Читать книгу: «Студентка», страница 6

Глава 5. Ремонт

– Привет, мам, – я стояла на пороге с цветами. Она сильно испугалась. Я решила сделать ей сюрприз и не сказала заранее, что приеду.

Я хотела увидеть дом таким, какой он есть – не вылизанный до моего приезда, без приготовленных салатов и холодного каркаде. Я хотела узнать, как она живёт каждый день в этом доме теперь. На шкафах стояла пара моих фотографий, где я совсем мелкая, и где я школьница. Сейчас я выгляжу уже совершенно по-другому. Я провела пальцем по тонкому слою пыли на собственном носу. Кажется, за несколько лет эта горбинка стала ещё более смелой, несомненно добавляя уникальности и остроты моему лицу. Да, раньше оно было каким-то более мягким, наивным, детским.

Холодильник был почти пустой, везде было очень чисто. Интересно, когда у меня будет своя квартира, я тоже буду так хорошо поддерживать чистоту? Вряд ли. Я очень брезгливая. В детстве я закрывала глаза, когда мама делала уборку. В общежитии это в какой-то степени прошло, но не полностью. Ведь я так ни разу и не смогла заставить себя помыть полы в нашей комнате, это всегда делала Тая. Зато я смогла преодолеть страх мытья посуды – это было не так уж сложно, просто потому что смотреть на грязную посуду было еще более отвратительно.

На подоконниках цвели большие кактусы разных видов, а в комнате росло авокадо и апельсиновое дерево. На стене висел всё тот же ковёр, в углу стоял всё тот же диван. Но было как-то пусто.

Мои детские тетради с чертежами и рисунками по геометрии, решениями олимпиадных задач по теории игр, кучей лежали в шкафу. Любимая игрушка, с которой я спала в детстве, стояла, как экспонат, за стеклом старого серванта. Я сначала, было, решила забрать её к себе, но потом поняла: этот крестраж моего детства уже давно принадлежит вовсе не мне.

Мать постарела. Её состарило не время – я, потому что меня не было, а когда я ушла, то на моё место пришли бесконечные упрёки со стороны знакомых, что дочь она вырастила неправильно, что негоже девушке быть умной, и уж тем более показывать это на людях. В пример шли бесконечные шлюховатые дочки знакомых: одна уже второй раз замуж вышла, другая вышла, развелась, и теперь одна с ребёнком сидит – вот это я понимаю жизнь.

Никому не были нужны ни мои желания, ни мечты, ни амбиции, ни счастье, ни несчастье. Ну что это за жизнь-то такая, если о тебе даже сплетен нельзя рассказать? Что же ты, святая, что на тебе грязи никакой нет?

Все родственники, кроме матери, разговаривали со мной сквозь зубы. Мне было абсолютно плевать. Я делала вид, что их просто не существует. Мы все знали, что я приехала просто, потому что так надо. Пропуская мимо ушей давно позабытые имена и истории с ними связанные, я задумчиво вглядывалась в занавешенное выцветшей и протёртой простынью окно, через которое сквозь тонкую ткань отчаянно пробивалось палящее степное солнце июля. Выжигая всё на своём пути, превращая в солому целые поля, оно заставляло воздух над размякшим асфальтом трястись в благоговейном ужасе перед своей разрушительной силой. Улицы днём были абсолютно пустыми – в это время город спал, и в воздухе витала тишина, в которой не было даже скрежета саранчи.

Наверное, тогда я впервые в жизни действительно говорила с матерью. Я заново увидела её как человека, поняла, что всё осуждение, направленное на меня, она приняла на себя. Но мне нечего было дать взамен. Я пришла с пустыми руками. Да, мне часто трудно поддержать диалог, потому что я живу совершенно в другом мире, и в этом мире абсолютно другие люди. Там свои обычаи и нормы поведения, свой уровень допустимого, свои интересы и другие повседневные разговоры. Когда-нибудь, когда у меня будут деньги, я смогу дать деньги, но я не смогу никогда дать человека, потому что я другая.

Она тоже была другой, и ей было тяжело среди родственников и знакомых, с которыми она осталась. Но она прожила так всю жизнь, и была слишком стара для перемен. Думаю, хоть они и досаждали ей порой так сильно, она всё же любила их. Я это понимаю.

Я буду скучать по большому окну на кухне, из которого открывается вид на весь город, буду скучать по вечернему стрёкоту цикад, который не услышать в северных широтах, я буду скучать по особому домашнему уюту, в котором чувствуется рука матери, и который я смогла понять, лишь повзрослев. Мне было жаль уезжать, но я ничего не могла поделать.

***

Оставь надежду – это лето никогда не кончится. Оно останется с тобой навечно, как дар, как наказание. Это лето дало тебе твою мечту – держи. А теперь смеётся: смотрит, как ты с сумасшедшими глазами пытаешься справиться с ней, укротить её. Ты, конечно, решаешь больше вовсе никогда ни за что не мечтать. Ведь, в действительности, ты никогда не знаешь, чего желаешь. Это приводит, к тому, что желаемое, мягко говоря, не соответствует действительному…

Но минуты обиды и отчаяния проходят, и ты снова влюблён в это лето, в эту мечту, в жизнь. Ведь если тяжело – ты на верном пути! Кроме того, по другому пути ты идти уже не можешь, словно твои ноги приспособлены только к этой дороге, которая появляется прямо в такт твоим шагам. Этот вальс танцует вся Вселенная – ты в резонансе.

Это лето никогда не кончится. Больше ничего не начнется сначала. Это твой последний лист.

Глава 6. Август

Я на мгновение вспомнила. Не раннюю зиму, не запах осени, который приносил ветер. Что-то большее, нас. Прости меня, пожалуйста. Если не ты, то кто меня простит? Я не могу. Столько раз пробовала, и не получалось. Я пыталась любить, пыталась ненавидеть – всё без толку. Ты просто исчез, и все мои чувства, как крик в пустоту, в такую бескрайнюю, что даже эхо не возвращалось ко мне. Прости меня, мне страшно.

Время не повернулось вспять. Просто дорога завернулась в петлю. Начало и конец сомкнулись. Мы не вернулись к истокам. Мы к ним, наконец, пришли.

Мне так страшно, я хочу побыть одной.

И кто знает, сколько жизней уже прожито. Живи так, как будто бы это восьмая.

На этом записи заканчиваются. Судя по последним записям, оставленным в августе, Милана приезжала домой, но мне о своём приезде ничего не сказала. Честно говоря, я как-то и не подумала написать ей, спросить, приедет ли она. Было много дел: я планировала уехать в пригород, чтобы подработать в летней школе для учеников младших классов, а потом мы с подругами полетели отдыхать в Грецию. Я поняла, что этим летом мы не виделись, только в сентябре, когда рассказывала своему новому парню про свои школьные годы. Я решила написать Милане, спросить, как у неё дела. Я сначала решила написать на её фейковый аккаунт, но увидела, что она давно туда не заходила, и решила написать на основной. На вопрос о том, как жизнь, я получила краткий ответ: «Привет! У меня всё хорошо», и на этом, собственно, диалог закончился.

Милана не поздравила меня на день рождения, и я вдруг поняла, что тоже забыла её поздравить. С её фейка пропала дата последнего посещения страницы. На основном аккаунте не было ничего нового: какая-то нарисованная девочка на аватарке, ни одной записи.

На новый год мы всей семьёй снимали огромную усадьбу под городом. Я нянчилась с племянницей, помогала готовить, украшала дом. В качестве подарка на новый год, мама оплатила мне пошив на заказ новогоднего платья, так что моя новогодняя ночь превратилась в фотосессию. Потом мы ещё праздновали новый год с моими одногруппниками. Случайно поскользнувшись на разлитом вине, я упала и сломала правую руку, так что это была самая лёгкая сессия из всех мною пережитых. За мною ухаживало несколько мужчин, один из них мне понравился. У него был свой дом. Правда, дом был в таком состоянии, что жить в нём было нельзя, но он обещал, что к весне его отремонтирует. А что? Мужик он рукастый.

А пока что мы проводили вечера у меня в комнате. Родители купили себе двухкомнатную квартиру, а я осталась жить в трёхкомнатной с бабушкой. Она уже старенькая, и я за ней ухаживаю.

Весной я поняла, что с медицинским образованием очень сложно начать получать деньги, и поступила на заочное отделение в финансово-юридический. Пара девочек с моего курса так и вообще пошли делать маникюр, и уже сейчас зарабатывают столько, сколько я бы никогда не получала, оставшись в педиатрии.

Жизнь шла своим чередом. Иногда деньги были, иногда их не было. Мама закатывала истерики по поводу того, что Лёва ей не нравится, и я по долгу успокаивала её, говоря, что, во-первых, он хороший, а, во-вторых, у меня вообще-то уже своя голова на плечах есть, я уже не маленькая девочка. Выпив, она плакала, вспоминая те времена, когда я была маленькой, и удивлялась, как быстро летит время, а оно и правда летит очень быстро.

Прошло ещё одно лето без Миланы.

Лев оказался полным идиотом и лентяем. Он не отремонтировал дом, а вцепился за возможность жить у меня. Пока я ходила на работу, получала второе образование, он валялся на диване у меня в комнате и смотрел телевизор. Было ужасно неудобно перед бабушкой. Мне было трудно собраться с силами и решиться на это, но я выгнала его, раз и навсегда разорвав с ним отношения.

Вскоре я встретила свою любовь. Маме он опять не понравился, но мне кажется, что это потому, что она слишком сильно за меня волнуется. Когда у меня будет дочь, я тоже, естественно, буду переживать за её судьбу, но, надеюсь, в более разумных пределах. Мне вот, например, не нравится мамин второй муж. Только кто бы меня спрашивал? Эй ладно, не важно. Главное, что для меня эта история закончилась. Дело в том, что, когда на младших курсах мы жили вместе (я, мама и её второй муж), Григорий часто напивался, иногда до такого состояния, что решал вспомнить свою боксёрскую молодость. Хорошо, что она осталась далеко-далеко позади. Тем не менее, я пару раз прочувствовала на себе удар левой, а потом стала запирать дверь в комнату на замок. Несколько раз ему почти удалось сломать дверь. Когда он ломился, он обещал меня убить – завтра после того, как выспится, а наутро всё забывал. Ну или делал вид. Несколько раз я даже вызывала домой мастера, чтобы починил дверь, конечно, пока мама и её Григорий были на работе, а бабушка обещала никому ничего не рассказывать. В то время учиться дома было просто невозможно. Я иногда оставалась ночевать у подруг, но тогда мама сильно обижалась: она звонила и кричала, что я её не люблю, плача в истерике. Я слышала, как на фоне кричал Григорий, что я неблагодарная тварь, и что в следующий раз, как только он меня увидит, мне, наконец, по-настоящему достанется. А ведь я любила её.

Да, тогда я мечтала тогда только об одном – выйти замуж, чтобы больше никогда, никогда-никогда на меня никто не поднял руку, чтобы любая рука, возносящаяся надо мной, чтобы причинить мне вред, никогда не достигла бы моей кожи, каждый раз остановленная рукой моего мужа; я мечтала, чтобы единственная рука, возносящаяся надо мной, была рукой моего мужа, вознесённая, чтобы с любовью погладить меня по голове. Я мечтала, чтобы у меня был свой дом, где никто не будет выламывать двери, кричать по ночам – я точно знаю, всё может быть по-другому.

Иногда я вспоминала про Милану, думала написать ей, а потом как-то забывала. Она всегда была странной, и как человек, и как подруга. В школе она ни с кем по-настоящему не дружила, сторонилась близких знакомств. Её милая внешность всегда контрастировала с её жёстким характером и категоричной решительностью. Мне кажется, мальчики её боялись.

Я уже почти забыла о её существовании, когда вдруг увидела по телевизору, в новостях, её Университет. Это было время выпускных. Я подумала, что она наверняка стала лучшей выпускницей своего Университета, и я решила позвонить ей, чтобы поздравить. Что ж, иногда нужно делать первый шаг.

– Милана?

– Э… Элеонора? Лен??

– Привет! Я так рада тебя слышать!

– Привет, я тоже. Это так неожиданно. Что-то случилось?

– Нет, просто решила позвонить, поздравить тебя.

– Да? С чем?

– Ну, ты же в этом году выпускаешься?

– А, да. Ты, наверное, тоже?

– Да! Как у тебя дела?

– Да никак, как обычно, даже не знаю.

– Уже был выпускной?

– Нет, через неделю, а у тебя?

– А у меня вот недавно прошёл.

– Да? Поздравляю. Как всё прошло?

– Да отлично, было весело.

Повисло молчание.

– Мы давно не виделись. Ты перестала приезжать домой?

– Эм, ну да, – неуверенно соврала Милана, – а что я всё время приезжаю, давай лучше ты ко мне приезжай.

– А давай!

По повисшему в трубке молчанию, я поняла, что она этого не ожидала.

– Так, ну отлично, я завтра же договорюсь с комендантшей, попрошу дать тебе самую чистую комнату.

– Какую комнату?

– В общежитии. А где ты будешь жить?

– Я думала, в хостеле.

– Да нет, зачем. Тут тебе даже платить не придётся.

– Правда?

– Абсолютно.

– Отлично!

Я купила билет на автобус и через два дня была в городе Н., где жила Милана. Она дала мне адрес своего общежития и сказала, что встретит меня у входа. Судя по картам, от автобусной остановки идти было прямо-таки пять минут.

Придя по адресу, я оказалась у высокого кирпичного дома, рядом с которым был красивый дворик с ухоженными клумбами и лавочками. На лавочках сидели студенты – в основном мальчики. Людей было много: сейчас как раз сезон приезда абитурентов и, в то же время, окончание сессии. Студенты ещё не уехали домой, а школьники уже строились в очередь, чтобы занять места в общежитии на время поступления. Я искала в толпе Милану, но никак не могла найти. Из общежития вышел юноша, которому на вид было где-то между тридцати пятью и пятнадцатью. Я окликнула его:

– Извините, извините! А вы не знаете Милану?

– Милану? Какую Милану? Ах, Милана! Ну знаю я, допустим, одну Милану, а вы кто? А вам какая именно Милана нужна?

– Девушка такая, со светлыми волосами, невысокая, стройная, не знаю, что ещё сказать…

Юноша рассмеялся.

– Что? В чём дело?

– Ну, такую Милану, вы тут, пожалуй, не найдёте. Но есть у меня для вас кое-что. Подождите-ка тут.

Он уверенными шагами пошёл к лавочке, на которой сидело трое студентов, и болтали с ещё двумя, стоящими напротив.

– Эй, Лана! Ла-ана-а, – один из студентов, с пучком чёрных волос на затылке, обернулся, – слушай, да тут к тебе.

Он махнул ей рукой и удалился по своим делам, в сторону от общаги.

Откликнувшийся студент, до этого сидящий на лавочке, поджав колено, подпрыгнул и побежал ко мне. Лишь в близи я узнала в нём мою Милану.

Она бросилась мне на шею, и я чуть не упала. Она похудела ещё сильнее, покрасила волосы в чёрный цвет, сделала пирсинг на обоих ушах и на левой брови. Черты её лица стали ещё более угловатыми, чем были до этого: я была готова поспорить, что она мальчик, если бы не макияж. На глазах больше не было стрелок. Она делала смоки, полностью крася веки чёрными тенями, растушевывая границы коричневыми, и от этого её взгляд стал тяжёлым.

– Прости, что сразу не заметила тебя, – сказала она, – тут такая толпа. Пойдём внутрь.

Она положила мне руку на спину, и мы пошли в общагу.

Моя комната была очень хорошей: я была в ней одна, хоть и рассчитана она была на двоих.

Как только мы разложили вещи, Милана показала мне туалет и душ, рассказала всё про расписание душевой, и в какие часы туда лучше всего ходить, а в какие не стоит. Она настоятельно не рекомендовала мне ходить в душ по утрам, потому что не хотела, чтобы я видела, как много там на самом деле тараканов. Последней инстанцией нашей экскурсии была её комната, где она провела все года своего обучения.

– Так, Лен, знакомься, это Соня.

– Привет, Соня.

Соня застенчиво улыбнулась и помахала мне рукой. Я никогда бы ей не дала больше двадцати лет. Хотя, тут вообще было сложно определить возраст у людей. Они все выглядели так, как никогда не выглядели даже школьники там, где мы учились.

– Так. Вот это моя кровать, я тут сплю. Это мой стол я тут… в общем, я тут тоже сплю, – Соня хихикнула, – сплю, ем, учусь иногда, – она хлопнула по столу, – универсальная вещь.

– А где ещё одна соседка? – спросила я.

– А, Тая! Хм, правда, а где она? Я её уже давно тут не видела. Месяц? Больше? Как-то раз пришла в комнату, – Милана развела руками, – а её ноутбука нет, и ночевать она не вернулась.

– Она вышла замуж, – сказала Соня.

– Что, серьёзно?!

– Да, – Соня закивала.

Милана сделала круглые глаза.

– А где она теперь живёт, у своего мужа в общаге?

– Нет, – Соня, сидя на стуле в позе лотоса, выпрямила спину, приготовившись говорить, – он же работает где-то программистом. Деньги есть, так что он стал снимать квартиру, чтобы им было хорошо жить в месте.

– Ха! – Милана залилась громким смехом, – а помнишь, помнишь? Как мы с ней спорили? Я говорила, что не хочу никем быть, что хочу, чтобы муж меня обеспечивал, а я бы чем-нибудь неважным занималась, так, для удовольствия, – Соня тоже смеялась, – а Тая говорила, что так нельзя, что она хочет сама себя обеспечивать, деньги поднимать, работать на двух работах? – и вдруг они одновременно замолкли, – а работаю на двух работах я. Ирония судьбы, – разведя руками, она повернулась ко мне, и на её лице не было ни следа веселья.

До выпускного было ещё пару дней. У Миланы были какие-то дела в Университете по поводу её диплома, и она сказала, что вечерами она для меня полностью свободна, а днём она не сможет уделять мне внимание. Я не обиделась, а отнеслась с пониманием. К тому же, я была не против погулять и одна.

В один из таких дней, уже ближе к вечеру, после осмотра местных магазином и парков, я решила зайти за Миланой. В комнате её не было, но Соня сказала, что она сейчас у своего друга.

– Второй блок на четвёртом этаже. Комната та, которая слева от двери блок.

Я поблагодарила её и пошла на четвёртый этаж.

Дверь в блок была приоткрыта. Зайдя в прихожую, я услышала музыку, которая шла как раз из той двери, где должна была быть Милана. Я уже собиралась нажать на дверную ручку, когда услышала странный скрип и стоны. Так, конечно, делать не хорошо, но я посмотрела в замочную скважину.

В колонках играли $uicideboy$, Милана и какой-то парень, младше её на вид (да мне там все казались невероятно молодыми), проводили время друг с другом на первом этаже скрипучей двухъярусной кровати. Его нога постоянно соскальзывала вниз – на мой взгляд, кровать была слишком узкой даже для одного человека, а лежать в ней вдвоём, можно было только так, как это было в их случае: то есть, друг на друге.

У юноши тоже был пирсинг, а на левом локте был забит рукав. Когда она кончала, её лицо искривилось в аскале, и она зажмурилась, пытаясь не кричать, её ногти глубоко впились ему в спину, и, судя по всему, он кончил вместе с ней. Когда их тела обмякли, Carrollton закончилась, и заиграла Falling Down. Они перевернулись на бок, пытаясь хоть как-то уместиться вдвоём и не упасть с краю. Милана уткнулась лицом в его грудь, а он гладил её по голове. Она приподнялась и, нежно положив руку ему на лицо, сказала что-то, наверное, что любит, или что счастлива – судя по тому, что он прижал её сильнее. Так они и лежали, обнявшись, пока не закончилась песня. Когда Милана начала вставать, я бесшумно выскользнула из блока.

– О Господи, прости меня, – сказала Милана, – я не хотела, чтобы ты всё это слышала.

Я не решилась ей сказать, что ещё и видела.

– А кто он вообще, что за парень?

– А, да так, мой друг.

– Друг?

– Ну да.

– Ну вы вместе?

– Нет.

– А как так?

– Ну, мы не любим друг друга, смысл нам быть вместе?

– А почему вы тогда спите?

Она тяжело вздохнула.

– Друзья бывают разные. Вот, бывают, например, такие друзья, которые твоя семья, – она указала рукой на кастрюлю пельменей, которые варила для Антона, потому что он сказал, что сегодня был тяжёлый день на работе, и ничего бы не сделало его таким счастливым, как готовый ужин.

– Ужин, конечно, так себе, но что-то более замысловатое готовить я ему не буду – это уж пусть его девушка делает. А так, спасти Антона от голода и себя от голодного Антона – мне не трудно.

– Да, но вот всё-таки Марк.

– А что Марк?

– Но как же, если ты с ним так счастлива…

В этот момент на кухню зашёл Марк.

– Марк! – окликнула его Милана, – познакомься, это Лен.

Марк подошёл и кивнул мне.

– Рад познакомиться, Элеонора, – его голос был спокойным и мягким, – Милана про тебя много рассказывала.

Внешне Марк был очень похож на Милану: чёрные волосы, пирсинг, татуировка, очень угловатое лицо, даже одет он был точно так же – в чёрные джинсы и футболку. Поздоровавшись и заглянув мне в глаза, Марк ушёл, и на этом наше короткое знакомство окончилось.

С Миланой здоровалось огромное количество людей. Некоторые из них обращались к ней по имени: те, с кем она здоровалась тепло, и с кем, видимо, общалась близко, те называли её Лана; а с другими она здоровалась очень сухо, почти официально, и они обращались к ней Милана.

Я спросила, в чём она собирается идти на выпускной. Она ответила, что ей плевать. Я удивилась и спросила, неужели она ещё не выбрала себе платье? Она ответила, что давным-давно купила красивое платье на какой-то распродаже, и что ни разу его не надевала, так что планирует идти в нём. Я уговорила её показать мне платье. Платье выглядело как самая обычная длинная ночнушка. Услышав мою критику, Милана лишь пожала плечами. Она наотрез отказалась что-либо мерить, сказав, что ей на это абсолютно плевать. Я недоумевала. Я ещё за полгода начала выбирать ткань для платья, которое мне шили на заказ…

И вот, этот день настал. Милана заранее оформила мне пропуск в Университет, чтобы я смогла посетить торжественную часть, где ей будут вручать диплом.

Зайдя утром в её комнату, я застала их с Соней за макияжем. Милана выглядела восхитительно. Длинные чёрные волосы, вьющиеся у концов, приподнятые у корней, локонами лежали на её спине. Она сделала на глазах крупные стрелки, а на нижнее веко нанесла сияющий тёмно-синий глиттер; на скулах поблёскивал хайлайтер; по ровному тону кожи было ясно, что тут не обошлось без тонального крема, но его было совсем не видно, и никакой границы между лицом и шеей не было. Она попросила меня подождать и села красить Соню. Платье, которое выглядело на вешалке, как дурацкая ночнушка, сидело на ней, как вечернее платье, а многочисленный пирсинг загадочно поблёскивал за волосами. Не могу поверить, что ещё вчера она выглядела, как студент-подросток, причисляющий себя к готам.

– Ну вот, вот, – она раскинула руки, – да, я красивая, да, волосы уложила, маникюр сделала, глазищи накрасила. Ну и что?

– Ну как что?

– Да вот так – что? Кому это нужно?

– А тебе?

– Мне плевать, – она махнула рукой, и мы пошли на церемонию.

Уверенно шагая на высоких каблуках, Милана была вне конкуренции. Единственным, что омрачало её внешний вид, была эта кислая мина, выражающая чуть ли не отвращение.

– Да в чём дело, Милана? Радуйся!

Она смотрела на меня, как на идиотку, а её друзья всё время хихикали рядом со мной. Мне было не по себе.

Мне стало ясно всё, наверное, только сейчас, почему они смотрели на меня, как на идиотку. Вот сейчас, когда я пишу это, мне ясно, мне кажется, по крайней мере, что я что-то понимаю. Но тогда я абсолютно, совершенно не понимала, что происходит.

Её группа вышла на сцену. Они встали в ряд, и рядом с ведущим уже стоял заместитель декана, приготовившийся жать всем выпускникам руки, и девушка, державшая стопку дипломов, который она один за другим протягивала ведущему. Среди дипломов не было ни одного красного.

Дипломы были вручены, руки пожаты. И ведущий сказал:

– Финальное слово предоставляется Милане Ивановой.

Милана шагнула вперёд.

– Спасибо, что дали мне слово. Спасибо за эту возможность. Мне есть что сказать. Я хочу обратиться к каждому сидящему здесь, в этом зале. Я хочу сказать вам спасибо. Даже если мы не знакомы лично – это не важно.

Университет – это место, где заканчивается наша юность и начинается молодость. Это место, где мы становимся людьми, становимся такими, какие мы есть. Мы приходим сюда, полные надежд, юные и смелые. Университет – это переломный момент, точка бифуркации; это последний шанс что-то изменить. И я говорю сейчас не о мировой науке. Мы все очень прилежно ежечасно думаем о мировой науке. Я хочу напомнить вам о человеке. Университет делает не только мировую науку. Здесь люди сталкиваются, как молекулы газа, друг с другом, обмениваясь опытом и мыслями. Я сама – это суммарный вклад вас всех, кто сидит в этом зале. Даже если мы не знакомы лично. Я – это плод усердий этого Университета, я его следствие, я одна из миллиона его потомков, а этот Университет – это все вы. Это не стены, это не склянки, это не доски и не мел – а вы. Вы сами. Вы – Университет, вы – мировая наука, вы – его сердце и голова.

Я хочу сказать вам спасибо за то, что создали меня. И напоследок, я хочу спросить. За все эти годы теорем, кода и философских изысканий. Кто я?

Я – ученый? Нет. Кому, как не нам с вами знать, что далеко не каждый может достичь всего, чего хочет. Природа создала нас неравными, и я совсем не про то, что кто-то родился мужчиной, а кто-то женщиной. Нет, я про то, что у кого-то память лучше – а у кого-то хуже, кто-то от рождения более сообразительный, более быстрый и внимательный.

Я никогда не училась плохо. И никогда не училась хорошо. Я просто не чувствую себя ученым. Я не достойна так называться. Я недостаточно умна, недостаточно способна, я вообще – недостаточно. Во мне нет ученой самоотверженности – я недостаточно храбрая. Во мне нет той самозабвенной отреченности от внешнего мира, позволяющей долгое время абстрагироваться и перемещаться в мир эпсилон-дельта. Конечно, я далеко не одна такая. Более того, среди вас, сидящих в этом зале, таких как я – большинство! Но я оказалась, конечно, глупее. Я не ушла в банк, не ушла в аналитику, консалтинг, не забила вовремя на учебу, и не стала искать работу. Я не ученый, но я, в отличие от вас… как ни странно, нахожусь на некоторой должность во всем известном научном институте, нашей с вами академии, нашей с вами науки.

Так кто же я? Быть может, я – женщина? Нет. В юности меня захватывала идея мультивселенной. Я воображала, что где-то прямо сейчас другая я в параллельном измерении принимает другое решение. Сейчас иные миры уже не так сильно восхищают меня. Я поняла: чтобы попасть в другой мир, не нужно покидать нашу планету. Здесь и так полно миров, и мы с вами находимся в мире науки, в который не так уж и легко попасть. К слову, выбраться из него тоже не просто. Этому миру не нужны женщины в той же степени, что и не нужны мужчины. Этому миру нужны учёные – вот кто здесь нужен. Кому какое дело до цветов в моём сердце? А что до этих крыльев у меня за спиной? Какая теперь им цена? Да никакой. Никому нет дела до этих крыльев, ровно, как и до их отсутствия. Рудимент, с которым придётся таскаться всю жизнь. Пока наши одногруппницы ходили на баллы, я учила теоремы, пока они готовили для будущих мужей ужин, я пила пиво в компании друзей.

Я не ученый – и ни один из вас, дорогие учёные, посмотрев на меня, не увидит во мне своё отражение. Я не женщина – и ни один среди вас, друзья аналитики, не станет впускать в свою жизнь призрака алгебраической топологии.

У всего есть своё «слишком поздно». Слишком поздно начинать новую жизнь, слишком поздно становиться женщиной, учёным, человеком – кем угодно становится слишком поздно, когда ты уже стал собой.

Не достаточно умна, чтобы быть учёным; слишком странная, чтобы быть хорошей женщиной. И что в итоге? Кто я? Студентка…

…Конечно же, ничего из этого Милана не сказала:

– Я… Да, спасибо. Я… – микрофонные помехи, громкие и резкие, на мгновение всколыхнули воздух, но быстро затухли; им на смену пришла напряжённая тишина, – хотела бы поблагодарить всех присутствующих в этом зале за то, что, – Милана запнулась, обвела зал мимолётным взглядом и откашлялась, – я хотела сказать, что этот Университет – это и есть вы и, – снова тишина, – хотела бы поблагодарить всех за то, что вы… – она смотрела куда-то сквозь зал, словно перед её глазами проносились все её студенческие годы. Это кино увлекало её, и казалось, что за пару бесконечно долгих мгновений она заново пережила всё: все те события, которые… – сделали меня такой, какая я есть. Спасибо.

Не дожидаясь реакции зала или ведущего, она резко развернулась и ушла с кафедры обратно на сцену.

***

Мы поехали в кафе далеко от университетского городка. Милана задумчиво смотрела в окно и курила Marlboro.

– Давно куришь?

– Marlboro дерьмо, конечно, но если с ментолом, то нормально. Вот Eve настолько дерьмо, что ментол делает их только хуже.

Нам принесли кофе.

– Помнишь, я тебе рассказывала про Артёма? – осторожно начала я.

– Ты не рассказывала, – Милана даже не повернулась.

– Правда? Как я могла забыть. Я правда думала, что рассказывала…

– Так и чего?

– Я, кхм. Я беременна.

Милана равнодушно посмотрела на меня.

– Ну, ты сама как, рада?

– Да, да. Я очень рада. Мы счастливы.

– В таком случае, поздравляю, – она отвернулась к окну и продолжила курить сигарету.