Читать книгу: «В лесу, на море, в небесах. Подлинная история избушки на курьих ножках», страница 8
Горшок золота
Как прилетели в Ирландию, Аленка сделалась какая-то не такая. Какая-то веселая и легкомысленная сделалась. Ладья на нее ворчала понемногу, пытаясь привести в обычную строгость, но не очень-то у нее получалось. А в субботу Аленка надела клетчатую зеленую юбку, нарядную блузку, всю в кружеве, и ушла куда-то. Да что ушла – убежала!
– На танцы убежала, – неодобрительно объяснила детям ладья, – теперь только к ночи будет!
– А что она танцует?
– Да все танцует: и джигу, и рил, и хорнпайп. Ишь ведь, и запасные башмаки с собой взяла, и мягкие туфли не забыла. А я тут волнуйся весь вечер, как она там. Ирландия эта – ох, и опасная страна. Тут всякое бывает. Да вот взять хоть лепреконов.
– Каких лепреконов? – хором спрашивают дети.
– Да нечисть местная. Весь такой маленький, ростом вон с тебя, Серега. Одет, как щеголь, во все зеленое. А левый башмак всегда с дырой. Накопит такой лепрекон золота и зарывает его в тайном месте. Еще, говорят, желания выполняет. Врут, поди. Так вот, пока я вечерами тут Аленку с танцев дожидалась, я керосиновую лампу в кают-компании зажигала. И все тут было видно, как на ладони. И дерево наше монетное тоже видно. На него, конечно, заклятье наложено, и людям оно кажется вроде герани. Но супротив лепрекона такой морок не выстоит. В общем, заявился он раз к Аленке и говорит:
– Прекрасная леди! Предлагаю взаимный обмен. Я исполню три Ваших желания, а Вы вырастите мне такое же дерево, только с золотыми монетами.
Аленка посмеялась да и послала его подальше.
А он не отстает. На следующий день заявляется, весь разукрашенный (а левый башмак все равно с дырой) и зовет Аленку замуж.
– Все, – говорит, – мое имущество будет нашим общим, и сердце мое станет принадлежать Вам.
Аленка опять прогнала его вон.
Так он что удумал! В ту же ночь прокрался к Аленке в каюту (а она как раз допоздна зелье варила, и задремала) и стал к ней с объятьями да с поцелуями лезть. Ну, тут Аленка осерчала. Схватила половник, которым отвары в котле мешает, и стукнула ему прямо в лоб. Да еще сказала при этом:
– Чтоб ты навек забыл, где горшок свой зарыл.
– И что? – глаза у детей сверкают от любопытства.
– Забыл! С тех пор, каждый раз, как мы тут, заходит к нам и смиренно просит снять проклятье.
Тайна
Летучая ладья ходит между странами, у Сереги и Иринки добавляется знаний, и все вроде хорошо, но… Но есть у ладьи с Аленкой какая-то тайна. Первым Сергей почуял странное. Вот возьмем учебники. Лет по двенадцать им, и по ним явно уже учились. Где рожица на полях нарисована, где теорема подчеркнута, где решение карандашом начерчено. Карандаш, правда, стерт потом, но следы остались. Опять же игрушки: у сестры все куклы новые, а вот у брата сабельки и ружья, видно, что пользованные. Верхняя одежда тоже ношеная. И еще… Ладья нет-нет да и проговорится. Ясно стало Сереге, что жил здесь до него еще один мальчик. Поделился он своим знанием с Иринкой, та предложила:
– Давай прямо спросим. Тетя Алена хорошая, она расскажет.
– А почему тогда сразу не рассказала? – Загадка.
В общем, положили ждать до зимы. А зима скорехонько настала. Вот уже и сочельник скоро. Набрался храбрости Серега и в один из вечеров, когда Аленка сидела в кресле с котом Василием на руках, сказал:
– Тетя Алена, – кстати, ребята так и не приучились звать Аленку Аленкой, – мы ведь все знаем. Здесь до нас жил другой мальчик, лет двенадцать назад. Что с ним случилось?
Аленка не ответила. Не ответила и ладья. Лишь канарейка озабоченно пискнула:
– Мы про него не вспоминаем.
– Отчего ж не вспоминаем, – вдруг раздался ясный голос колдуньи, – самое время вспомнить. Был у меня воспитанник до вас, и звали его Иваном. Подобрала я его на Лиговке. Он у собора песни распевал и подворовывал, конечно, когда удавалось. Вот так же, как и вы, он во мне женщину под мороком распознал, и так же, как и вы, согласился быть моим учеником. Позднее сам признался, что начитался Рокамболя и хотел стать знаменитым авантюристом. Но как попробовал морской жизни, открылось у него настоящее призвание. Всю корабельную науку он знал назубок, к зельям же и прочему колдовству сердце у него совсем не лежало. Даже полет его не так увлекал, как мореплавание.
Так что проучился он у меня четыре года, исполнилось ему пятнадцать лет, и мы с обоюдного согласия решили, что, когда вернемся в Питер, я устрою его в Морской Корпус. Да только не вернулся он.
– Про летучего данайца расскажи, – подсказывает ладья.
– Да, про летучего данайца, – кивает Аленка. – Давным-давно царь Одиссей поссорился с богом морей Посейдоном. То ли съел он быков, то ли просто угнал, не помню. А потом еще глаз великану, Посейдонову сыну, выколол. В общем, проклял его Посейдон, и не мог Одиссей вернуться на родину. И все его спутники не могли. И вот, блуждая по морю, они причалили к острову, жители которого находились в постоянном дурмане, поедая семена лотоса. Часть своих друзей Одиссей оттуда успел увести, но немало и осталось, решив, что вечное забвение лучше вечного скитания. Тогда Одиссей оставил им одну из галер, вытащив ее на песчаный берег, как тогда водилось, а сам уплыл.
Так вот эта галера стояла-стояла на песке, ждала-ждала моряков, да так и не дождалась. А вместо этого стала она летучим кораблем, и теперь, словно призрак, летает над океанами. Изредка встречала ее и я. Думала, что это и есть призрак, видение бестелесное, а оказалось иначе.
Иван мой очень Италию любил, это у него с беспризорного детства осталось. Когда он в первый раз увидел, что апельсины и лимоны (дивное лакомство) растут просто на деревьях вдоль дороги, у него дыханье сперло.
– Так вот он какой, рай, – сказал он тогда мне.
Позднее понял, конечно, что никакой ни рай, страна со своими бедняками и нищими, но за это первое волшебное впечатление полюбил Италию навсегда. И мы часто туда наведывались.
Около берегов Италии все и случилось.
Как-то вечером, мы уже спать собирались, показался снова на горизонте летучий данаец и стал сближаться. Ну, я не боюсь – не первый раз вижу, чай. А он все ближе подходит, стал бок о бок и летит рядом. И музыка с него раздается такая…
– Как серебряные струны, – грустно говорит ладья.
– Нежная, манящая. Сперва ее просто приятно слушать было. А потом словно морок на меня упал, не могу пошевелиться, ни слова сказать. И вот смотрю : летит с данайца на нас абордажный крюк и впивается прямо в борт ладьи. А Иван мой, как лунатик, идет прямо к крюку, ступает на канат, что к нему привязан, сходит на галеру и встает у штурвала данайца.
– Только то не штурвал настоящий, а рулевой рычаг, – торопливо вставляет ладья.
– Растаял данаец, как и не было. Только метка осталась, где крюк в борт вошел. С тех пор почти девять лет прошло. В начале я места себе не находила, все металась по морям, искала данайца проклятого. А сейчас вроде отпустило. Ну, что, удовлетворила я ваше любопытство?
Брат с сестрой кивнули. Долго ворочались они в тот день в своих койках. Но под конец уснули крепким детским сном.
История кенара Рико, рассказанная им самим
Канарейка. Вот все говорят, канарейка. А я – кенар. Между прочим, иностранного происхождения птица. С дальних тропических островов мои родственники происходят. И здесь я не просто так появился, не шантажом себе приют добыл, как кот Василий. Я – сувенир несчастной любви.
Родился я в Испании, в знойной Андалусии. В юности, как и все кенары, прошел жестокую школу пения у мастера – старого Хосе Альвареса. А потом моей хозяйкой стала молодая девушка. Звали ее Катерина.
– И вовсе Лурдес звали ее, – встряла ладья.
– Не перебивай! И Катерина ее звали, и Лурдес, и еще Луиза, и Мария по фамилии Китана. Была она дочерью начальника порта Малаги, очень важного сеньора; и как дочери всех очень важных сеньоров, с младенчества была просватана.
И вот в один несчастный день зашел в гости к ее отцу иноземный капитан. В шахматы поиграть и пообедать.
– Сперва пообедать, а потом в шахматы, – снова встряла ладья.
– Говорю же, не перебивай! Девушка, как положено хозяйке, вышла к столу вся в черном и все время молчала. Речь же гостя очень ей понравилась. Видно было, что это бывалый моряк и галантный кавалер.
– Это Аленка была, – не выдержала ладья.
– Ну, это я потом узнал, что Аленка. А тогда я сидел в спальне у Катерины, и в глаза не видел того капитана, о котором она толковала весь вечер.
А капитан этот повадился захаживать, чуть не каждый день. И вот уж вижу я, что моя Катерина плачет по вечерам горько-горько. Влюбилась, дурочка! Ну, в Испании с этим строго: коли у тебя уже есть жених нареченный, не заглядывайся на других. А если по дурости своей влюбилась в чужака, скрывай свое чувство до последнего.
Катерина моя так и поступила. К тому же любезный капитан вскоре отбыл и больше не появлялся. А появился он снова через год и два месяца, когда Катерина-и-Лурдес-и-Мария-и-Луиза Китана уже вышла замуж и даже благополучно родила девочку.
Да только сердце ее было ранено жестоко. И узнав, что возлюбленный снова рядом, она не выдержала и послала ему записку. Тот был очень встревожен, узнав о чувствах девушки, ведь капитан этот был не кто иной, как Аленка.
– В общем, накормила она ту Лурдес салатом из побегов ревеня и одуванчикового корня, – в последний раз ворвалась в неспешное повествование ладья, – а он, как известно, лучшее лекарство от несчастной любви.
– И сентиментальная Катерина в память о своей былой любви подарила Аленке меня, – кенар раскланялся. – И теперь я пою здесь. А вы все можете внимать моему дивному вокалу.
Самая короткая глава
Несколько дней Серёга ходил задумчивый. Несколько дней он чертил в тетрадях какие то схемы геометрические. А потом пришёл к Аленке и сказал:
– Музыка – это ведь гармония?
– Можно сказать и так.
– Тогда я, кажется знаю, как эту волшебную музыку одолеть.
И они немного пошептались.
– Может получиться, – кивнула Алёнка. – А я, кажется, знаю, как этого летучего данайца подманить.
И они ещё немножко пошептались.
А на следующий день собрались все вместе в кают-компании и рассказали остальным, как действовать. И все всё поняли. И ладья, и Иринка, и утончённый кенар Рико и даже кот Василий, у которого обо всем есть своё мнение, согласился.
Приманка
Прошло полгода. Летучая ладья, Аленка, повзрослевшие дети, кот Василий и даже кенар Рико отправились на Итаку. Итака – это маленький остров в Ионическом море, именно оттуда родом был Одиссей, именно туда рвется попасть и не может летучий данаец.
– Какая маленькая, – удивляется Серега, глядя на остров с высоты ладейного полета.
– Не больше десяти квадратных километров, – объясняет Аленка. – А известен тот остров больше любого другого. Ну, что ж, будем приводняться.
На острове ребята вынули кусок земли вместе с травами, аккуратно вынули, чтобы корни не повредить, и положили в специальный кипарисовый ящик. А Аленка тем временем купила у крестьян местного оливкового масла и сладкого итакского меда.
Вернувшись на ладью, они водрузили ящик с травой на корму, хорошенько закрепили его, а бортики смазали медом и маслом. Теперь, где бы не скитался данаец, учует он запах родной земли и примчится к летучей ладье, – так рассуждала Аленка.
И отправилась по своим делам. Свои дела вели ее в Южную Америку, где хотела она показать воспитанникам знаменитую Амазонскую парароку, когда могучий океан врывается в устье реки, и все сметая на своем пути, преодолевая сопротивление пресной воды, поднимается на 3000 километров вверх по течению. Еще хотела она удивить детей гигантскими пирамидами Майя и рисунками, которыми покрыто плато Наска. Почти все удалось Аленке, и ребят поразила широкая бурная Амазонка. Но парароки они не увидали. Видно, Аленка была сильно занята какими-то своими мыслями и забыла, что парарока случается только между февралем и мартом. Зато не забывала она каждое утро доставать итакийские масло и мед и промазывать бортики кипарисового ящика. Не забывала и каждый вечер поливать итакийскую землю, и трава росла бурно, и вскоре зацвела.
Встреча с данайцем
В июле это случилось, кода зной возле Красного моря так тяжек, что хочется облить простыню ледяной водой, закутать в нее голое тело и ходить так по палубе. Но Иринка держится. Не снимает ситцевое платье, не скидывает ботиночки козловой кожи. Даже чулки не снимает. "Матрос должен стойко выдерживать тяготы походной жизни," – говорит тетя Аленка, и девочка старается – выдерживает.
– Что это ты грустная такая? – спрашивает ладья, от которой нигде не скрыться – она повсюду.
– Летучего данайца жалко. Тетя Алена говорит, что он три тысячи лет по миру скитается. Представляешь себе, три тысячи лет не видеть родины, летать без остановки? Плохо ему, поди.
– Может, привык, – холодно замечает ладья. – По мне так почто его жалеть, аспида? Он нашего Иванушку уволок.
– Все равно жалко, – не сдается Иринка, и тут раздается крик со смотровой площадки, на которой угнездился Серега:
– Корабль справа по борту!
И все бросаются к правому борту, только Аленка стоит на месте, крепко держит штурвал, да Серега не слезает с мачты – он – вперед смотрящий, на своем месте оставаться должен.
Да, это летучий данаец, потемневший от времени, с двумя косыми парусами, с двумя рядами весел, с одним-единственным человеком на борту. Стоит у рулевого рычага мужчина в тунике, весь заросший бородой, волосы спускаются ниже лопаток.
– Иванушка, – ахает ладья, и тут корабли сходятся борт о борт, и вскипает волшебная музыка, точь-в-точь словно кто-то играет на арфе с серебряными струнами.
И кажется, сейчас опять погрузится летучая ладья и все, кто на ней, в сонное оцепенение. Но вдруг сверху раздается хулиганский свист, и тут же набирает силу волна новых звуков: Серега свистит, засунув два пальца в рот, Иринка дудит в детский рожок, кот Василий орет самые выдающиеся мартовские песни, а кенар Рико страдальчески морщится, но возит клювом о прутья клетки. И эта какофония забивает волшебную музыку, постепенно серебряные струны гаснут и замолкают.
А Аленка спокойно идет в кают-компанию и возвращается с диковиной в руках – это фонограф, удивительная машина, которая сама может звуки издавать. Фонограф заведен, и вот уже над морем раздается какая-то нелепая шансонетка. Обитатели ладьи прекращают шуметь, а Иринка встает рядом с фонографом, чтобы следить за заводом.
– Нет такой гармонии, которую не может разрушить модная песенка, – удовлетворенно замечает Аленка, подбирает юбку и перелезает на летучий данаец.
Иван все это время смотрел на ладью невидящим взглядом и, когда Аленка подошла к нему и сказала: "Ну, здравствуй, Иван", – в ответ с трудом разлепил губы:
– Здравствуй, Аленка. Если это не сон. А то я здесь уже не могу отличить явь ото сна.
– Пойдем со мной, Иван.
– Не могу, корабль не пускает.
И точно, босые Ивановы ноги словно вросли в доски палубы.
– Как же ты тут живешь, что ешь-пьешь? – удивляется Аленка.
– Да так-то я ходить могу. Это он сейчас вцепился. В трюме полно припасов. Мясо вяленое, вино в мехах, лук и фиги. Только безвкусные они, словно прах земной ем. Правда, сытные.
– И на что ты летучему данайцу нужен? – задает главный вопрос Аленка
– Надеется, что я помогу найти Итаку. Я ведь не проклятый.
Аленка вздыхает:
– А ты уверен, что проклятье есть? Может, выдумки это все?
– Да я сам видел Посейдона того, – горячится Иван, – высунулся из моря по пояс и грозил нам трезубцем.
Мало-помалу из разговора выяснилось, что ходит летучий данаец по всей земле, но как-то странно ходит – только над морями и реками, над землей ни-ни. Говорит иногда с Иваном, но точно нехотя. И словно сам уклоняется от границ Ионийского моря. Сколько раз пробовал его Иван подвести к Греческим островам, а данаец будто не хочет, не слушает руля, сворачивает в сторону.
– Ну, что ж, – говорит Аленка, – летучий данаец, свет, покажись, с тобой разговаривать будем! – И данаец отзывается, скрипит насмешливо.
– О чем мне с бабой разговаривать? Твое дело дома сидеть, шерсть прясть.
Тут со смотровой площадки раздается голос:
– Тогда говори со мной, Сергеем, Петровым сыном, по фамилии Егоровым. Если мы приведем тебя к берегам Итаки, отпустишь Ивана?
– Не совладать тебе с силой Посейдоновой, дерзкий отрок, – отвечает данаец, – ему подвластны все моря, и все корабли в морях!
– А если, – не сдается Серега, – если мы уговорим Посейдона, и он смилуется?
– Если случится такое чудо, отпущу своего кормчего на все четыре стороны, – обещает данаец.
– Тогда, – голос Сергея срывается, – вот тебе мое слово. Жди нас здесь, у берегов Красного моря, и мы вернемся к тебе с освобождением.
– Вот и тебе мое слово, быстрый на обещания отрок! Даже ждать вашего возвращения мне не придется, потому что услышу отпускающее слово Посейдона и на краю земли.
С тем и расстались.
Старый знакомый
– Нет, вы слышали? – кипятилась ладья. – Дома сиди, шерсть пряди! Вот невежа!
– А вы главное поняли? – серьезно спросила Аленка, не обращая внимания на возмущение ладьи.
– Как не понять, – кипятится Серега, – данаец этот и вовсе не понимает, что по воздуху летает. Ему кажется, что он все еще по воде ходит.
– Вот именно. И, даю руку на отсечение, он сам себя не пускает на Итаку, потому что верит крепче крепкого, что слово Посейдона нерушимо.
– Поэтому придется Посейдона найти? – спрашивает Иринка.
– Придется, – отвечает колдунья, – и есть у меня идея.
– Эй, летучая! – окликает она ладью, – ты старое наше озеро еще не забыла?
– Как забыть? Помню, – отвечает ладья.
– Тогда полный вперед!
Когда летучая ладья захочет, она мчится быстрее ветра, и вот к полудню следующего дня приводнились они на старом знакомом озере, на том самом, где когда-то, много лет назад, встретились бесхозная избушка и смуглолицая девушка.
– Все, как встарь, – мечтательно вздыхает ладья.– Вон, даже водянчата из воды выпрыгивают от любопытства, совсем, как раньше.
Прыжки водянчат, между тем, разволновали водяного, а он-то Аленке и был нужен.
Взошел водяной на ладью весело, крепко обнял Аленку – она поежилась от глубинного холода, но стерпела – и спросил:
– Зачем, старая ведьма, пожаловала?
– Помощь мне твоя нужна. Знаешь что о Посейдоне, который распускает слухи, что он царь морей?
– Да какой он царь? Он такой же водяной, как и я, только по морской части. И вовсе не всех морей он властелин, а только тех, где его знают.
– Правду говоришь?
– Правдивей не бывает. Мне днепровский водяной дедушка сказывал, он этого Посейдона с ребячьих лет знает.
– Я так и думала, – Аленка даже пальцами прищелкнула от волнения. – Может, имеешь какое средство позвать его?
– Средство имею. Только использовать его надо там, где он водится – в Черном море или в Средиземном. В другом месте он ни за что не объявится. Нам, водяным, чужая вода – смерть.
– Тогда давай свое средство, – требует Аленка.
– Оно, конечно, можно, – жмется водяной, – но уважь и меня. Беда тут у нас. Как ты улетела, так и беда. Соседка твоя с Черного болота только хвалится, что роды у водяниц принимать умеет. А сама своим когтем грязным пузырь лопает. Водянчата родятся хилые и болезненные через это. Помилуй, расскажи ты этой ведьме злющей свой секрет.
И пришлось Аленке на Черное болото пешком тащится, да еще с этой скупердяйкой и ленивицей уважительную беседу вести. Позднее Аленка признавалась, что из всех ее приключений это самое сложное задание было.
Но рассказала все бабе-яге и спицу свою заветную ясеневую подарила, чтоб не портила больше младенцев.
А за то водяной подарил ей огромную перламутровую раковину.
– Вот, – сказал он, – воструби в эту раковину над водами моря трижды, и явится Посейдон. Только ты поосторожней с ним, а то он обманщик и жулик, каких мало.
Явился на зов
Решили совместно вызывать Посейдона в Средиземном море, где-нибудь подальше от судоходных путей. Задача не из простых, но где наша не попадала! Карты-то морские на что? Идти в намеченное место Алёнка велела не самым быстрым ходом: надо было подумать. Думала она два дня, а на третий принялась шептаться о чем-то с ладьёй. И никому больше тайную думу свою не рассказала. И ладья, на удивление, как воды в рот набрала. Ни ластившейся к ней Иринке, ни сладкоголосому кенару Рико, ни даже дипломатические предложившему свои услуги по хранению секрета вместе коту Василию она ничего не сказала.
А тут уже и море нужное под боком, вернее, под бортами. Вышла на палубу Алёнка, отчего-то разодетая в новое шёлковое платье и даже, прости, господи, надушенная и с помадой на губах. Поднесла к этим самым напомаженным губам раковину и раздался рёв почище судовой сирены. Три раза дунула Алёнка в раковину, и три раза море расступалось от рева. После третьего раза из воды поднялся Посейдон – мускулистый широкоплечий мужик с вьющейся бородой и заплетавшимися крутыми локонами длинными волосами. В руке у него был трезубец.
– Чего ты ищешь, о дева, подобная красотой заре, от Посейдона, владыки морей!
– Я прошу милости, – воскликнула Алёнка, и впрямь порозовевшая от натуги. А вы сами попробуйте в раковину подуть.
– Какой милости ты хочешь?
– Освободи летучего данайца от проклятия, позволь ему вернутся на родину!
– Они упивались туком моих быков и оскорбили моего сына Полифема. Нет им прощения!
– Э, ты погоди, погоди, – вмешался Серёга, – может, сменяемся на что? – Указал на фонограф, и полилась уже знакомая нам залихватская шансонетка. Посейдон, явно заинтересованный забавной вещицей, ступил на борт ладьи.
Алёнка провела его в кают компанию и опять принялась настойчиво убеждать помиловать данайца. Владыка морей, явно отвыкший давно от такого внимания, ломался, словно кокетливая девица на пикнике.
Наконец Алёнка предложила:
– Не хочешь меняться, может, сыграем во что? Благородный азарт издревле был присущ олимпийцам. – Посейдон оглядел кают компанию и увидел шахматы. Шахматы были ему давно знакомы, так как воды его морей часто пересекали мусульмане -большие любители этой игры, а он подсматривал за ними во время партий. Кроме того, он помнил, как не раз произносили поговорку, что женщинам не даны три вещи, и одна из них игра в шахматы.
– Ну, что ж, – наконец сказал он. – Готов сыграть с тобой в шахматы. Только ты что поставить на кон? С меня корабль, будет справедливым, если корабль поставишь и ты.
– Идёт, – ответила Алёнка.
Ладье очень хотелось возразить: виданное ли дело живую летучую ладью в шахматы разыгрывать, но она смолчала.
Партия шла с переменным успехом. На стороне Алёнки был опыт и мастерство, на стороне Посейдона хитроумие. Однако постепенно всем стало ясно, что Аленка берёт верх. И тут внезапно разразилась буря. Ладью кидало с волны на волну, все в кают-компании, что не было привинчено, летало из угла в угол. Все да не все. Шахматная доска и фигуры на ней оставались на месте.
– А ну-ка давай без фокусов, – возмутились Алёнка. – Утихомирь свою стихию, а то я всему свету расскажу, какой ты жулик! – И что-то такое блеснуло у неё в глазах, что Посейдон сдался. Мановением бровей он остановил расходившуюся стихию.
– Ну, что ж, продолжим, – сказала Алёнка и принялась напевать давешнюю шансонетку. В ней было что-то о прекрасной Мадлен и о её малиновых чулочках. Через семь ходов Посейдон получил мат.
