Читать книгу: «Паблик [Публичная]», страница 11

24.

Мы сидели в его лимузине. Перегородка между нами и водителем была опущена, я кивнула в его сторону и попросила:

– Пусть он выйдет.

– Лена, ты и раньше никогда не распоряжалась. А теперь уж подавно. Скажи спасибо, что я согласился поговорить напоследок.

– Скажи мне только одно. Почему ты это сделал?

– Полина тебе все объяснила. По-моему, доходчиво.

Я повернулась к нему.

– Дело ведь не в этом, Игорь. Я же знаю. Признайся.

– Что ты хочешь услышать?

– Игорь… Я сама хотела уйти. Во мне что-то надломилось. Ты это почувствовал. Решил, что больше не можешь мне доверять.

– Ты о своем осветителе?

Я вскинула на него голову.

– Так ты знаешь…

Игорь вздохнул:

– Почему все бабы такие… Одинаковые…

Он повернулся и заглянул мне в глаза.

– Стоит появиться надежде, что в этот раз все будет по-другому, как повторяется то же, что и всегда.

– Что ты имеешь в виду?

– Явно не то, о чем ты сейчас подумала. Потому что ты тоже баба. А все ваши мысли всегда движутся в одном направлении: любит-не любит. Мне же приходится с этим работать, обстоятельства заставляют. Ведь вы, бабы, в сто раз безжалостнее мужиков, а мне в моем деле необходимо это качество. Но на смену вашей жестокости, когда дело уже сделано, обязательно приходит сентиментальность. Слезы, раскаяние, поиск любви, чтобы утешиться. Насколько же вы двуличны! Не видел бы каждый раз это своими глазами, никогда бы не поверил. Если вы завалили дело, то от досады растворите всех вокруг в своем яде, если добились своего – раздавите свалившимся на плечи раскаянием. Но одно безусловно: вы никогда не будете удовлетворены. Этот нескончаемый поиск «того не знаю чего», которым вы занимаетесь на протяжении всей вашей жизни, всегда приводит к одному результату. Вы зазнаётесь и начинаете мнить о себе не бог весть что. Считать, что никто вас не понимает. Вы ведь такие особенные, уникальные, ни с кем не сравнимые. Вы думаете, что самые умные, а все вокруг вас – дураки. Вот и ты туда же. Какие были данные, а итог такой же, как у остальных… Вот с чего ты взяла, что умнее меня? Я же предупреждал тебя!

– Знаешь, Игорь… Еще каких-нибудь две недели назад этот день стал бы для меня трагедией жизни. А сегодня я сижу здесь и думаю только об одном: мне все равно. Нет, правда! Вот ну совсем! Я даже рада, что все так сложилось… Я очень устала. И поняла, что больше не хочу так жить.

– Какая помпа!

Он закурил.

– Дура ты, Лена. Ни черта ты не поняла. Жизни другой тебе захотелось? Решила, что для этого достаточно одного желания? Нет, крошка. Ты – аквариумная рыба. Если тебя выпустить в океан, ты там сдохнешь. И даже в том случае, если ты сможешь приспособиться, не питай иллюзий, что большая вода тебе понравится. Ты никогда не знала другой жизни и сильно заблуждаешься, что она придется тебе по вкусу. Есть такая поговорка – «везде хорошо, где нас нет». Но стоит нам прийти туда, где нас еще недавно не было, стоит пространству заполнится нашим дыханием, как выясняется, что новое место ничем не отличается от старого. Потому что не место делает реальность, а то, как именно ты в этом месте квартируешь.

Игорь сделал паузу и посмотрел мне в глаза.

– Твое непонимание прописных истин меня даже озадачивает. Какой же ты, оказывается, до сих пор несмышленыш! Все желание пропало тебя наказывать. Так, что ли, тебя отпустить?

Он снова помолчал.

– Проявлю великодушие. Тем более, что пришло понимание: ты для меня не опасна. Слишком наивна.

Я снова посмотрела на него.

– Игорь, мы с тобой – чудовища. Ты и я.

– И что?

Мои глаза увлажнились.

– Неужели тебя это не угнетает?

– Я всегда предпочитал получать удовольствие от осознания этого. А что предпочитаешь ты? Сгореть от чувства вины?

– А если я просто хочу, чтобы кто-нибудь меня любил? За одно только то, что я есть на белом свете.

– Это утопия. Либо ты – чудовище, главная сила, которая стоит надо всеми. Либо ты аленький цветочек, которого любят, но ровно до тех пор, пока не придет чудовище и не сожрет тебя со всей твоей любовью. Ты уж определись, что тебе ближе.

Какое-то время я просто смотрела на него. Потом открыла дверь лимузина и вышла.

25.

Я сидела, упираясь спиной в заднюю стенку дивана и тупо смотрела в окно. Еще недавно здесь был Марат. Воспоминание об этом отозвалось внутри тупым тянущим чувством. Слез больше не было. Осталось только всепоглощающее ощущение безысходности. Я ничего не способна изменить. Я не могу противостоять своей реальности. Это ядовитое чувство напрочь поглотило меня. Оно пугало своей жестокой новизной, но в то же время было таким родным, будто я жила с ним вечно.

Даже мечты о Марате теперь казались мне невозможными. О нем немыслимо было не думать, но и думать о нем было нельзя. Марат – табу для таких, как я. Он – луч света, пробившийся сквозь толщу безысходности моего мира для того, чтобы помаячить надеждой, тут же скрыться и никогда больше сюда не проникнуть. Он источает свет, несмотря на хмурое выражение лица, ненависть в глазах, пугающий ореол враждебности. Марат все время светился чем-то неведомым, наверное, обычные люди назвали бы это добром. Я не знаю, в моей жизни никогда не было добра. Не было любви. Не было счастья. И не будет. Эти понятия несовместимы с адом.

Понимание того, что Игорь прав, доводило меня до отчаяния, но не могло не отрезвить. Он вылил на меня ушат холодной воды, и это помогло. Теперь ощущение безысходности стало родным и близким. Я осознала простую истину: жираф не может полюбить носорога. Я – часть своего мира и мое место только здесь.

Прикурив очередную сигарету, я взяла мобильник и нацарапала сообщение. Когда оно улетело к адресату, я встала, потянулась и набрала номер Паши Пресмыкайлова. На том конце мобильной сети долго раздавались гудки. В тот момент, когда я уже собиралась сбросить вызов, слегка обескураженный голос в трубке спросил:

– Лена?

– Павлик, привет.

– П-прив-вет…

– Как жена, как дитё?

– Так ты не знаешь?

– О чем?

– Она меня бросила. Сразу после того дня.

– Она все же узнала про нас?

– Да.

– Почему не позвонил?

– А что звонить… Причем здесь ты…

– И ты что, все это время… Был один?

– Она забрала Павлика и уехала. На следующее же утро. Потом подала на развод. А я… Я пил некоторое время. Но сейчас уже не пью.

Его голос звучал так трогательно, что у меня ёкнуло в области сердца.

– Паша, почему ты не позвонил мне?

Он молчал. Я повторила:

– Почему?

– Зачем делать то, в чем нет смысла…

– Может, смысл все же есть?

– Лена, я же знаю тебя. Ты отца любишь. А я…

Он замолчал.

– Что ты?

– Послушай, не надо. Давай прощаться. Я не хочу говорить об этом.

– Паша, я сейчас приеду.

– Зачем?

– Затем что все теперь будет по-другому.

…

Света встретила меня на пороге. Она как раз собиралась выходить.

– Зачем ты приехал?

– Переезжай ко мне.

Она недовольно покачала головой.

– Марат, я просила тебя не приезжать больше. Отойди, пожалуйста, мне надо идти.

Она попыталась отстраниться. Не тут-то было! Я взял ее за талию, отвел от двери и прижал к стене.

– Ты не поняла меня… В квартиру моей бабушки.

В ее глазах мелькнуло новое выражение.

– Я уехал из Авксома. Оставил бригаду на Егора. Буду работать здесь. Электриком на заводе. А ты… Ты, пожалуйста, переезжай ко мне.

Дотронувшись до ее щеки, я сказал:

– Знаешь, я одно понял: наша жизнь – это путь, который мы выбираем. Я не хочу, чтобы в конце моего пути все сложилось так, как ты когда-то предрекла. Я хочу жить с тобой, Свет. Не могу без тебя.

– Марат… Я понимаю тебя. За последнее время ты отвык от одиночества и сейчас тебе сложно. Но это пройдет. У тебя появится новая девушка. По-другому и быть не может. Все забудется. А мы с тобой разные, и нам совсем разное нужно от жизни. Насчет же переезда… Твое решение больше напоминает мне порыв. Потом ты остынешь, поймешь, что погорячился и станешь относиться к этому как к жертве. И у нас снова ничего не получится.

– Светлячок, подожди… Ты ничего не поняла… Я знаю, что мы разные. Ты – хорошая, а я… совсем запутался в своих чувствах. Перестал отличать добро от зла, хорошее – от плохого…

– Неправда, Марат. Нельзя перестать различать такие вещи. Каждый человек в глубине души знает, что такое хорошо, а что такое плохо. Просто иногда людям удобнее не признаваться в этом.

– Наверное, ты и в этом права. Но я сейчас не об этом. Ты – для меня самый дорогой в мире человек. Только с тобой мне хорошо. Когда ты ушла, мне показалось, что у меня из-под ног почву выбили. Я с тех пор ни о чем не могу больше думать. Ты нужна мне, Светик! Пожалуйста, возвращайся.

Она опустила глаза и тихо сказала:

– Эх, Марат… Сколько красивых слов ты сказал, но в конечном счете я не услышала ничего нового…

Теперь она смотрела в глаза. На ее ресницах дрожали слезы.

– «Самая дорогая», «самая нужная» и какая-нибудь там еще «самая»… Ты – эгоист. Собственник. Не смог меня удержать, и сейчас просто не хочешь это принять. Вот о чем эта история. Но я видела, каким ты стал, когда на горизонте возникла она. Пусть ты злился, сопротивлялся, очень не хотел принимать происходящее, но… Ты был настоящий. Твои глаза горели, руки нервно подергивались. Со мной ты никогда такого не испытывал. Ты предвкушал. А я сидела рядом и наблюдала. День, второй, третий. Если бы я не ушла, это тянулось бы вечно. Ты продолжал бы сидеть на двух стульях, пока оба под тобой не сломались бы. Но все произошло иначе: ты попробовал ее на вкус лишь тогда, когда тебя уже согнали со второго стула. И вкус этот показался тебе таким же обыденным, как это было у тебя с другими. Оказалось, что стулья, когда сидишь на них по-отдельности, не сильно друг от друга отличаются. И ты остался у разбитого корыта: пока ловил журавля – улетела синичка. Вот отчего тебе тоскливо.

Она размазала слезы по своим щекам.

– Пожалуйста, отойди. Мне нужно идти.

Ноги меня не слушались. Я прекратил дышать. Света отстранила меня и ушла.

В кармане джинсов звякнул сигнал сообщения. Я вытащил телефон и прочитал:

«Пожалуйста, не осуждай меня за то, что не хватило сил что-то изменить. Я всегда буду помнить тебя. Храни тебя Господь».

Я ничего не почувствовал. Самое страшное только что уже случилось, Света не приняла меня обратно. В голове всё же мелькнула мысль: и мимолетного появления в моей жизни Елены Маяковской оказалось достаточным для того, чтобы разрушить ее до основания.

Эпилог. Пять лет спустя.

Многочисленные отпрыски всех самых известных семей Авксома собрались у нас на веранде. Летняя гроза выгнала всех из сада, в котором еще пять минут назад задували свечи на торте именинницы. Успели как раз вовремя.

Никогда не любила всех этих маленьких спиногрызов, но делать было нечего: наследнице самой знаменитой империи Авксома, Леночке Пресс, сегодня исполнялось три годика. По такому случаю нельзя было не собраться. Весь столичный бомонд припер своих слаборазвитых детишек в загородный особняк Прессов. Дедушка Игорь держал малышку на ручках и дергал ее за носик. Кажется, в эту минуту он был счастлив. Паша Папаша в картонном колпаке набекрень бегал под дождем, в попытке спасти остатки праздничного стола. Этот уж точно был счастлив, как бывают только дураки. Я улыбнулась. Картинка, и правда, показалась мне умилительной.

На мгновенье я подумала: как бы выглядела моя дочь, если бы ее отцом стал не жгучий кареглазый брюнет Павлик, а мужчина другого типажа. К примеру, блондин… Со светлыми голубыми глазами… И самой щемящей душу улыбкой в мире…

Я зажмурилась и быстро пришла в себя, не дав моему другу – ощущению безысходности, разложить в моем сердце палаточный городок скорби. Пусть все остается как есть. Фатально ровная гладь моей жизни не должна быть потревожена. Леночка Пресс получилась настоящей красоткой, не то что ее мама. Эта девочка внешностью вся пошла в отца. Надеюсь, что умом все же пойдет в меня… Тогда она разобьет кучу сердец и покорит все Олимпы мира. Ее ждет блестящее будущее, в котором не будет места жгучему ощущению безысходности. Только счастью, радости и головокружительному успеху. Никак иначе.

Изрядно промокший Павлик подошел близко и чмокнул меня в щеку. Он расплылся в широкой улыбке беспросветного идиота, которая никого не могла оставить равнодушным.

– Прекрасный сегодня удался праздник, милая!

Это было так заразительно, что я вынуждена была улыбнуться в ответ.

– Согласна. Его надолго запомнят.

– Я люблю тебя, Лен! Ты делаешь меня очень счастливым!

– Знаю, Павлик. Мне это приятно.

Он улыбнулся шире. Хотя куда уж было еще…

– Ты у меня самая лучшая, самая добрая!

– Угу, – иронично отозвалась я. – Смотри лучше, какая у нас с тобой вышла красотка. И, кажется, дедушка того же мнения. По-моему, он доволен.

– Наверное. Иначе вряд ли бы принял решение поставить тебя во главе ВиВиМоудел.

– Что? – обалдела я.

– Да, Лен. Только что мне сообщил. Полина Юрьевна уже не справляется. Слишком много стало роботов. Планировалось до шестидесяти процентов, а заменили все восемьдесят. Вот он и решил…

Я страстно поцеловала мужа.

– Ты его уговорил… Павлик, знаешь, а я ведь тоже тебя люблю.

– Знаю. Своей любовью. Так можешь только ты.

Я обернулась к Игорю. Тот подмигнул мне. Тогда я снова посмотрела в глаза Павлика, и на миг мне показалось, что где-то я уже видела такую искру. Очень отдавало искренностью и добром. Я потянулась к губам мужа и вложила в свой поцелуй всю сердечность, на какую была способна.

…

– Марат? Что ты здесь делаешь?

– Поздравляю с днем рожденья сына!

Я протянул небольшую коробку, перевязанную черным бантом. Света приняла ее и потупила взгляд.

– Спасибо… Помнишь, значит.

– Помню.

Она помолчала.

– Давно тебя не видела. Как ты?

– Все еще жду тебя.

Она вскинула голову. В ее глазах тут же заблестело.

– Пожалуйста, не надо. Сейчас Сережа с Павликом спустятся. Я просто вышла на воздух. Подышать немного.

– Не страшно. Я уйду.

Мы молчали.

– Ты красивая, Светка. Очень красивая. Не меняешься совсем. Только лучше становишься.

– Марат…

– Нет, уж дай сказать. А то я могу никогда больше на это не решиться. У нас ведь есть пару минут?

Она кивнула.

– Пять лет назад ты сказала, что у меня обязательно появится новая девушка. Но не появилась. Я хочу, чтобы ты знала. После тебя у меня так никого и не было.

– Марат…

– Дай договорить. Я – осел. Упорно не хотел говорить тебе о любви. Копался в себе, все никак не мог понять, что важнее, тебя вернуть или в любви признаться. Ходил, сомневался, любовь ли это. Думал, все заживет со временем. А сегодня утром встал и понял, что не могу больше держать в себе это. Ты ведь знала, что у меня никого нет. Но ты такая же ослица. Вначале нашла себе этого Сергея, потом еще и ребенка от него родила. А сама ведь только меня любишь.

Она молчала. Одна за другой по ее щекам тихо скатывались слезы. Наконец, Света закрыла лицо руками и расплакалась.

– Я тебя люблю, слышишь? Я только тебя люблю. Тебе это было нужно услышать? Этих слов не хватало? Так вот я не могу больше держать их в себе.

Она разомкнула руки, сделала глубокий вдох и произнесла.

– Марат, у меня семья. Муж, сын. И ему сегодня исполнилось три года. Что ты хочешь?

– Я тебя хочу, Светка. Одну тебя. И мне плевать, что это невовремя, мне все равно, что кому-то от этого будет плохо. Я не могу так больше. Ты нужна мне.

– Поздно.

– А когда было не поздно? Сколько еще мне надо было таскаться за тобой, чтобы ты, наконец, осознала, что я тебе не вру?

– Уходи, Марат. Я передам Павлуше твой подарок. Спасибо, что зашел.

Из подъезда вышел высокий симпатичный мужчина с ребенком на руках. Сердце жалобно сжалось. Зачем я здесь? Как я могу разрушать этот маленький островок чужого счастья? Сам не можешь, Марат, так дай другим. Я слегка улыбнулся и помахал им рукой. Сергей бросил на меня угрюмый взгляд. Они подошли. Света прервала молчание:

– Павлик, дядя Марат зашел поздравить тебя с днем рождения.

Она протянула мальчугану коробку. Сергей тут же отозвался:

– Дяде Марату лучше забрать подарок себе.

Он взял из рук Светы коробку и отдал ее обратно мне, после чего с нежностью в голосе обратился к жене:

– Светик, пойдемте скорее. Мы уже опаздываем.

Он увел любовь всей моей жизни по направлению к их машине. А я остался стоять, держа в руках коробку, перевязанную черным похоронным бантом.

*

Падший парит в темном небе;

Страшно: нет мест, где он не был.

Прежде ты звал его «небыль»;

Грешник, уверен в себе ты ль?

Дух тот живёт в каждом теле.

Спит он и в детской постели.

Не под его ты прицелом?

Верь и надейся доселе…

Спи мирным «ни сном, ни духом»

Пока он кружит над ухом.

Может так статься

Не будет пытаться

В душу твою он закрасться.

(Примечание: автор стихотворения – А. Кимова)

КОНЕЦ КНИГИ

Пятнадцатое октября две тысячи двадцать первого года