Читать книгу: «Эпизод со вкусом капучино», страница 2

Глава 3.

Следователь Тимофеев, пребывая в состоянии крайнего отчаяния, вёл машину резко и с усилием всматривался в залитую дождём дорогу. Потоки ливня, огромные, непроходимые, грозились смыть всё на своём пути и суетливые прохожие пытались перескакивать через них – в основном это было невозможно и многие шли прямо по воде. Приходилось иногда притормаживать, чтобы дать пройти какому-нибудь самому осторожному и ещё приходилось объезжать самые большие лужи и замедлять скорость, чтобы никого не обрызгать.

Настроение походило на этот дождь и следователь думал, что среди массы всех спешивших куда-то людей непременно есть хоть один такой, кто хочет нарушить закон, а может и несколько таких злоумышленников. Впрочем скорее всего все эти преступления будут пустячными и быстро удастся их раскрыть. Не получается вот только разоблачить этого Виталия, в самом деле настоящего чёрта, который уже явно натворил больше, чем известно. Да и точно натворит ещё.

Вышли на него случайно.

Просто там, в лесу, где он застрелил предпринимателя, ссору их слышал другой человек, из посёлка. Потом ещё другой его сельский сосед видел через забор, как тот выходил из дома, торопливо засовывая в карман пистолет. Но объяснение этому могло быть каким угодно… В конце концов в окрестных лесах несколько лет назад взбесились лисы и приходилось их отстреливать, когда они прибегали к домам. Как знать, может и теперь где-то появилась такая лиса. Было ещё много людей, которые видели, догадывались, понимали… В то же время было ещё одно преступление, которое Виталий замышлял прямо сейчас – о нём тоже знали. И Тимофеев рассчитывал, что хотя бы тут сможет его остановить и предъявить веские доказательства, в ответ на которые у чёрта не будет никаких оправданий.

Про возможно готовящееся преступление сообщили сотрудники скорой помощи.

Прямо в центре города в своей шикарной квартире умирал очень богатый человек. Семейным он никогда не было и потому врачей встречали всегда его друзья, среди которых чаще всего был этот самый чёрт. Человек болел странной не диагностируемой болезнью, от которой скорее всего очень скоро должен было умереть.

– Что вы здесь делаете с пациентом? – то и дело спрашивали приехавшие врачи.

– Это мой друг, вот даже сиделку для него нанял, – неизменно отвечал чёрт, будто не слышал прозвучавший вопрос.

– Вы можете встать? – пытались выяснить врачи, обращаясь к больному.

Тот мычал, корчась на полу.

– Он в туалет пошёл и упал, – пояснял чёрт. – памперсы ему купим.

У больного тряслись руки, ноги и голова, он пытался говорить, но бессвязные звуки не соединялись в слова. Часто показывал трясущимся пальцем куда-то на комод, и туда тотчас подскакивал чёрт. В конце концов выяснять, что происходило в этой злосчастной квартире, вовсе не входило в обязанности сотрудников скорой – они просто сообщили обо всём в полицию. Адрес этот взяли на заметку, однако пока туда не совались. Явно чёрт всё предусмотрел, и появление страж порядка его не просто насторожило бы, но и вынудило тщательней заметать следы. Пока же он действовал в открытую – старался даже засвидетельствовать якобы непонятную болезнь, от которой должен был умереть человек, его следующая жертва.

Изредка Тимофеев заезжал в тот квартал и останавливался неподалёку от дома, где всё это происходило. Посматривал, размышлял. Несколько раз видел чёрта. Тот всегда приезжал с озадаченным, серьёзным лицом – прямо сострадание изображалось на нём, не придерёшься. Привозил пакеты с едой, возможно купленной в каком-нибудь кафе поблизости. Вечерами оттуда выходила сиделка, оставляя больного в одиночестве. Однажды Тимофеев подошёл к ней – порыв был рискованный, однако он решил попробовать такой ход.

Это происходило весной, и пожилая женщина отпрянула, поскользнувшись на тонкой корочке последнего льда, покрывшего к вечеру местами асфальт. Тимофеев подхватил её и удержал за локоть, чтобы она не упала.

– Работаете здесь? – спросил он.

Кивнул на окно со включенным светом – единственное светящееся среди потемневших остальных в этот поздний час.

– Работаю, – ответила женщина и сделала шаг в сторону, намереваясь уйти.

Улицу освещали фонари и она стала всматриваться в дорогу, чтобы больше не поскользнуться.

– Не торопитесь, мне надо с вами серьёзно поговорить, – продолжал следователь.

Она вскинула на него удивлённые глаза, однако замерла, заинтересованно ожидая, что он скажет дальше.

– Что происходит вообще в этой квартире? Что там за люди? Болеет вообще этот человек, за которым вы ухаживаете? – спросил он, понимая, что перебарщивает с вопросами.

Однако решил не отступать.

– А разве здоровым нужна бывает сиделка? – отозвалась она.

– Чем он болен?

– Болезнь Паркинсона…

– Вот как… Интересно. У меня бабушка такой страдала, дожила до девяноста шести лет и ни в каких сиделках не нуждалась.

– У всех по-разному. Но если у бабушки было, значит и у вас тоже началось. Эта болезнь медленно развивается. Сходите, проверьте головной мозг.

– Хм…

На голову следователь Тимофеев не жаловался и потому эту попытку увести его в сторону от основной темы пропустил мимо ушей.

– Много вам платят? – спросил тотчас же.

– А вам? – переспросила женщина.

В другой ситуации он сказал бы, что с представителями закона так не разговаривают, но ситуация была неофициальная, поэтому пришлось торопливо придумывать ещё, как разузнать у этой скрытной особы хоть что-нибудь. Попытался повернуть разговор в нужную ему сторону.

– Вот вы держитесь за эти свои заработанные копейки, а в это время может быть здесь замышляют убийство, – сказал он.

– Ничего здесь никто не замышляет. И платят мне вовсе не копейки, хорошо платят. А Виталий Николаевич очень порядочный, добрый, не надо его попусту ни в чём подозревать. Замучился он сам с этим своим больным товарищем – тот всё время пытается его подставить и перед врачами со скорой выставить в дурном свете. Но придёт ему время расплачиваться за это… Виталий Николаевич о нём очень старательно заботится. Он много рассказывал, как они росли вместе и как родители их тоже дружили и все праздники отмечали семьями.

– Хорошо, если так.

– Конечно. Разве можно подозревать такого милосердного, сострадательного человека в каких-либо злодеяниях.

– Вас то он где нашёл?

– Через знакомых. Я давно за больными ухаживаю, разные семьи повидала, но здесь к больному очень хорошее отношение.

У следователя больше не осталось вопросов.

Напоследок он хотел было попросить, чтобы разговор этот собеседница сохранила в тайне, но решил, что так только наоборот заострит на нём внимание, а женщина пожилая наверняка и сама всё забудет и никому не станет ничего пересказывать, к тому же если так сильно дорожит этим Виталием и тем, что работает у него.

Но это происходило весной.

Недавно Тимофеев заезжал туда тоже поздно вечером и увидел всё ту же самую сиделку, выходившую от этой новой жертвы чёрта…

***

Следователь сначала свернул в тот же самый проулок, предполагая, что Виталий может наведаться к этому своему больному товарищу. Но тотчас передумал туда ехать и развернулся. За последнее время привычки и маршруты этого преступника следователь изучил очень хорошо и предположил, что скорее всего тот направился сейчас в свою любимую кофейню и наверняка поспешит встретиться с любимой женщиной.

Настю Тимофеев тоже знал, но издалека.

Наблюдал, как порой часами она ожидает Виталия, потягивая кофе – одну чашку за другой. Удивлялся, как же так долго может ждать женщина и каким надо быть потрясающим мужчиной, чтобы заслужить подобное ожидание. В самом деле он не стал бы отрицать, что чёрт красив внешне и красота его по-настоящему мужская. Однако не менее привлекательными были и многие другие мужчины, которые в то же время порой оставались вовсе без женского внимания. В этом же чёрте было по-настоящему что-то чертовское, какая-то бесовщина, и как-то очень сильно он выделялся среди остальных.

Тимофеев часто перечитывал биографии известных преступников.

Чикатило, Аль Капоне… Он пытался отыскать в их поведении и образе жизни неоспоримую закономерность, которая помогла бы ему разгадать этого чёрта, раскрыть его преступную суть. Но это не удавалось, потому что всё у всех было по-разному, или написанные истории о многом умалчивали. По крайней мере всё больше он становился уверенным, что знай он лично и Чикатило, и Аль Капоне, выводы сделал бы уже совершенно другие и они помогли бы ему сейчас. Однако увы, путешествия во времени возможны только с помощью страниц книг и интернета, а это совсем не то, нежели личная встреча.

Ещё хотел бы Тимофеев понаблюдать за этим Виталием в неформальной обстановке. Почему-то казалось ему, так он сможет разобраться в его характере основательно. Однажды даже засиделся в кофейне до того самого момента, когда тот явился к ожидающей его уже достаточно давно подруге. Следователь сидел в противоположной стороне зала и не снимал тёмные очки, которые надел, потому что в тот день было очень солнечно. Ещё он чуть-чуть передвинул вазу с искусственными цветами на своём столике, так чтобы самый высокий цветок с пышными листьями загородил его лицо. Да впрочем ни Виталий, ни Настя не оглядывались на него. И впрочем невозможно было заподозрить ничего особенного в этой встрече – простая случайность, подумаешь, оказались в одном и том же месте: город их был вовсе не большой, так что все постоянно то тут то там натыкались друг на друга.

Как обычно Виталий был во всём чёрном и его женщина, повернувшись к нему, тотчас из непримечательной серой мышки превратилась в эдакую Мерилин Монро, искусно скрывающуюся от других своих поклонников. На эту пару было интересно смотреть даже просто так, не зная, кто они такие – между ними не просто проскальзывали любовные искры, не просто вспыхивали огоньки страсти, а полыхал целый костёр и подходили оба друг другу настолько гармонично, будто перед этим прошли какой-нибудь дотошный кастинг на соответствие своим ролям и теперь не просто пили кофе в безлюдном зале, а красовались друг перед другом, будто на них были наведены объективы видеокамер и рассчитывали они за свою игру получить не меньше, чем голливудского Оскара. Впрочем, наверняка они не думали об этом, а просто сами по себе были такими и вели себя так, как привыкли.

Сейчас всё та же картинка с этими двоими стояла перед мысленным взором следователя, однако поехал он обратно в полицейский участок: работы было много, а рабочий день его заканчивался, когда он сам понимал – пора домой.

Едва припарковал машину, увидел у входа в полицию застывший под дождём женский силуэт. Ожидавшая стояла под раскрытым зонтом, однако видимо из-за продолжительного ожидания перекладывала его из одной руки в другую, а потому платье её намокло и видно было, как подол прилипает к ногам. Следователь знал, что она ждёт его – разговаривали они уже ни один раз и всегда эти разговоры давались ему тяжело. Женщина эта была вдовой убитого в загородном лесу предпринимателя и очень она ожидала возмездия, тоже будучи уверенной – не ошибается и знает наверняка, кто убил её мужа.

– Как всё прошло? – спросила она, зная также, что именно в этот день Виталий должен был проходить испытание на детекторе лжи.

– Он выкрутился, – нехотя ответил Тимофеев, будто в этом заключался его личный промах.

– Как же так? Разве можно обмануть детектор?

– Для обычного человека это невозможно. Но мы сейчас говорим о другом.

Женщина продолжала стоять, а дождь торопливыми струями стекал по её зонту: внизу возле её туфель уже образовались лужи, но она их не замечала и сделав шаг, чтобы приблизиться к своему собеседнику, прошлась прямо по воде.

– Поймите, мужа вашего уже не вернуть, хоть посадим мы преступника, хоть нет, – сказал следователь.

В тоне его прозвучали нотки сочувствия – он явно хотел утешить. Про себя предположил, что собеседница его возможно сразу захочет уйти, а значит очередного сложного разговора удастся избежать. Всегда он старался вести себя с потерпевшими и их родственниками предельно вежливо.

– Почему такая мразь, этот Виталий, может до сих пор запросто наслаждаться жизнью и свободой… А моего мужа уже нет… Между прочим, он был очень хорошим человеком, – она заплакала. – он одолжил этому злодею денег, когда тот спасал свой бизнес, и вот благодарность.

Тимофеев очень хотел сказать, что благими намерениями вымощена дорога в ад, но промолчал. Сказал другое.

– Этот Виталий не простой человек.

– Все мы непростые, – отозвалась женщина.

– Я не это имел ввиду.

– А что же?

– Бывают преступники, которых невозможно поймать.

– Глупости.

В общем, следователь и сам знал, что не прав и даже самых гениев преступного мира, о которых он читал чрезвычайно много, рано или поздно ловили и отправляли за решётку: задержанный маньяк Чикатило долго не сознавался в своих преступлениях и долго не было доказательств его деяний из-за уникального биологического противоречия его группы крови, Аль Капоне и вовсе попался на какой-то досадной ерунде, которую не предусмотрел видимо из-за пробелов своего образования. Да, всех ловили, всех наказывали. Но наверняка не такими уж гениями они были, раз всё-таки попались, а о других, настоящих гениях никто может и не знает вовсе и никогда не узнает. В том, что был у этого Виталия невероятный преступный талант, что-то особенное, проводящее черту между ним и остальными людьми, следователь Тимофеев не сомневался.

– Мы обязательно его задержим, – пообещал он плачущей вдове.

– Я верю в вас, – отозвалась она и рыдания её стали тише.

Она пошла прямо по лужам, будто намереваясь немедленно раствориться в этом дожде.

Впустую. Раствориться не получилось – люди в самом деле не сахарные и совсем не сладкие, даже если они самые-самые хорошие. Тимофеев может быть тоже хотел раствориться, и может быть слиться с этим дождём, и стать эдаким необычным шпионом, чтобы струями дождя скользить по всем окнам всех домов, заглядывать туда, куда невозможно заглянуть обычному человеку, чтобы услышать что-нибудь особенно важное, увидеть этого Виталия там, где он отдыхает со своей любимой женщиной, от которой может и скрывает, кто он есть на самом деле, а может наоборот – откровенно обсуждает каждую деталь совершённого преступления и советуется, что делать дальше. Бывают даже у злодеев такие вдохновительницы…

***

В помещении полицейского участка было прохладно, будто не стояли накануне по-настоящему жаркие летние дни. Зайдя в свой кабинет, Тимофеев включил чайник. Кофе у него имелся только простой растворимый, который возможно был сделан вовсе и не из кофейных зёрен и которому было чрезвычайно далеко до изысков, подаваемых в кофейнях, но следователя вполне устраивал и такой. Он пил его даже без сахара и сливок, потому что горечь иногда встряхивает основательно и заставляет мозг работать в нужном направлении.

Открыл перед собой фотографию Виталия и принялся всматриваться в черты его лица.

Каждый мускул злодея был напряжён, чрезвычайно напряжён, настолько, что даже наверняка вовсе не просто удерживать сколько-нибудь долго такое напряжение. Тем не менее у чёрта это получалось, потому что снимок был вполне обычным и такое выражение лица следователь наблюдал у преступника постоянно. Очевидно тот никогда не позволял себе расслабиться – как дикий зверь, который в постоянном напряжении бережёт свою жизнь от других, более опасных зверей и ещё – от охотников с ружьями и собаками. Взгляд был сосредоточенный и чрезвычайно осмысленный. Тимофеев подумал, что в таком постоянном напряжении запросто можно двинуться умом, а ведь от гениальности до сумасшествия один шаг: в конце концов он даже где-то читал, что все шизофреники – просто люди из другого измерения, настолько умные, что всем остальным их не понять. Хотя Виталия он в основном понимал, мог даже в чём-то просчитывать его шаги.

Представил теперь, как женщины ловят на себе этот его сосредоточенный взгляд…

Всегда Виталий был при деньгах, и ни одна даже самая заносчивая красавица ему не отказала бы. Насте он изменял, но обычно связи эти не затягивались надолго, и следователь никак не мог растолковать для себя эту его странную привязанность. Нахмуренный в переносице лоб старил преступника лет на десять, а чрезмерная худоба делала щёки впалыми, поэтому черты его лица, если присмотреться внимательней, отдавали какой-то женственностью, и с Настей он в этой худобе и в этих впалых щеках с обтянутыми скулами был очень даже схож – прямо как брат и сестра, а ведь говорят, что пары, похожие друг на друга внешне, по-настоящему идеальны. Прямой нос и тонкие ровно очерченные губы придавали Виталию какую-то особенную аристократичность, а ещё можно было подумать, едва бросив на него взгляд, что где-то уже видели такое лицо – может в фильме или в собственном воображении, где непременно всегда находилось место потрясающим героям и ярким личностям.

Впрочем героем преступника никак нельзя было назвать и следователь Тимофеев постепенно отыскивал в этом человеке слабые места – вычислял, где тот может струсить и спасовать. И ещё его этот чёрный цвет, так упорно предпочитаемый во всём… Как это можно было растолковать? Своеобразная яркость как вызов окружающему обществу? Или отголосок его чёрной души? В то же время чёрный – цвет эротики, а ведь по-настоящему многого мужчины добиваются именно тогда, когда из них прёт тестостерон. Чёрные волосы, взлохмаченные и немого слипшиеся, большой копной торчали на голове – пряди выглядели естественно, хотя наверняка были специально уложены с таким неповторимым шармом в каком-нибудь дорогом салоне.

В то же время на фотографии Виталий во многом проигрывал – проигрывал перед самим собой, таким, каким он был в жизни. Просто этот неповторимый шарм пронзал его насквозь, хотя и начинался с причёски: ещё он присутствовал в каждом движении, в голосе, в манере смотреть и смеяться. Плюс ко всему в этом смехе, в этом взгляде и в этом шарме сквозило какое-то сокрытое от людей страдание – будто на самом деле человек этот был вовсе другим, и приходилось ему действовать так, а не иначе, в силу каких-либо обстоятельств и вопреки своей совести. Впрочем, что касается совести – размышлять об этом было преждевременно, да и могла ли она иметься у преступника, убивающего людей…

Дождь к этому времени уже заканчивался и следователь распахнул окно – холодной сырой свежестью подуло оттуда, и он представил, как где-то в другой части города в это время умирает человек, очередная жертва расчётливого преступника, а вот он ничего не может предпринять, не может вмешаться, и несомненно человеку этому страшно и больно – от отчаяния и беспомощности. Ведь как в самом деле рискованно в этом нашем мире остаться наедине с друзьями, которые тебя предают, в окружении безразличных людей и тех, кто бы рад помочь и спасти, да никак не может.

Глава 4.

В этот момент у Виталия зазвонил телефон – он подумал, что скорее всего это звонит одумавшаяся Настя, которая теперь хочет позвать его к себе. Но нет – звонила сиделка, которую он нанял для своего больного товарища.

– Он сбежал, – заверещала она тотчас в телефоне, даже не поздоровавшись. – представляете, Виталий Николаевич, больной ваш сбежал.

– Как так? – всполошился тот.

– А вот, я только вышла в кухню, чтобы сварить ему кашицы, возвращаюсь и – нету, а на столе записка.

– Записку даже оставил? – Виталий всеми силами пытался совладать с собой. – что же там пишет?

– Странная какая-то записка, просто написано, что у него ничего нет, вот так вот, прямо читаю: «У меня ничего нет». И точка – такая жирная. А пальцы-то у него как дрожат от этого Паркинсона, я думала, он и ручку-то в них удержать не может, но надо же – встать вот смог… Упадёт ведь где-нибудь бедняжка.

«Прямо в памперсе и убежал», – с насмешкой подумал Виталий, но сиделка опередила его мысли.

– А памперс снял и бросил так демонстративно прямо в коридоре. Выздоровел он, что ли?

– Да как он может выздороветь, если у него Паркинсон, эта болезнь неизлечима… Приеду я сейчас, никуда не уходите.

Виталий разогнал машину, как только мог и как было совсем нельзя ездить в городе. Однако он многое себе позволял из того, что было неприемлемо другим людям. Этот его болеющий товарищ раздражал в последнее время всё больше и больше. Никак не рассчитывал чёрт, что вся эта показуха с сиделками и вызовами скорой помощи растянется надолго. Первоначальный план его был совсем иной и теперь он досадовал, что всё пошло вкривь и вкось, точнее – через задницу, как приходилось мысленно повторять ему каждый раз при очередной складывающейся по-дурацки ситуации.

Случившееся теперь он и вовсе никак не ожидал.

Далеко ли мог убежать этот придурок?.. О многом размышлял Виталий, давно уже переставший называть этого своего бывшего товарища по имени. Подосадовал теперь, что пообещал сиделке приехать тотчас же – лучше следовало немедленно начать искать сбежавшего, потому как отправиться тот мог куда угодно: хоть в дежурную часть полиции, хоть в прокуратуру. Ведь наверняка не один только Виталий был в курсе происходящего. Но и сам подопечный догадывался – нет у него никакой болезни Паркинсона, а недуг заключается совсем в другом.

***

История этого преступления началась давным-давно…

Виталий взял в долг весьма крупную сумму денег ещё у родителей этого несчастного, но они умерли несколько лет назад, а деньги свои назад так и не получили. Сын их единственный спохватился, деньги затребовал. Но разве можно было что-то требовать у самого чёрта.

Сначала Виталий разволновался, потом – взбесился, и дальше придумал план, показавшийся ему просто великолепным. Умея превосходно готовить разные вкусные блюда, он настряпал булочки с орехами и посыпал их карамельной крошкой, подмешав в карамель предварительно битое стекло – как он знал, после такого лакомства выжить совсем невозможно, а симптомы попадания стекла в человеческий организм один в один совпадали с проявлениями болезни Паркинсона. Об этом он узнал много лет назад, когда таким вот образом погиб его лучший друг, которого роковым лакомством накормила коварная жена.

Теперь Виталий мог выиграть на этом убийстве дважды. Во-первых, исчезнет старый долг, который впрочем он никогда и не планировал возвращать. Однако чёрт просматривал и дальнюю перспективу. У жертвы его от родителей осталась куча недвижимости и солидные счета в банке. Так что вторым пунктом замысла преступника было всё это при удачном раскладе дел прибрать к рукам. Наследников у того не было никаких…

Куда же в конце концов он мог отправиться в этом своём срочном, хотя и бессмысленном побеге? Наверняка притаился где-нибудь поблизости. До сей поры Виталий считал этого человека глупым чрезвычайно, хотя умного он и не стал бы выбирать себе в жертвы. Ведь разве может быть хоть сколько-нибудь ума у того, кто запросто принимает угощение из рук заинтересованного в его смерти.

С особенным трепетом Виталий вспоминал день, когда стряпал те заветные булочки…

Хотел сначала положить одни только орехи, но ведь они никогда не хрустят до такой степени, как стекло, значит следовало добавить карамель. Рука у него не дрогнула, и не дрогнуло сердце, потому что в глубине души он был уверен – так надо, а иначе просто не выжить в этом большом и страшном мире, где каждый прокладывает себе дорогу, как может.

Потом время приняло счёт на минуты, которые мучительно дробили дни. И вскоре злоумышленник дождался заветный звонок – от жертвы. Товарищ его жаловался на скверное самочувствие и просил порекомендовать какого-нибудь врача, который вылечит его. Виталий с весьма заметным энтузиазмом вызвался помочь.

Сначала всё шло гладко: подопечный исправно принимал лекарства, которые по плану должны были только усугубить его состояние, не выходил из дома и, пребывая в депрессии, ни с кем особенно не общался. Потом настал момент, когда он вдруг начал отказываться от лекарств и самовольно записываться на консультации к врачам. Виталий нанял сиделку, принялся убеждать несчастного, что ему нельзя вставать и для убедительности даже купил несколько упаковок памперсов. Дальше на какое-то время всё опять вернулось в рамки коварного плана: подопечный настолько погрузился в свою болезнь, что написал даже доверенность на Виталия, поручая ему распоряжаться всем своим имуществом – это злоумышленнику как раз и было нужно. И вот теперь – снова какое-то недоразумение.

***

В первую очередь Виталий поколесил по окрестным дорогам, всматриваясь в силуэты, мелькающие то близко, то далеко. Потом отъехал чуть дальше – предполагал всё-таки, что жертва его до сих пор поблизости. В конце концов увидел его: он ссутулился и на обочине дороги пытался поймать попутку. Видимо разум несчастного беглеца уже слегка помутился от непрестанной боли и отчаяния, так что машину Виталия он не узнал и с радостью побежал навстречу, когда тот остановился.

– Садись, поехали обратно, – скомандовал резко злоумышленник.

На секунду жертва его остановилась в замешательстве.

– Поехали, говорю, – продолжал настаивать чёрт. – ты хоть сам понимаешь, куда идёшь? Кому ты и где на фиг нужен?

Человек стоял, взявшись за дверцу машины, но всё-таки в салон не садился.

– Ты хочешь меня убить, – проговорил в конце концов он.

– Глупости не мели, – резко бросил Виталий и вышел, намереваясь втолкнуть упрямца в машину силой.

Тот попятился.

– Я никуда не поеду, – возразил торопливо. – пойду в полицию.

– Зачем?

– Скажу, что ты хочешь меня убить.

– Хотел бы, давно уже сделал бы – пораскинь мозгами. Забочусь о тебе, сиделку даже нанял… Ты знаешь вообще, сколько я ей плачу?

– Мне всё равно. Зачем мне сиделка?

– Затем, что тебе нельзя вставать.

– Ни один врач мне так не сказал.

– Верь своим врачам! Хоть кому-то они говорят что-нибудь путное? Меня лучше слушай.

Убеждать Виталий умел, и мог убедить хоть кого и хоть в чём, или в крайнем случае человек обычно отступал перед его напором и делал вид, что соглашается. Так получилось и теперь – беглец всё-таки сел в машину. У преступника сразу отлегло от сердца и решив, что повёл разговор в правильном направлении, он продолжал.

– Разве я могу тебя убить? Росли ведь вместе. – сказал он. – помнишь, как бегали всегда мальчишками втихаря на стадион, чтобы посмотреть футбол, и как воровали коржики в кулинарии…

Такое, разумеется, было и человек на заднем сидении в машине заулыбался – Виталий увидел его улыбку в зеркале и тоже постарался улыбнуться, только у него не очень это получилось и улыбка вышла какая-то однобокая, напряжённая, но это было неважно, собеседник всё равно ему уже верил.

– Я не воровал, – поправил задумчиво он. – я ждал всегда у входа.

Сейчас только Виталий заметил, что пассажир его весь промок под дождём и вода у него с одежды обильно стекает прямо на сиденье. По натуре своей весьма аккуратный, чёрт нахмурился, однако постарался скрыть свой гнев.

– А какие шикарные у твоих родителей были песцы и норки, – продолжал вместо этого он.

От воспоминаний о родителях человек за его спиной расплакался – сначала тихо, а после навзрыд… Теперь уже очень быстро машина мчалась по лужам, как будто с каждой минутой ещё больше прибавляя скорость.

– Так хорошо просто жить, – сказал сквозь рыдания промокший и уставший беглец.

Бросив на него снова взгляд в зеркало, Виталий поморщился.

Однозначно он понимал, что никогда этот его знакомый не был ему ни другом, ни товарищем – с такой размазнёй просто непозволительно было дружить такому отчаянному и смелому, каковым считал себя он. Ещё в детстве распознав эту его слабую суть, Виталий дружил с его старшим братом, с которым они в самом деле были ровней, но тот погиб в Афганистане, а после оставалось только поддерживать отношения с его родителями – и поддерживать их самих, чтобы от горя они совсем не отчаялись.

– Мать твоя вкусно готовит, – раздалось в этот момент с заднего сиденья.

– Вот будет тебе получше, сходим к ней в гости, – пообещал тотчас Виталий. – помнишь, как в юности уплетали её гречневую кашу.

Конечно же оба помнили и от воспоминаний на миг замолчали… Как много осталось позади всего того, о чём мечтали и чем дорожили – никак невозможно было всё это пронести через всю свою жизнь.

– Как думаешь, пройдёт у меня этот Паркинсон? – спросил через какое-то время пассажир, нарушая тревожную тишину.

– Пройдёт, – соврал убедительно Виталий. – будешь потом гулять везде, как раньше, песцов может снова заведёшь.

– Зачем они? Одна морока… Деньги у меня есть, на всю жизнь хватит.

– Да просто так… Надо же в жизни чем-то заниматься.

– Женщину лучше завести, и детишек.

Виталий открыл окно и харкнул в улицу – на самом деле его затошнило от слов собеседника и этот плевок предназначался ему, потому как ни женщину, ни детей нельзя завести, они не домашние животные, к тому же задуматься об этом впервые в шестьдесят лет казалось большой глупостью.

– Кофе хочу, – сказал несчастный.

– Пока нельзя, вот выздоровеешь – тогда.

– Как это нудно – всё время лежать.

– Что поделать? Надо!

– И памперсы эти зачем? Я ведь могу сам добираться до туалета.

– А зачем тогда перед скорой выделывался?

В самом деле человек этот замученный не все свои поступки мог понять и даже вовсе не знал, зачем теперь убежал. Просто разум на какой-то миг вдруг помутился. Продолжал он неясно мыслить и до сих пор: недоумевал, куда собрался бежать, ведь никаких друзей или даже просто хороших знакомых у него нигде нет.

– Больше не буду, – пробормотал он, словно нашаливший школьник.

– Вот и хорошо, – кивнул Виталий.

В это время они уже подъехали к его дому.

– Ой, батюшки, промок-то весь как, – запричитала тотчас сиделка. – нельзя простывать, нельзя…

В какие-то моменты она даже выглядела смешной в этом своём старании угодить всем, особенно тому, кто щедро ей платил за её хлопотную работу. Торопливо она принялась стаскивать с больного одежду, сразу же достала из шкафа другую – сухую.

– Памперс-то сам наденешь, или помочь? – спросила голоском, каким обычно разговаривают с ненормальными, и так, как будто речь шла о шапке или ботинках.

Виталий не смог сдержать усмешку и тотчас резко отвернулся.

– Памперсы не жалейте, главное, чтобы больной содержался в комфорте, – подыграл он.

Тот уже лёг в постель.

Изнуряющая боль всё время разливалась по его телу, муча невыносимо. Никогда не думал он, что болезнь Паркинсона такая страшная – много людей знал, у кого в старости начинали трястись руки или голова, но у его родителей ничего подобного не было и он думал, с ним этого тоже не случится.

– Лекарства принимай, – бросил уже с порога Виталий, торопясь покинуть это место.

– Не переживайте, Виталий Николаевич, – чуть ни с поклоном обратилась к нему сиделка. – всё мы будем принимать, как положено.