Читать книгу: «Убить время», страница 3

Глава 3

Спустя пару недель после болезни Анна вернулась к занятиям и в первый же день застала инструктора за примеркой нового руля. Руль подозрительно напоминал гоночный.

– О-ля-ля! – потряс руками Эмманюэль. – Это еще не все. Смотри, что я придумал с колесами!

Он понажимал какие-то кнопки, машина приподнялась, задрожала и медленно осела к земле наподобие болида «Формулы-1». Анна вжалась было в спинку кресла и ухватилась за ручку, но инструктор уверенно вышел из автомобиля и указал ей на водительское место.

Девушка нехотя вышла и, поправляя волосы, как можно медленнее села за широкий, будто игровая приставка, руль.

– Но Маню, – забормотала она, – я ж тут ничего не знаю и не понимаю… Ну давай я пока за обычным поезжу. Боже…

– Спокойно, без паники, Аннет! И не канючь! Сегодня тебе не понадобится и половина функций! Я все настроил. Все лишнее пока отключено.

Это его невозмутимое «пока» чуть не заставило дрожащую Анну вообще плюнуть на все. Уйти с глаз долой. Послать все это «парижское вождение» к их парижским чертям. А заодно и этого «гонщика». Эмманюэль скосил глаза и наблюдал за мимикой девушки. «О нет, cherie… Я уже понял, что есть русский характер. У тебя его предостаточно. И ты еще себя покажешь». Безусловно, он и не помышлял рисковать. Поэтому на самом деле отключил почти все лишнее в настройках машины. Видя, как побледнела ученица, Эмманюэль чуть не расстроился, но затем она кивнула и пристегнулась. «Браво!» – чуть не вскричал инструктор, но вслух сдержанно бросил:

– Отлично. Мадам Марго еще будет гордиться тобой. На А-86!

Аккуратно, но очень уверенно, на предельно разрешенной в городе скорости Анна выкатилась на парижскую кольцевую.

– Теперь не прозевай съезд на А-10, – с ленцой указывал инструктор. – На окружной нам делать нечего.

В самом деле, по кольцевой навстречу сонно тащились фуры, везя в столицу вино, фрукты и сыры. Обратно они весело бежали налегке. Транспондер пискнул, отдавая заработанные евро. Анна увеличила скорость, оставляя позади однообразные окраинные многоэтажки и редкую зелень.

Свернув на трассу Париж – Бордо и удовлетворившись ее пустотой, девушка чуть повернулась к Эмманюэлю и прищурилась:

– И зачем мы здесь?

– Чтобы ты почувствовала скорость, Аннет.

Она хмыкнула.

– На ста мы уже ездили, и не раз.

– Ну какие сто, о-ля-ля! Увеличивай до ста тридцати, здесь разрешено. – Эмманюэль достал из кармана сэндвич. – М-м-м… Мадам Марго делает лучшие сэндвичи во всем Париже.

– Я помню. Пармская ветчина, эмменталь и салат. – Анна не отрывала глаз от шоссе, вцепившись в руль.

– Конечно. Моя мама не делала таких сэндвичей. Зато ей отлично удавался буйабес. Я ведь говорил, что я из Марселя? Так вот, буйабес… Увеличивай до ста пятидесяти.

На лбу Анны заплясала вздувшаяся жилка. Эмманюэль энергичнее заработал челюстями.

– Руль ты держишь очень уверенно, отлично, – бубнил он, дожевывая ароматный лист салата, – но пока тебе не нравится то, что мы делаем, верно?

– Я не понимаю, зачем мне эта скорость? – почти прокричала в ответ Анна.

Она будто начала ощущать бешеное сопротивление встречного потока воздуха и наклонила голову, помогая белому Peugeot рвать невидимую воздушную пелену. Эмманюэль улыбнулся:

– Давай до ста девяноста!

– Что?!

– Эй, спокойнее! Без паники. Медленно выжимай до ста девяноста, не резко. Не дергайся. Если медленно, то ты все поймешь.

На спину Анне потекла противная струйка пота. «Почему мне любопытно? – вдруг поймала себя она. – Мне что, нечего терять?»

Утапливая педаль газа, она не заметила, как инструктор нажал кнопку открывания окон. Стекло отъехало на сантиметр, но в салон ворвались ветры со всех концов Франции. Анна почувствовала, как огненный язык восторга моментально высушил все ее липко-потные страхи. Девушка взвизгнула. Она ощущала океанский бриз Бретани, солено-свежие ароматы Ла-Манша, тропически-теплые ветры Средиземноморья и холодные северные ветры Нормандии. Анна наслаждалась этим воздухом, пила его и вдыхала. И наконец ее восторгу пришлось вырваться наружу.

– Весь мир мой! – прокричала она, несясь на полных двухстах километрах в час по прекрасной французской дороге.

 
                                        * * *
 

Глотнув сырого и влажного питерского ветерка и запаха Фонтанки, Анна рассмеялась. Проплыли навстречу друг другу два речных трамвайчика. Укутавшиеся в пледы туристы что-то восторженно кричали и махали руками. Девушка посмотрела сквозь них.

Она прошла на кухню, вынула из шкафчика пакет с кофейными зернами. В руку лег шершавый душистый лимон.

«Весь мир мой. Весь мир у меня в кармане. Кто бы мог подумать… Большего ужаса, чем при бегстве отсюда, я и не припомню. Как загнанная кошкой мышь… Металась по аэропорту, сидела, спрятавшись на собственном чемодане. Не рискнула даже поесть. А тут…»

Она усмехнулась. Впрочем, эйфория и кайф от пойманного и укрощенного ветра продлились недолго.

 
                                        * * *
 

Чудесный весенний вечер обещал приятную негу. Анна шла по авеню Гамбетта, чуть бормоча под нос. Урок прошел замечательно. Теперь вообще все стало замечательно. Еще немного усилий – и она спустя год после приезда в Париж станет лицензированным таксистом. Эмманюэль доволен ею.

– С виду ты естественна и небрежна, как настоящая француженка, но очень внимательна и аккуратна – как профессионал, я это вижу. Ты удивительно пунктуальна и вообще следишь за временем. Я могу тебе довериться как пассажир. Впечатление, что у тебя большой стаж.

Эдакая похвала из уст пусть и француза, но все же очень опытного водителя стоила всех слез и усилий. Тем более что хвалил по сути, а не абстрактно.

Пер-Лашез не тянул зайти. Хотя повод был: втянуть клейкий аромат первых листочков и пройтись по вычищенным весенним дорожкам. Насладиться радостью от возрождения природы… Минул год, как Анна бежала во Францию. «Интересно, вспомнит ли Марго об этом? Пока впечатление, что старушка вообще не склонна к ностальгии. Никаких тебе „вот раньше было лучше“, „вот при Шираке цены были ниже, а при Миттеране вообще сплошные свобода, равенство, братство“. Слава богу, Марго начисто лишена этих старческих причуд».

– Она не привязана ко времени, – вслух сказала Анна, остановившись и глянув на отблески заходящего солнца. Последние лучи прошлись по верхушкам деревьев, и на склепы наползли серые парижские сумерки.

Закинув голову, девушка улыбнулась. Она привыкла к бежево-белому, нетипичному для Парижа семиэтажному дому. Город любил светло-серые дома. Анна полюбила дом Марго. Сдержанностью и простотой стиля он напоминал о модерне Петроградки. Это согревало и растапливало душу. Дом жил по своим правилам: разномастные жалюзи, спутниковые тарелки, украшенные цветами подоконники – совсем, как там. Дома.

Она достала из сумки ключи. Проходящий мимо мужчина средних лет изящно приподнял экстравагантную шляпу:

– Bonsoir, mademoiselle Anna. Comment ca va?

– Bonsoir! Ca va bien, merci, – на автомате ответила девушка и пристально вгляделась в незнакомца. Приятная широкая улыбка, голубые глаза.

Что-то кольнуло. «Он чужак», – мелькнуло молнией перед тем, как сзади она получила удар по спине. Рухнув на тротуар, Анна уперлась носом в двухцветные коричнево-красные полуботинки, сверкнувшие в упавшем свете тусклого фонаря. «Боже, какой франт», – шепнуло в голове. В спину уперлась одна из аляповато наряженных ног. Нога нажала. Анна выгнулась, почувствовав, что позвоночник не выдержит.

– Qu’est-que vous voulez? – сдавленно пробормотала она.

Что происходит?.. Кто он?

Анна с омерзением почувствовала, что ей приподняли подбородок. Ботинком. Их двое. На нее смотрело худое лицо с седыми усами. Какие холодные, ненавидящие глаза… Это же… Это он! Горло сдавил ужас воспоминания. Бегство в аэропорт, кружение по залу, одуревшая от страха и боли голова гнала ее по кругу: «Нельзя за флажки!»

– Все верно. Она. Кончайте.

– Eh toi!

Резкий, каркающий голос сморщил лицо поджарого. Он недоверчиво повернулся на старческий возглас.

– Марго! – хрипло выдавила Анна. Ботинок вонзился ей в спину.

«Боже, это все… Конец! Нас убьют…» Боль в спине резко ослабла. Девушка закрыла голову руками и скорчилась на освещенном фонарем пятачке асфальта. Если бы убежать, исчезнуть…

Раскрыв навстречу старухе руки в коричневых перчатках, поджарый двинулся ей наперерез. Увернувшись с брезгливой гримасой, та коротким хуком отбросила от Анны голубоглазого. Его вычурную шляпу поднял ветер и прибил к кладбищенской ограде. Поджарый схватил Марго за руку и заломил за спину. Через секунду он кривился от боли в спине, на которую приземлился. Старушка с суровым львиным рыком перебросила его худое, но сильное тело.

Анна плотно притянула к себе ноги. Ее трясло от звуков вокруг. Сыпались глухие удары, тяжело дышали дерущиеся – со свистом и сиплым рычанием. Девушка осторожно открыла глаза. Взору явилась небывалая картина.

Поджарый Погромщик пытался атаковать старушку, но ту словно окружал невидимый заслон. Каждый раз, когда усатый приближался и старался нащупать руками брешь, он отскакивал, будто получал неслабый удар током.

– Сзади! Зайди сзади! – приказал он.

Голубоглазый не мог оттеснить Марго от стены дома, к которой она предусмотрительно прижималась. Безуспешные атаки перешли в снопы искр, сверкавшие в темноте, подобно бенгальским огням из детства. После небольшой передышки седоусый прищурился, прикидывая что-то в уме.

– Зайди сзади, понял? – тяжело дыша, приказал он.

Он с рычанием ринулся на Марго. Золотистые искры ее защиты сменились голубыми, пронзая все тело Погромщика. Он не отпускал ее ни на минуту. Искры слабели, и яркие вспышки становились реже и реже.

– Она слабеет, зайди сзади! – рыкнул он в сторону.

Голубоглазый упер руки в колени и встал наизготове.

«Господи, что же делать?.. Он убьет ее! Не могу… Не могу! Господи… Боюсь! Мне страшно!»

«Ст-р-р-ра-х-х-х…»

 
                                        * * *
 

Анна с удовлетворением откинулась в небольшом изящном черном кресле на гнутых ножках. В руке чашка кофе, взгляд задержался на старинной печи.

«Не хочу заниматься печью. Здесь не Франция, здесь нормальное отопление. А печь…» Она встала и с чашкой в руках прошлась до высокой, будто новогодняя елка, зеленой печки с металлической дверцей и задвижкой в виде дубового листа. «Пусть будет».

Девушка подошла к окну, отпила густой черный кофе с долькой лимона. По Фонтанке кружили запоздалые частные катера, неслась незатейливая музыка и звучал женский смех. Сквозь полутьму весенних предвестников белых ночей Анна рассмотрела здание напротив, привлекшее внимание в первый визит в будущий дом, – пятиэтажное и малопривлекательное. Темные прямоугольники окошек отражали серо-черное ночное небо. Бывший «Лениздат». Нынче здесь размещались офисы. В крайнем справа окне на последнем этаже зажегся свет.

Анна вгляделась в черноту кофе в белой изящной чашке. «Что же мне тогда придало сил?.. Я что-то вспомнила. Да! Та наша прогулка по Пер-Лашез. Та самая, с разговором о страхе. Она мелькнула в голове, как молния».

 
                                        * * *
 

Марго смахнула листья с мраморной плиты и присела. Рукой пригласила Анну сесть рядом.

– Тебе, девочка, надо прежде всего научиться преодолевать страх. Конечно, так, чтобы совсем не было страхов, такого не бывает. Но преодолевать его – это вот искусство. Ведь что такое страх?

Анна пожала плечами, бросила взгляд на старуху.

– Ну, когда боишься чего-то или кого-то.

Марго крякнула и взяла мундштук. Прикурила и зажала его крепкими зубами.

– Ерунда. Страх – это состояние неизвестности. Тебе страшно что-либо сделать или не сделать, что-то закрыть или, наоборот, открыть. Потому что там – неизвестность. И страх говорит тебе: «Отступись».

Девушка кивнула:

– Преодолеть страх, не отступиться?

Марго улыбнулась. Родная кровь, быстро учится.

Они поднялись и направились вглубь кладбища.

– А знаешь, чего люди больше всего боятся?

Анна задумалась. Она всегда боялась, что Погромщики их всех найдут и убьют. И даже сейчас, под защитой Марго, она чувствовала легкую дрожь по всему телу при мысли, что они появятся здесь.

– Верно, – не поворачиваясь, продолжала старуха. – Смерти.

В очередной раз девушка удивилась проницательности родственницы.

– И ты должна научиться преодолевать этот страх.

– Но как? Как можно преодолеть страх смерти?

Кладбище было пустынно, ветер от скуки гонял прошлогодние листья по аллеям, птицы нехотя топтались возле двух женщин, пристроившихся на скамейке.

– Вот послушай. Реальная история. Я ее от деда знаю… Шла Первая мировая война. Немецкие солдаты должны были взять крепость. Но русский гарнизон не сдавался. И тогда решили немцы потравить непокорных ядовитым газом. И вот, дождавшись благоприятного ветра, пустили они смертоносный газ. Выждав какое-то время, надели противогазы и решили уже голыми руками крепость брать…

Марго тяжело вздохнула.

Анна смотрела в небо и видела, как сгустки густо-зеленого хлорного тумана надвигаются на позиции несчастных русских солдат.

– И тогда князь Шубин встал во весь исполинский рост и крикнул: «Русичи! Все равно помирать нам здесь! Так не дадим же поганой нечисти наши кости топтать! А ну, делай как я!» Замотал он лицо шарфом, надел фуражку, примкнул штык и, выскочив из окопа, бросился вперед, что есть мочи крича «Ура-а-а!»

Анна сжала руки и подалась вперед. Ей хотелось бежать за этим героем в атаку.

Марго рассмеялась.

– Сядь, девочка. Больше ста человек, еле держась на ногах, встали на бой, который, казалось бы, проигран. Лик их был ужасен. С химическими ожогами на лицах, обмотанные тряпками, они харкали кровью, буквально выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки.

Словно почуяв неладное, вороны, каркая вразнобой, полетели подальше от женщин.

– И вот представь. Бегут по полю солдаты. Одни – обреченные на смерть. Другие – в ужасе и страхе. И скажи мне: кто выиграл свою войну?

Анна неуверенно несколько раз кивнула.

– Я поняла.

– Что именно ты поняла?

Анна помяла пальцами запрыгнувший на скамейку листок дерева.

– Преодолеть страх можно, если есть то, что движет тобой, и оно куда более могучее, чем то, что стоит перед страхом. Эти солдаты поняли, что они уже мертвые. Им не стоит бояться смерти.

– Хорошо. Но не совсем.

– А что же еще?

– Я же говорила тебе, девочка, что страх – это неизвестность того, что там, за ним. Отсюда неуверенность. Отсюда сомнения. Отсюда и побег с поля боя.

– Я поняла. Вера! Вера в то, что там, за этой неизвестностью именно то, что тебе нужно.

– Во-о… – протянула Марго, потрясая пальцем. – Именно вера. А на что бы ты пошла, чтобы переступить через страх смерти?

Анна вздохнула. Взглянула на потускневшее небо и вдруг разглядела там… Кулаки сжались сами собой, губы плотно сомкнулись… Лицо вспыхнуло, и на лбу выступила вена.

 
                                        * * *
 

Голубые искорки защиты домигали. Глаза Марго остекленели, лицо набрякло. В этот момент сзади на нее набросился второй негодяй. Старуха не успела просунуть руки под его захват и теперь корчилась от удушья. Она смогла лишь приподняться худым телом и ударить поджарого ногами в горло. Истощенный побоищем Погромщик повалился лицом на асфальт.

– Дави ее, – прохрипел, силясь приподняться. Рука его потянулась к горлу.

Анна рывком вскочила на ноги. Рот наполняла соленая кровь. Глотать не хотелось. Лицо ее было ужасно. К щекам прилила кровь. Лоб пересекла набрякшая вена. Фонтаном сплюнув красное на тротуар, девушка подбежала и яростно укусила душившего в плечо. Взвыв, тот отпустил одну руку и плюнул Анне в лицо ругательство. В ответ она вцепилась во вторую руку. Он мотнул рукой и ударил Анну. Это не помогло. Рискуя лишиться всей челюсти, девушка не выпустила из зубов волосатой плоти и повалила убийцу на землю. Одуревший от ярости мужчина выл от боли. Сев ему на грудь, Анна принялась методично и размеренно бить его кулаками по голове. Руки моментально распухли, но она не чувствовала боли. Она наносила удары молча и равнодушно, успевая удивляться тому, что не испытывает никаких иных эмоций, кроме глухой ледяной ненависти. Впоследствии старушка говорила, что увидела перед собой робота.

Девушка била голубоглазого с расчетливостью боксера и не отреагировала, даже когда голова начала безжизненно мотаться из стороны в сторону. Ее тряхнула Марго:

– Оставь его! Я упустила главного!

Анна, задыхаясь, слезла с неподвижного тела, но не смогла встать на ноги.

– Когда он упал, ему поплохело, – объясняла Марго. – Я не выпускала его из виду. Думала, сердце. Но он притворялся! – Она высекла в прозрачном ночном воздухе искру. – Я добью эту гадину!

Анна наконец выпрямилась. Поджарого нигде не было видно. Марго взяла ее за руку:

– Идем. Сейчас здесь будет полиция.

Старуха окинула место побоища зорким взглядом.

Они добрались до квартиры. Анна села прямо на пол и тупым взглядом уставилась на дотлевающий в камине уголек.

– Наутро нас арестуют.

– Черта с два, девочка моя, черта с два. Камеры здесь не работают уже полтора года, я это точно знаю. А полиции не надо лишних разбирательств: два приезжих что-то не поделили. Один и убил другого. Да и черт с ними.

Девушка опустила голову и рассматривала разбитые в кровь руки. Словно морозной мозаикой, глаза заволокло влагой. Старушка медленно подошла к ней и взяла за подбородок:

– Важно другое.

Сквозь пелену слез Анна неотрывно смотрела на торжествующее строгое лицо Марго.

– Теперь ты готова.

– К чему?!

Вечером того же дня продрогшие женщины грелись у огня. Марго нравилось сидеть у настоящего камина. Два раза в год заказывали чистку. Приходил основательный пожилой мастер. Ловко прочищал трубу, возясь на крыше, – казалось, что в отверстие чихает огромный бродячий кот. Сыпались пожухлые листья и хлопья пахучей сажи. Потом он спускался в квартиру, вздыхал и чистил трубу уже изнутри. Камин не отапливал комнату как следует. И для тепла женщины кутались в два-три слоя одежды, дабы экономить на коммунальных расходах.

Густо намазав опухшие пальцы девушки пахучей мазью и забинтовав ладони, старушка долго смотрела на оранжевые язычки, уплетавшие уголь. Словно заручившись их молчаливым согласием, Марго начала рассказ:

– Мне пять лет. Я стою у окна и жду возвращения отца домой. Жили мы тогда не здесь, а в Роменвиле, среди зелени и цветов. Мама воспитывала меня, готовила к поступлению в школу, а папа работал. Возвращаясь с работы, он давал мне спелую грушу, гроздь винограда или красивое яблоко. Как они пахли! Сначала я долго вдыхала их и разглядывала: цвет, переливы оттенков, неровности на бочках. Зимой я оставалась без фруктов, ибо заработок отца был невелик.

Кем мог работать офицер-белогвардеец в эмиграции? Если он не из творческой, научной или придворной элиты. Если он не Дягилев и не Юсупов. Не Шаляпин и не Сикорский. Не Алехин и не Рахманинов. Есть версии у тебя?

Так вот. Им доставались шахты, заводы… Часто производство становилось пропуском во Францию – опасная, в жутких условиях работа с графиком, который не оставлял шансов на выживание… Душно-пыльный запах шахты врезается в память навсегда. Когда у отца закончился контракт, он с облегчением бросил эту каторгу и нашел работу в Париже.

Бывшему военному удалось получить и вид на жительство, и права, и сдать экзамен на знание города. Да-да… Ты уже догадалась? Твой прадед стал парижским русским таксистом. Работал он посменно, легко обойдя конкурентов в таксомоторной компании: хорошие манеры, ум, обходительность, честность, военная дисциплина помогли не одному участнику Белого движения найти работу в такси в тридцатые годы. Ты знаешь, в семидесятые годы прошлого века в Le Monde напечатали заметку о русском таксисте, что прекратил работу лишь в девяносто два года. Так вот, это твой прадед. С пожелтевшими от курения белыми усами, седыми пушистыми бровями, в клетчатой кепке, с газетой в руке, за рулем Renault – таким его сфотографировали для статьи. И помню заголовок: «Русский князь – любимый шофер парижского такси». Для них все русские эмигранты были князьями. Да только французы не смущались предлагать «князьям» работу на заводе или в брассерии – своего рода развлечение для жителей республики.

Потом отцу удалось скопить денег на съем небольшой квартирки в Париже, в районе площади Бастилии. Там жили его однополчане, а взаимовыручка у русской диаспоры славилась постоянством и крепостью. Отец организовал курсы вождения и даже издал учебник на русском языке. О, разве только простые офицеры занимались извозом? Князь Зурабишвили тоже начинал за баранкой парижского такси. А князь Ширинский-Шихматов? А бывший военный атташе русского посольства в Париже?

Ты хочешь спросить, почему я здесь, а моя сестра – твоя бабушка Лилия – осталась в Петрограде? Очень простой ответ. Мой отец служил в Крыму, а твой прадед – хирургом в Петрограде. Когда появилась возможность уехать, отец ждал брата до последнего. Каждый день он посылал телеграммы в Петроград и нервничал, что семья брата с маленьким ребенком не сможет пробиться сквозь пылающую Россию. Но случилось иначе…

Твой прадед отказался покидать Родину. Сказал, что его место рядом с больными и ранеными, коих в изобилии привозили с фронта, что он будет жить там, где творили Пушкин, Толстой и Достоевский. И об этом не пожалел ни разу, вплоть до расстрела в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.

Мой же отец считал, что можно переждать во Франции, что власть бандитов долго существовать не сможет, что нужно лишь потерпеть… И он терпел. После Второй мировой войны мы встречали русских перебежчиков, отец общался с их семьями. Шел к ним с надеждами и сомнениями одновременно, со страхом и убежденностью в том, что недоверие к бывшей родине надуманное, наносное и искусственное. После этих встреч он приходил домой сгорбленный и молчаливый. Долго сидел, ерошил и приглаживал седые волосы. Мама звонила мне по телефону сюда, уже в эту квартиру, и просила прийти. Не скажу, что отец охотно пускался в откровения. Однажды он сказал, что надо налаживать контакты с оставшейся там семьей брата. Ибо миссию нельзя прерывать…

Тут Марго поднялась бросить угольный брикет в камин. Пламя съело кусок угля, как собака лакомство: сначала схватило его, а потом, жадно давясь и фыркая, разжевывало. Черная тень на фоне белого камина выпрямилась и взяла мундштук.

– Миссия…

Анна ждала, не обращая внимания на саднящую боль в пальцах. Такие разные судьбы – Маргариты и Лилии. Миссия?

Седая голова Марго качнулась.

– Да, девочка. Это в тебе заговорило предназначение.

– В чем мое предназначение?

Старушка пристально посмотрела на озадаченную девушку.

– Ты готова защищать.