говорил, что у меня двенадцать лет не было секса. Может быть, причина в этом?
– Но у меня-то в чём причина? – пробормотала Алёна. Потом прижалась ко мне и сказала:
– Рядом с тобой я чувствую, что можно жить дальше. А не просто ждать… конца.
Мне было пора домой, чтобы не вызвать подозрений своим поздним приходом. «Не забыть вытащить рюкзак из машины», – подумал я. В рюкзаке лежала спортивная форма для занятий ушу. Для того, чем я на самом деле занимался, одежда была не нужна, поэтому я выходил из дома и оставлял рюкзак в багажнике.
В метро думал о том, что скажу завтра Свете, своему психоаналитику.
***
– Вас можно поздравить? – симпатичная блондинка напротив меня осторожно формулировала слова. На тот случай, если вдруг выяснится, что поздравлять меня не с чем.
Я несколько секунд переводил вежливо-обходительный на понятный русский. Потом сообразил.
– Да, у меня всё получилось. – Я махнул рукой так, как будто речь шла о сущей ерунде. Как будто у меня просто не могло не получиться. Как будто мы с психоаналитиком не потратили несколько месяцев на то, чтобы вернуть мне потенцию. Которая в итоге вернулась когда я стал принимать сиалис. Неудачу психоаналитика я списал на «ну, бывает» и продолжил заниматься с ней дальше. Теперь мы работали над моим простатитом, периодически переключаясь на другие вещи. «Нам говорили, что причина простатита в сидячем образе жизни плюс ненависти к женщинам»,– поделилась со мной психотерапевтической мудростью Света. С сидячим образом жизни я был согласен. Против правды не попрёшь. А вот с ненавистью к женщинам было сложнее. До консультаций со Светой я не подозревал, что среди моих чувств к женщинам (довольно сложных, на самом деле) есть и такое, которое можно назвать ненавистью.
– У меня сейчас столько секса, сколько не было, по-моему, никогда в моей жизни. И мне нравится заниматься с ней этим. Но знаете, в постели она одна, а в жизни другая. Та, что в постели, мне очень нравится. А другая…
Я вспомнил, как недавно ждал её перед одной кофейней, спрятавшись под козырёк подъезда от моросящего дождя. Странная выдалась зима в 2020 году. Аля должна была скоро подойти и я посматривал по сторонам. Место было довольно людное. Мимо ходили женщины, а я, из-за своей близорукости мог узнать кого-то либо по одежде, либо тогда, когда человек подходил ко мне на расстояние вытянутой руки. Но в чём должна была появиться Алёна, я не знал. Я ещё не настолько хорошо изучил её гардероб. Позже я выяснил, что на зиму у неё было две вещи: светлая куртка (которая совсем не полнила Алёну) и чёрная шубка, в которую я иногда зарывался лицом, перед тем как повесить на вешалку в кафе, потому что очень любил шелковистое прикосновение меха к коже.
Аля появилась в шубке, но издалека я её не узнал. Только подумал, что идёт какая-то пожилая женщина. Не знаю, почему мне так показалось. Может потому что она мелко семенила, боясь поскользнуться на тонком льду. Или потому что её лицо, когда она уже подошла ко мне, улыбаясь, при близком рассмотрении показалось мне опутанным сетью морщинок… Впрочем, это ощущение прошло, но не насовсем, а просто скользнуло куда-то вглубь и зарылось в илистое дно моего разума. «Вот пришла моя старушка», – подумал я тогда с горечью и удивлением, но постарался отогнать от себя эту мысль. Она вернулась чуть позже, когда мы сидели в кафе на Пятницкой, пили Киндзмараули и я украдкой смотрел на девочек-официанток в белых передничках, сновавших туда-сюда. Одна из них, рыженькая, мне так понравилась, что я пожалел, что рядом со мной Алёна. Не будь её, я бы… не знаю что. Написал на салфетке свой номер телефона? Но она, скорее всего, отвергла бы меня, потому что в её глазах я был старым извращенцем. Гумбертом Гумбертом. Ей, наверное, ещё и двадцати не было, а мне через пару лет стукнет полтинник. К тому же я не мог похвастаться внешностью красиво стареющего киноактёра. А сколько лет было Алёне, я не знал. В профиле Тиндера было написано 41 год, но как-то она обмолвилась, что ей больше. Женщины часто врали в Тиндере насчёт возраста.
– Да и денег мне жалко, – продолжил я. – Каждое свидание обходится в четыре – пять тысяч рублей, кафе плюс отель. Такими темпами я скоро начну брать из «резервного фонда», чего мне совсем не хочется. Кроме того я испытываю чувство вины, когда трачу на любовницу деньги из семейного бюджета.
– Да, – вздохнула Света. – И денег не хватает, и Аля, получается, тоже не вариант. А знаете, я недавно разговаривала с коллегой, психоаналитиком. И мы сошлись во мнении, что с точки зрения психотерапии это даже хорошо, если партнёр не очень нравится. Нет страха «провалить экзамен», всё получается само собой. Так что рассматривайте свою связь с Алей как часть терапии. Как вре́менное явление. А хорошая терапия не бывает дешёвой. А потом, – тут она хитро посмотрела на меня, – вы можете заняться сексом с кем-нибудь ещё. С женой, например. Или завести себе ещё одну любовницу.
Я заулыбался. Идея иметь целый гарем показалось мне в целом привлекательной, хотя и неосуществимой. Прежде всего, с технической точки зрения. Я сказал Свете, что у меня не хватит денег, времени, да и мужской силы, чтобы окучивать сразу несколько женщин. А затем мы вернулись к моему простатиту. И к моей ненависти к женщинам.
***
В прошлый раз Света попросила меня визуализировать мой больной орган. У меня долго не получалось, а потом я увидел жевательную резинку, прилепленную к низу столешницы. Так делают школьники, которым надоела жвачка. Прилепляют её внизу парты. И она там постепенно высыхает, мумифицируется и превращается в белёсое нечто. Я рассказал Свете о том, что увидел. Она попросила меня сконцентрироваться на этом образе и сказать ему: «Я вижу тебя. Я знаю, что ты есть. Я больше не буду убегать от тебя. Покажи мне, что ты из себя представляешь».
Я почувствовал на моей голове белый полиэтиленовый пакет. От него исходило ощущение угрозы. Мне стало неуютно.
Света спросила у пакета, если у него что-то, принадлежащее Антону, то есть мне. И я увидел сердце. Не анатомический орган, а стилизованное изображение, какое обычно рисуют в мультиках, в школьных тетрадках и на заборах. Оно было кроваво-красным и пульсировало тревожным красным цветом. Этот цвет стал разрастаться и вскоре заполнил всё вокруг. Я оказался в красном тумане. Кровь была повсюду.
Как в фильме «Стена», где Пинк лежит в бассейне с кровью.
Как в сериале «Декстер», в эпизоде, где маленький Декстер сидит в луже крови, которая вытекла из его убитой мамы.
Я не видел связи между этими образами, мне казалось, я просто рассказываю первое, что приходит в голову. А Света связь увидела. Она стала спрашивать у кровавого тумана, что он прячет, и я почувствовал сильное внутреннее сопротивление. Света попросила меня представить это сопротивление. Я увидел чёрную тонированную машину. Тогда Света изложила свою гипотезу. Она полагала, что моё глубоко запрятанное чувство – стремление убить свою мать. За то, что она делала мне больно. Физически и морально.
– Дети, – говорила Света, – очень часто реагирует на боль и обиду желанием убить обидчика, расправится с ним самым жестоким способом. Но если обидчик – мама, то это чувство вызывает сильный внутренний протест – как можно убить собственную мать?! Тогда оно прячется глубоко и становится причиной душевного разлада.
Когда она говорила, у меня на глазах наворачивались слёзы. Я вспомнил (или представил себя), забившегося в угол, или под стол, ревущего от боли и злости, испытывающего мощнейшие эмоции, которые я не мог контролировать, не мог понять. Я чувствовал боль, унижение, бессилие, ярость, желание отомстить и страх за это своё желание. Как родная мама, которую я люблю больше всего на свете, может делать мне так больно?!
Неужели связка «любовь-ненависть» с тех пор стала лейтмотивом моей жизни?
***
После консультации я выключил скайп. У меня совершенно не было сил и желания чем-либо заниматься. Иногда, после тяжёлых консультаций, как сегодня, я чувствовал себя совершенно вымотанным, эмоционально выжатым. Некоторое время я лежал совсем без мыслей. Смотрел в окно. Я лёг на кровать в комнате сына, как поступал довольно часто. В его комнате мне легче дышалось. В ней было как-то… спокойнее, что ли. Я вспомнил, как на втором курсе привёл домой свою девушку. Её тоже звали Алёна. Мы с мамой жили в однокомнатной квартире в спальном районе Москвы. Подробности того визита практически выветрились из памяти, запомнилось только, что моя подружка определила обстановку в квартире как «с ума сводящую». Правда ли, что наши дома несут на себе отпечаток не только наших привычек и финансового состояния, но и душевных переживаний? Как считаете, мистер Кинг?
Комната моего десятилетнего сына мало что говорила о нём самом, но много – о его родителях и взаимоотношениях в семье. Напротив кровати стоял гардероб из ИКЕА – страшный, но вместительный. Его торец был обклеен постерами с машинками из журнала Hot Wheels. Изображения кинозвёзд и рок-групп, видимо, будут позже. Если сейчас подростки ещё интересуются ими.
Верхняя полка надстройки над письменным столом была заставлена старыми игрушками. Глобус с подсветкой, который я подарил ему на какой-то день рождения. Он им не пользовался. Вездеход Лего, – мы его один раз собрали, да и забыли. Вообще, Дима любил собирать модели из конструктора, но никогда не играл с ними. Пиратский корабль, вместивший на своих палубах несколько пушек и фигурок пиратов. Разборная деревянная машинка, которую я заказал на Амазоне. Артефакты детства, которое с каждым днём уходило всё дальше. Как-то я написал в своём дневнике, что хотел бы зубами вцепиться в детство Димы и не отпускать его.
А ниже верхней полки начинался ад. Знаете, есть такие видеоигры «найди Х объектов»? Перед вами – стеллаж, заставленный десятками, если не сотнями разнообразных предметов, причём некоторые частично заслоняют другие, или стоят на них, или лежат, – в общем, создатели игры очень стараются, чтобы у вас ушло как можно больше времени на опознание какой-то вещи. Так вот, открытые полки над столом моего сына представляли собой именно такую головоломку, составленную из всевозможных канцелярских принадлежностей, разбавленных книгами, тетрадками и подставками под канцтовары. Проблема была не в наличии собственно карандашей, ручек, пеналов, красок, прозрачных файлов, тетрадок, папок и т. д., а в их количестве. Всё это моя жена закупала оптом, оправдываясь тем, что так дешевле. Вот, скажите, зачем школьнику сто ручек? СТО! Или десять одинаковых коробок с цветными карандашами?! Да он за год и одной не использует! Были там и вещи, которые уже отслужили своё и вряд ли когда-нибудь могли бы пригодиться (даже будущему поколению нашей семьи), но выбрасывать их было нельзя. На этот счёт у меня было несколько крупных разговоров с женой, потом я сдался. Как и в других случаях.
А теперь я просто лежал и вспоминал, как мы познакомились со Светой. Как я влюбился в своего психоаналитика, а потом она меня отучала от этого чувства. Безуспешно. Пока за дело не взялся я сам.
***
Света была моим вторым психоаналитиком. От первого я сбежал, прозанимавшись с ним семь месяцев. С ней. Её звали Алёна. Кажется, четвёртая по счёту Алёна в моей жизни. Поводом для моего обращения к психоаналитику (к первой, а не ко второй) стала влюблённость. На старости лет меня угораздило влюбиться, причём сразу в двух молоденьких девушек.
Дело было так. С некоторых пор по ночам меня стали донимать боли в области таза. Днём всё было нормально, а вот ночью, после долгого лежания на одном боку, я испытывал довольно неприятные ощущения, – настолько неприятные, что просыпался, и потом долго не мог заснуть. Промучившись несколько месяцев, я пошёл в поликлинику. Там мне сделали компьютерную томографию и нашли остеохондроз и протрузию в поясничном отделе позвоночника.
– Хорошо, что корешки не задеты, – сказал мне врач, рассматривая заключение рентгенолога. Кто такие корешки, почему мне надо было радоваться, что они не задеты, – этого она мне не объяснила. Зато рассказала, что сама недавно перенесла операцию на позвоночнике. «Хирург мне сказал, что ходить я смогу, но боль останется со мной до конца жизни», – поделилась со мной своим счастьем эта добрая женщина.
Таблетки и мази, которая она мне прописала, не помогли.
Тогда я стал изучать интернеты. Узнал, что множество людей долго и безуспешно пытаются вылечиться от проблем со спиной. Увидел рекламу чудодейственного бальзама Фигуля, сделанного из секретных трав, выращенных в строго охраняемой сибирской лаборатории. И решил, что не пойду к Фигулю. Прочитал о методах лечения другого известного некроманта, доктора Чудновского. Методах, так же мало совместимых с жизнью пациентов, как и сама болезнь. Впрочем, те, кто выдерживали лечение до конца, всё-таки выздоравливали. Правда, таких было мало.
В интернетах было много боли. Одна женщина писала, что несколько месяцев колола себе на ночь обезболивающее и только этим спасалась. Но потом обезболивающее перестало действовать. Форумы изобиловали специфической информацией, люди выкладывали чёрно-белые рентгеновские снимки, как родители демонстрируют фото детей, жонглировали номерами позвонков и писали размеры межпозвонковых грыж чуть ли не с гордостью. Были и истории чудесных исцелений, куда ж без них. Особенно запомнилась мне одна. Одного мужика, у которого отказали ноги, каждый день привозили в бассейн и кидали в воду. Через четыре месяца он встал и пошёл.
Примерно на третий день погружения в мрачную вселенную остеохондроза, я созрел. Я был готов отдать немаленькие деньги, лишь бы только у меня не было так, как у тех, кто раздирал душу (свою и чужие) на форумах. И я точно знал, кто мне поможет. Мануальный терапевт! По правильному надо было говорить «мануальщик», но это право надо было заслужить. Как минимум – личным знакомством. А по-хорошему, историей с хеппи-эндом, знаете из тех, что рассказывают, доверительно наклонив голову и взяв особую задушевную интонацию: «Знаешь, я тоже думал – у меня всё плохо, но нашёлся один дядька… он поставил меня на ноги. Могу телефон поискать». И у тебя в голове звучит набатом «мануальщик, мануальщик, где ж ты ходишь, мой спаситель» и всплывают запавшие в душу с детства истории о филиппинских мануальных терапевтах, которые проводят хирургические операции голыми руками. Нейрохирургические операции. Без анестезии. Без инструментов. (Хочется добавить: без пациентов).
На сайтах многих медцентров большое место в программе лечения занимала лечебная физкультура, массаж и мануальная терапия. Я подумал, что физрой могу заниматься самостоятельно, а не платить десятки тысяч рублей за то, чтобы какой-то вчерашний выпускник института физкультуры показывал мне элементарные упражнения, которые можно посмотреть в YouTube.
Мануальщика я нашёл через интернет, у него был очень хороший рейтинг и куча положительных отзывов. Это потом я уже понял, что отзывы составляются со слов клиента на основании их первого посещения. Одна дама писала: «Мы вместе посмотрели мои снимки, доктор был очень вежлив». Учитывая, что мануальщик брал больше четырёх тысяч рублей за приём, он ДОЛЖЕН был быть вежлив. И за эти деньги посмотреть не только ваши снимки, но и снимки вашей морской свинки, если бы вы принесли их с собой.
Снимков у меня с собой не было, так что я обрисовал ситуацию на словах. Мануальщик выглядел так, как и должен был, по моему глубокому убеждению, выглядеть всякий порядочный мануальщик: крупный, с сильными руками, под пятьдесят. Он слушал внимательно, говорил с паузами и внушал доверие.
Он попросил меня нагнуться и достать руками до пола, и, кажется, был впечатлён тем, как легко я выполнил это упражнение.
Я сказал, что прописанные НПВС мне не помогают. Дядечка закивал головой, словно слышал подтверждение своему давно сформированному внутреннему мнению:
– Есть два способа справиться с вашей проблемой, – произнёс он и сделал паузу, поскольку четыре с лишним тысячи за визит из любого сделают драматического актёра. – Либо глотать горстями нестероидные противовоспалительные препараты, либо… – тут он ещё раз драматично остановился, – лечиться с помощью проверенных методов мануальной терапии.
Ещё до визита к нему я был настроен на то, чтобы пройти у него курс лечения, так что долго уговаривать меня ему не пришлось. Но всё-таки я спросил, уверен ли он, что ему удастся справиться с моим недугом ("Да, без всякого сомнения", ответил он) и сколько потребуется сеансов (восемь).
Мне сразу сделали скидку в двадцать процентов.
Я разделся и лёг на массажный стол. Он был покрыт сиреневой одноразовой простыней. Вначале помощница моего мануальщика массировала мне спину минут двадцать. Это было довольно приятно. Потом пришёл он сам и стал по-всякому крутить мои руки и ноги. Я испугался, когда он обхватил моё туловище и резко крутанул его так, что слышно было, как захрустели позвонки. Впрочем, ничего страшного не произошло. Потом он взял мою голову в ладони и стал слегка покачивать её, словно перекладывал мячик из одной руки в другую. Я лежал на спине, а он стоял так, что я не видел его, а только чувствовал его руки, которые поддерживали на весу мою голову. Плавные движения расслабили меня, я почувствовал себя в полной безопасности, и вдруг он крепко обхватил мою голову двумя руками и резко повернул её таким движением, каким в кино мастера единоборств и просто крутые парни сворачивают шею противнику. Опять раздался хруст позвонков и я снова испугался. Но в этот раз пронесло. Потом эти действия стали обязательным элементом каждого сеанса, но всё равно каждый раз я боялся, что он мне что-то свернёт, что какой-нибудь позвонок не встанет на своё место и я навсегда останусь калекой.
Сеансы завершались всегда тем, что мануальщик давил на какую-то точку в области тазобедренного сустава. Сначала он использовал большой палец, а потом какую-то штуковину из эбонита, похожую на искусственный фаллос. Давление всё нарастало, я чувствовал боль в ноге, но потом оно достигало апогея и меня отпускало.
Когда мануальщик занимался со мной, мы разговаривали. Так я узнал, что ещё в советские времена он работал в санатории, где все клиенты проходили курс мануальной терапии из восьми сеансов. Так выяснилось, откуда взялась цифра восемь.
Сеансы шли один за другим, а я всё не чувствовал облегчения. На седьмом визите у меня спросили, не хочу ли я сделать «блокаду», укол обезболивающего. «Боль пройдёт или не будет не такой сильной»,– объяснил доктор. Я подумал, что вряд ли имело смысл отдавать около тридцати тысяч рублей, если все мои проблемы можно решить уколом. На восьмом сеансе мануальщик спросил, не хочу ли я прийти на девятый. Но выглядел при этом не очень убедительно, словно бы и не хотел, чтобы я лишний раз мозолил ему глаза.
