Читать книгу: «За полчаса», страница 4

Последний путь

Начиналась весна. Яркое солнце сияло на нежно-голубом небе, хотя воздух был еще морозным. Весело щебетали птицы, довольно щурились на заборах кошки. Мир просыпался.

Мужчина в походной одежде неспеша шел по улице. Удобная обувь, теплая куртка. Правильные, но не сказать, чтобы красивые черты лица. Русые, как будто с сединой, волосы. Он был серьезный и неприметный. Только глаза заметно выделялись на лице, но мало находилось смельчаков посмотреть в них.

Он шел, вглядываясь в номера домов, сверяясь с каким-то списком.

–– Ага, здесь, – пробурчал себе под нос. Без стука вошел.

В комнате, на чистой, но старенькой постели, лежала женщина. Казалось, она дремала. Последние несколько дней у нее постоянно что-то болело. А тут боль отошла, и старушка уснула. Мужчина легонько тронул ее за плечо:

–– Варвара. Варюшка.

–– Ой, – встрепенулась та открывая глаза, – меня Варюшкой уж пол века никто не звал.

–– Ой, ну тут ты лукавишь, – мужчина улыбнулся ей, как старой знакомой. – Муж тебя Варюшкой звал. А похоронила ты его тридцать семь лет назад. Так что, не пол века.

Старушка молча и спокойно вглядывалась в глаза своего гостя.

–– А это ты. Пора? Да?

–– Пора. Все твои дела тут закончены. Детей вырастила, внуков вырастила. Даже правнучку нянчила. Чего еще ждать? Пора.

–– Так хотелось еще пожить.

–– Ну ты ж хотела дожить до весны. Вот она, твоя весна. Третий день уж. Знаешь, какое там сегодня солнце?! И небо голубое-голубое. Пойдем?

Пожилая женщина встала с кровати. Кряхтя, направилась к выходу.

–– Видишь как. Сколько людей подняла, а помираю одна.

–– Ну как же одна? А я? Вот, – он подставил ей руку, – обопрись. Тут не спеши – порожек. Вот так.

–– Я, чай, всю зиму с дома-то не выходила.

–– Ну вот и выйдешь. Смотри какое небо. Весна.

–– Да-а, – улыбаясь протянула женщина, подставляя лицо несмелым солнечным лучам. – Весна.

***

Неприметный человек стоял на краю дороги, как будто ждал такси. Машины проносились мимо. Никто не останавливался. Вдруг раздался визг тормозов. Удар, крики, звук клаксона. Точно напротив нашего путника еле-еле замер автомобиль. Под колесами лежал мальчонка, лет восьми, рядом валялась палка с головой лошади. К ним-то и подошел мужчина:

–– Ну что, прискакал?

–– Дяденька, я случайно, я больше не буду, – заныл пацан.

–– Не будешь, это точно. Руку давай. – Мужчина помог выбраться ребенку из под колес. Стал перед ним на колени, отряхнул его, как заботливый родитель. – Вот так лучше. Пошли.

–– Куда пошли? Меня мамка ругать будет.

–– Не будет. Вон она, посмотри, – у дороги стояла бледная, как мел женщина. Лицо было искажено от ужаса, рот раскрыт, как будто в крике, но ни звука не вырывалось из ее груди.

–– Ой, а что это она? – мальчонка поднял глаза на путника. Тот подтолкнул его к женщине.

–– Пойди ее обними, скажи, что с тобой все в порядке.

Мальчик послушно побежал к матери. Обхватил ее за пояс. Та упала на колени и наконец-то закричала. Путник взял мальчишку за руку:

–– Ну пойдем. Пора. Нельзя тут оставаться.

–– А мама?

–– Мама придет потом. А мы с тобой наконец-то будем учиться ездить верхом.

–– У меня будет настоящая лошадь?

–– Самая настоящая! Лучшего жеребца выберу!

Парнишка держал мужчину за руку и прыгал вокруг него. Мальчонка что-то рассказывал, то и дело заглядывая путнику в глаза. Они спокойно уходили вдаль.

***

Уже вечерело. Неприметный путник снова шел по улице, что-то тихо бормоча под нос:

–– Так, сорок седьмой дом. Глафира и… Сколько? Двадцать семь?! – мужчина провел рукой по волосам и покачал головой. – Двадцать семь кошек! Куда мне столько?! Не-не, к ней нельзя. Давайте, ее вообще на следующий месяц перепишем. Нет. На лето. На следующее. – Нахмурился. Что-то зачеркнул, что-то переписал. – Надо ей намекнуть, что б кошек пристроила.

Задумчиво посмотрел список, убрал в карман. Тут на сегодня все. Глубоко вздохнул, с улыбкой посмотрел на небо и ушел.

Рассвет

Он стоял босиком на гальке. Спокойные волны омывали его ноги. За спиной – недолгая линия пологого берега, а дальше – скалы. Перед глазами – море и солнце. Вечный рассвет. Тот самый, который он так и не взялся написать.

Он всегда хотел рисовать. Часто, выпив с друзьями, начинал мечтательным голосом рассказывать, что вот он возьмет виридиан и добавит церулеум, чтобы передать тот слегка зеленый оттенок неба, который получается у самой кромки воды, когда солнце уже поднялось, но небо еще причудливо окрашено в невообразимые оттенки салатового, фиолетового, розового…

Если честно, он не знал, что нужно смешать, чтобы получить этот оттенок. Про виридиан и церулеум он придумал. Ну чтобы казаться самому себе на пол шага ближе к своей картине. К своему рассвету. Он то и кисти никогда в руках не держал. Всегда мечтал рисовать, и всегда было некогда.

Улица, футбол, мальчишки, школа, девушки, учеба, работа, дети… Думал, выйду на пенсию, уеду к морю. Но не случилось. Не вышел на пенсию. А так хотел!

Так хотел, что вот стоит теперь босиком на гальке. Спокойные волны омывают его ноги. За спиной – недолгая линия пологого берега, а дальше – скалы. Перед глазами – море и солнце. Вечный рассвет. Тот самый, который он так и не взялся написать.

И он пишет, пишет и пишет. Смешивает веридиан и церулеум, добавляет берлинскую лазурь и светлый желтый кадмий. Смывает и пробует добавить краплак…

Радуется и с упоением погружается в нюансы цвета, если удалось поймать оттенок. Расстраивается и с раздражением очищает холст, если свет не тот.

Он теперь навечно с ним, его ненаписанный рассвет. Его неисполненное желание. Его награда и его проклятье. Его ад и его рай.

Обратный отсчет

Сегодня его ждал сложный день. Сергей Петрович Юдин переодевался и хмурился. Старая шутка психиатров про "кто халат первым надел, тот и врач" вслух в отделении не произносилась, но никогда не забывалась.

«Итак, сегодня у нас новенький» – Сергей Петрович листал историю. «Попытка суицида, острый психоз, асоциальное поведение. Человек хочет убить себя, окружающие ему не дают, он хочет убить окружающих. И ничего не рассказывает. Никаких обвинений, признаний, криков души. Не люблю таких, – подумал Сергей Петрович, – уж лучше б рыдал и рассказывал, что жизнь кончена. Но этот молчит. Пойди еще, выясни, что ему стало не так. Ну ладно. Приступим.»

Бледный человек с потухшими глазами спокойно сидел перед врачом. Никаких попыток к бегству, никаких проявлений агрессии, никаких попыток поговорить. Неподвижный взгляд в одну точку.

Сергей Петрович откашлялся и начал разговор:

–– Владимир?

–– Да. – голос глухой. Никаких эмоций.

–– Владимир, меня зовут Сергей Петрович Юдин. Я – ваш лечащий врач. Вы знаете, где находитесь и почему?

–– Да. – опять никаких эмоций. И никаких попыток поддержать разговор.

–– Вы поступили вчера по скорой. Вы хорошо помните события вчерашнего дня?

–– Да. – несмотря на профессиональную выдержку, Юдин испытал приступ раздражения. Опять это равнодушное "Да".

–– Расскажите, что произошло вчера.

Молчание. Ну что ж. Пойдём другим путем.

–– У вас совершенно пустая карта. Есть только дата рождения. Вы можете назвать свой адрес?

Пациент помедлил. Перевел взгляд на доктора:

–– Адрес прописки? – Сергей Петрович чуть не подпрыгнул от восторга. Но профессиональная выучка позволила сдержаться.

–– Ну да. Прописка. В карте записать.

–– Проспект Космонавтов, дом 82, квартира 17.

–– Квартира 17, – повторял Юдин, записывая. – А город? Москва?

–– Королев.

–– Значит, вы из Подмосковья?

–– Да.

–– А родились вы где?

–– Там же, в Королеве.

–– Вам сейчас, – доктор посмотрел в карту, – тридцать два года?

–– Тридцать три.

–– Вы работаете? – пациент поморщился.

–– Да, то есть уже нет, или…

–– Вы уволились или вас уволили?

–– И то и другое.

–– Как это?

Владимир поднял на него затуманенный взгляд. Поморщился, как от боли:

–– Мне стало не до работы. Меня уволили за прогулы, но в трудовую записали «по собственному желанию». Если вам это важно.

–– А что такого случилось, что вам стало не до работы? Чем вы занимались?

Пациент помолчал, усмехнулся и с едкой иронией в голосе ответил:

–– Пытался дать людям жизнь.

«Ну надо же! Уже почти интересно! Возомнил себя богом!» – подумал Юдин, а вслух сказал:

–– Дать людям жизнь? Звучит несколько патетично. Что вы имеете ввиду?

Владимир внимательно посмотрел на врача, еще раз скривился в ухмылкке и начал свой рассказ…

***

Это было самое обычное утро. Утро, которое потом не вспоминают в мемуарах и о котором не рассказывают друзьям. Владимир просто встал, просто умылся. Очень хотел кофе, но поленился сварить. Решил купить по дороге.

Ближайшая кофейня работала с десяти, а вот та, около остановки, уже была открыта. Рискуя пропустить свою маршрутку, Володя перебежал проезжую часть и нырнул в стеклянные двери.

Его окутал приятный аромат свежемолотой арабики. Кофе варили хороший, но место было неуютное. Одно из таких, где берешь кофе и уходишь. Оставаться за этими столиками не хотелось, да и времени не было. Именно поэтому одинокая девушка за столиком привлекла его внимание. Она здесь была совершенно неуместна. Рыжая, кучерявая, чуть полновата, но эта полнота делала ее незаурядной и … аппетитной? Румяный пирожок, тут же придумал ей прозвище Владимир. Вдруг она подняла глаза.

Бездна. Да. Именно она. Сейчас он абсолютно точно понимает, что там была именно бездна. В ее взгляде. От него похолодела спина и пропали все вкусные сравнения. Захотелось немедленно уйти, даже не дожидаясь своего кофе. Как назло, бариста его окликнул:

– Ваш кофе.

И тут девушка ему улыбнулась.

Он никогда не видел приговорённых к казни. Они улыбаются? Если да, то, наверное, именно так. Осознание полной безнадежности положения и крупица надежды где-то в глубине.

–– Привет.

Черт, она с ним заговорила. Ответил:

–– Привет. – Володя был вежливым мальчиком.

–– А ты веришь в чудеса?

–– Эээ, – она так пытается подкатить? В восемь утра? – Не очень.

–– А хочешь, я отдам тебе одно? – глаза девушки заблестели, она вся оживилась и подалась вперед.

–– Слушай, я спешу.

–– Всего минуту! Даже меньше.

Любопытство сгубило кошку.

–– Ну, какое у тебя чудо?

–– Способность исцелять!

–– Да ты что? Вот уж чудо так чудо. Выгодно, наверное. Сколько бабла огрести можно!

–– Да! Можно стать богатым и знаменитым! Хочешь?

–– А кто ж не хочет!

–– Тогда бери. Берешь?

–– Беру! – пожал ей руку и захохотал. Вот чокнутая.

–– Только двадцать человек. – она накрыла его руку своей ладонью и убежала. Странно оглянулась и убежала.

Двадцать.

Жизнь шла своим чередом, и он успел забыть о том разговоре в кофейне. Мало ли чокнутых. Вспомнил случайно и неожиданно для себя. Они с друзьями собирались в баре раз в месяц. Чаще не выходило: у кого семья, у кого работа. Но раз в месяц все старались выбраться. И вот сидят они, пьют пиво, и он четко понимает, что Степан болен. Смертельно болен. Рак желудка.

–– Степка, а у тебя с желудком все в порядке? – не доверяя сам себе, спросил он друга.

–– Да, блин. Изжога замучила. Вот и сейчас, – Степан прижал руку к желудку. – Ща, че нить заглотну.

–– О, мужики, дожили. Берем пиво, что б таблетки запивать, – хохотнул кто-то в компании.

А Владимиру было не до смеха. Он видел, что Степке жить осталось месяц с небольшим. И он видел, что надо сделать, чтобы это изменить. Руки вспотели, а спина напротив, похолодела. Накатывала тошнота, как будто это не друг, а он мучился с желудком. Он смотрел на него, не отрывая глаз, и не верил сам себе. Он знал, что ему надо всего лишь пожать Степану руку. Все изменится. Он знал. Но было жутко страшно.

В тот вечер он ничего не изменил. Списал свои волнения на выпивку и ушел раньше всех. А через неделю позвонили друзья: "Степка в больницу загремел. Поехали, навестим".

Володька стоял около бледного Степана, смотрел на его заплаканную жену и совершенно не слушал все эти "надо уточнить анализы"… Он абсолютно точно знал, что с его другом. И он абсолютно точно знал, что может это изменить. Сейчас он с уверенностью мог сказать, что первый раз был самый сложный. Было так тяжело поверить, переломить себя, попробовать. Они провели в больнице минут сорок, и все сорок минут он уговаривал себя просто дотронуться до друга. Ей богу, если бы не врач, отводящий глаза, наверное, так и не решился бы. Посмотрел на врача, понял, что следующий раз увидит Степку в гробу, и протянул другу руку.

Девятнадцать.

Пил четыре дня. Когда понял, что произошло, пил четыре дня. Было безумно страшно. Нет, не страшно – жутко. Все, что казалось таким знакомым, простым и правильным – все рухнуло в один момент. Все законы мироздания, которые он знал и в которые свято верил – все летело к чертям.

Степку выписали. Повторные анализы были абсолютно нормальные. Как и УЗИ, и ФГС, и еще одни проверочные анализы. Врачи никак не комментировали, но ходили в палату к Степану толпами. Кажется, его не выписывали именно для того, чтобы показать всем желающим. В конце концов, гастроэнтерологи смирились и выписали мужика. Первым делом Степан созвал всех на шашлыки по случаю выписки. Володя не пошел. Ему было проще не видеть Степана и врать самому себе, что ничего необычного не произошло, чем принять мысль, что он теперь может даровать жизнь.

Первые дни просто сидел на полу в своей квартире и пытался унять дрожь в коленях. Не получалось. Даже с помощью спиртного. С ним что-то происходило: он явно менялся, но пока еще не мог понять, в чем конкретно. Он теперь видел то, чего не видел раньше. Он теперь знал то, чего не знал раньше. Пришедшим на выручку друзьям сбивчиво рассказывал про рыжую девушку и бездну в ее глазах. "Несчастная любовь", решили друзья и не полезли с расспросами.

В первый раз из запоя вышел сам. Просто проснулся утром и понял, что пить больше не может. Не алкоголик же. Накатывавший страх отсекал волевым решением: у Степки была ошибка в анализах, никакого чуда не было. Никаких сверхъестественных способностей у него нет.

Умылся, купил у знакомого терапевта больничный и потащил себя на работу. В толпе обманывать себя стало практически невозможно. Его дар развивался и то и дело давал о себе знать. Вместо людей он теперь видел диагнозы. Диагнозы и сроки. Вот этому мужику лет семь осталось жить. Та тетка протянет больше восьмидесяти. Молодая девушка. Аритмия. Протянет долго, но качество жизни будет так себе. Все время на таблетках.

Если в транспорте можно было хотя бы отгородиться ото всех наушниками и закрытыми глазами, то в офисе стало совсем невыносимо. Леночка из бухгалтерии: множественные кисты в почках. Если не оперироваться, то умрет лет через шесть. Иван Егорович, охранник: гипертония. Шестнадцать месяцев. Клавдия Дмитриевна из кадров: опухоль головного мозга. Три года. И самое страшное в этом было то, что он мог их спасти. Он понимал, что может помочь любому из них. А кто важнее? Леночка? Которая моложе всех. Или Клавдия Дмитриевна? У которой двое сыновей-школьников? И как вообще выбрать? А вдруг его дар нужен, ну… Например, детям в онкоцентре? Или великим ученым.

Володьке даже пришла в голову бредовая мысль сдаться для опытов. Вот только он не придумал, как объяснить свою способность. А то точно пошел бы. Пусть изучают! Даже денег не попросил бы.

С деньгами, кстати, выходила засада. Работа стала чем-то второстепенным. Система ценностей встала с ног на голову: все, что было важно ему еще год назад, сейчас вызывало разве что горькую ухмылку. Стабильный доход, карьера – все это теперь казалось смешным.

Владимир понял, что он смог посмотреть на изнанку мироздания, но что с этим делать – никак не мог придумать. Все чаще закрывался дома. Иногда не выходил несколько дней подряд. Старался ни с кем не общаться. Искал информацию в интернете, звонил в анонимную психологическую помощь. Был готов поверить кому угодно, кто ему скажет, что делать с его даром.

С работы вылетел и не заметил этого. Понял, что уволен за прогулы, когда из кадров позвонили, попросили за трудовой зайти. Та самая Клавдия Дмитриевна. Предложила написать по собственному желанию, чтобы не по статье увольняться. "Добрая", – подумал Володька и уходя пожал ей руку.

Восемнадцать.

Сбережений хватило на пару месяцев. Когда стало не на что жить, подумал, а чего бы мне и правда, бабла не огрести, как пошутил когда-то. Долго думал. А потом дал объявление в сети с левого аккаунта. "Полное исцеление. Дорого". Принялся ждать. Первое сообщение пришло минут через пятнадцать. Такого количества мата в одном тексте он еще ни разу не читал. Да, наверное, и не слышал за один раз. Это при том, что подписалась женщина. Она что-то писала про больного ребенка, что если у него есть дар, то он обязан исцелять бесплатно. Никому он ничем не обязан, подумал Владимир, и удалил сообщение.

Следующие двадцать были почти такими же. Не в смысле больных детей, а в смысле мата. Его называли мошенником, клоуном, мразью… Всего через час его аккаунт заблокировали, как мошеннический, а объявление удалили. А через четыре часа позвонили в дверь.

На пороге стояли два крепких парня в темных очках и свободных кожаных куртках. "Чтобы стволы не видно было", – подумал Володя. Парни, не спросив разрешения, вошли. Следом за ними щупленький ботаник. Прошел в комнату, включил комп, посмотрел ай пи.

–– Ну да. Он. Ты у нас целитель? – обратился он к Владимиру.

–– Я. А кого исцелять?

–– Кого скажут. Грузите его, парни.

Он не видел, куда его везли. Надели шапку на глаза. Володя не сопротивлялся и не пытался убежать, так что путь прошел без эксцессов.

Выгрузили его, судя по звукам, в подземном гараже. Потом, все в той же шапке на глазах, отвели в комнату, которая, судя по всему, служила кабинетом хозяину дома. В кабинете их ждал мужчина средних лет. Его лицо казалось смутно знакомым.

–– Как исцеляешь? – не виляя вокруг да около, спросил он.

–– Руками.

–– Наложением рук, значит.

–– Что-то вроде.

–– Хм, а на чем специализируешься?

Володя помолчал, всматриваясь в собеседника:

–– Вы же не себе?

–– Не себе, – расставляя слова ответил тот.

–– Вы покажите, кто болен. Я тогда скажу, мой профиль или нет.

–– Ты же сказал, все лечишь? – хмыкнул мужчина

–– Я еще не встречал того, чего не мог бы вылечить.

Мужчина долго молча смотрел на Владимира. Потом обернулся к охране:

–– Все проверили? Чист?

Шкафы молча кивнули. Хозяин дома обернулся к Володе:

–– Сядь. Сейчас сюда приведут мальчика. Если и правда вылечишь – озолочу. Если соврал… – мужчина замолчал, но продолжать и не надо было. Прошло минуты три, как за дверью послышались шаги. Зашел бледненький мальчонка. Он выглядел лет на шесть, но по глазам Володя понял, что ребенок старше. Давно болеет. Лейкемия. Два месяца осталось.

В голове у Владимира стали сплетаться нити, складываться паззлы. Что-то проплыло перед глазами. Что-то изменилось в его теле, подстроившись под болезнь ребенка. Как и прежде, он точно знал, что теперь ему надо только дотронуться. Мальчик, стоящий в полушаге от смерти, как будто почувствовал и сам подошел к Владимиру. Мальчик по-мужски протянул руку:

–– Привет. – Володя оглянулся на отца ребенка. На его крепко стиснутые челюсти, на его напряженный взгляд. Протянул мальчику руку в ответ.

–– Привет.

Семнадцать.

Он уже больше недели жил в резиденции. Его никуда не выпускали из его комнаты. Кормили три раза в день: приносили кофе и выпивку, если просил. Даже книги.

На десятый день в его комнату зашел хозяин дома. Он долго молча ходил из угла в угол, внимательно смотрел на Владимира из разных углов, покачивался на носках, засунув руки в карманы. Володя не выдержал первым:

–– Анализы чистые?

–– Чистые, – чуть помедлив ответил хозяин. – Ребенок здоров.

–– Вы довольны? – хозяин дома переменился в лице.

Прищурился. Внимательно оценивающе посмотрел на Владимира. Помолчал с минуту, потом продолжил:

–– Оставайся работать на меня! Будешь иметь все, что пожелаешь! Работать с сильным покровителем – это не то же самое, что давать объявление в интернете! Чего ты хочешь?

–– Свободу.

–– Не понял?

–– Я хочу сейчас уйти отсюда. Больше ничего.

–– Я тебе предлагаю работать под моей защитой. Жить спокойно и грести бабки. Что тебе еще надо?

–– Я уже ответил.

–– Хорошо. Я даже не буду подсовывать тебе клиентов. Будешь волен выбирать сам. Что ты на это скажешь?

–– Все, что я хочу – это уйти отсюда.

Хозяин смерил Владимира долгим взглядом, развернулся и ушел из комнаты. Через пол часа в комнату пришел охранник.

–– Пошли, велено тебя домой отвезти.

На него одели ту же самую шапку, посадили в ту же машину. Высадили его прям у подъезда. Охранник протянул Владимиру конверт.

–– Велели передать.

Захлопнул дверь и уехал.

Уже дома Володя посмотрел конверт. Номер счета и все коды к нему. На счету лежало сто миллионов рублей.

***

Сергей Петрович смотрел на пациента с нескрываемым интересом. Какой интересный бред! Хоть книжку пиши! Что же все-таки его подкосило? Изменения в картине мироздания? А может, это синдром Мартина Идена? И вправду получил больше, чем смог переварить? Слишком большие для него деньги? Потеря смысла жизни?

-– Вы получили эти сто миллионов. Что вы купили в первую очередь?

Владимир усмехнулся. Очень грустно усмехнулся.

–– Я не снял с этого счета ни копейки. Нет, признаюсь, эйфория охватила меня! Я посмотрел в интернете сколько стоит яхта, помечтал о кругосветном плавании, потом прикинул стоимость виллы в Тайланде, потом плюнул на Тайланд и стал присматривать недвижимость в Испании. Знаете, доктор, это было очень круто: мечтать и понимать, что ты можешь реализовать все эти мечты парой нажатий клавиш.

–– Что же вас удержало?

–– Семнадцать жизней.

–– Каких?

–– Оставшихся. Девушка в кофейне сказала "двадцать". Я спас троих.

–– А почему нельзя жить на вилле в Испании и спасать людей там?

–– Вы не понимаете, доктор. Эти семнадцать жизней. Они как будто жгли мне руки. Кроме того, я теперь просто мечтал избавиться от этого дара. Жить и видеть в каждом лишь календарь разной длины – это невыносимо. Этому десять лет, этому двадцать. Хочется убежать и спрятаться. Именно поэтому идея с кругосветкой мне нравилась больше всего.

Я почти пошел на сделку. Но… Мне сложно сказать, почему я не смог. Хотя нет. Не сложно. Знать, что ты можешь спасти человеческую жизнь, и не делать этого… Это почти как убить. Разница не велика. Ты и в одном и во втором случае забираешь жизнь. Прячась от всего этого в своей кругостветке, я убивал семнадцать человек. Я не мог с этим жить.

И тут встал другой вопрос: а кого? Всего семнадцать. Это должна быть мать, после которой останутся сироты? Или дети, которых безумно жалко, но которые неизвестно в кого вырастут? А может великий ученый? А может, просто хорошая учительница, которая зовет своих учеников "детьми", а их детей "внуками"? Что важнее для человечества? Или для отдельного человека?

Я не смог для себя решить этот вопрос. Чуть было не начал снова пить. Но однажды утром я встал, умылся. Мне лень было варить себе кофе, как тогда. В то утро. И… Я вспомнил. Это же свалилось на меня случайно. Просто случайная встреча. И я решил, что выбор надо делать так же. Я включил телевизор, и первое, что увидел – ролик о сборе средств для ребенка, больного раком. Так я сделал свой выбор.

Я выбрал онкоцентр. Туда же не попадешь просто так. Я устроился волонтером. Клоуном. Несу детям смех. Знаете, когда волонтеров готовят, там есть такая установка, особенно для девочек актуальна: "главное не разреветься, когда смешишь детей". Смертельно больных детей. А я-то думал, я сейчас спасу их! Всех и каждого! Чего мне реветь? Меня наоборот переполняло предвкушение радости. Я собирался осчастливить семнадцать человек и сбежать назад в свою жизнь.

Меня поставили в пару со студенткой театрального Ангелиной. Мой маленький Ангелочек. Крохотная. Едва метр шестьдесят. Глаза на все лицо, волосы непослушные. Она их – в хвост, а они все равно вокруг лица торчат. А голос у нее. Она отлично пела! Ей надо было на вокал идти, а не в театральный. Нежная, трогательная, безумно талантливая. Абсолютно здоровая, что важно! Ей на роду было написано жить лет до ста.

Между отработкой номеров мы гуляли вместе по парку, пили кофе, ходили в кино. Когда она была рядом, я не видел никого другого. Ничьи жизни или диагнозы не волновали меня. Существовала только она. Ее смех, ее тонкие пальцы в моей руке. Я даже ее в кругосветное плавание с собой позвал! Я не сказал ей, что у меня на счету сто миллионов. Она считала это моими мечтами и с радостью мечтала вместе со мной.

Два раза в неделю мы с ней ходили по палатам и развлекали детей. Их дни похожи один на другой. Им скучно. Они почти не видят посторонних. Нам всегда были рады, даже если шутки и номера не удавались.

Вы знаете, они же там не все на пороге смерти. Я был удивлен, но многим там оставалось длинная полноценная жизнь. А еще одним открытием для меня стало, что не все смертельно больные хотят жить. Они уже смирились, они уже там. Для них главное, умереть не в мамин день рождения. Но жить они уже не хотят.

И все же моих клиентов там было хоть отбавляй. Я никак не мог выбрать, с кого начать.

Я помню, в третий наш с ней визит мы познакомились с двумя мальчишками. Сашка и Мишка. Они оба были на пороге. Я тогда уже понял, что не могу всех в один день осчастливить. Мне надо как бы сил поднакопить. Вот они передо мной – смертельно больные мальчишки. Но я могу спасти только одного. Второго не успею. И я обернулся к Ангелочку и спрашиваю: "А вот если бы ты могла, ты бы кому жизнь оставила?" Она накричала на меня. Разревелась даже. Сказала, что это самый жестокий вопрос, который ей задавали. Что нельзя выбирать между детьми. Что каждый из них имеет право жить. Напомнила мне, как они смеялись над нашим представлением. Я замолчал пристыженно, а она… Она подумала и все-таки ответила: "Мишку. Он у родителей один. У Сашки еще брат здоровый есть".

Я вернулся в палату и отдал жизнь Мише. А Саша ночью умер.