Читать книгу: «Джузеппе Гарибальди. Его жизнь и роль в объединении Италии», страница 3
Гарибальди, сразу поддавшийся влиянию Мадзини, всецело примкнул к этой программе и вступил в “Молодую Италию”. Таким образом, сошлись эти два человека – натуры диаметрально противоположные. Фанатик и аскет, Мадзини все силы своего духа вложил в одну, безраздельно поглотившую его идею; мягкости и терпимости Гарибальди, всегда легко угадывавшего малейшее движение чужой души, он противопоставлял суровую непреклонность, которой напоминал фанатического сектанта. Мадзини жил постоянно в сфере общих идей и редко спускался с высоты своего идеала к фактам действительности; Гарибальди был создан для жизни среди себе подобных, на страдания и радости которых так легко отзывалось его чуткое сердце. Если впоследствии Гарибальди стал идолом своего народа благодаря неиссякаемому источнику любви и сострадания к ближним, если в тяжелой и полной лишений жизни его согревали отраженные лучи того самого пламени, которое теплилось в душе героя, то железный характер Мадзини, необычайная сила его ума и непоколебимая вера в свою идею сделали его единственным, всеми признаваемым главою движения, santo maestro (святой учитель), как его называли. По одному его слову люди шли на виселицу, под расстрел и гибли в казематах. Такою личностью не мог не увлечься восторженно настроенный молодой Гарибальди. При первом же знакомстве он предложил Мадзини свои услуги, уверяя, что на него можно положиться.
В то время Мадзини был занят организацией так называемой сен-жюльенской экспедиции. Гарибальди взял на себя миссию вербовать на море сторонников революции; с этою целью он поступил во флот на государственную службу, причем действовал так успешно, что фрегат “Эвридика”, на котором он служил, готов был примкнуть к восстанию. Ядро заговора группировалось вокруг Мадзини в Женеве, куда он принужден был удалиться из Марселя по настоянию французских властей. Оттуда условлено было ожидать сигнала, и тогда две колонны должны были одновременно проникнуть с разных сторон в Пьемонт. Начальником экспедиции был выбран польский генерал Раморино. Мадзини не одобрял этого выбора, но должен был уступить общему желанию. Скоро обнаружилось, насколько он был прав.
Раморино не верил в успех экспедиции и бесконечными проволочками более чем на год затянул ее осуществление. Когда, наконец, по настоянию Мадзини войска выступили в поход, Раморино, вместо того, чтобы направиться согласно условию в деревню Сен-Жюльен, стал без цели бродить вокруг Женевского озера. Тогда Мадзини, потеряв терпение, сам примкнул к отряду Раморино, чтобы следить за действиями генерала. Но болезнь свалила его в ту минуту, когда он готовился сразиться с правительственными войсками, окружившими отряд. Оказалось, что весть о заговоре успела достигнуть правительства, и дело Мадзини было проиграно. Одна из колонн была задержана швейцарскими войсками, а другая – частью взята в плен, частью рассеяна.
Между тем Гарибальди, находившийся на своем судне, ждал условленного сигнала с суши. Но время проходило, не принося с собою ожидаемых вестей; тогда Гарибальди предоставил фрегат на попечение других, а сам в легком челноке отправился в Геную. Причалив к таможне, он поспешил на площадь Сарзана, где находились казармы для жандармов и откуда должно было начаться восстание. Пробыв на площади около часу в бесплодном ожидании, Гарибальди узнал наконец, что экспедиция не удалась и что некоторые лица уже арестованы. Вскоре на площади стали появляться правительственные войска. Для Гарибальди представлялся единственный исход – немедленное бегство. Он укрылся у одной торговки фруктами и рассказал ей обо всем. Добрая женщина спрятала его в комнате за лавкой, и к вечеру, переодетый в крестьянское платье, медленной походкой, как бы для прогулки, он вышел из города. Избегая большой дороги, перебираясь через плетни и заборы, пуская в ход все свои гимнастические навыки, он на десятые сутки ночью благополучно добрался до Ниццы и пришел прямо к тетке, не желая неожиданным появлением испугать свою мать. Пробыв целый день в Ницце, он на следующую ночь отправился в дальнейший путь по направлению к Марселю. Его сопровождали двое товарищей. Подойдя к Вару, они заметили, что вода в нем вследствие последних дождей сильно поднялась. Переправа через Вар очень опасна и в обыкновенное время, а тем более в половодье. Но Гарибальди не мог медлить; простившись со своими товарищами, он вплавь переплыл бурную реку. Это был геройский подвиг для всякого другого, но не для Гарибальди. Выйдя на берег, он прямо подошел к пограничной страже и объявил, кто он и зачем бежал из Генуи. Его арестовали немедленно и в ожидании дальнейших распоряжений из Парижа отправили под конвоем в Драгиньян. Здесь его ввели в комнату на втором этаже с окном, выходившим в сад. Делая вид, что хочет полюбоваться пейзажем, он смерил глазами расстояние до земли и, недолго думая, выпрыгнул из окна. В то время как менее ловкие таможенные надсмотрщики делали большой круг по лестнице, Гарибальди уже очутился на дороге и побежал к горам. Он не знал дороги в Марсель, но опытный моряк всегда определит по звездам, какого направления следует держаться. Придя на другой день в лежавшую по пути деревню, Гарибальди зашел в гостиницу, где нашел хозяина с хозяйкой за ужином. Ему предложили место за столом. Между гостем и хозяевами завязалась беседа, и Гарибальди рассказал своим добродушным слушателям, каким образом он добрался до их деревни и как избежал смерти на родине и тюрьмы во Франции. Испуганный хозяин заявил, что, к сожалению, должен арестовать его. На это Гарибальди ответил, что спешить с арестом нет надобности, так как он еще голоден, и спокойно продолжал есть. Между тем в гостиницу собрались обычные посетители. Хозяин перестал говорить об аресте, но продолжал зорко следить за своим подозрительным гостем. Желая успокоить его хотя бы с одной стороны, Гарибальди нарочно зазвенел несколькими экю, находившимися у него в кармане. Затем, выбрав минуту, когда один молодой человек при общих криках “браво” только что кончил модную тогда песню, подошел к окружавшим певца слушателям со стаканом в руке. “Теперь моя очередь, господа!” – сказал он и запел переложенные на музыку стихи Беранже, у Гарибальди был прекрасный тенор, и песня вызвала общий восторг. По всей гостинице раздавались крики: “Да здравствует Беранже, да здравствует Франция, да здравствует Италия!” Вся ночь прошла в пении, а на рассвете компания дружески проводила певца в дальнейший путь. “Беранже умер, – замечает Гарибальди, – конечно, не зная об услуге, которую он мне оказал!”
Прибыв благополучно в Марсель, Гарибальди узнал уже достоверно, что избежал в Италии смертной казни. Вместе с Мадзини и некоторыми другими участниками восстания он был присужден к повешению. “Виновные, – гласит приговор, – должны быть преданы в руки палача, который, надев им петли на шею, проведет их по городу в торговый день до места казни, где они будут повешены”.
Несколько месяцев прожил Гарибальди в Марселе без всяких занятий в доме своего друга. Опасаясь ареста, которого еще можно было ожидать, он переменил свое имя и назвался Иосифом Паном. Вскоре для него нашлось место матроса второго разряда на корабле “Union”. В это время ему удалось снова спасти жизнь ближнему. Однажды, разговаривая со своим капитаном, он заметил, как мальчик, прыгавший с барки на барку у набережной, упал в воду. Гарибальди моментально бросился за ним в своем праздничном платье и, два раза нырнув безуспешно, на третий раз вытащил ребенка из воды. Громкие крики “браво” встретили его, когда он сложил на берегу свою ношу. “Слезы радости и благословления матери ребенка, – говорит он, – щедро наградили меня за мой подвиг”.
На корабле “Union” Гарибальди совершил свое третье путешествие в Одессу, а затем поступил на службу на фрегат тунисского бея, который желал организовать свой флот по-европейски. Но служба эта оказалась не по душе Гарибальди, и он поспешил вернуться в Марсель.
Вернувшись, он застал город в глубоком трауре. Холера, свирепствовавшая в 1835 году по всей Европе, хозяйничала теперь в Марселе. В городе не оставалось никого, кроме больных, докторов и сиделок; все население выехало, что делало Марсель похожим на обширное кладбище. В госпиталях не хватало сиделок, и доктора искали добровольцев. Руководствуясь своим решением служить не только родине, но и всему человечеству, повинуясь влечению своего доброго сердца, Гарибальди поступил в госпиталь и все время, пока свирепствовала болезнь, добросовестно исполнял тяжелую обязанность сиделки.
К тому времени, когда эпидемия стала ослабевать, Гарибальди представился случай поступить вторым матросом на бриг “Мореплаватель”, отправлявшийся в Америку. Жажда повидать новые страны овладела им: он поступил на бриг и с ним отплыл в Рио-де-Жанейро.
Глава II. Гарибальди в Америке
Приезд в Рио-де-Жанейро. – Россети. – События в Бразилии. – Гарибальди-корсар. – Тюрьма и пытка. – На службе в республике Рио-Гранде. – Постройка ланцион. – Кораблекрушение. – Женитьба. – Такварийское сражение. – Сен-Симон. – Рождение сына. – Девять дней в лесу. – Отъезд в Монтевидео. – Вожатый быков. – Торговец и учитель математики. – На службе республики в Монтевидео. – Итальянский легион. – Бедность Гарибальди
Приехав в Рио-де-Жанейро, Гарибальди почти сейчас же нашел себе друга, что было вполне неожиданно в этой части света. Случайно встретился он с молодым итальянцем по имени Россети, уже раньше поселившимся в Америке, и очень скоро близко сошелся с ним. В то время Америка служила любимым местом эмиграции для итальянцев, недовольных государственным строем отечества. Гонимые за свои убеждения, не находя сочувствия своим взглядам, не видя возможности приложить свои силы на родине, они отправлялись в Америку и здесь искали дела, отвечавшего их душевному складу. Для этих людей, проникнутых, подобно многим своим соотечественникам того тяжелого времени, идеей служения всемирной свободе, Америка становилась вторым отечеством, и они охотно отдавали ей силы, отвергнутые в Италии. К этим людям примкнул Гарибальди.
Первые месяцы провел он, как говорит сам, в безделии: купив маленькое морское судно, занимался торговлей. Но вскоре ему представился случай примкнуть к одной из политических партий в стране, познакомившись с Замбекари, секретарем Бенту Гонсалвиша, президента Рио-Грандской республики, воевавшей в то время с Бразилией.
Гарибальди вооружил небольшое судно для плавания вдоль берегов и назвал его “Мадзини”. Во время одного из таких плаваний с командою из 16 человек, с оружием и амуницией, спрятанными под вяленой говядиной и маниоком, Гарибальди заметил голет с бразильским флагом и направил “Мадзини” прямо на него. Подойдя к голету, Гарибальди объявил, кто они, и требовал немедленной сдачи. Растерявшаяся команда не протестовала. Гарибальди взошел со своими людьми на палубу и таким образом завладел голетом. Считая себя во власти морских разбойников, один из пассажиров, бедно одетый, подошел к Гарибальди и открыл перед ним маленький ящик, в котором лежали бриллианты. Эти камни он предлагал в качестве выкупа за свою жизнь. Гарибальди взял ящик, запер его и отдал пассажиру, говоря, что так как жизнь его не находится в опасности, то он может приберечь свои сокровища до другого случая. Оружие и припасы, находившиеся на “Мадзини”, были немедленно перенесены на голет, и “Мадзини” был потоплен. Голет оказался принадлежащим богатому австрийцу, отправлявшемуся с грузом кофе в Европу; национальность владельца служила для Гарибальди лишним аргументом в пользу присвоения судна. Голет, названный новым капитаном “Скоропилья”, направился в Рио-де-Ла-Плата. По пути лежал остров Св. Екатерины. Гарибальди, желая раз и навсегда дать своей команде урок обращения с пассажирами, спустил с голета единственную бывшую в его распоряжении лодку, велел усадить в нее всех пассажиров, снабдил их провизией и, подарив им лодку, разрешил плыть куда угодно.
Прибыв в Мальдонато, где был принят очень дружелюбно, Гарибальди отправил Россети продать часть кофе, захваченного вместе с голетом. Вскоре оказалось, что Ориб, начальник республики Монтевидео, приказал правителю города Мальдонато арестовать корсаров. Правитель, не исполнив приказания, посоветовал, однако, Гарибальди как можно скорее оставить город. Но Гарибальди нуждался в деньгах для своей команды и решил, что не выйдет из гавани, пока не рассчитается с одним купцом, взявшим у него в кредит несколько мешков кофе, за которые не хотел теперь платить. Несмотря на крайнюю опасность быть арестованным, он отправился около девяти часов вечера в квартиру купца, захватив с собою пару пистолетов. Купец только что вышел на крыльцо полюбоваться прелестным вечером. Увидев издали фигуру Гарибальди, он стал показывать знаками, что ему следует удалиться как можно скорее. Но Гарибальди сделал вид, что ничего не понимает и, подойдя к купцу, в упор приставил ему к горлу пистолет. “Подавай деньги!” – воскликнул он и, заметив, что купец собирается вступить в объяснение, трижды повторил свое требование. Тон, видимо, был столь внушителен, что купец немедленно отсчитал требуемую сумму; в одиннадцать часов вечера “Скоропилья” уже несся по направлению к Ла-Плате.
Путешествие сопровождалось неприятными приключениями, которые, однако, обошлись в конце концов благополучно. Однажды, когда на судне чувствовался сильный недостаток в провизии, Гарибальди заметил на материке дом, похожий на ферму. Он приказал идти к берегу и стать на якорь. Но, на беду, на голете не было шлюпки. Недолго думая, Гарибальди привязал к четырем ножкам обеденного стола по бочке, посредине вбил кол, за который можно было бы держаться и, вооружившись багром, отправился с одним из матросов искать счастья в виде провизии на предполагаемой ферме. “Качаясь и танцуя, как какие-нибудь фигляры, – пишет он, – мы начали пробираться на берег, ежеминутно рискуя опрокинуться в воду”. Благополучно достигнув материка, радушно принятый на ферме, где нашел среди дикой, пустынной местности хозяйку, цитировавшую наизусть Данте и Петрарку, Гарибальди провел ночь на берегу. С наступлением утра пассажиры оригинального судна пустились в обратный путь, привязав к колу целого быка, разрезанного на части, запасшись, следовательно, достаточным количеством провизии, но лишившись последней опоры на своей плавучей платформе. Опасность усиливалась еще и тем, что предстояло преодолеть линию бурунов, окаймляющих берег в этих местах, и, кроме того, плыть по пояс в воде благодаря взятому грузу. Но не было опасности, которую не презрел бы Гарибальди; и в этом случае, как и в большинстве других, дело окончилось благополучно.
Через несколько дней Гарибальди пришлось выдержать первое сражение с двумя судами, пустившимися за ним в погоню. Заметив в пылу битвы, что рулевой убит, он бросился к рулю, но тут же упал, раненный пулей между виском и ухом. Сражение кончилось без его участия и завершилось бегством неприятеля. “Скоропилья” поплыл дальше. В течение 19 дней пришлось обходиться без помощи врача. Рана Гарибальди была мучительна, глотание затруднено; сильная лихорадка изнуряла больного. В эти трудные минуты, находясь между жизнью и смертью, Гарибальди был окружен нежной заботливостью друга своего, Людовика Корнилия, который довез его до Галегая. Здесь, благодаря рекомендательным письмам, данным ему одним знакомым капитаном, Корнилий сдал своего больного домашнему врачу губернатора провинции Рио. Пуля была вынута очень удачно, Гарибальди стал поправляться, но когда выздоровел, узнал, что числится арестантом. Участь его зависела от Росаса, диктатора Буэнос-Айреса, который пока еще ничего не решил.
Гарибальди было позволено делать прогулки; ему выдавался ежедневно один экю на содержание взамен конфискованного у него голета; с ним обходились вообще очень милостиво. Хотя прогулки его были ограничены определенным районом, за пределы которого он не имел права переступать, однако надзор за ним был слаб; правительство, видимо, тяготилось дорогостоящим арестантом и давало ему возможность бежать. Но и без всяких намеков он сам давно решил бежать. Благодаря содействию добрых людей, которых Гарибальди имел особенное счастье всегда встречать в затруднительных случаях, бегство удалось. Он был уже далеко от города, когда, остановившись для отдыха, внезапно увидел вокруг себя отряд вооруженных всадников. Со связанными за спиною руками, с ногами, привязанными к подпруге лошади, Гарибальди был привезен обратно в Галегай. За отсутствием в городе губернатора, Паскаля Этага, хорошо расположенного к Гарибальди, должность его исправлял некто Леонардо Милан. К нему-то и привели связанного беглеца. Милан потребовал имен участников побега. Гарибальди упорно отрицал участие в нем кого бы то ни было. Тогда, шепнув провожатым несколько слов, Милан велел отвести арестанта в тюрьму. “Никто не упрекнет меня в том, что я слишком нежил себя, – говорит Гарибальди в своих мемуарах, – и что же – признаюсь, дрожь пробегает по моему телу всякий раз, когда я вспомню об этом обстоятельстве моей жизни”. По прибытии в тюремную камеру стражи, не развязывая рук узника за спиной, привязали у самых кистей конец длинной веревки, перебросили через бревно другой ее конец и, потянув веревку к себе, подняли его от земли на четыре или пять футов. “После этого, – говорит Гарибальди, – дон Леонардо Милан вошел в мою тюрьму и спросил, хочу ли я сделать показание. Я мог только плюнуть ему в лицо и не отказал себе в этом удовольствии”. Милан приказал продержать узника в таком положении, пока последний не признается. Тело несчастного горело, как раскаленные уголья; ежеминутно он просил пить; стража не отказывала ему в воде, но жажда была неутолима. Наконец после двух часов нестерпимых мук стражи сжалились и спустили Гарибальди на землю, считая его умершим. Представляя из себя неподвижную массу, похожую скорее на труп, нежели на живого человека, Гарибальди был закован в кандалы и отправлен за пятьдесят миль в другую тюрьму. Все это расстояние прошел он пешком по болотистым местам со скованными ногами и руками, при этом москиты искусали все его тело.
