Читать книгу: «Тёмный лабиринт», страница 3
23.20 P.M.
В конце тёмного коридора, скудно освещённого факелами, чёрные ленты дыма которых вплетались в сумрак высокого потолка, замаячил сияющий проём. Когда до входа в бальный зал оставалось несколько шагов, Кэти повернулась к сопровождавшему её камердинеру.
– Ах! Я забыла веер! Не могли бы вы принести его?
Получилось, кажется, очень естественно. Ей показалось, что глаза Стоуна весело блеснули.
– Конечно, мисс.
Любопытно, сколько времени у него уйдёт, чтобы найти веер, заботливо спрятанный под подушку смятой постели? У неё точно есть минут пятнадцать, чтобы осмотреться, прежде чем её представят. Кэти уверенно шагнула в бальный зал.
Свет от сотен свечей заливал огромное помещение с неожиданно низкими сводами. Соединяющие пол и потолок готические окна не имели стекол, и плющ беспрепятственно проникал из внутреннего двора, полз вверх и вниз, то отдельными плетями, то сплошным зелёным ковром покрывая стены, расписанные фресками, столь реалистичными, что изображённые на них люди так же казались гостями этого бала. Впечатление усиливали живые цветы, поставленные вдоль стен – томные махровые камелии, аскетичные тюльпаны, вздрагивавшие своими лаковыми головками от движения воздуха, изломанные, чарующие своей болезненной красотой орхидеи. Их аромат смешивался, переплетался, подогретый огнём свечей, поднимался в воздух, струясь под резным потолком, и наполнял лёгкие сладким дурманом.
«Как странно», – подумала Кэти, любуясь прихотливыми изгибами плюща, – «Сейчас это конечно очень красиво, но зимой, когда листья опадут и голые ветви будут казаться чёрными трещинами на стенах, гигантской паутиной… И какие странные фрески!». Изображённые на них сводчатые комнаты с изумительной точностью продолжали перспективу самого бального зала, только вот персонажи были одеты в белые и алые пеплумы и тоги, или не одеты вовсе. «Какое-то античное празднество» – догадалась Кэти.
Она любопытным взглядом обвела зал и одна мужская фигура бросилась ей в глаза. Не броситься не могла по объективным причинам. Высокий, худощавый юноша стоял, байроническим жестом облокотившись на мраморную полку камина, и вперив в неё мрачный взгляд. Современные барышни называют такой взгляд демоническим, хотя, по мнению Кэти, если бы все демоны в преисподней смотрели бы так на своего господина Вельзевула, бедняга давно заработал бы тяжёлую депрессию вкупе с комплексом неполноценности, и попросился бы на пенсию.
Молодой джентльмен Кэти заинтересовал. Во-первых, единственный из гостей он не был в костюме, во-вторых вся его одежда выглядела весьма странно. Шейный платок в почему-то широко расстёгнутом вороте рубашке был невообразимо яркого розового цвета, хорошего кроя сюртук украшен живописной, и как выразилась бы Фанни, «весёленькой» вышивкой, впрочем, весьма искусной, привлекали внимание и гентские кружева, смело выглядывавшие как минимум сантиметров на пятнадцать из рукавов. Неужели это и есть загадочный хозяин этого замка? Кэти неуверенно пошла к нему навстречу. По мере приближения лицо загадочного незнакомца изменялось. Кэти поняла, что юношей он именоваться, пожалуй, не мог. Ему было лет тридцать пять, не меньше, иллюзию создавали юношеские кудри, придававшие лицу некоторую нежность и женственность, и то, что демоническое выражение понемножку, по мере приближения девушки, менялось на робкое. Первой заговорила Кэти.
– Какой приятный вечер! – и умолкла, не зная, что сказать ещё.
Незнакомец немного осмелел.
– Вы находите? А по мне – такая скука! Как и вся наша жизнь… Но я не представился. Персиваль Корнулинни! Но зовите меня просто Перси.
– Кэтрин Бранн, – она не удержалась и спросила.– Вы итальянец?
– Ну, не совсем. Корнулинни – мой творческий псевдоним. Я – поэт!
Кэти это впечатлило. А заодно успокоило. Нет, юноша ей скорее понравился, но всё же… Хозяина замка она с таким вот жабо представить не могла. Другое дело поэты. Это творческие личности, им, небожителям, позволено много больше, чем простым смертным.
– Что вы говорите! А что вы написали?
– Я пишу. Громадную, великую поэму. Замысел родился четыре года назад, во Флоренции, где я изучал кватроченто, – он снова почему-то опечалился.
– Вы о кватроченто пишете? – машинально спросила Кэти, пытаясь понять, кого же так сильно напоминает ей поэт – то ли персонажа иллюстрации «Страдания юного Вертера», то ли пуделя Томми, когда он проглотил целую бутыль слабительно, прописанного нянюшке.
– Да нет же. – Поэт немного оскорбился. – Я современный поэт, драматург, древнюю культуру я изучал с целью получить степень бакалавра. Да! Я декадент!
– О… Получили? Степень бакалавра? – несмотря на довольно скромные познания в области культурологии, Кэти не была уверена, что кватроченто такая уж древняя культура, но поэтам, конечно, виднее.
– Не совсем, – Перси немного смутился. – Меня влекли музы, я отдавался искусству со всей страстью молодого влюблённого, а эти старые зану… Я хотел сказать, учёные мужи, так вот они всё время требовали, чтобы я куда-то приходил, что-то там читал или писал… Не помню. В любом случае, творческая личность насилия не терпит!
– Конечно, конечно. Покажете мне свою поэму?
Стихи Кэти любила. Петрарка был зачитан до дыр, нравился даже «Фауст», точнее первая его часть, там, где они с Грэтхен познакомились. Дальше было очень скучно и не очень понятно.
– Показать не могу, она ещё не написана. Но она у меня вся в голове! – поспешно добавил Перси, увидев, как вытянулось личико его очаровательной собеседницы, которая с каждой минутой нравилась ему всё больше. Такая нежная, персиковая кожа, большие, оттенённые тёмными ресницами глаза, тонкий стан… Сразу видно, девушка умна, образованна, и, бесспорно, хорошо разбирается в искусстве.
– Вот, послушайте. – Он возвел очи к потолку, драматично нахмурил брови, и начал трагическим голосом:
Тугие струи дождя хлещут по обнажённым деревьям
Ночь, тоска и смерть в моём сердце навеки
Змеи ползут по холодному мёртвому мрамору
К моим помертвелым ногам, что стоят на земле…
Смерть!
Смерть!
Смерть!
Он отдышался и гордо глянул на онемевшую Кэти:
– Ну как вам моё произведение?
– Э…. О… Ну, очень современно. И так необычно! – смогла она, наконец, выдавить из себя.
Перси приосанился:
– Это самое главное – новизна и необычность.
– А, простите, рифмы почему же нет?
– Это тоже современно – называется «белый стих»
– Наверное. А у вас есть что-нибудь про любовь?
Поэт по-отечески снисходительно улыбнулся. Весь его вид как бы говорил – ах, девушки! Эти нежные, наивные создания…
– Конечно. Называется «Моей возлюбленной Натали», – он снова уподобился певчему на хорах и застонал, на сей раз жалостливо:
Ты лежишь в мраморном склепе нагая
Я печально целую твои хладные уста
О, как рано смерть накрыла тебя своим крылом!
Увядшие лилии на твоей невинной груди
О, Натали! Как жестока судьба!
Смерть сжимает тебя в своих объятиях!
– Ну, вот, опять вы про смерть, – вздохнула Кэти. —А скажите, вы же разбираетесь в античной культуре, каков сюжет этих фресок?
– Не знаю, —отмахнулся несостоявшийся бакалавр.– Так о чём это я? Да. Смерть повсюду! О чём же ещё петь моей лире, как не о смерти и любви! Она… В смысле, смерть. Она подстерегает нас в тиши лесов, средь шумного бала…
Перси повернулся, очевидно, вознамерившись продемонстрировать Кэти бал, где их вполне возможно подстерегает смерть, пафосно взмахнул рукой и застыл, как вкопанный. Прямо перед ними стояла смерть. Ну, точнее, высокий мужчина в костюме смерти комедии дель арте. Очевидно, он некоторое время слушал их беседу, потому что незамедлительно ответил на вопрос Кэти:
– Это Дионисийские мистерии. Здесь изображён ритуал поклонения Дионису.– произнёс он глубоким голосом, показавшимся Кэти странно знакомым.
– Это бог виноделия? – Кэти проявила эрудицию.
– В том числе, – он слегка улыбнулся. – Это бог тёмного, хтонического начала природы. В античных храмах его изображения размещали на стене, куда никогда не попадал солнечный свет, напротив всегда освещённой стены, где было царство Аполлона – бога искусства и красоты. Раз в год Дионису воздавали почести, устраивая вакханалии, где люди погружались из мира цивилизованного, скованного правилами и нормами, в темноту своих желаний, страсти и абсолютной свободы. Простите, я помешал вашей беседе?
– Нисколько! – живо откликнулась Кэти.– Мы с мистером Корнули.. Корноли…
– Мы знакомы с лордом Клейтоном, – мягко улыбнулся смерть, очевидно, знавший Перси не под творческим псевдонимом.
Перси немного смутился.
– Да? И как вам его поэма? Вы знаете, я первый раз в жизни познакомилась с настоящим поэтом! – щебетала Кэти.
– Перси, это правда? Вы поэт? И как давно вы почувствовали первые симптомы?
– Это от рождения, – сдержанно заметил Перси.
– Что ж, тогда, конечно, ничего не поделаешь.
– А это кто? —Кэти указала на обнажённых женщин на фреске – одна из них держала чашу, наполненную чем-то красным – то ли вином, то ли кровью. Две другие кружились в экстатическом танце.
– Это менады. Жрицы Диониса. Своим танцем они могли доставить человеку самое сильное удовольствие в его жизни. И лишить рассудка. Околдованный чарами менады, человек не может более себя контролировать и…
Все трое обернулись на звон разбитого стекла. Официант поспешно убирал осколки у ног юноши в костюме Пьеро. Последующие две минуты пока Кэти и её спутники наблюдали за ним, он умудрился задеть локтем проходившую мимо даму, повернувшись к ней, заблеял извинения, и буквально сшиб с ног танцующую пару. Пытаясь поддержать падающую девушку, врезался задом в фуршетный столик, с которого посыпалась посуда. Кэти мгновенно опознала симптомы. «Джордж!? Но откуда он здесь? Ведь он только завтра должен был приехать». Озорной бесенок внутри неё ожил и заплясал. Упустить такой шанс? Никогда.
– Это мой знакомый, – почему-то извиняющимся тоном сказала Кэти своим собеседникам, – подойду, поздороваюсь.
Она устремилась к долговязому нескладному Пьеро, но её опередили. У женщины, подошедшей к Джорджу, была поистине королевская осанка. Благородная голова с пышным узлом тёмно-каштановых волос, глаза полуприкрыты тяжёлыми веками, проницательный, чуть насмешливый взгляд. Костюм дамы пик как нельзя лучше подчеркивал её высокое, стройное тело. Она заговорила голосом, в котором чувствовался сильный восточноевропейский акцент, так хорошо знакомый Кэти благодаря горничной славянке.
– Скучаете? Осмелюсь предположить – вы одиноки этим вечером?
Джордж дёрнулся, как от зубной боли.
– Я? Н-нет. Признаться, я случайно здесь оказался, меня позвал с собой мой друг, Марк.
На прошлой неделе Кэти читала мистический роман о несчастной девушке, на которой, как водится в таких романах, лежало родовое проклятье. И в конце был эпизод, где жестокая и подлая герцогиня (виновница всех бед и проклятия заодно) падает вместе с каретой в пропасть и разбивается на мелкие кусочки. Кэти ещё тогда подумала: а что чувствовала в этот момент подлая герцогиня? Теперь она это поняла. Сердце рухнуло вниз, желудок сделал двойное сальто. Значит и кузен Марк здесь. Поездка в загадочный замок плавно превращалась в пикник в тесной компании родных и друзей. Впрочем, особенно беспокоиться не стоит – врядли кто-то узнает в пепельной ночной птице Кэтрин Бранн.
– Простите, я не представилась. Княжна Мария Сухотина. А это мои сёстры – Татьяна и Ольга. Она величавым жестом указала на двух женщин – одна, блондинка лет двадцати была в костюме дамы червей, другая, чуть постарше, изображала даму треф. Окончательно смешавшись в обществе трёх дам, Джордж, от природы застенчивый, совсем утратил присутствие духа.
– Д-да. Очень приятно, я Джордж Мэлвик…
Он хотел сказать что-то ещё, зацепил локтем свечу, стоявшую неподалеку в канделябре и не ждавшую беды, но в это время Кэти, вынырнув из толпы, взяла его под руку.
– Добрый вечер. Джордж, дорогой, не ожидала тебя здесь увидеть. Чудесный приём, не правда ли? – И приподняла на мгновение маску. Чтоб узнал. Эффект превзошёл все ожидания. Джордж всхрапнул и попятился, побелев, как полотно. Ни дать, ни взять – чопорная английская леди увидела фамильное привидение.
– Кэти!? Что ты тут…? Как?!
Русские княжны были мгновенно забыты.
– Я тут по приглашению хозяина дома, – Кэти не могла не заметить, как при этой фразе расширились глаза княжны Марии.
– Это ваша спутница? – поинтересовалась она у Джорджа, не забыв одарить Кэти взглядом, которым образцовая хозяйка награждает муху, барахтающуюся в её праздничном торте.
Джордж машинально представил их друг другу.
– Какой красивый замок, не правда ли? – жизнерадостно щебетала Кэти, игнорируя безумные взгляды Джорджа, дёрганье за руку и попытки что-то спросить. – Меня поразили эти фрески на античную тематику.
– О да, – снова встряла в разговор княжна.– А какие здесь гобелены! Некоторым более трёхсот лет. Наверху есть комната, где находятся наиболее ценные. Позволите устроить вам маленькую экскурсию? – говоря, она подчёркнуто обращалась только к Джорджу, игнорируя наличие Кэти как досадное недоразумение.
– Гобелены? Простите, никогда ими не интересовался, – нервно пробормотал Джордж.
К ним незаметно подплыл официант.
– Могу я предложить вам вина?
– Я пью только минеральную воду и чай, – оскорбился Джордж.
Кэти картинно взяла сразу два бокала, наслаждаясь новым взрывом ужаса в глазах несчастного жениха. Его и винить-то было нельзя. Человек по чистой случайности оказывается ночью на балу у незнакомого джентльмена и обнаруживает там девушку, с которой он помолвлен, одну, без сопровождения, да ещё в таком рискованном наряде.
Вино оказалось тёрпким, пахнущим диким мёдом и яблоками. До сих пор знакомство с дарами Бахуса ограничивалось для Кэти причастием, дома ей внушали, что алкоголь является одним из тягчайших пороков человечества. Но после первого же глотка у Кэти зашумело в голове, что-то мягко стукнуло в затылок, огоньки свечей стали ярче, а в груди разлилось приятное тепло. После недолгой борьбы Джорджу удалось оттащить её к мраморной колонне, увитой плющом так густо, что ветви его, тянущиеся из окна, образовывали некоторое подобие беседки под пологим куполом. Музыка здесь звучала тише.
– Ты хоть понимаешь, что это за место? – зашипел Джордж, стискивая её локоть.
– Нет, – честно призналась Кэти, делая большой глоток из бокала.
– Послушай, приличной девушке нельзя тут быть. Здесь просто какая-то… – он мучительно подбирал слова, – Венеция. Лица скрыты под масками, а потому все ведут себя, как хотят, алкоголь… – Джордж с отвращением покосился на бокалы.
– А дом! Посмотри на эти фрески, скульптуры. Да здесь всё пронизано… Этим. Даже вот. – Он ткнул пальцем в ножку винного бокала.
Только тут Кэти с изумлением заметила, что хрустальный тюльпан бокала поддерживала бронзовая ножка, изображавшая амуров – мальчика и девочку, обнимающихся среди лилий. То ли под воздействием хмеля, то ли что-то в ней самой уже изменилось, но её удивление сменилось весельем.
– Ах, Джорджи, ты слишком серьёзен. Может, тебе действительно стоит посмотреть на гобелены в компании этих очаровательных барышень?
– Да пойми ты, – его голос сделался почти умоляющим. – Тут такое творится! Я, когда шёл в этот зал, видел справа, в галерее, пару. Так вот, джентльмен целовал леди прямо здесь, – Джордж неопределённо махнул рукой в сторону декольте Кэти и тут же страшно сконфузился, залившись краской.
– А она… Она трогала его… его…
– Фаллос, – услужливо подсказала Кэти. Как славно, что её рассеянный учитель часто забывал ключик от одного небезынтересного шкафчика в библиотеке, и ей удалось выкрасть анатомический атлас. Вот, при случае можно блеснуть глубокими знаниями. Однако же задерживаться не стоит.
– Прости, Джордж, мне надо кое-кого найти. —Кэти повернулась, чтобы уйти, но звук, похожий на писк раненной куропатки, заставил её обернуться. Её жених обрёл удивительное сходство с молельной статуей древних ассирийцев. Ассирийцы были людьми весьма занятыми, стоять и молиться в храме времени не имели, потому оставляли вместо себя статуи, которым рука скульптора придавала надлежащий вид – вытаращенные в половину лица глаза, разинутый рот, руки слегка разведены в стороны. Кэти немного смягчилась.
– Ну, право же, Джорджи, всё не так уж плохо. По крайней мере, здесь нет твоей матери, и ты можешь немного расслабиться.
– Руку! Она трогала его руку, а не то, что ты… Ты откуда такие слова знаешь?! И при чём здесь моя мама?
– При том, что ты, когда она рядом, дышать боишься. И я тебя не виню. Император Калигула перед ней жалкий младенец. Не сомневаюсь, что леди Мэлвик даже его приучила бы пить исключительно минеральную воду. Кстати. Как она поживает?
– Великолепно. Спасибо.
– Чудесно, чудесно, – заулыбалась Кэти, хотя отношения её с будущей свекровью были таковы, что она с гораздо большей радостью узнала бы, что та заразилась бубонной чумой. Мама Джорджа относилась к той породе людей, которые считают день прожитым зря, если до захода солнца они не совершили что-то такое, что заставит содрогнуться потрясённое человечество. Смелые, решительные, властные и непоколебимые, они незаменимы на палубе пылающего галеона, в римском сенате или во главе татарской орды, несущейся в бой, но вот в быту сними бывает сложновато о чем-то договориться. Кэти не удержалась от доли ехидства:
– Кстати, как она тебя сюда отпустила?
– А она не знает, – тихо пробормотал Джордж. – Я заехал к Марку насчёт покупки двух жеребцов и вот, оказался здесь. Он сказал, только у лорда Рэйберна мы сможем найти то, что нам нужно.
– Ну ладно, – поспешно сказала Кэти, опасаясь узнать о тонкостях покупки жеребцов гораздо больше, чем ей хотелось бы. – Я ненадолго покину тебя…, и она поспешила смешаться с толпой, почти не ощущая угрызений совести.
Эрика нигде не было. Кэти по ажурной витой лестнице поднялась на балкончик, но сверху было видно море парящих в волнах вальса пар без лиц, возраста, имени. Вот китайская ваза танцует с луной, вот египетскую богиню увлекает в вихре танца галантный арлекин. В этом водовороте лишь одно, если можно так сказать знакомое лицо – у фонтанчика, бронзовая дельфинья пасть которого изрыгала светло-золотые струи шампанского, стояла и наблюдала за всеобщим весельем безучастная смерть. Кэти поспешила вниз, и когда сбегала по лестнице, перепрыгивая ступеньки, взгляд выхватил сценку – княжна Мария, рассекая океан танцующих пар, тащила за руку Пьеро, как муравей дохлую гусеницу. Кэти от души ему посочувствовала. Но едва её нога ступила на паркет, началась кадриль, и её подхватил весёлый толстяк в расшитом золотом бархатном камзоле. Безумный темп кадрили с её постоянной сменой партнеров, напоминавшей тасуемую колоду карт, странно расслабляюще подействовал на неё. Волнение, смущавшее разум улеглось, зато в крови вскипело другое, прежде неведомое. Калейдоскоп масок, вихрь атласа, шелка и бархата, смех и взрывы музыки, подобные порывам ветра, стали казаться более реальными и настоящими, чем жизнь, оставшаяся за стенами замка. Но вот угасли озорные всполохи кадрили и Кэти, наконец, обрела свободу. Но, как выяснилось, ненадолго.
– Вот она, – послышался за спиной суровый голос.
Повернувшись, Кэти едва не расхохоталась. Перед ней, уперев руки в бока, в позе итальянской мамаши, встречающей нерадивого подвыпившего сына, стоял разгневанный Пьеро. Из схватки с русскими княжнами он вышел не без потерь – один помпон оторван, края картонного воротника печально поникли, как осенняя хризантема под порывами холодного ветра, чёрный грим под глазами потёк и казалось, что Пьеро плачет чёрными слезами. Компанию ему составлял брутального вида морской пират со шпагой и кортиком за поясом. Холодный взгляд тёмно-серых глаз пирата ничего хорошего не предвещал. Пара, безусловно, получилась комичная, но Кэти стало не по себе.
– Джордж! Кузен Марк! Вот не ожидала вас здесь… Хотя тебя, Джордж, я уже видела. Как гобелены?
Пьеро скрипнул зубами.
– Малышка Кэти, мы сейчас же едем домой, – пират ласково, но неумолимо взял её под руку.
– Но Марк! – Кэти была готова заплакать от досады. Между тем, она понимала, что сопротивление бесполезно. Её двоюродный брат относился к той редкой породе людей, чья жизнь подчинена железному распорядку и незыблемым правилам, которые он распространял как на себя, так и на других. К огромному неудовольствию последних. Кэти некстати вспомнилась целая коллекция чучел – охотничьих трофеев, педантично пополнявших его кабинет. Каждое под ежедневно протираемым стеклянным колпаком, снабжено подробной табличкой, содержавшей всю необходимую информацию – время, место убиения, название на латыни.
– Твоё пребывание здесь в это время абсолютно недопустимо.
Кэти всё больше начинала чувствовать себя заблудившейся овечкой, повстречавшей производителя хаггиса. Спасения, конечно, нет – строгость его моральных взглядов шокировала бы даже Томаса Торквемаду. Уж во всяком случае, великому инквизитору было чему поучиться у её двоюродного брата. И конечно, как старший брат, он может с ней делать всё, что ему заблагорассудится – даже увезти домой!
– Простите, – Смерть возник из ниоткуда и поклонился Кэти. – Но дама ангажирована на три тура вальса. – Вы ведь сдержите свое слово? – с лёгкой улыбкой в голосе обратился он к Кэти.
– Что вы, конечно, —радостно заблеяла Кэти, теперь уже как овечка, вырвавшаяся от производителя хаггиса и увидевшая на дальнем конце холма свою маму. Она гордо взяла своего спутника под руку и покинула обескураженных Пьеро и пирата, бросив им на прощание взгляд, которым смотрит чудом спасшийся житель Египта на оторопевших крокодилов.
– Спасибо, – тихонько прошептала Кэти, отойдя на безопасное расстояние.
– Не стоит, – с улыбкой в голосе ответил мужчина, ведя её под руку в центр зала.
Все пары расступались, давая им дорогу, и когда Кэти и её загадочный кавалер остановились прямо под большой хрустальной люстрой, пылавшей сотней восковых свечей, вокруг них на паркете образовалось пустое пространство.
– Кто был этот джентльмен? Я имею ввиду Пьеро, – неожиданно осведомился её похититель.
– Один мой знакомый, – сообщила Кэти, скромно умолчав, что знакомый приходится ей женихом, с которым через три месяца она должна сочетаться браком.
Оркестр заиграл вальс, и им пришлось прервать разговор. Никогда прежде у Кэти не было такого партнёра. Едва она положила узкую руку, затянутую бархатной перчаткой на его плечо, её собственная воля и сущность исчезли, подчинившись и растворившись как снег под лучами солнца. Впервые она не думала о фигурах, не слушала счёт, её тело двигалось, летело, таяло в его руках, полностью отдаваясь чужой воле и сладостному парению в небесах музыки, которая омывала её своими теплыми, пенными волнами. Полёт венского вальса совершенно вскружил ей голову, она чувствовала, что нервы её натягиваются, как струны скрипки, и только ждут прикосновения смычка, способного исторгнуть музыку. Её музыку. Но вот оркестр смолк, и её партнер шепнул:
– Хотите увидеть звезды?
– О да, здесь так душно.
Они вышли в сад, переступив каменное обрамление проёма, ведь стеклянных преград в окнах этого странного зала не было. Ночь дышала жасминовой прохладой, в высоте застыл ледяной серп луны, а под ногами на тёмном мху мерцали жемчужно-белые звёздочки странных цветов. Кэти никогда таких прежде не видела.
– Что это? – она нагнулась и сорвала бледную звёздочку.
– Асфодель. Древние верили, что в загробном мире души умерших питаются этими цветами. В Аиде целые поля асфоделей.
– Брр-р-р-р. Есть исключительно цветы. Воображаю – умираешь, попадаешь в загробный мир и первое что видишь – поле, на котором будешь пастись вечно. Ужас.
Она украдкой попробовала откусить бледный лепесток и тут же, сморщившись, выплюнула.
– Нет, первое, что видишь – это белый кипарис.
– Это зачем же?
– Не знаю, – он задумался. – Наверное, как рефракция —всю жизнь ты видел тёмные кипарисы на светлом небе, а теперь наоборот. Ведь в Аиде всегда сумерки. И привыкание к новой реальности, к жизни в смерти, начинается с этого белого кипариса, такого невозможного и всё же существующего.
– А что потом?
– Потом, если хочешь всё забыть – можешь выпить воды из Леты. – Опасаясь следующего вопроса, он пояснил.– Одна из четырёх рек загробного мира. Её воды светятся и похожи на жидкое золото. Это единственный шанс, потому, что когда Харон перевезёт душу через сумрачный Стикс, вернуться на берега Леты она уже не сможет.
– О-о-о… а потом?
– Зависит от того, как ты вёл себя при жизни. Праведных ждет тихая жизнь в домах, увитых виноградными лозами, прогулки по зелёным долинам и кипарисовым лесам, грешников же сбрасывают в Тартар. Тартара боятся даже боги.
– А чего им бояться, они же бессмертные.
– Ну не совсем. Великий Пан, величайший бог древнего мира, покровитель природы, например, умер.
– Откуда известно?
– Так говорит Плутарх.
– Ваш знакомый?
– Гм, нет. Это древнегреческий философ. Он уже умер.
– А, жалко. А чего это Пан умер?
– Возможно, потому, что в него перестали верить. И сейчас он, свободный и спокойный, прогуливается по цветущим полям вместе с душами тех, кто помнит его величие.
– Всё равно, асфодели не заменят кофе с французскими булочками на завтрак. Мне не нравится такой загробный мир, – пробурчала Кэти.
– А какой загробный мир ты бы хотела?
– Я бы вообще хотела жить вечно.
– Правда?
Странный тон его голоса удивил Кэти, заставив обернуться. Мужчина снял маску.
– Я Генрих Рэйберн.
– Вы тот, кто отдал мне медвежонка. Ночью, в парке. Двенадцать лет назад.
Он совершенно не изменился, даже благородной седины на висках к изрядному разочарованию Кэти не появилось.
– Хочешь подняться на крепостную стену? Оттуда весь замок виден, как на ладони, к тому же прекрасный вид на вересковые пустоши.
– Конечно!
Генрих вновь зачем-то надел маску, и они стали подниматься по узкой, вырубленной в стене лесенке. По-видимому, последний раз ею пользовались лет этак сто назад – ступени поросли мхом, сорными травами, местами сильно обветшали и покрылись трещинами. Дважды Кэти поскользнулась на коварном мху, влажном от ночной росы, но твёрдая рука её спутника не дала ей сорваться вниз. Несколько минут спустя они стояли на гребне крепостной стены. Ночной ветер, одновременно свежий и тёплый, омывал лицо и нескромно играл складками платья Кэти, наполняя всё её существо волнением и радостью. Его порывы были такими сильными, что она инстинктивно старалась держаться поближе к стоящему рядом мужчине.
– Взгляни, – голос звучал из-под маски глуховато, и недаром – ведь костюм смерти был популярен во времена многодневных венецианских карнавалов среди тех, кто желал оставаться инкогнито. Своеобразная конструкция маски создавала резонанс, меняя голос до неузнаваемости. – Похоже на дыхание моря.
С минуту вглядываясь в бескрайний океан вересковых пустошей, Кэти поняла, что он имел ввиду. Ветер то стихал, то набирал силу, скользя по сиреневой глади вереска, отчего по ней прокатывались волны, на гребнях которых мерцал отражённый лунный свет. Вздымаясь и опадая, эти волны плыли к исчезавшему в ночной тьме горизонту, бесшумно, как тени. До сих пор всё, что знала Кэти о вереске – это что из его корня делают лучшие в мире курительные трубки и ещё варят неплохой эль, по крайней мере, таково было мнение её отца. Теперь же на ум приходили гораздо менее прозаические вещи – вспоминались сказки няньки-валлийки о призрачных рыцарях, осуждённых вечно бродить по таким вот пустошам в поисках (разумеется, безнадёжных) упокоения, демонах, устраивавших ночную охоту на души грешников. Отчего-то Кэти посетила нечестивая мысль о том, что должно быть приятно скакать по такому вот сиреневому цветущему полю на большом, и конечно, чёрном как ночь коне, преследуя душу какого-нибудь (разумеется симпатичного) грешника… Зажмурившись, она помотала головой. Однако, что он там говорит?
– …. С запада замок окружён непроходимыми болотами, уходящими далеко в лес, а северная стена упирается в лабиринт…
Кэти посмотрела в указываемом направлении. Перед ней, уходя на многие мили вперёд, простирался гигантский лабиринт. Высокие, идеально сформированные стены образовывали причудливые узоры, тем не менее, подчинённые строгой логике. Периодически, разрывая монотонную зелень тиса, как прибрежные скалы поднимаются из моря, выглядывали белые строения.
– Какой он большой… У нас тоже есть, только он очень маленький, за сто десять лет там смог заблудится только один человек, мистер Мэлвик. Вы его сегодня видели в костюме Пьеро.
– Ну, лабиринты имеют философское и сакральное значение, в них совсем не обязательно теряться.
– Сакра… Какое значение? – Кэти озадаченно потёрла переносицу. – А кто их вообще придумал?
– Первый лабиринт, описанный Геродотом и Диодором Сицилийским… – Генрих осёкся и поспешно добавил, – эти джентльмены так же жили в древней Греции и уже умерли. Так вот, они описывали древнеегипетский лабиринт близ «города гадов», города Шедит, расположенного на берегу Меридова озера в Фаюмском оазисе.
– «Город гадов»? – Кэти пришла в совершеннейший восторг.
– Да, культовый центр бога Себека, человека-крокодила. В храме располагался лабиринт, протяжённостью около семидесяти километров, и состоявший из трех тысяч гранитных помещений, часть из которых была под землёй. Некоторые из комнат были погружены в абсолютный мрак, а двери, ведущие в погребальные камеры, в которых покоились фараоны и священные крокодилы, при открывании издавали звук, похожий на раскат грома. И вот в самом сердце подземной части этого лабиринта, в зале, своды которого поддерживали колонны редчайшего красного мрамора, и находилось земное воплощение бога Себека – живой крокодил, украшенный золотом и алмазами. Соответственно, добраться до него могли только избранные жрецы, досконально знавшие архитектуру этого лабиринта. Потом, как это обычно и происходит, сакральная идея – путешествие к божественному, перешла в христианство. Только там уже это было менее материалистично выражено – саму жизнь, дорогу, ведущую к раскаянию. Запутанную, длинную, полную тупиков и ловушек. В готических храмах лабиринт всегда присутствует.
– О… А это что там, беленькое? – Кэти указала на белоснежное в лунном свете строение, выныривающее над поверхностью бархатных тисовых стен.
– Это мраморная беседка, это фамильный склеп, а это мёртвый дуб, я прятался в его расселине, когда был маленьким.
Кэти посмотрела на его чёрный на фоне синевы ночного неба профиль. Был маленьким? Невероятно.
– Я даже не знала, что ночь так красива… – она словно впервые видела россыпь бриллиантов звезд на бархате неба, слышала пение соловьев, неразличимое в шуме и суете дня, любовалась золотыми пятнами света, льющимися из окон в ночной сумрак. Глаза быстро привыкли к темноте и начали различать оттенки цветов, гораздо более сложные и богатые, чем днём. Она сказала об этом Генриху.
