Читать книгу: «За полчаса», страница 7
Щелкунчик уже почти подошел к кровати, когда в коридоре послышалось шарканье, и кто-то взялся за ручку. Парень только и успел, что юркнуть под кровать, как дверь открылась. Старый слуга с тусклой свечой заглянул в комнату хозяина. Понятно, его привлекли шум внутри спальни. Решил, что господин встал.
Прямо над Щелкунчиком свисал обрезанный конец шнура. Слуга уже повернулся уходить, но еще не закрыл за собой дверь, как Кразарский Хранитель повернулся на другой бок и сдвинул ключ рукой. Секунда растянулась для Щелкунчика на столетия! Он даже не увидел – услышал, что ключ падает… Быстрым движением воришка снял с себя шапку и подтолкнул ее к краю кровати. Получилось! Ключ провалился внутрь шапки. Не дыша, Щелкунчик подтянул шапку к себе. Почти в этот же момент слуга еще раз оглянулся, но, ничего не увидев, затворил дверь и прошаркал обратно.
Айзек так и не понял, что произошло, но вдруг почувствовал, что ключ в нужных руках. Как парнишка смог обойти оковы?!! Кажется, он его сильно недооценивал! Хранитель до рези в глазах вглядывался в очертания постоялого двора. Вдруг кто-то тронул его за плечо сзади. Айзек подпрыгнул от неожиданности и чуть было не метнул боевое заклинание!
– Щелкунчик, черти тебя б побрали!!! Я же мог убить тебя!
– Если бы услышали, – парнишка явно был горд своей работой.
– Ключ у тебя?
– Да, – воришка потянулся к куртке.
– Стоп!
– Ты че орешь?!
– Не трогай ключ! Я не знаю, как ты провернул это внутри, но ключ нельзя трогать руками.
Парень замер с приподнятой рукой.
– Он в шапке.
– Пусть он там и остается. Бафл с этим разберется. Наше дело – вернуться в город.
– Опять верхом?
– Можно пешком. Дойдешь к десяти утра?
Щелкунчик скривился и полез на коня.
Парень хорошо запомнил дорогу, по которой они приехали. Он видел, что до города оставался всего какой-то час, когда Айзек остановил лошадь. Весь путь Хранитель оглядывался назад. Подгонял хлыстом обоих скакунов – не давал коням ни минуты пощады. И тут он остановился?
– Передышка? – спросил обнадеженный Щелкунчик.
Айзек был бледен. Взгляд был как будто рассеянный.
– За нами погоня, – Хранитель говорил сдавленным сухим голосом.
– Мы же почти приехали?!
– Не успеем. Я останусь тут. Задержу их. А ты езжай. Скачи, что есть мочи! Тебя встретят прямо у городских ворот. Когда ключ будет в руках Бафла и Вайнберга, Кразарцы уже ничего не смогут изменить.
Щелкунчик посмотрел на Айзека совсем другими глазами: бледное лицо, рассеянный взгляд. Этот щеголь добровольно жертвовал собой.
– Скачите вы, вы быстрее меня, – возбужденно проговорил воришка.
– Не трать время! Ты не задержишь их ни на минуту! Я же точно продержусь час, а если повезет, то и больше. Вперед! Гони! – Айзек не дал Щелкунчику возможности возразить еще раз: хлестнул его коня, и скакун помчался во весь опор. Парню оставалось только удержаться в седле.
Айзек спешился. Достал из галстука заколку с изумрудом. Освобожденная от складок ткани та оказалась вовсе не заколкой, а женским украшением. Айзек поднес его к губам, затем убрал в нагрудный карман, достал четки и приготовился к битве.
Неизвестно, кто радовался виду городских ворот больше: Щелкунчик или его конь. Кажется, оба были счастливы. Парень буквально вывалился из седла в объятья Бафла и Вайнберга. Протянул им шапку.
– Я должен вернуться к Айзеку! – воришка рвался вернуться в седло.
– Одумайтесь, молодой человек, – Вайнберг пытался удержать его, – вам нужен отдых. Вы ничем не поможете ему в схватке с Кразарцами!
– Вайнберг, – тихо проговорил Бафл, – уже через четверть часа Кразарцы почувствуют, что их погоня бессмысленна. А добраться до дома в одиночку Айзек вряд ли сможет.
– Вы что, дорогой мой, хотите получить два трупа?! – заспорил с ним Вайнберг.
– Никто не говорит о трупах. Вы не хуже меня знаете, что Айзек еще жив.
Щелкунчик, слушая их препирательства, чертыхнулся и сел верхом. Конь недовольно заржал. Воришка оглянулся на Хранителей:
– Ключ у вас. Больше я вам ничего не должен. Имею право делать то, что хочу, – пришпорил коня и пустился туда, откуда приехал.
Вайнберг с Бафлом, онемевшие от такого поступка Щелкунчика, только и могли, что смотреть ему вслед. Бафл вышел из оцепенения первым:
– Кажется, дорогой Вайнберг, единственное, что мы можем сейчас сделать, это как можно быстрее завести наши часы.
Торжественные делегации выстроились на площади. Глава завершил какую-то речь, которую никто не слушал. Распорядитель праздника нервно оглядывался, ища глазами Вайнберга. Старейший часовщик города – механизм должен был заводить именно он. Оркестр приготовился играть туш. Распорядитель, дабы потянуть время, поднялся на трибуну и принялся нести всякую чепуху о погоде и красотах города в лучах солнца.
Запыхавшийся, вспотевший Вайнберг подбежал к трибуне аккурат в тот момент, когда Глава устал от стараний распорядителя и решил завести часы сам.
–– Ах! Вот и наш Хранитель часов, – с пафосом декламировал чиновник, одарив Вайньерга воозмущенным взглядом, – Хранитель времени и, не побоюсь этого выражения, Хранитель Истории.
Распорядитель протянул ему ту самую копию ключа, что оставили в городской Палате кразарцы.
Вайнберг не смог скрыть отвращения, получая в руки копию. Чиновник не удивился такому выражению лица старика. Решил, наверное, что у того изжога. Часовщик взял копию, поклонился Главе и повернулся к часам.
Если бы кто-нибудь мог видеть сейчас взгляд Хранителя! Вайнберг, полный восторга и благоговения, смотрел на башню. Незаметным движением он спрятал копию в карман и достал тот самый ключ, который запустит сердце. Бафл очистил его от чужой магии, и Вайнберг, выставив перед собой святыню, принялся подниматься по лестнице.
Шестьдесят ступеней, шестьдесят слов заклинания. Воспоминания, благодарение, посвящение. То, что желают имениннику в его день рождения, То, что говорят на крестинах ребенку. То, что в глубине души желают своим близким и любимым каждый день. «Расти, развивайся, процветай, радуйся и радуй, свети и согревай».
На последнем слове торжественной формулы ключ коснулся механизма. Поворот, другой, еще один. Часы заиграли причудливую мелодию, которую город слышал только раз в году. Люди на площади запрокинули лица и, улыбаясь, слушали перезвон. Довольный Глава нетерпеливо покачивался на носках, предчувствуя великолепный праздник. Оркестр подхватил мелодию часов и развил звучание скрипкой, фаготом, аккордеоном. Солнце играло своими лучами на разноцветных камнях площади. Кошки сидели на подоконниках домов, довольно щурясь. Впереди всех ждал отличный день и отличный год.
В тот самый момент, когда Вайнберг поднимался по ступеням башни, Щелкунчик наконец увидел Айзека. «Стоит! Живой!» Бафл верил, что Кразарцы почувствуют бессмысленность и уедут, но вор по себе знал, что такое азарт. Он боялся, что Кразарцы решат добить Хранителя просто от злости, осознав поражение. Парень не знал, чем он мог бы помочь в битве магов. И даже не пытался понять, что гонит его на помощь к человеку, которого еще сутки назад он считал надменным щеголем. Сам для себя он решил, что подумает об этом позже, сейчас главное успеть.
Хранитель Мирграда и не надеялся одержать победу в этой битве. Его задачей было дать воришке время. Он приготовил все свои боевые заклинания, рассчитал все свои силы. До конца. Айзек не верил, что ему понадобятся силы для того, чтобы вернуться домой. Нет. Отсюда он живым не уйдет. Поэтому маг выставлял щит за щитом, черпая силу для заклинаний в самом себе. Уже упал на колени, уже опирался рукой о землю, но продолжал шептать заклинания, продолжая перебирать четки.
Примерно через полтора часа после расставания с Щелкунчиком Айзек почувствовал какое-то замешательство среди Кразарцев. Из последних сил потянул нити сознания к своим. Да! Удалось! Ключ на месте! Часы идут. Улыбнулся, выдохнул. Теперь уже все не важно. Кразарцы замешкались. Хранитель набрался сил и встал на ноги. Где-то за своей спиной он услышал топот копыт, но не успел оглянуться. Мощное боевое заклинание попало ему прямо в грудь. Айзек побледнел, стал оседать на землю, но чьи-то руки подхватили его и не дали упасть. Крик в ушах. То ли это его разум отвергает очевидное, то ли кто-то рядом кричит «Не-е-ет!»
Хранитель закрыл глаза. Сил стоять не было. Сил дышать не было. Сил жить не было. И тут произошло невероятное: тот, кто подхватил его, совершенно диким образом сотворил сильнейшее заклятье. Самобытное, неумелое, но настолько сильное, что кразарские заклятья повисли в воздухе, не достигнув цели. Настолько сильное, что мирградский Хранитель будто глотнул живой воды и смог открыть глаза.
Айзек обернулся. Его держал Щелкунчик. Парнишка тяжело дышал. Его серо-зеленые глаза блестели невероятной силой и ненавистью. Магия исходила от него, от ярмарочного воришки. Хранитель, не веря себе, протянул к нему магическую нить заклинания: магия Щелкунчика легко откликнулась. Также, как когда-то откликнулась магия Вайнберга или Бафла. Кразарцы, ошарашенные появлением нового мага, отступили. Ка=то бы ни выиграл бой. Их битва уже была проиграна. Но Айзек этого даже не видел. Он смотрел на парнишку и совершенно счастливо улыбался.
Мужчина был слишком слаб, чтобы сесть в седло, поэтому Щелкунчик помог ему сойти с дороги и усесться на траву. У седла был приторочен бурдюк с водой. Парень снял его и протянул Хранителю. На обоих сказывалась бессонная ночь: им тяжело было даже сидеть.
Айзек достал из нагрудного кармана украшение, которое Щелкунчик уже видел у него на галстуке, и задумчиво рассматривал то место, где был изумруд.
– Что с ней случилось? – парнишка не понял, почему камень исчез.
– Удар попал в нее. Тот удар, во время которого ты меня подхватил, был нацелен прямо в сердце. Но попал в нее. – Айзек немного помолчал и хмыкнул, – Как символично!
– Почему символично?
– Эта заколка принадлежала женщине, из-за которой я не стал главой города. Ты спрашивал, как так вышло, что такая святыня была не у Хранителей. Понимаешь, всегда главой был один из нас. В этом поколении должен был быть я. Сегодня я должен был стоять на площади и торжественно передавать Вайнбергу ключ. Но я выбрал любовь. Так я тогда думал. Это послужило мне уроком.
– Поэтому вы решили пожертвовать собой?
– Не только. Любой Хранитель должен жертвовать собой во имя города. Мы клянемся в этом. Хотя и клятва-то не обязательна. Та магия, что связывает нас, она не оставляет нам выбора. Единственное, что хочешь – это любой ценой спасти город – твой смысл жизни, – Айзек поднял глаза от заколки и внимательно посмотрел на молодого парня рядом с собой, – Ты же и сам почувствовал это.
Щелкунчик почувствовал. Еще как почувствовал. Ноги подкашивались, руки дрожали, в горле пересохло. Но единственное, что он хотел – это помочь Айзеку.
– Получается, я стал магом? – Щелкунчик как будто не верил в происходящее.
–– Ты всегда был им. Магия спала в тебе. Этой ночью ее пробудила близость ключа. А бой с кразарцами не оставил твоей силе выбора.
– Ну я же не давал никаких клятв? – с надеждой и сомнением спросил он.
– А хотел бы? Быть Хранителем? – Айзек смотрел ему прямо в глаза.
Щелкунчик внимательно слушал этого странного мужчину. Ему предлагают обменять жизнь ярмарочного воришки на должность Хранителя города. И спрашивают, хочет ли он. “Что за люди?” – подумал он, а вслух сказал:
– Да, если Городу все еще нужны мои знания.
– Я буду учить тебя, – усмехнувшись, проговорил Айзек.
– Давайте попробуем сначала вернуться в город, – Щелкунчик внимательно осматривал Хранителя, – Вы как? В состоянии сесть в седло?
– Я-то да! А ты? – парировал тот, – Пожалуй, первый урок, который я тебе дам, будет урок верховой езды!
О кразарцах уже можно было не думать – на сегодня опасность миновала. Хранитель и его новый ученик, не спеша, почти шагом, приближались к городу. Главные ворота были открыты. По дорогам сновали люди. Дети играли перед домами, старики сидели на лавочках. Город жил.
Айзека и Щелкунчика ждали на главной площади довольные Бафл с Вайнбергом. Часы шли. Время близилось к двум часам пополудни. Мужчины спешились и остановились на разноцветной мостовой, задрав головы вверх. Тяжелые резные стрелки медленно двигались по циферблату. Длинная стрелка поравнялась с цифрой двенадцать, и часы громко и мелодично отбили два удара. Четверо хранителей обнялись и, постояв недолго, направились к дому Айзека. У них впереди было много дел. И много времени.
Леськино лето
Леська бежит вокруг дома. Круг, еще один. Мир вокруг не существует: есть только Леська и ее друг. Нет, не друг. Леська убегает от Динозавра!
– Эге-гей! Быстрее, не отставай! Еще! – никто не знает, что «еще», да и не важно. Главное – «еще» и «не отставай».
Солнце припекает, вокруг пахнет травой, землей и немного яблоками. Леська бежит мимо крыльца. Пенек. Сучки на нем стоят ровно, как ступеньки лестницы. Динозавра больше нет. Леська обнимает остатки старой ели. Пенек – маме по грудь. Пенек – полторы Леськи в высоту. Высоко-о-о-о! Аж дух захватывает. Леська взбирается по сучкам на самый верх, обнимая пенек коленками, упираясь в развилку ствола спиной, высунув язык от усердия:
– На аборда-а-аж!
Леська не знает, что такое «абордаж», но это слово здорово кричать, когда залез на пенек в полторы себя. Дикий восторг!
Леськин друг прыгает внизу. Он не хочет отставать от Леськи, но и лезть на пенек не хочет. Ему страшно. Леська смеется. Хохот переходит в крик, потом в плач.
– Спускайся, Леська! – не может. Сильные руки подхватывают ее, и Леська, хохоча, летит вниз. Папа ставит ее на дорожку.
Плач забыт. В руках – палки. Это то ли лошади, то ли копья, то ли и то и другое сразу.
– Догоняй! Нет, убегай! Лови! Глупый, совсем не понимаешь!
Леська злится. Друг не понимает игры. Глупый. Маленький и глупый. То ли дело Леська. Леська уже взрослая, ей почти пять.
Есть хочется. В кухне мама. Леська подлетает к стеклянной двери и прижимается к ней лбом. Из кухни пахнет жареной морковкой, хлебом и сытостью. Моет руки. Леська всегда моет руки перед едой. Брызгается и смеется:
–– Мама, я молодец?
–– Конечно, молодец.
После обеда не хочется бегать. Друг ушел. Мама зашторила окна в спальне. Леська лежит на своей кровати и в щель между стеной и занавеской рассматривает качели. Ветер слегка качает их, и Леська придумывает, что это эльфы и феечки выходят в сад, когда все дети ушли по домам. Леське хочется подсмотреть за феями, но оторваться от подушки сил нет. Думая о том, что в следующий раз обязательно, обязательно посмотрит, Леська закрывает глаза. Ветер шелестит листьями, шмель жужжит в яблоневом цвете, воробьи негромко чирикают под окнами. Леська спит.
Мир неведомый
Девочка увлеченно рисовала. Золотистые кучеряшки рассыпались по лицу и лезли в глаза. Она поправляла их той же рукой, что держала кисточку, отчего они окрашивались то в розовый, то в изумрудный.
Кисточка уверенно прокладывала дорогу между несуразной скалистой горой и фиолетовым лесом. Впрочем, край горы тоже можно было считать лесом. Только деревья там были общипанные. Будто девочке не хватило красок на кисти, а набирать еще ей было лень.
Небо, имевшее слабовыраженный кофейный оттенок вокруг зеленого солнца, насыщалось коричневым и, ближе к лесу, было уже почти шоколадным. Девочка то тут, то там добавляла мазки, обозначая, видимо, облака. Или туманности. Кончик языка, облизывающий губы, казалось, повторял движения кисти. Девочка старалась.
Земля под фиолетовыми деревьями была привычного желтого цвета. Под деревьями были разбросаны непропорциональные разноцветные грибы и ягоды. Тонкая кисть закончила прорисовывать дорогу и сейчас обозначала живность этого мира. Квадратный полосатый жучок с пятью лапками. Что-то крылатое ярко красного цвета и милые розовые пушистики у подножья гор.
– Кто эти милашки? – мне было правда интересно.
– Эти милашки – настоящие чудовища! – девочка ткнула пальцем в пушистиков, – Особенно, если они мило урчат и меняют цвет на бордовый. Это их боевой танец. Стал бордовым, значит сейчас бросится.
Я кивнул головой и протянул руки к карте.
– Масштаб 1:1 200, – я еще раз кивнул. Девочка как-то грустно, по-взрослому посмотрела на меня и вздохнула. – Удачи.
***
Я продирался сквозь фиолетовые ветки деревьев, пытаясь разглядеть туманности. Они тут были единственным ориентиром. Благо, моя златокудрая помощница обладает почти фотографической памятью, и ориентироваться было легко. И все же в горах было идти легче. Здесь сильно мешал густой подлесок.
Дыхание сбилось, ноги уже еле двигались. Сколько я сегодня прошëл? Остановился, упëрся руками в колени. Почти уткнулся носом в серебристо-лиловый кустарник. Листва казалась настолько мелкой и мягкой, что создавалось впечатление шерсти, а не хвои. Впечатление было обманчивым, я знал. Эти хитиновые щетинки похожи скорее на иглы, но он был так красив, так нежен.
В каком-то полусне я протянул к нему руку, провел пальцами по тугим, упругим колючкам, как вдруг под рукой оказалось что-то и вправду мягкое! Я аккуратно раздвинул ветки куста. Изнутри на меня смотрели милые глазки, обрамленные розовой шерстью. Комок надулся и заурчал.
Капли холодного пота выступили у меня на лбу, на спине. Я отшатнулся, споткнулся о какой-то корень, упал и задел руками соседний куст. Тот тоже заурчал и стал розоветь. Черт! Их здесь сотни, еще один куст рядом запел.
Я подскочил как ошпаренный. Будто и не было многих километров изнуряющей дороги. Ноги сами понесли куда-то вглубь леса, подальше от этого леденящего кровь урчания. Но, казалось, от него не скрыться. Оно окружало меня, оно проникало во все щели моего сознания.
Урррр, урррр, урррр…
***
Урррр, урррр, урррр…
Я нащупал рукой телефон и отключил звук. Такое милое урчание, а стоит поставить на звонок будильника, и уже на третий день его ненавидишь.
Нехотя потянулся в кровати. Голова гудела от неприятного утреннего сна. Приснится же такое: фиолетовый лес, коричневое небо… Вернулся к реальности с удовольствием.
У меня есть полчаса своего времени. Можно выпить чашечку кофе и почитать новости в тишине, пока не проснулись жена и дети.
Я был страшнейший ретроград и два раза в неделю покупал бумажные газеты. Жена смеялась, что я их читаю, потому что с газетой в руках у меня солидный вид. Я же просто любил этот запах, это шуршание страниц. Непередаваемое наслаждение: откинуться с чашечкой свежезаваренного кофе в кресле и пролистать статьи.
Что за? Ну вот, дочери опять не хватило альбома!!! С большого разворота на меня смотрели розовые пушистые милахи, сидящие на лиловых кустах. Фиолетовые деревья, коричневое небо, зелёное солнце. Ну и фантазия у нее!
Почему-то рисунок вызвал кучу неприятных эмоций. Нервно сложил газету и откинул ее в сторону. Уставился глазами в небо. Голубое небо. Небо – голубое! Беспокойство отступало. Потянулся рукой к кофе. Небо – голубое!
Черт! Перевернул на себя чашку! Блин, какое неприятное ощущение.
***
Блин, какое неприятное ощущение. Пятипалый жук проползал по моей руке. На его лапах крепились пузырьки с ядом. Они лопались и обжигали при касании. Безопасно, но неприятно. Рука слегка покраснела. Смахнул жука, сел, потер обожжённую руку. Сколько я бежал? Не помню. Бежал, пока не рухнул без сил. Кажется, от напряжения и усталости даже уснул. Теперь надо сориентироваться где я. Достал карту. Так, туманности.
Какое-то неприятное ощущение из сна пробежало холодком по спине. Поднял глаза. Уфф. Нет. Небо коричневое, все в порядке. Нормальное коричневое небо. А то приснится же такое, голубое. Фу, какая мерзость…
Плотный серый бархат застилал небо. Я лежал и смотрел, как тонкие струны воды пронизывают землю, сшивая ее с небесным полотном. Измученный жаждой лес с жадностью втягивал в себя каждую каплю.
"Воды!" – выпрашивали фиолетовые деревья.
"Воды!" – вторила им жёлтая земля.
"Воды!" – шептал я растрескавшимися губами.
Мои фляги опустели ещё на перевале Поющих Ветров. Запас, который я брал с собой, был рассчитан по каплям – в этих местах с пресной водой туго. Но одна из трёх фляг потерялась, когда за мной гнались эти розовые мохнатые твари.
Всю дорогу, начиная с Золотого ущелья, я вслушивался в тревожный перезвон у себя на бедре. Пока звук был похож на курлыканье голубя, я позволял себе по одному глотку в час. Когда сбоку стал раздаваться пересвист синиц, я всего лишь смачивал губы. И все равно мне не хватило, чтобы дойти до вод Озера Прикосновений.
И вот я, полностью изнеможденный, лежал на спине и с наслаждением ловил каждую каплю, прилетавшую с неба. Воистину, подарок Богов. Струи становились все жёстче и полнее. Дождь усиливался.
***
Грязные потоки неслись вдоль тротуаров. Ливневки не справлялись. Метеорологи обещали сегодня то ли половину, то ли полную месячную норму осадков. Я смотрел на это сумасшедшее количество воды и думал, что домой сегодня придется не ехать, а скорее плыть.
Из окна было видно неоконченную стройку. Потоки дождя вспенивали жёлтый песок, превращая его в сель. Почему-то жёлтая земля, наполненная водой, радовала и умиротворяла. Это было правильно. Это было то, чего я так долго ждал. Вот только зачем?
