Читать книгу: «Мастер Адэр и его верный слуга Эмиль. Часть 1», страница 2

Глава 2

– Пусть войдет, – величаво разрешила госпожа Гоам.

Сурри тут же приободрилась. Шаманку велели разыскать еще накануне – госпожа Гоам хотела узнать, что судьба приготовила ее дочери. Дело обычное. Дома хозяйка едва ли не раз в месяц приглашала местную гадательницу больше из желания послушать добрые предзнаменования, чем опасаясь дурных вестей.

Да и не могло быть плохих новостей для семьи Гоам. Беды будто обходили их стороной. Сыну уже исполнилось двадцать шесть лет и, хоть он еще не женился, впереди его ждало только светлое будущее. Прежний господин Гоам, почивший осенью, получил свой удел во владения на три поколения, а это означало, что от Дашана не требовалось даже стараний в учебе и сдачи императорского экзамена. Земли свои и доходы он не потеряет и проживет жизнь спокойную и привольную. Сурри выросла истинной красавицей, и через нее семья могла породниться с кем-нибудь более значимым. Да и сама госпожа Гоам была пышущей здоровьем женщиной и не боялась заждаться внуков. О смерти же мужа она не особо печалилась. Как и ее дети…

Ляна вздохнула и опустила голову, всем своим существом опасаясь, что госпожа Гоам поймает ее взгляд и по нему что-нибудь поймет.

Отец всегда казался Ляне крепким, как дерево. С ранних лет она видела его седины и морщины, но не считала его стариком, ведь двигался и говорил господин Гоам легко и свободно. Даже хвори его не трогали. И тем внезапнее оказалась его смерть.

Всего за три дня горячки и бреда господин Гоам из мощного и сильного мужчины превратился в дряхлого старца. И уже не выкарабкался.

Сразу после смерти отца Дашан, как все и ждали, рыдал у ложа, умоляя господина вернуться обратно. Но Ляна видела, что слезы не настоящие. Брат просто следовал традиции, требовавшей трижды воззвать к душе человека, уговаривая ее возвратиться в тело.

Совершив требуемое, брат передал отца в руки слуг, а уже те омыли и облачили почившего в лучшие одежды. А дальше потекли тяжелые муторные дни, во время которых вся ближайшая родня находилась в одном помещении и раз за разом просила Небо принять душу своего господина. То и дело в дом являлись разные люди, желая поклониться умершему и выказать свои соболезнования молодому хозяину.

Ляне позволили последовать обычаю: облачиться в белое платье из грубой ткани и распустить косы. Но Сурри мачеха приказала не скорбеть так же сильно, поэтому в поминальный зал сестра явилась в траурном белом платье, но с аккуратно убранными в аккуратную прическу волосами. И спать сестра ушла к себе, чтобы не простыть на полу без обуви.

Перед похоронами в дом вызвали шамана. Брат не поскупился на оплату его услуг. Красной краской шаман долго вычерчивал на крышке и стенках толстого лакированного гроба заклинания, призванные не дать умершему переродиться в монстра. После этого шаман до рассвета бдел у тела, читая заклинания и махая руками, чтобы заверить родных в надежности своих действий.

К месту погребения господина несли на носилках, украшенных траурными лентами и бумажными цветами. В процессии участвовали все родственники, а специально нанятые люди тащили повозки, в которых были сложены погребальные дары и многочисленные сопровождающие для отца – бумажные куклы, внешне похожие на домашних слуг семьи Гоам. Умельцы сделали их в самый короткий срок, ведь, как известно, и после смерти человек должен получить привычные ему заботу и комфорт. Шаман шел впереди, чтобы отгонять от процессии злых духов. Дашан и госпожа Гоам наняли и танцоров, и певцов, и музыкантов. Даже плакальщиков.

Но не прошло после погребения и недели, а в доме все вернулось к привычному распорядку. Даже Сурри, ластившаяся к отцу при каждом удобном случае, быстро позабыла о печалях и радостно слушала очередную порцию хвалебных заверений шаманки-гадательницы всего через десяток дней после похорон.

Шаманка, явившаяся на постоялый двор, оказалась довольно молодой женщиной с темной от загара кожей, хитрым взглядом и лукавой улыбкой. Сухое тело мягко облегали синий, красный и зеленый халаты, густо украшенные вышивкой бисером и мелкой монеткой. Из-под подола выглядывали чуть истоптанные темные сапожки с загнутыми носами, вышитые по голенищу алым бисером. Голову женщины покрывал алый платок, поверх которого лежал широкий серебряный обруч, украшенный серебряными кругляшиками, как подвесками. Рукава от запястий и до локтей были перемотаны алыми лентами с нанесенными на них краской рунами. Широкую талию опоясывали в несколько слоев синие и зеленые ленты с вышивкой, нарисованными руническими знаками и крохотными подвесками-бубенчиками. И даже на сумке, которую женщина опустила на пол, красовались многочисленные знаки.

– Добрый день, госпожа, – с глубоким поклоном сказала шаманка мягким бархатистым голосом.

Госпожа Гоам довольно улыбнулась, видя, как перед ней пресмыкаются. Сурри с интересом посматривала на незнакомку, больше интересуясь ярким обликом, чем предстоящим действом. Обычно Ляна мало интересовалась гадательницами, но эта привлекла и ее внимание.

От женщины исходил странный холодок, какого Эмилянь не ощущала в присутствии других шаманок. Да и руны, нанесенные на одежду и вещи гадательницы, Ляна, в отличие от мачехи и Сурри, без труда разобрала и пришла в недоумение.

«Вот так дела? – подумала девушка. – Но почему?..»

Обычно руны на одежде шаманов и даянов должны были защищать от злых духов и других темных созданий, но заклинания на одежде этой женщины отличались от тех, которые Ляна видела у гадательниц из родного уезда.

Разглядывая шаманку, Эмилянь пропустила часть беседы, очнувшись лишь тогда, когда шаманка, присев на край возвышения, принялась с льстивыми речами рассматривать ладони Суррель. В этот момент, вновь взглянув на незнакомку, девушка подумала, что, возможно, впервые видит не просто шаманку, а самую настоящую шулмас.

Определить разницу, как гласила молва, способен только сильный маг, а его шулмас обойдет стороной.

Будучи обычным человеком, Ляна о шаманах и магах знала не больше других. Больше всего сведений она почерпнула из рассказов учителя, из подслушанных сплетен да многочисленных страшных сказок, которыми любил развлекать округу глуховатый сказитель, днями и ночами обретавшийся у винной лавки недалеко от резиденции семьи Гоам.

Из сказок Ляна знала, что шаманами и шаманками становились те, кому посчастливилось родиться с крупицами магических сил, но кому не суждено было стать даяном. Но порой за шаманов выдавали себя люди и вовсе бездарные, уповая на смекалку и ловкость. Большинство шаманов были так слабы, что могли лишь гадать да проводить обряды. И некоторые, желая увеличить свою силу, прибегали к противоестественным методам. Совершив десять черных грехов, шаман или шаманка обретали темную силу, становились шулмас, но рисковали не переродиться после смерти или переродиться ужасным темным созданием. Эмилянь всегда думала, что это выдумки, и никто не рискнет собственной душой ради величия. Но прямо сейчас она всем существом чувствовала, что перед ней именно ведьма, хотя и не могла объяснить природу собственной уверенности в этом.

– Светлая судьба, долгая жизнь, – приговаривая и улыбаясь, гадательница ловко извлекла из рукава мешочек с монетками и встряхнула его.

Сурри чуть подалась вперед, желая узнать, что же выпадет ей на этот раз. Монетки мягко звякнули, когда шаманка чуть ослабила горловину и легонько тряхнула мешочек.

Трижды шаманка встряхивала мешочек, позволяя Сурри не глядя выбрать монету, и трижды возвращала монетку обратно. В конце даже госпожа Гоам подалась вперед, нетерпеливо ожидая слов гадательницы.

Ляна смотрела за происходящим со стороны, в какой-то степени даже восхищаясь ловкостью шаманки. Та столь аккуратно и умело перемешивала девять монеток в мешочке, что Сурри просто не могла вытащить цифры, знаменующие дурное.

– Счастье! Счастье! Счастье! – радостно проговорила шаманка. – Тройное счастье! На весеннем ветру распускаются цветы. Нет места тревогам, страхи бессмысленны, ведь вам сияет свет луны, что вскоре приведет к возлюбленному даже через тысячу миль!

Госпожа Гоам довольно заулыбалась, Сурри зарделась и прикусила губу. Эмилянь не удержалась от беззвучного смешка.

Чего и стоило ожидать. Гадательница ожидаемо предрекла Сурри все то, чего хотела и сама девушка, и ее мать. Весна всегда была символом плодородия и счастья. Ветер означал скорые перемены в жизни. Луну же всегда связывали со страстью и томлением. Всего несколько образных фраз, а сколько денег они принесут женщине, их произнесшей!

– Прекрасно! Прекрасно! Поздравляю, госпожа. Поздравляю, молодая госпожа! Радость! Какая радость! – хором заговорили служанки, услаждая слух женщин.

– Вы помолвлены, молодая госпожа? – спросила гадательница с льстивой улыбкой. – Вам не о чем переживать. Ваш жених или вот-вот влюбится, или уже влюблен в вас.

Ляна из-под ресниц взглянула на шаманку, но промолчала. Если мачехе хочется слышать желаемое, то не Эмилянь разрушать ее мечты. Шулмас же, наверняка, подслушала разговоры слуг, прежде чем пришла на постоялый двор. Каждый зарабатывает, как может.

– Не желаете ли погадать и второй дочери? – заискивающе спросила шаманка. Мягко, ненавязчиво, явно стараясь угодить клиенту.

Госпожа Гоам хмуро взглянула на Ляну и чуть презрительно поджала губы.

– Я возьму половину за вторую девушку, – предложила гадательница. – Разве вы не желаете узнать…

– Когда она наконец покинет мой дом? – докончила за шаманку госпожа Гоам и едва не смахнула тонкие чашечки со стола. – Что ж… Это стоит узнать. Ляна, подойди!

Эмилянь похолодела и на миг сильно зажмурилась. Ситуация ей не нравилась. Что бы ни сказала шаманка, вряд ли мачехе понравится услышанное.

Монетки Ляна тянула негнущимися пальцами, сознательно выбирая не те, что лежали внутри мешочка у самой горловины, а дальние. Гадательница чуть цокнула языком, заметив маневр девушки, но не стала ничего предпринимать.

«Если уж мне суждено через это пройти, то не хочу слышать расхваливания в свой адрес. Шаманка не знает всей подоплеки, а радостные предзнаменования лишь обозлят госпожу Гоам», – подумала Ляна.

– Ох… – вздохнула шаманка, когда Эмилянь вытянула последнюю монетку и увидела на ней цифру.

– Что там? – полюбопытствовала Сурри. Гадали не ей, но девушке всегда нравилось все таинственное.

– Луна прибывает и округляется, – нараспев начала шаманка. – И засохшие ветки также расцветают вновь. Ждет широкая дорога на чужбину. Нужно лишь поднять взор, чтобы увидеть голубое небо.

Стоило гадательнице договорить, и в комнате повисла тягостная тишина. Госпожа Гоам хмурилась, Сурри вопросительно округлила глаза, а служанки растерянно помалкивали.

– И что все это значит? – подождав немного, спросила госпожа Гоам.

Прежде она позволяла гадать только себе и своим детям, и всегда слышала радость в голосе шамана, по ней определяя направленность предсказания. Сейчас же шаманка говорила тихо и хмуро, будто ей и самой не очень нравилась выпавшая комбинация цифр.

– Юную госпожу ждут большие перемены в жизни. Их не остановить. Они свершатся, хочет она того или нет. Но юная госпожа достаточно сильна, чтобы справится со всем, что ей предначертано, – деликатно пояснила гадательница.

– Перемены? – переспросила Суррель. – Так Ляна тоже покинет дом? Она выйдет замуж?

Голос девушки мягко прозвенел по комнате, и она неуверенно улыбнулась.

– Не говори глупостей, – одернула дочь госпожа Гоам. – Кому она нужна в жены? Мы не дадим за ней и грамма серебра! Разве что наложницей… Как ее мать.

Слова упали, точно камни. Ляна прикусила губу, чтобы не ответить мачехе. Раз за разом та пыталась задеть девушку, унижала и критиковала.

– Сурри, разве ты забыла? – стараясь не злиться, обратилась Эмилянь к сестре. – Отец оставил мне небольшое наследство, распоряжаться которым я смогу через год, по достижении девятнадцати лет. Через год я покину дом Гоам и перееду жить в другое место.

Госпожа немного отвернулась, игнорируя Ляну. Как и много раз до этого, обсуждать последнюю волю мужа она не горела желанием. Лишь в первые дни после его похорон госпожа яростно ругалась и порывалась отхлестать Ляну по щекам, считая, что та не заслужила хоть крохи нажитых семьей богатств. Даже хотела как-то запугать и отнять причитающееся, но выяснилось, что господин Гоам оформил свою волю письменно еще за три года до этого и передал бумаги на имя младшей дочери одному своему знакомому, повлиять на которого вдова не смогла бы при всем желании. Теперь мачехе оставалось лишь кусать кулаки и доставать Ляну придирками. А та терпела и ждала, зная, что совсем скоро сможет переехать в собственный маленький дом, получить небольшую, но приятную сумму и впервые перестанет зависеть от кого-либо.

Глава 3

– Ты так в этом уверена, – с долей раздражения отметила госпожа Гоам, и Ляна вздрогнула, чувствуя легкую угрозу за этими словами.

– Что вы имеете в виду, госпожа? – стараясь не злить мачеху, тихо спросила девушка, не поднимая взгляда.

– Этот год ты зависишь от нас, – напомнила госпожа Гоам и кивнула дочери, чтобы та наполнила для нее чашку. Гадательница тихонько собрала монетки и незаметно отодвинулась, с неприкрытым интересом прислушиваясь к беседе.

Эмилянь похолодела. Она и сама знала, что до следующей весны прикована к уезду Гоам и к семье, большая часть представителей которой ее откровенно недолюбливали. Знала и надеялась, что госпожа на этот год забудет о ее существовании. Ради этого Ляна была готова на многое, почти на все. Но теперь вдруг осознала, что мачеха вовсе не ждет истечения срока, чтобы навсегда избавиться от неугодной дочери мужа.

– Матушка, – мягко позвала Сурри, – о чем вы говорите?

– А о чем я говорю? – хмуро удивилась госпожа Гоам. – Наша семья дала этой девчонке так много, а она собирается взять еще больше. Мой муж много лет назад привел волка в дом. Кормил и поил. А теперь я не могу получить шкуру?

Ляна вздрогнула и прикусила язык, боясь, что может против воли что-нибудь сказать, поддавшись эмоциям.

«Ничего необычного, ничего необычного, – напомнила она себе. – Госпожа Гоам не первый раз говорит подобное».

Это было истиной. И прежде мачеха не раз и не два попрекала Ляну за каждую чашку чая, за каждое зернышко риса. Ничего не изменилось. Правда прежде упреки Эмилянь слушала не каждый день, а лишь тогда, когда попадалась госпоже на глаза. Теперь же мачехе не приходилось оглядываться на мужа и опасаться его гнева.

– Матушка, не стоит так волноваться, – попросила Сурри. – Вы же знаете, что батюшка хотел обеспечить Ляну…

– Что мне до твоего отца?! – не удержалась госпожа Гоам, хотела еще что-то сказать, но потом заметила присутствующую в комнате шаманку и нахмурилась. Служанки, уловив свою ошибку, тут же засуетились, спеша расплатиться и выпроводить постороннего человека.

Дождавшись, когда за гадательницей закрыли дверь, госпожа повернулась к дочери и сказала:

– Твой отец мертв. Ему нет до нас дела. А нам еще жить! Говоришь, он хотел обеспечить ее? О да! Он заботился об этой девчонке больше, чем о тебе.

Сурри потупилась и хотела было возразить, но мать прервала ее взмахом руки – широкий рукав едва не ударил девушку по лицу.

– Заботился! Думал ли он о моих чувствах, когда привел в дом ее мать? Когда привел в мой дом ребенка? – вопросила госпожа Гоам.

Ляна низко опустила голову, стараясь выглядеть подавленной и смиренной. Ей это не нравилось, но лишь так она могла поступить в нынешних обстоятельствах. Госпожа Гоам разошлась, теперь ее никто бы не смог увещевать. Следовало подождать и дать ей выговориться.

В детстве Ляна думала, что обида мачехи вызвана ревностью, но через некоторое время она поняла, что виной всему стала задетая гордость женщины. Госпожа Гоам происходила из достопочтенной и весьма уважаемой семьи. Ее предки прославились ученостью и на протяжении нескольких поколений служили императорской семье, занимая пусть и не самые высокие, но значимые должности. Но потом так уж вышло, что у отца госпожи Гоам кроме нее самой не было других детей. И не было других родственников, чтобы поддержать девушку, когда ее отец погиб по неосторожности. В итоге позаботиться о будущем дочери младшего министра попросили лично императора, а тот, глянув вокруг, выбрал для нее в качестве мужа одного из верных вояк дворца, капитана Гоама. Невесте едва исполнилось восемнадцать, жених же был доблестным военным, верным принцу, заслужившим и уважение, и земли. Никого не волновало, что мужчина едва ли не в три раза старше своей будущей супруги. Брак был договорным, скрепляли не людей, а фамилии и благосостояние.

Молодая госпожа Гоам не любила мужа, но ни разу не возразила, приняв повеление императора со всем положенным почтением. Но она была гордой молодой женщиной и прекрасно осознавала, что происходит из необычной семьи и достойна уважения. Именно уважения она ждала от мужа. А он даже не предупредил ее, решив взять наложницу, тем самым унизив ее перед всеми слугами и домочадцами.

Этого госпожа Гоам не могла забыть мужу даже многие годы спустя, хотя ее муж был не первым и не последним, кто обзаводился наложницами, но высказывать свое недовольство женщина предпочитала Ляне, зная, что та не обладает в доме хоть каким-то влиянием и не сможет отбиться.

– Теперь его нет, а я должна смотреть на его поросль в моем доме, – хмуро сказала госпожа Гоам.

Эмилянь сжалась еще больше. Подвески почти коснулись колен.

– Я скажу это только один раз, Ляна, – отчеканила мачеха. – Ты зависишь от моей милости, от милости Дашана. И я прямо сейчас могу выгнать тебя на улицу! Нет! Еще хоть раз услышу от тебя столь наглые речи и велю выпороть! Свой дом? Свободная жизнь? Думаешь, раз мой покойный муж тебе это обещал, то можешь смотреть на меня своими наглыми глазенками? Кем ты себя возомнила? Госпожой? Тебя лишь называют второй молодой госпожой семьи Гоам, но от этого ты не перестаешь быть отродьем наложницы, безродной девки без семьи. Моя бы воля, ты бы не жила в моем доме или жила на правах служанки, а то и рабыни! Мой муж дал тебе дом, дал все то, что ты имеешь, но его нет. Ты должна у меня в ногах валяться и благодарить. А ты смеешь говорить в моем присутствии!

Ляна не поднимала головы и старалась не вздрагивать всякий раз, когда госпожа Гоам повышала голос.

– Матушка! – взмолилась Сурри, пересела поближе и, взяв чашку обеими руками, подала матери. – Не волнуйтесь. Не волнуйтесь. Выпейте чаю.

Госпожа Гоам громко выдохнула, взяла чашку и шумно глотнула. Лана беззвучно всхлипнула. Повод для претензии был мелким, но девушка знала, что из-за последних переживаний мачеха была готова воспламениться и по менее значимой причине.

– Поправьте молодой госпоже прическу! – велела госпожа, а потом поднялась и, сопровождаемая парой служанок, вышла из комнаты.

– Ох… – вздохнула Суррель. – Матушка сегодня разбушевалась.

Ляна не ответила, но чуть расслабилась и выпрямилась.

– Не обижайся на нее, – попросила единокровная сестра, отмахиваясь от служанок и подходя к Ляне. – Ты же ее знаешь.

– Я не обижаюсь, – мягко ответила Эмилянь. – В словах госпожи есть истина. А на истину нельзя обижаться.

Сурри покачала головой и присела рядом с единокровной сестрой.

Хоть Сурри и следовала во всем за матерью, но к Ляне она относилась без злобы, а в моменты радости и вовсе была по-сестрински нежна и заботлива. Но в присутствии служанок жаловаться на госпожу Гоам Ляна не осмелилась бы никогда в жизни. Донесут.

– Ты рада? – спросила Сурри Ляна. – Ты хочешь этого?

– Замужества? – уточнила девушка и улыбнулась. – Конечно! А ты разве не хочешь? Ты правда хочешь переехать в какой-то дом и жить одна?

– Хочу, – призналась Ляна.

– Странная ты, – вздохнула Сурри. – Разве можно не хотеть замуж? Ты понимаешь, что не сможешь потом передумать, если начнешь жить одна? Ни одна семья тебя не примет. Все решат, что ты…

Сестра не договорила, но Эмилянь и так знала, что Сурри хочет сказать. Своим домом жили лишь вдовы и сироты. Все остальные зависели от отцов, братьев, сыновей и внуков. И если крестьянка могла пройти по улице одна, то благородная дама рисковала навлечь пересуды. Даже наличие служанки не оберегало от шепотков. Не сложно было догадаться, что будут думать все вокруг, если Эмилянь, совсем еще молодая девушка, надумает жить своим домом.

– Все будет хорошо, – заверила сестру Ляна. – Я справлюсь. Отец не стал бы покупать для меня землю, если бы считал, что я не смогу.

Сурри помолчала, а потом кивнула.

– Да, он не стал бы, – согласилась она. – Он всегда видел, что ты странная. – Сестра хихикнула. – Училась не меньше Дашана, любила побродить… Мы отличаемся.

– Верно, – согласилась Ляна. – Но разве это плохо? Но… Ты точно хочешь замуж? Ты ведь даже не видела этого… княжеского сына. Да и не известно… Зная Дашана…

Сурри вновь хихикнула.

– Да, Дашан не так уж силен в дипломатии, но матушка хорошо его пропесочила, наказав постараться, – убежденно проговорила единокровная сестра. – Ну, если брат не сможет, то я сама постараюсь очаровать молодого господина Дальси. Не забывай, пока ты учила руны, я занималась более полезными для девушки науками.

Ляна искренне улыбнулась. Она никогда не спорила, когда Сурри называла стремление Эмилянь к получению образования блажью. Девушка и сама знала, что никто и никогда не оценит ее стараний, никто не допустит ее до сдачи экзамена. Все же это мужская привилегия. Но Ляна не жалела, ведь училась не для кого-то, а для самой себя.

В обычной школе образование получали только мальчики, но дети главы уезда, конечно, не могли сидеть за одним столом с детьми менее привилегированных представителей общества.

Дашана учили дома. Как и Ляну с сестрой. Учитель был не слишком рад тому, что ему приходится учить девочек, но жизнь в богатом доме и полное содержание как-то примиряли этого пожилого мужчину с ситуацией. Но он в любом случае пытался выпроводить Сурри и Ляну из учебной комнаты как можно скорее. Он был строг с ними настолько, что Сурри начинала ныть уже через пару часов сидения на занятиях. Тогда учитель с чистой совестью позволял нянюшке увести сестру. Ляна же…

Она видела отца едва ли час в день, а все остальное время находилась на попечении слуг. Ну а те, в свою очередь, подчинялись ее мачехе. Слишком плохо с ней обращаться не дозволялось, конечно, но и именовать Эмилянь второй молодой госпожой не при хозяевах никто не пытался.

Маленькой Ляна не очень разбиралась в ситуации, а когда подросла, то быстро смекнула, что ее будущее зависит не от кого-то постороннего, а лишь от нее самой. Зная это легко уразуметь и то, что уроки – прямая дорога к более светлому будущему. Книги вполне способны заменить уважение и любовь окружающих.

Сурри лишь посмеивалась над попытками Ляны освоить не только грамоту и счет. Оно и понятно. Сестру в будущем ждал договорной брак. Ей предстояло украсить дом мужа, родить ему наследника, а для ведения хозяйства в любом уважаемом доме есть управляющий.

Лянино будущее настолько спокойным и распланированным не выглядело. Да и сама девушка не хотела чего-то подобного и сообщила свое мнение отцу. Поэтому на занятиях она внимала наставлениям даже больше брата, хотя обучение было суровым, даже немного жестоким.

С часа белого быка и до самого вечера с перерывом на обед они сидели за отдельными столиками в специальной учебной комнате, тратя недели и месяцы на каждую науку.

Первым делом учитель научил Ляну и Сурри читать и писать. После был счет. На этом Суррель бросила учебу, переключившись на музицирование и вышивку, а Ляна продолжила заниматься, хотя учитель явно не желал видеть девочку на уроках.

Надеясь избавиться от Ляны, он учил ее по программе для мальчиков, искренне считая, что она не выдержит. Но Ляна была упорна.

Несколько лет, следуя плану учителя, она только и делала, что заучивала известные труды знаменитых мыслителей, древние поэмы и трактаты императоров и министров прошлого. Без знания этих работ никто во всей империи не считался образованным. В дальнейшем именно по всем этим известным и классическим работам молодые люди, претендующие на звание признанно образованного человека, сдавали экзамены.

Заучив известные труды, Ляна приступила к изучению рун. Знать их было не обязательно, но учитель избрал их, как способ отделаться от слишком настырной ученицы. Руны учили лишь те, кто хотел получить самое широкое образование. Ну и даяны, все заклинания которых записывались исключительно рунами.

Ляна и сама не горела желанием учить руны, но потом ее заворожили причудливые знаки, состоящие из черточек. А после оказалось, что эта наука далась девушке даже проще всего остального. И уж тем более легче, чем Дашану.

К пятнадцати годам она знала и могла без труда воспроизвести больше шести тысяч рун, каждая из которых означала отдельное слово. Ее прогресс поразил даже учителя, и тот впервые за десять лет похвалил трудолюбие Ляны, присовокупив к этому, что не знает, как ей пригодятся руны. Но Ляну все устраивало. Она уже поняла, что превзошла брата, мужчину, и заслужила похвалу отца. О невозможности сдать экзамен Эмилянь не жалела.

Когда Дашану исполнилось семнадцать, отец позволил ему попытаться сдать экзамен. Всем молодым людям, которые хотели чего-то добиться в жизни, предстояло за отведенный промежуток времени по заданной теме написать вольное сочинение, опираясь на тексты древних мудрецов. Брат экзамен сдал, но с огромным трудом, получив низшую степень. Отправлять сына на другой экзамен, который бы позволил брату получить звание ученого, господин Гоам не стал, осознавая, что провал неизбежен.

Вечером, после празднования сыновнего успеха, отец выпил чуть больше, чем обычно, и пустился в воспоминания. Он рассказал, как сам когда-то держал испытание на ученую степень. И как смог получить ее лишь с третьей попытки. Не помогло ему ни происхождение из благородного рода, ни денежная поддержка отца.

Образование всегда было в Аталийской империи той областью, где желаемое нельзя было получить через связи или за деньги. Лишь истинная образованность имела значение. Ее превозносили, она становилась пропуском наверх. Пусть за участие в экзамене предстояло заплатить довольно внушительную сумму, зато сданный экзамен означал для образованного человека дальнейшее благосостояние на всю его жизнь. Образованный человек мог получить высокую должность. Чем более значимый экзамен был сдан, тем выше оказывался статус человека.

Но была и обратная сторона у такой политики в империи. Получив свою должность после выдержанных экзаменов, мужчина мог легко передать ее своему сыну и внуку. От них великой учености уже не требовалось, пусть многие чиновники и подходили к обучению детей ответственно. Один сданный экзамен мог на три поколения обеспечить семье статус знати, но нередко даже в отдаленные уголки империи доходили слухи о том, что министры упрашивают императора отменить принятый закон. Ляна не раз слышала, как бедные люди посмеивались, услышав об этом. Говорили, мол, те, кто познал богатство, бояться потерять свои земли и деньги в случае, если следующий отпрыск семьи не сумеет подтвердить ученость своего рода.

Сурри не приходилось переживать из-за образования. Ее всю жизнь готовили к браку по расчету. Она знала, что это однажды произойдет. И, как оказалось, хотела этого.

Всю жизнь Сурри провела на женской половине дома, из посторонних мужчин видя лишь учителя и гостей отца на официальных приемах. Она жила чувством долга, правилами приличия и обязанностями, а потому именно в этом видела радость и счастье. Часто Ляна не могла понять, как Сурри способна верить, что именно в нарядах, сплетнях, ожидании своего брака можно видеть самое главное.

Как можно ненавидеть мир за стенами дома?

Ляна не могла принять мировоззрение сестры, но и не могла жить жизнью мужчины. Ей нравился простор, нравилось наблюдать за людьми, слушать их истории, что-то делать, учиться. Она не очень понимала, почему должна всегда думать о каких-то правилах, почему должна держать спину, даже спать в той позе, которая пристойна для девушки. И не могла понять, почему не может общаться с мужчинами или читать книги, где рассказываются истории о любви.

Эмилянь хотелось быть собой. И ни от кого не зависеть. Мало кто это понимал, но отец понял и принял.

– Ты превосходно играешь на музыкальных инструментах, умеешь поддержать беседу, – вернувшись к беседе, сказала Ляна. – Любой мужчина будет тобой очарован, но…

– Но? – спросила Сурри, отмахиваясь от служанок, пытавшихся расправить ее платье.

– Ты не думаешь, что выходить замуж нужно… за конкретного человека, а не вообще? – осторожно спросила Эмилянь.

– Ты о чем? – не поняла Сурри.

– Ну… а если сын князя окажется тебе неприятен? – осторожно сформулировала Ляна. – Как человек…

Суррель вздернула бровь и фыркнула.

– Молодой господин Дальсиполучил прекрасное образование, – напомнила она. – Он воспитан, талантлив. Он обладает всеми качествами, которые должны быть у молодого человека.

– А внешность и характер? – спросила Ляна.

Сурри вновь непонимающе на нее воззрилась.

– А при чем здесь это? – с искренним недоумением спросила она.

– Разве тебе не хочется, чтобы тебя с мужем связывала взаимная симпатия?

– Так и будет, – убежденно ответила Сурри. – Я войду в столь значимый дом, стану верной женой, рожу мужу наследника. Буду уважать князя и его супругу. Стану почитать мужа, а он – меня.

– А наложницы? – спросила Ляна. – Он ведь может взять себе наложницу…

– И что же? – пожала плечами Сурри. – Ничего необычного в этом нет. В империи у всех знатных мужчин не только жены, но и наложницы.

– Кроме магов, – поправила Эмилянь.

– Кроме них, да, – кивнула Сурри. – А я… Я ревновать не буду. Это неприлично.

– Неужели тебе не хочется влюбиться? – не зная, зачем настаивает, спросила Ляна.

– Любовь? – вздохнула Сурри. – Разве она принесет счастье? Нет. Мне не нужна любовь. Знатная семья, благосостояние, уют и уважение – вот ради чего стоит выходить замуж. Не из-за любви. Не ради любви.