Читать книгу: «Времени тонкая тень», страница 4

Антология

Шрифт:

Алексей Береговой

г. Москва

Автор сборников стихов и публицистики. Начинал в советское время, но столкнулся с жесткой идеологической цензурой.

Из интервью с автором:

– Поэзия – это, наверное, язык жизненного опыта, затрагивающего глубины чувственного бытия, где нет места лишнему, тривиальному, лживому. Все мои увлечения – живопись, путешествия, подводное плавание – приводят в конечном счете к обогащению моего внутреннего поэтического восприятия мира. Здесь представлена читателю выборка из двух сборников – любовная лирика «Луч света» и «На грани миров».

«Не надо слов – падет и выше…»

Не надо слов – падет и выше,
Не разойтись слезе с судьбой.
В лицо осенний ветер дышит
И не надышится тобой.
Не надо грустного упрека,
Не надо вымысла вины —
Бездушно ледяное око
Себя не видящей Луны.
Не надо страха одиночеств —
Все, кончившись, начнется вновь.
Чем жизнь становится короче,
Тем бесконечнее любовь.

«Хрустальный мир…»

Хрустальный мир —
змеиное яйцо,
Висящий в пропасти
последней каплей смысла.
Мир, связанный со всем
со всех концов,
Деленный тайно
на простые числа.

«Нет, не молитва, и не потеря…»

Нет, не молитва, и не потеря,
Не взгляд, не музыка, не сон.
Осколки тишины взлетели
И раскололи небосклон.
Из площадей нарезав ткани
Плащей, зонтов, попон, ливрей,
Дорогу к Солнцу уступали
Слепые стаи фонарей.
Сомненьям оставляя место,
Как памятнику пьедестал,
Друг в друга исподлобья лезли
Свинцовые глаза зеркал.
Побег созрел, как неизбежность
Запутавшихся в пустяках,
Глазеющих на мир с надеждой
Едва прозревшего ростка.
Гудело всесильное небо,
Крылом нарезая круги,
И падали намертво стебли,
И тлели, как воск, мотыльки,
Что дальше: конец иль начало?
Неведенье сводит с ума.
Луну, словно куклу, качала
И звездами вглубь размечала
Упавшая в осень зима.

«Так зайца тянут из шляпы…»

Так зайца тянут из шляпы,
Так топчут промокшие мхи,
Озябшие птичьи лапы
Так попадают в силки.
Так плещет фиалка парфюмом,
Так свет ослепляет глаза,
Так выпадает из шума
Звенящего неба слеза.
Так ноты искрят в пепелище,
Так жизнь берет верх над судьбой,
Так космос неистово ищет
Единственной встречи с тобой.

«Для снегов работа…»

Для снегов работа —
Не свести с ума.
Угол жизни – вот он,
А вокруг зима.
Для снегов преграда —
Канитель весны,
Яркая помада
Молодой Луны.
Отчего же вечность
Так разделена?
Где твоя беспечность,
Там моя вина.
Сколько б ни упало,
Не учесть в горсти,
А снегам все мало —
Все б мести, мести…

«Вонзая глаза азалий…»

Вонзая глаза азалий
В янтарную ширь небес,
Сухие узлы вязали,
Как самодельный крест.
Канатами бездорожья
Сжимая свободную грудь,
Наверное, жить так можно,
И нужно стать осторожным,
Но невозможно вздохнуть.
К чему этот страх начала?
К чему эта боль конца?
Раскатами отвечало
Сиянье ее лица.
И сны, выдавая тайны
Обмолвками «Не забудь!»,
Безмолвно следы сличали.
А впрочем – все так случайно:
И смысл пути, и путь…

«Видишь увядшее солнце…»

Видишь увядшее солнце,
Ржавые абрисы крыш,
Звезды, сомненья, бессонница —
Хочешь кричать, но молчишь.
Жизнь или смерть – неизбежность
Муки любви и борьбы,
И одиночество брезжит
В ломких изгибах судьбы.
Иглами памяти шьются
Рваные раны потерь.
Льется из лунного блюдца
В жадные губы безумца
Времени тонкая тень.

«Нет, не пробиться сквозь туман…»

Нет, не пробиться сквозь туман,
Угадывая полутени.
И бесконечная зима,
И жизнь – обман, и смерть – обман
Бесчисленных несовпадений.
Нет, не закрыть лица от бурь —
У страха каменеют руки,
И, взгляд бросая на бегу,
Я твою душу cберегу
От ран разлуки.
Нет, не угнаться за судьбой,
В два шага не осилить пропасть.
Остались только мы с тобой,
И ветра бесконечный вой,
И душ пленительная робость.

«Копила копоть, жгла кострище…»

Копила копоть, жгла кострище,
Сгребая листья, как мечты.
Тот, кто безумия не ищет, —
Не видит этой красоты.
Кто в листопад не умирает,
Слезой смывая кровь с листа,
Как след потерянного рая, —
В том погибает красота.

«Время слов – ремесло белых пятен…»

Время слов – ремесло белых пятен.
Нас, как в сон, занесло в зной объятий.
Нам к ночи довелось прикасаться,
Согревая стекло белых пальцев.
И жемчужин сиреневых нежность
Черный бархат безбрежия режет.
Время вымысла жить и прощаться,
Окунаясь в узлы твоих танцев,
Вить лианы руками по бедрам,
Западая в любовь, как в ловушку,
И однажды быть начисто стертым
В тайне времени, полной бездушья.

«Так много громких обещаний…»

Так много громких обещаний,
Пустой слащавой мишуры,
И зависть за семью речами,
И горечь на краю печали,
И злоба на конце иглы.
И в них, входя, дряхлеет время,
На кру́ги возвращаясь вспять:
Не так, не вовремя, не с теми
Любовь положено терять.

«Начало осени. Не много ль…»

Начало осени. Не много ль
То золота, то поздних слез?
Куда ведет тебя дорога?
Куда меня мой сон унес?
Начало осени. Обманет?
Как будто все давно прошло,
Как будто в ледяном стакане
Кроваво плещется вино.
Начало осени. И что же?
Не верь, не бойся, не проси.
Как зерна, на ладонь положит
И упадет в судьбу без сил.

«Никто не замечал утраты…»

Никто не замечал утраты,
И радовали глаз потери.
Кроваво-желтые закаты,
Как птицы, наугад летели.
Никто не думал о случайном,
Не принимал всерьез измены.
А утро по щекам лучами
Хлестало и палило стены.
И ты, пленяя сны, как участь,
Не знавшая к себе ответа,
Напрасно продолжала мучить
Стихами выжженное Лето.

Элегия о днях

Днем позже, днем раньше
Разбухнет, развяжет,
Над глянцевой кожей
Расстелется пряжей.
Днем меньше, днем дольше
Раскинется мхами,
Фиалки разложит
Льняными руками.
Днем дальше, днем ближе
Сквозь прорези неба
На капли нанижет
Крылатые стебли,
Туманом замажет
Глаза и ладони.
Днем дальше, днем ближе
В объятьях утонет.

«Дни ползли, а недели летели…»

Дни ползли, а недели летели
Застревать стрекозой в январе,
Каплей жизни, спасенной в метели,
Одинокое сердце согреть.
Белой шалью овитые плечи,
Столько скрыто в дыханье тревог,
Дни горели, как листья, как свечи,
Не найдя в бездорожье дорог.

«Так день повис, дыша дымами…»

Так день повис, дыша дымами,
Стеклом к щеке, вонзая взгляд,
Сырое солнце поднимая,
Как зыбь зеркал, над всем подряд.
Так день кипел свистком на ухо,
В ногах валяясь, рвал плащи
И по обрубкам переулков
Шарфы кровавые тащил.
Так день оправдывал сплетенья
Последних и пустых причин,
И пал, как лист, сливаясь с тенью, —
Слепым, потерянным, ничьим.

«Как снять с шнуровки бездорожья…»

Как снять с шнуровки бездорожья
Пустые пропасти полей?
Чем взгляд спокойнее, тем строже,
Чем беззаботней, тем милей.
Как, вымостив краеугольным
Тугую невесомость дня,
Из безразличья вырвать с корнем
Судьбу, на случай разменяв?
Как знать, не различая смысла,
Невидимую суть вещей?
И, если бы слеза не висла,
Как пережить потоп дождей?

«Напоследок многое понятно…»

Напоследок многое понятно.
Ломкий воздух в тишине завис.
Ватных туч размашистые пятна
Утонули в золотой крови.
Напоследок многое некстати.
Безразличный к выбору игры,
Верх берет верховный наблюдатель,
Окуная спящий мир в полынь.
Напоследок многое не важно,
Ценно то, что скрыто взаперти.
И в одну и ту же воду дважды
Время не дает судьбе войти.
Напоследок малое весомо:
Капля солнца упадет в ладонь,
И, постигнув, что любовь – не слово,
Свет заполнит пустоту окон.

«Концовка. Ветры воем веют…»

Концовка. Ветры воем веют,
В волну бросая горсть песка.
И, бесконечностью владея,
Приходит ночь издалека
Продолжить, с притяженьем споря,
Сорвать рукоплесканий шквал,
Холодное немое море
Обрушив в пустоту зеркал.

«И кажется, еще важна секунда…»

И кажется, еще важна секунда,
Повисшая на утренней росе,
И медленны движения как будто,
Пустое солнце брызжет в январе.
И все вокруг ослепло и оглохло,
Сложило руки, спряталось в углы —
Мир ждет как искупления подвоха,
Как полотно – терзания иглы.
Немногое доступно и весомо,
И кажется привычным, как всегда,
Глазеть в окно затерянного дома,
Как в шторме исчезают поезда.

«Так память, выцедив до дна…»

Так память, выцедив до дна,
Пьет из теченья вод,
Так музыка душе дана
Последней из свобод.
Так мечется пустой вопрос,
Так ускользает взгляд,
Так свет, как бесконечность, прост,
Так нет путей назад.
Измерить значит потерять,
Так режется из сна
Бинтом кровавая заря,
Так гибнет тишина.
Так хлещет по ухабам дня
Безумный майский дождь.
Так жизнь проходит сквозь меня,
Как миг, как нить, как дрожь.

«И голос тишины простужен…»

И голос тишины простужен,
И от себя сбежать не прочь,
И тех, кто никому не нужен,
Целует в переулке ночь.
Дождем сползая на ступени
И руки запустив в карман,
Безмолвно отступают тени,
Как в память, в ледяной туман.
Ведет к развязке ход событий,
Скрывая напоследок суть,
И, как завороженный зритель,
Душа не в силах глаз сомкнуть.

Александр Журба

ФРГ, г. Зиндельфинген

Гражданин РФ, родился в г. Омске, там же учился, окончил Политехнический институт (1978), работал конструктором в НИЙ Минобщемаша. Когда в 90-х оказалось, что новой власти инженеры не нужны, не пожелал менять чертежный прибор на баул челнока и переехал на ПМЖ в ФРГ (1998), где на немецком машиностроительном концерне продолжил конструировать автоматизированные комплексы. Под псевдонимом Виктор Белов в издательстве «Скифия» опубликованы две книги под общим названием «Управление мировоззрением» (2.009 и 2.012. гг.). В журнале «Национальные приоритеты России» (2.019 и 2.02.0 гг.) под тем же псевдонимом опубликован цикл статей на тему современного состояния России. В ежегоднике ИНИОН РАН, 2.02.1 (ч. 1) отдельно опубликован «Манифест евразийской цивилизации».

Из интервью с автором:

– Мне посчастливилось родиться в великой стране в великое время, когда самые фантастические мечты и недосягаемые грезы волшебным образом превращались в реальную повседневность, и это чудо творили не какие-то бородатые джинны и хрупкие феи, а великое поколение наших отцов. Нас окружал мир, в котором сказка на наших глазах становилась былью, а светлая, оптимистичная, зовущая к новым высотам советская фантастика наполняла нас непоколебимой верой в сказочное будущее всего человечества. Этот рассказ – дань памяти великому времени, великой советской фантастике и великой стране – СССР.

2-096: Возвращение

«Виктория» выходила на околоземную орбиту. Возвращение экипажа корабля на Землю проводилось по плану, отличному от старта, и не предусматривало промежуточной посадки на Луне. От «Виктории» должен был отделиться управляемый наземными службами спускаемый аппарат с обоими космонавтами на борту. Они доставлялись аппаратом непосредственно на ближайшую к их городу космодромную площадку, а сам корабль должен был вернуться на окололунную орбиту, скачав перед тем на Землю всю полезную информацию, полученную в ходе полета.

Волнение от скорой встречи с Землей, родными и близкими началось у Джона и Жана сразу после отключения искусственной гравитации и продолжало нарастать с каждой минутой. И к тому моменту, когда они заняли свои места в спускаемом аппарате, достигло наивысшего напряжения, от которого оба космонавта не могли никак избавиться даже с помощью изощренных приемов аутотренинга. Напряжение было так велико, что они не могли обмолвиться между собой даже парой слов. Так, не прерывая полного молчания, они ощутили заметный толчок, означавший момент отделения спускаемого аппарата от корабля. После этого события кабина космонавтов погрузилась в абсолютную тишину.

Тишина была нарушена вздохом облегчения и водопадом радостных восклицаний только тогда, когда оба звездолетчика одновременно почувствовали включившиеся тормозные двигатели и силу притяжения матушки-земли. Через непродолжительное время спускаемый аппарат завис над бетонной площадкой космодрома и бережно опустил свой ценный груз на землю. Отключение двигателей экипаж приветствовал тройным «ура!». К аппарату тут же подкатил мини-челнок и гостеприимно распахнул дверцы для прибывших на родную планету. Джон и Жан с непередаваемым восторженным чувством возвращения после долгой разлуки выпрыгнули из спускаемого аппарата на твердое покрытие космодрома и с замирающим от ликующей радости сердцем огляделись по сторонам. Было раннее утро, солнце едва показалось над темной полоской далекого леса, но его лучи уже полностью залили своим щедрым ярким светом все огромное пространство космодрома, окрасив его постройки, мачты, взлетно-посадочные полосы и стартовые площадки сияющим розовым цветом. Постояв некоторое время в безмерном, захлебывающемся от ощущения полнейшего счастья восторге, Джон и Жан наконец-то уселись друг напротив друга в терпеливо ожидавший их челнок, который без промедления доставил их в карантинный корпус космодрома.

Пройдя все процедуры и не встретив при этом ни одного человека, Джон и Жан, в предвкушении радостных, счастливых встреч с родственниками, коллегами и друзьями, болтали и шутили без умолку. В этом настроении радостного ожидания они вышли за территорию космодрома. Яркое утреннее солнце, пронзительно-голубое небо без единого облачка только усиливали их ликующее душевное состояние. Скрипнув тормозами, к ним тут же подъехали два беспилотных такси. Обнявшись на прощание, Джон и Жан договорились встретиться в ближайшее время. Джон достал было из кармана свой старенький смартфон, который вместе с ключами от его дома все это время хранился в его персональной ячейке на космодроме, но тут же засунул его обратно.

– Нет, – сказал он, – устрою я лучше маленький сюрприз своим возвращением – неожиданная встреча лучше запоминается.

– Конечно, так веселей, – ответил Жан, – а вот мне устраивать сюрприз некому.

– Не горюй, все наладится, – утешил товарища Джон.

– Да, обязательно наладится. – И Жан еще раз сердечно обнял Джона, затем, порывисто развернувшись, запрыгнул в раскрытую дверцу такси.

Джон проводил взглядом такси, в котором уехал Жан, и еще раз огляделся по сторонам. На залитых щедрым утренним солнцем улицах не было видно ни души. Пожав плечами, Джон сел в такси и назвал свой домашний адрес.

Через полчаса такси остановилось прямо перед его домом. Не в силах справиться с вновь захлестнувшим его волнением, Джон не сразу вышел из машины. Наконец, взяв себя в руки, он выбрался из такси и подошел к входной двери, не осмеливаясь сразу нажать кнопку звонка. Простояв в нерешительности пару минут, он с неимоверным усилием сбросил оцепенение, глубоко вздохнул и, больше не колеблясь, твердо надавил на кнопку. Звонок разнесся по всему дому, но никаких других звуков он не услышал. Уже уверенней повторив звонок, он понял, что дома никого нет, и достал ключи.

В коридоре, как и в других комнатах дома, было прохладно, царили неестественный идеальный порядок и клиническая чистота. Осмотревшись, Джон не заметил ни одной небрежно брошенной вещи, которая оставалась бы лежать на непредназначенном ей месте. Прежде такой безукоризненной аккуратности в его доме не наблюдалось. Еще раз пожав плечами, он уютно уселся в своем любимом кресле и достал из кармана смартфон.

Телефон жены долго не отзывался. Джон уже было хотел сбросить вызов, но тут на дисплее его смартфона появилось лучезарно улыбающееся лицо Николь. Джон жадно вглядывался в знакомые, почти не изменившиеся черты, но что-то неуловимо настораживающее мешало ему совершенно отдаться радости общения с самым близким человеком. Николь, продолжая все так же задорно улыбаться, сообщила, что в данный момент она находится в дальней служебной командировке и вернется домой только к концу недели. Джон начал расспрашивать жену о детях. С теми же жизнерадостными интонациями и с той же обворожительной улыбкой Николь известила Джона о том, что Вилли пока не женился и в данный момент находится в дальней экспедиции, а Дина заканчивает последнюю практику где-то в Антарктиде и связь ними обоими пока затруднена. Последние слова Николь не столько огорчили, сколько насторожили Джона, но он тепло с ней попрощался, сбросил связь и задумчиво остался сидеть в кресле.

Ничего определенного не решив, Джон поднялся из кресла и направился на кухню с твердым намерением что-то перекусить. За пару шагов до кухни в кармане Джона неожиданно звякнул смартфон. Машинально вынув его из кармана и чиркнув по поверхности пальцем, Джон увидел сообщение, поступившее от Жана. Сообщение состояло только из трех букв – SOS. Застыв в полном замешательстве и ничего не понимая, Джон включил видеосвязь. Дисплей засветился не сразу, какое-то время оставаясь совершенно черным. Вдруг он вспыхнул и на нем появилось перекошенное от боли лицо Жана. Превозмогая боль, Жан успел прохрипеть прямо в камеру: «Они взбесились!», но тут же смартфон с включенной камерой, очевидно, выпал из руки Жана, успев выхватить на мгновение сверкнувший за его спиной огромный нож для разделки птицы, рукоять которого была крепко зажата в схвате кухонного робота. Изображение на смартфоне тотчас покрылось рябью и исчезло.

Окаменев на долю секунды, Джон в тот же миг явственно услышал, как в его «умном доме» все внезапно начало приходить в движение: почти бесшумно и сразу на всех окнах начали опускаться жалюзи, с кухни послышалось знакомое урчание движущегося кухонного робота, из углов комнаты один за другим выкатились роботы-уборщики. Моментально опомнившись и не раздумывая больше ни секунды, Джон стремительно бросился к двери, ведущей в подвал. Сбежав вниз по лестнице уже в полутьме, он лихорадочно запер дверь изнутри и, оглядевшись по сторонам, схватил гладильную доску и втиснул ее в распор между дверью и бельевым шкафом. Хлопнула верхняя дверь подвала, и на лестнице послышался приближающийся, грузно постукивающий по ступеням лязгающий шум.

Джон огляделся еще раз. Под самым потолком подвала светилось небольшое окно, свободное от жалюзи. Кроме шкафов в подвале стояли стиральная машина, сушилка, широкий стол с корзинами для белья, несколько стульев, висел широкий светильник. По стенам тянулась наружная электропроводка. Панический ужас от происходящего, которым Джон был охвачен в первые мгновения, начал понемногу отступать, и к Джону стала возвращаться способность рассуждать. «Повезло, что у нас нет гладильного робота», – подумал он. На противоположной от окна стене подвала, на самом видном месте висел топор деда. Взгляд Джона остановился на нем. И в этот момент вдруг ожила стиральная машина и из нее бурным потоком начала изливаться вода. Тут же входная дверь подвала, подпертая гладильной доской, содрогнулась от первого тяжелого удара, но осталась стоять на месте. Больше медлить было нельзя, и Джон, сорвав со стены топор, бросился наперерез образовавшейся обширной луже к спасительному окну, но тут же отпрянул от плещущейся перед его ногами воды. Звериным чутьем он понял, что она могла находиться под током. Оглянувшись, ударом топора Джон перерубил входной кабель. Машина моментально умолкла, но послышался второй тяжелый удар в дверь. Уже без оглядки пробежав по воде, он резким движением передвинул стол под окно, вскочил на него и, разбив стекло, несколькими ударами топора сломал и вырвал оконную раму. Выбросив топор наружу, он подтянулся на руках и выкатился из оконного проема на стриженую зеленую лужайку перед домом.

Вскочив на ноги и поспешно озираясь, Джон вовремя заметил ползущих прямо на него роботов-садовников и клиновидную газонокосилку. Взглянув поверх них, увидел заброшенный гараж, в котором с незапамятных времен стоял старый бензиновый отцовский внедорожник. Джон вдруг ощутил непреодолимую потребность почувствовать в своей здоровой руке надежную рукоять топора и, быстро нагнувшись, подхватил его с земли. Приятная тяжесть топора наполнила Джона отчаянной решимостью, и он, ловко отпрыгивая в стороны от проворно движущихся на него роботов, побежал к гаражу, двумя взмахами топора сломал замок и открыл ворота. Автомобиль стоял на положенном ему месте. Дернув на себя дверцу, Джон запрыгнул в кресло водителя и бросил рядом с собой топор, с которым он решил не расставаться до своего последнего часа. Лихорадочно пошарив рукой по приборной панели, нащупал и тут же сильно надавил на стартовую кнопку. Его непрерывно колотящееся сердце в этот момент было готово вырваться из груди. В глубине машины что-то скрежетнуло, не сразу, с громкими хлопками, но все же мотор запустился. Джон жадно впился взглядом в приборную доску. Стрелки приборов вздрогнули, и указатель топлива остановился на метке четверти бака.

Джон резко газанул, и джип вырвался из гаража прямо на сверкающий зеленый газон. Лавируя между роботами, Джон вылетел на своем джипе на ближайшую улицу и, не оглядываясь, помчался вдоль нее, пытаясь как можно быстрей оказаться за пределами города. В этот момент он наконец-то окончательно пришел в себя, и к нему вернулась способность здраво мыслить. Было ясно, что за время их долгого отсутствия на Земле произошли трагические события, катастрофические по своим последствиям. Всему виной, очевидно, явился ИИ, который по неведомым причинам «взбесился» и по каким-то ему одному известным мотивам принялся методично и беспощадно уничтожать человечество.

«Бедный Жан, – подумал Джон, – ты был тысячу раз прав».

Жан был мертв, но Джон остался в живых, и теперь ему предстояло ответить на извечный вопрос «что делать?». Окончательное решение Джон благоразумно отложил на неопределенное будущее, а сейчас нужно было выполнить простую конкретную задачу – спастись от преследователей. Ясность сознания полностью вернулась к Джону, и он с возможным спокойствием и рассудительностью стал обдумывать свое положение. Не снимая ногу с педали газа, он перебрал в уме несколько вариантов спасения от свихнувшихся роботов. Джон хорошо знал и помнил окрестности города и потому бесповоротно укрепился в мысли укрыться в северо-восточном направлении от него, у подножия мощного горного массива, густо покрытого смешанным лесом. Джон еще раз взглянул на указатель топлива – до выбранной цели бензина должно было хватить с лихвой.

Через четверть часа джип вырвался за город и мчался по пустынной ровной дороге вдоль заброшенных кукурузных полей, поросших диким кустарником. Солнце уже стояло в зените и начало припекать. Кондиционер не работал, и Джон открыл все окна в автомобиле, продолжая не отрываясь всматриваться в горизонт. Вдруг в шуме врывавшегося в кабину ветра появился новый стрекочущий звук, и тут же прямо перед ветровым стеклом автомобиля зависли сначала два, а затем четыре дрона-наблюдателя. Джон не успел оценить угрозу создавшейся ситуации, как ему прямо в глаза брызнули лучи лазера. Ослепнув на несколько секунд, Джон опустил солнцезащитный щиток и, стараясь смотреть только на обочину дороги, продолжал до упора давить педаль газа.

Неожиданное появление дронов серьезно осложнило его положение – даже добравшись до спасительной кромки леса, он не сможет спрятаться в лесной чаще. Джон напряженно стал искать выход из сложившейся ситуации. Внезапно он понял, что вслед за дронами-наблюдателями, имеющими в своем распоряжении только лазерные дальномеры, «большой мозг» уже наверняка выслал боевые дроны, и они с минуты на минуту могут появиться над его джипом, после чего от джипа и от него самого на дороге останется только обгоревшее пятно. На горизонте уже появился ярко освещенный солнцем спасительный зеленый гребешок предгорья, но положение оставалось почти безвыходным. И вдруг Джон вспомнил, что дорога, по которой он мчался с бешеной скоростью, елевой стороны должна почти вплотную подходить к густому лесу, где и начиналось предгорье. В этом месте из леса вытекает неширокий, но достаточно глубокий ручей, и дорога проходит прямо над ним по небольшому арочному мосту. Джон впился взглядом в очень медленно, как ему казалось, приближавшийся лесной массив. Справа и слева от него непрерывной желто-зеленой стеной проносились кукурузные поля. Мельком бросив взгляд на зеркало заднего вида, Джон вдруг заметил две новые точки, сверкнувшие металлическим блеском в ярких лучах полуденного солнца. «Это они», – подумал он и еще крепче вцепился в руль. Точки приближались и на глазах обретали очертания боевых летательных аппаратов. В их арсенале наверняка имелись и ракеты, поэтому вплотную приближаться к беззащитному джипу им не было никакой надобности. «Пора», – приказал себе Джон, приоткрыл свою дверцу и тут же, резко притормозив, круто повернул руль в сторону зарослей кукурузы. Джип приподняло с одной стороны, но густой придорожный кустарник и удерживаемая Джоном приоткрытая дверца не позволили машине перевернуться. Не переставая давить на газ, Джон, схватив топор и удерживая его перед собой, резким движением распахнул дверцу и выпрыгнул прямо в мелькавшую перед ним гущу кукурузных стеблей. Через пару секунд треск ломающихся кустов и удаляющееся урчание джипа были прерваны оглушительным взрывом. К ослепительно-синему небу взметнулся столб огня и густого сизого дыма.

Джон, стараясь оказаться как можно дальше от проделанной джипом в зарослях кукурузы просеки, осторожно пробирался ползком между стеблями и наконец заполз в самый густо сплетенный из вьюна, кукурузы и каких-то кустов зеленый ком. Переведя дух, он осмотрел свой продранный во многих местах костюм и ощупал саднящий тупой болью лоб. Отняв руку ото лба, увидел на пальцах кровь. «Пока дешево отделался», – подумал он, достал из кармана чистый платок, осторожно вытер им лоб и приложил к ране. Рана была небольшой, и крови было немного. Он еще раз осмотрел свой костюм и про себя отметил, что его нелюбовь к ярким одеждам ему теперь очень пригодилась – его серые брюки землистого цвета и коричневая куртка точно совпадали с палитрой заброшенных кукурузных полей.

Боевые дроны, выполнив свою задачу, покинули место короткого победоносного боя, но жужжание дронов-разведчиков очень хорошо было слышно даже в возобновившемся стрекочущем хоре полевых кузнечиков и сверчков. Лежа в своем укрытии и продолжая сжимать рукоять топора, Джон обдумывал свои дальнейшие действия. Однако долго думать ему не пришлось – нараставшее потрескивание горящего кустарника и становившийся все заметнее запах гари вернули его к действительности. Участь сгоревшей в степном пожаре головешки, особенно после пережитых им злоключений, его никак не могла устроить. Осторожно осмотревшись, Джон заметил, что дым от начинавшегося пожара ветер относит в направлении ручья, до которого оставалось с полкилометра. Это обстоятельство укрепило его в мысли ползти в сторону ручья, и он осторожно выбрался из своего импровизированного укрытия. Задача ему предстояла нелегкая. Сверху продолжали барражировать недремлющие дроны, хотя и в значительной степени лишенные отчетливого обзора из-за разраставшихся и расползавшихся по полю клубов дыма, но не прощавшие ни одной ошибки. Снизу сплошной стеной стояли густые заброшенные заросли кукурузы, поросшие всевозможными сорняками и кустарниками. Где-то сбоку угрожающе потрескивал расползавшийся во все стороны полевой пожар. Зажав в левом протезе топор, Джон решительно двинулся в сторону ручья, раздвигая с помощью топора сломанные, упавшие, гнилые стебли кукурузы и стараясь не задевать свежую, вертикально стоящую поросль. Клубы дыма проносились над ним, и он стремился перемещаться по касательной к разраставшемуся очагу пожара.

Преодолев примерно половину пути, он решил немного отдохнуть и прислушался к происходящему вокруг. По-прежнему громко разливались по полю хоры стрекочущих насекомых, а вот упругое жужжание дронов раздавалось уже не над головой, а где-то в стороне, так же, как и треск горящего кустарника – видимо, пожар уходил вдоль ручья в противоположную от моста сторону. Джон приободрился и уже с меньшими предосторожностями, но и без прежней лихорадочной поспешности продолжил свой путь.

Некоторое время спустя среди стеблей кукурузы стали попадаться участки, заросшие камышом. Джон облегченно вздохнул – ручей был очень близко. Он прополз еще несколько десятков метров и сквозь стебли тростника наконец-то увидел долгожданные, бодряще подмигивающие отблески водной поверхности. Собравшись в комок, он со всей осторожностью двинулся к воде. Течение ручья было слабым, и тростник доходил почти до его середины. Джон прополз еще пару метров и опустил свое израненное лицо в прохладную воду. Напившись вволю, он промыл рану на лбу и, вытирая ее платком, нетерпеливо взглянул в левую сторону. Сквозь редкие стебли камыша виднелся мост, до которого оставались добрые две сотни метров. Пройти или проползти незамеченным эти двести метров вдоль берега ручья, прячась в низкорослом, редком кустарнике, не представлялось возможным, так же как и дожидаться вечера – вполне вероятно, что дроны, продолжавшие кружить над местом крушения джипа, были снабжены инфракрасными камерами с дальним радиусом обзора. Из стоящих вокруг стеблей тростника Джон выбрал самый прямой и достаточно прочный. Срезав его топором и зачистив концы, Джон тщательно его продул и, не теряя времени, опустился в ручей. Ручей оказался не таким глубоким, как думал Джон, поэтому, чтобы скрыться под водой совсем, ему пришлось встать на четвереньки, правой рукой при этом удерживая трубочку тростника во рту и ею же одновременно зажимая нос. Под небольшим слоем ила дно ручья было песчаным. Стоя на коленях пригнувшись, он оперся на дно ручья протезом левой руки, сжимавшей топор, и, медленно переставляя протезы по вязкому дну, двинулся в сторону моста. Слабое течение ручья, топор и его протезы, оказавшиеся тяжелее воды, способствовали его устойчивому положению. Вода ручья была достаточно прозрачной, чтобы, открывая время от времени глаза, Джон мог контролировать направление движения, одновременно придерживаясь края камышовых зарослей.

Время для Джона остановилось, и когда он в очередной раз открыл глаза, дно ручья закрывала сплошная тень. Обрадовавшись, он повернул в сторону и скоро уткнулся в бетонную стену. Это была опора моста. Набрав полные легкие воздуха через трубку, вынул ее изо рта и очень медленно, стараясь не выдать себя всплеском воды, поднял голову над поверхностью ручья. Пахнуло сыростью, прелой листвой и свежей рыбой. Осторожно оглянувшись в обе стороны, Джон не заметил ничего подозрительного. Посмотрев еще раз в сторону леса, оценил расстояние до его кромки метров в пятьдесят. Далее деревья по обеим сторонам ручья стояли гуще, и метров через двести их кроны смыкались над ручьем сплошными зелеными сводами.

Джон решил немного отдохнуть и затем продолжить свой путь по ручью тем же индейским способом до тех пор, насколько это было возможно.

Вода ручья уже давно погрузилась в сплошную, без проблесков солнечных зайчиков полусумеречную тень, когда Джон, задыхаясь от недостатка кислорода и усталости, вынырнул из воды, отбросив в сторону трубку. Совершенно обессилевший, он, едва добравшись до берега, рухнул в заросли папоротника, перевернувшись на спину и широко раскинув руки и ноги.

* * *

В лесу стояла одуряющая тишина полуденного зноя, изредка нарушаемая редким птичьим щебетом. Неподалеку озабоченно жужжал шмель. Долгое время Джон пролежал в полном оцепенении, завороженно глядя на кроны высоких деревьев, ни о чем не думая и ничего не соображая. Наконец, когда отблески заходящего солнца начали освещать только самые верхушки деревьев, к нему вернулись сознание и потребность размышлять. Он поднялся из травы, огляделся, выбрал место повыше и посуше, на котором стоял высоченный мощный бук, медленно подошел к нему и сел, опершись спиной на его ровный, твердый ствол. Рядом он положил топор, с которым теперь не расставался.