Читать книгу: «Тень под куполом», страница 2
Я шла по заснеженной улице, c трудом, делая шаги. Сугробы затягивали ноги, словно трясина. Около двадцати минут я ползла, пока не остановила попутчика. Белый внедорожник с тонированными стеклами встал передо мной. И тут вспомнила слова этого человека, о манящем женщин металлоломе. Отчасти согласна с ним.
Я села на заднее сиденье с уверенностью, так как на переднем сидела женщина. Пару раз мои и глаза водителя пересеклись через зеркало. Определенно, я их видела, но где и когда, вряд ли вспомню. Было темно и на улице, и в салоне машины, и он молчал, и я.… лишь женщина, бормотала, что-то под нос, словно заведенная пластинка, а аромат парфюма водителя, заполнил весь салон.
Дорога была длинной и снежной. Он ехал неторопливо. Я только расслабилась, но вспомнила лестницу, словно горячим током пронзило тело и меня встряхнуло, пальцы вспотели, я сразу всмотрелась в зеркало, чтобы найти глаза водителя и резко пришла в себя. Что же это, черт подери?
Мне тут же показалось, словно кто-то провел ладонью по моим волосам. Я задержала дыхание, оглянулась и хотела схватить невесомую прохладную руку, но очевидно же, ничего нет. Плод воображения или нечисть, какая-то? В которую я неохотно верю. Показалось, видимо.
Когда машина остановилась во дворе дома, я, проваливаясь в сугробы, сделала два шага и этот мужчина протянул руку, в которой, что-то было.
– Ваша перьевая ручка, вы ее чуть не забыли, – прошептал он.
Я на автомате протянула руку и взяла ее, сжав в кулаке. Что меня поразило или восхитило, на нем была атласная черная рубашка, в эту метель, верхней одежды в салоне не было. Побоялась посмотреть ему в глаза, не хотелось казаться навязчивой, но, где же его видела?
Я, расчищая ногами снег, подошла к двери подъезда и повернулась, машина еще не отъехала. Дверь подъезда резко распахнулась и снесла меня, замерзшую с ног. Приспичило же соседке выгуливать собаку в третьем часу ночи так элегантно нарядив животное в розовую курточку. Пока ругаясь со мной, она отошла к тротуару, я уж подумала машина отъехала. Повернув медленно голову, увидела, что она по-прежнему стояла, уже покрытая сухими хлопьями снега. Из темного салона отчетливо виднелись воодушевленные глаза пассажира и водителя. Они не торопились уезжать. Я быстро побежала наверх, не дожидаясь лифта. О, Боги какая к чертям ручка, у меня ее и быть не было. И кто это такие? Мурашками покрывалось тело, когда я вспоминала, что около сорока минут, находилась с ними в одном салоне. Мать вашу… А сейчас жутко стало до дрожи. Отпирая дверь, вспоминала, в тот день, Романовский потребовал принести ручку, перьевую, я задумалась еще больше, стоя у окна, наблюдая за машиной, которая отъехала спустя час.
На мосту, у обрыва стояла белая иномарка. Передняя дверь справа открыта. Женщина лет тридцати сидела и смотрела на мужчину. Он стоял в паре метров, спиной, просунув руки в карманы черных классических брюк. Черная атласная рубашка переливалась в первых лучах морозного солнца.
– Если он так решил, уезжай сегодня утром. Я всем скажу, что ты в отпуске. Потом все утихнет хочешь, вернись. Хочешь, нет, оставайся. Что-то скоро произойдет.
– А остальные, что с ними? А, что это за цветы? – спросила женщина дрожащими губами, с грустной интонацией в голосе.
– Цветы оживают весной и погибают осенью.
– Цветы – это удел слабых?
– Цветы – это не наш удел, – прошептал мужчина, – ты же знаешь все, о чем говорить не стоит.
– А гордыня – это худший из грехов? – спросила она.
– Надеюсь нет. Если бы я знал, то не выживал бы, хоть ты беги, спасайся.
– Он уже внутри меня… и зовет, – обреченно, ответила она.
– Терпи, я найду выход спасти тебя и себя, нас.
Через пару мгновений приехала другая машина, он сел на заднее сиденье и уехал, женщина пересела за руль автомобиля и уехала в противоположном направлении.
Глава III
Небо, хоть ты будь…
В темном доме раздался звонок, худощавый мужчина, придерживаясь за правый бок ответил:
– Ничего особенного, волосы цвета крыла ворона, блестящие, растрепанные, по плечи. Пара раскосых ярко-зеленых глаз, похожих на сочную майскую листву, располагающихся на белой коже. Нос, скорее прямой, аккуратный, не знаю. Ее челка прикрывает пол лица. Губы, эти губы… Утонченные, но напряжены. Она – так резка. Не знаю с какой стороны подcтупиться… Тони Романова – весьма странно звучит, как и выглядит. Какова же, мы разобьем логику о ее принципы. Цинична, категорична… свойственный ей черный юмор, обставляет меня парой фраз, и я в недоумении. Мне кажется, она попала под амнистию в психушке. На сегодня все… Купол до сих пор пустует, а душа уже рвется к небу… Я очень устал. Мысли болят от воспоминаний. Она чувствует больше, чем я готов рассказать. Это – точно она… Она пугает меня, глядя в пустоту и я боюсь, не понимаю ее…
Как же странно вышло, я просто хотела заработать, а получила шквал нервных переживаний. Почту проверила спустя две недели, писем больше не было. Позже, узнала, что заказчик устроил конкурс и победила в нем, какая-то талантливая художница из нашего города, я слышала о ней, ее имя красовалось на обложках журналов, Углич Ольга – достаточно скрупулезная заноза.
К сожалению, победила не я. Хотя, издательство мое резюме тоже отправило. Не судьба значит. Обидно, но жизнь на этом не закончилась.
Я не отчаялась и продолжала выполнять старые заказы. Но большого куша я лишилась. Несмотря на странности заказчика, и пугающий дом, я готова была нарисовать «Домик в небесах». Уж не знаю, где проходили собеседования в замке или во дворе, ну да ладно…
Морозные темные дни окутали город. Резные узоры разукрасили мои окна снизу доверху за одну ночь. Это дни, когда в девять утра еще темно, а в четыре часа дня уже темно. Я спала, в семь утра позвонили с неизвестного номера и сказали: срочно поехать по адресу, который продиктовали далее, ссылаясь на издательство. Тревога меня подгоняла.
Закутавшись в пуховик, шарф и шапку, направилась по указанному адресу. Я добралась до какого-то пустынного поля, ни деревца, неподалеку виднелся купол церкви высокой, купола были словно запыленное золото и терялись в черном тумане. Меня кто-то подгонял. Но я падала и поднималась, и так раз пять. Упав в шестой раз, я на четвереньках проползла метров пять, пальцы впивались в сырую, вспаханную землю. Подняв глаза, увидела, что спотыкалась о могильные плиты. Я бегала по огромному кладбищу около колодца, ужаснулась… дыхание перехватило. Ржавые кресты подкосились в треснувшей земле. Боялась коснуться, чего-либо…
Хотелось подняться и убежать назад, но земля словно магнит тянула. Схватившись за ближайший ржавый крест, который сразу распорол мне ладонь, я через силу поднялась и сжала руку, стиснув зубы от острой боли. Вмиг, передо мной возвышаясь, встали кованные ворота и преградили путь. Они стали смыкаться, женский голос из-под самого купола закричал мне во весь голос с болью: «Все умрут, и ты. Демоны уже внутри». Я проснулась в холодном поту… Боже, это был сон, нет, кошмар…
Я не могла пошевелиться, лежа на боку смотрела на темную стену и как мне показалось, нечто горячее медленно пригрелось за моей спиной, я боялась вздохнуть полной грудью. Тело, словно мешок. Закрыла глаза, пытаясь вспомнить все молитвы, которые знаю. Но сбивалась каждый раз. Прошептала в уме почти четыре строки «Отче наш» и сильный шум, словно, свист заполонил внезапно голову. За спиной резко похолодело, я открыла глаза и потянула руку к кнопке светильника. Глубоко вздохнув, не зная, что могу увидеть, повернулась, включила свет и никого…
Сон и этот случай осадком засели в моем сознании, нет, я не суеверная, но какой-то страх неожиданной смерти стал меня преследовать, еще и эти странные события. Неужели, я больна? Ржавые кресты… я несколько часов чувствовала, ту боль, из кошмара…
Cначала я решила проверить психику. Мозг мой оказался здоров, анализы были неплохи, лишь указывали на небольшое воспаление в организме и критически пониженное железо. Воспаление, это скорее всего было мое горло, которое постоянно болело зимой. А с железом проблем не было, на сколько я помню. В итоге, психиатр, предложила нарисовать деньги, человека и дерево. И почему я нарисовала заказчика спиной под деревом, и деньги в кейсе, наверное, не заработанные благодаря нему.
В общем, умозаключение врача мне не понравилось. Было впечатление, что ей самой нужен специалист. Я не стала углубляться ее заключением, да и вообще она цеплялась к моему имени и постоянно говорила о травме из детства и страхах. Я пошла домой, прислушавшись к медсестре, старенькой бабульке, которая знала больше половины персонала больницы. А она сказала, пойти домой, выпить молоко с медом и немного поспать. Какая мудрая женщина. Я поступила именно так. Но состояние лучше не стало, я была взвинчена и дергалась от любого шума. Появилась необъяснимая слабость.
Мороз не отпускал ни на день, руки отмерзали за мгновение без перчаток. Я забежала в супермаркет, рядом с домом, почти купила все необходимое, чтобы приготовить дома глинтвейн.
Что может быть прекраснее, чем выходные, метель, глинтвейн и книжка. Сказать, что я бедствовала ничего не сказать. Одним словом, я не помнила, как просадила большую часть финансов. Итого, осталась на кассе, на карте было недостаточно средств, по причине этого я задержала очередь, которая стала отпускать комментарии в мой адрес. Но я притворилась слепой, глухой и как минимум немой. Я была зла!
Но проблемы на этом не закончились, код домофона, каким-то образом глючил и дверь не открывалась. А я зла и теперь мне холодно. Я простояла там не много, не мало, десять минут. Пришел мужчина, видимо, сосед и произнес гениальную фразу: «какого хрена!»
Я понимала его прекрасно, но не позволила себе поддержать столь красочную беседу. Бог миловал и явил нам прекрасную старушку, которая выходила на прогулку со своим терьером, что-то бормоча под нос, не думаю, что это были комплименты. У этой женщины всегда удрученное настроение, в независимости от времени суток и года.
Сосед оказался неистовым джентльменом и даже пропустил меня, я поднялась пешком на седьмой этаж, не дождавшись лифта так как с детства ненавидела закрытые пространства, темноту, еще куда не шло. Когда отпирала дверь, тень появилась за моей спиной. Я еле дыша, медленно, повернулась, это был тот мужчина, сосед.
– Вы этажом ошиблись? – уточнила я. Так как он стоял, впритык глядя на меня.
– Нет, потерял ключи. Могу у вас подождать, пока брат привезет дубликат? – Уверенно ответил он, не вынимая руки из карманов брюк.
Мое восхищение можно было представить.
– Нет, конечно. Может вы маньяк, – ответила я торопливо и продолжила отпирать замок.
– Так оно и есть, – ответил он.
– Рассмешили, а теперь войдите обратно в лифт и исчезните с моего этажа.
Он рассмеялся, не знаю, что больше его развеселило, но он выглядел убедительно настроенным.
– Нет, еще раз нет. Вы в своем уме? – разозлилась я.
Он молчал убеждающе, глядя мне в глаза.
– Вы, видимо, недавно переехали, я еще удивилась такой такт, вперед пропусти, дверь открыли. Во всяком случае, я не в настроении. Просто, всего вам хорошего. Не до скорых встреч.
С какой нервозностью я отпирала замок, с меня пот стекал ручьем. Я залетела в прихожую и захлопнула дверь. Слабость охватило тело. А он продолжал там стоять. Вот так неудача. Еще этого не хватало, невроз и этот ненормальный. Он напомнил мне навязчивостью водителя того автомобиля, который уехал спустя час. Я еще долгое время осматривалась, когда видела поблизости белые внедорожники.
Прошло минут двадцать, я переоделась. Заварила чай. Подошла на цыпочках в прихожую, открыла глазок проверить, там ли он и резко отошла. Да, действительно, он стоял у двери напротив, опершись к стене подкашливал.
Я с огромным беспокойством на душе легла в постель, было впечатление, что он все еще за дверью.
Ворочалась всю ночь, раз шесть проверила заперла дверь или нет. Дойдя до кровати, уже забывала, хорошо ли заперла замки. В пять утра его уже не было, я слышала голоса в коридоре, скорее его брат привез ключи.
Тревоги после дома Романовского, стали нарастать с каждым днем.
Утром я проверила нет ли соседа, чтобы проскочить, и скажу весьма удачно. Я направилась в библиотеку, требовать аванс. Снега навалило столько… Он беспощадно заваливался в короткие угги, и я с болью ощущала, как он тает на моей стопе. Волосы, торчащие из-под шапки, превратились в спиральки. Щеки стали облазить от холода. А след от шапки, отпечатался на лбу. Вот она, «прекрасная» зима.
Наконец, получила аванс, почувствовала хоть какую-то эйфорию. Закупилась продуктами, проходя по коридору с сумками наперевес, услышала кашель, исходящий из квартиры нового соседа. Она была, как раз напротив моей. Болеет наш новый жилец. Но, что бы то ни было, я быстро отперла свою дверь и забежала внутрь.
Праздник на носу. Вот же не ожидала, что в этом возрасте эта новогодняя суета развеется. И на празднике чуда, меня только радует, что ничего не произошло плохого, деньги на карте и дорогое шампанское на столе с малюсенькими пузырьками, которые рвутся наружу, как и я, стремясь к свободе, которую в итоге получила. Мне не интересны праздники и все, что с ними связано. Стабильность – это главное.
Какова цена свободы? У каждого своя. Я не ценила ее раньше. А как же мне хочется вернуть ту свободу, когда все впереди, а не эту, когда многое позади и не особо заботит, туманное или задымленное осенним костром будущее…
Я перекусила, приготовила ароматный чай и расселась в кресло, рисовать, вернее, дорисовывать старые заказы, в планах их добить к концу уходящего года. Рисовала около двух часов, держа на повторе Ноктюрны Шопена и «Сонату» Бетховена. Я и классика, это другая история, которую я презирала и не понимала, когда на занятиях графического рисунка преподаватель включал Бетховена и уходил на три часа. Вместо современных хитов, вынуждены были слышать «это», не понимая, каким образом работа шла, как по маслу, вряд ли талант имел место быть у всех учеников. И теперь, когда я произношу «это – классика», фраза наполняется кричащими оттенками слез и радости. Хотя не отпускает ощущение, что классика намного глубже заседает в моем сознании, особенно игра скрипки. Временами, кажется, что слышу прерывистое звучание, даже, находясь в тишине.
И только на секунду я кинула взгляд на монитор ноутбука, на экране замигали уведомления почты. Я не заострила взгляд и отвернулась, но уведомления прибывали без остановки. Пришлось проверить. Это был, тот заказчик…
Романовский: «Вы не могли бы приехать, по тому же адресу завтра в 09:00 по важному вопросу». Написано было, в пяти дублирующихся сообщениях.
Да ты парень в край рехнулся. Естественно, я не поехала. Но в 10:00 утра, следующего дня, стали поступать новые сообщения, видимо, когда он убедился, что я не приеду, стал решительно настаивать. Ну, что ж…
В десять вечера я уже спала, на удивление, крепким сном. Во сне, мне казалось, что молотком забиваю гвозди в стену, чтобы повесить огромную картину, гвоздь не забивался, а стук учащался. Резко, открыла глаза от боли, так как ударила молотком по указательному пальцу, так, что ноготь откололся. Я вскочила от боли с криком, держась за палец и поняла, что стук продолжается.
В дверь стучали, на улице темень. Экран монитора забит новыми сообщениями. Подошла на цыпочках к двери.
– Кто там? – спросила я, глядя в глазок, убедившись, что там никого нет, услышала: – Мне страшно, поговорите со мной, и снова звуки уведомлений на почту, я бегу захлопываю крышку ноута и держась за палец подхожу к двери. Перед ней стоял сосед с опущенной головой, что-то шептал.
Я просто молчала, не подавая никаких признаков, чтобы он подумал, что я сплю и ушел. Но тут он громко сказал:
– Мне страшно, поговорите со мной. Я знаю, вы за дверью. Слышу ваш пульс, дыхание, теплоту, – сказал он громко, но из последних сил, будто выдыхался и сполз вниз по двери. Вот это удача!
Единственная мысль, которая пробежала в моей жестокой голове, он притворяется, чтобы заползти в квартиру. Я понаблюдала за ним, около сорока минут, никаких признаков жизни он не подавал. Я вызвала скорую и только, когда фельдшер и медсестра были на этаже, я открыла двери. Он упал прямо на меня, я отошла, его голова упала на коврик прихожей. Ему прощупали пульс, он быть жив. Но, видимо, потерял сознание от повышенной температуры. В чувство его не привели. Принесли носилки, поместили на них довольно габаритного и опрятно одетого соседа и увезли на скорой сбивать температуру.
Только я хотела зайти к себе, заметила, что дверь его квартиры открыта, недолго думая, сделала два шага, и вошла в темную прихожую скромной однушки. Она была не обжита, улавливался некий запах старины. Палас в прихожей, в кусочках торфяной кашицы, будто он только из леса. За шишками, что ли ходил? Я разглядела мигающий экран ноутбука, в гостиной, но не позволила себе войти и нарушить чужое пространство. Лишь взяла ключи, которые лежали в прихожей, рядом с кожаными перчатками. И только схватив ключи, я взглянула на свой палец, который как минимум должен был уже посинеть и распухнуть, но на нем не было и следа ушиба.
Я рассмотрела его со всех сторон и была крайне удивлена. Заперла дверь соседа. Вошла в свою квартиру и долго стояла с озадаченным лицом. Какой реалистичный сон, думала я. Но не совсем хороший. Как предыдущие, хотя раньше сны не особо жаловали.
В итоге, на листке бумаги я написала «Ключи у меня, если захотите попасть в свою квартиру, стучите с 09:00 по 18:00, позже не открою» записку скотчем прилепила на дверь.
Прошло четыре дня, его не было. Неужели, умер, прости Господи. Не появился он и на пятый день. Листок на двери я оставила.
Тем временем, утром субботы, дня, который я посвящаю лишь себе и отдыху, мне звонят из издательства, в котором я попала под сокращение и сообщают, что мне надо еще раз съездить к заказчику, видите ли, у него какие-то сложности с «избранной» художницей, которая выиграла конкурс. Почему я?
На этот вопрос мне ничего не ответили и сообщили: что нашего директора заинтриговал интерес заказчика, такого масштаба к моей «никчемной» персоне. И, видите ли, я не бездарь, и он подумывает вернуть меня, на прежнюю должность. Ну раз так, подумала я, почему бы не съездить.
По колени в снегу, я добралась вновь до этих кованных ворот. В саду тишина. По заснеженному саду добралась до входной резной двери, которая была уже открыта, положила ладонь на угол стены, уцепилась пальцем за короб двери, чтобы отдышаться. Внезапно, дверь захлопнулась от сквозняка и прищемила руку. Мою замерзшую руку. От боли я не смогла даже закричать, просто согнулась у двери и слезы хлынули из зажатых глаз. Было впечатление, что я опустила руку в горячий пар. Сердце защемило от боли.
– Видимо, вы нехорошо принимаете гостей, раз уж моя дверь наказала вас, – сказал Романовский, появившийся, внезапно, передо мной.
– И вам добрый день, – прошептала я, поджав губы.
– Проходите, – распахнул он дверь и отошел в сторону. Я кое-как выпрямилась и подняла глаза.
На нем была рубашка лилово-оранжевого цвета, словно закат, и вязанный жилет, в полоску, носить это, подумала я… По моему ничего не скрывающему лицу, было все очевидно. Раз он далее сказал:
– Вкусы, это не сочетание цветов, а проявление настроения души.
– На моем лице написаны мои мысли? – покраснела я.
– Да.
– Я смотрю, настроение так себе у вас, – прошептала я, зажав указательный палец, направляясь в столовую одним глазом поглядывая в сторону лестницы.
Романовский стоял у входа, взглянул на меня с ног до головы и добавил:
– М-да, скажем, вид у вас не особо презентабельный, чтобы заинтересовать клиента. Серое пальто в полоску и ванильный шарф.
Циничная улыбка затянулась на моем лице. Я уже готовила ответный удар. Но его холодный взгляд, странно на меня действовал, он словно растапливал меня, я неловко себя чувствовала.
– Заинтересовать клиента? – повторила я, сняв пальто, – пожалуйста, заинтересуйте лучше вы меня, а то я уже тороплюсь cбежать. Слезы непроизвольно катились из моих глаз от пульсирующей боли в пальце, я шла и манжетой свитера утирала влажные щеки.
– Да уж, наглости вам не занимать, я уж забыл, – сказал он и сел напротив, а я тем временем, решила проверить состояние прищемленного пальца, расслабила правую руку и появился мой бордовый, указательный палец с оторванным ногтем, пульсирующая боль все еще отдавала в сердце.
– Что вы там рассматриваете? – поинтересовался он.
– Травму, которую причинила ваша дверь, – всхлипывая ответила я.
– Не наша дверь, а ваша невнимательность и рассеянность.
– Да кто вас просил, ее вообще открывать, – возмутилась я.
– Это благодарность, за то, что я открыл заранее дверь, чтобы вам не пришлось мерзнуть? Вы, такая бледная, почти шепотом произнес он. Словно стесняясь своего вопроса.
– Так довольно! Рассказывайте, что на этот раз. Чем удивите, как выгоните? Чем вас не устроила иллюстратор года? – сменила, резко, я тему. Мне становилось неловко от любого вопроса от него, касающегося моего состояния. Он так заботливо спросил.
– Не снимите шарф? В столовой не холодно.
– А мне холодно, достаточного того, что сняла пальто, – пробурчала я. – Поговорим о деле.
– Ее задумки… Иллюстратора… оказались слишком очевидными, примитивными. А еще, мы узнали, что в прошлом, она зарабатывала деньги методами самой древней профессии и зачем нам такая дурная слава, верно? – прошептал он и замолчал, ускользающим взглядом пройдя по моему лицу.
– Не знаю, что и добавить.
– А вам и не надо.
– Вам не понравились эскизы?
– Она воображает не масштабно.
– А масштабно, это как? – спросила я, опершись локтями на стол и руками обхватив шею.
– Ну, к примеру вы, взгляните в окно, и скажите, что видите.
– Зиму… снег, зиму, снег…
– Весьма комично, – рассердился он, cжав губы и снова сложил ногу на ногу, положил левую руку на стол, поправляя пуговицу на манжете.
– Это тест? Откуда мне знать, вдруг вы воруете мои идеи. В прошлый раз вы не удосужились и слово сказать, я похожа на попугая?
– Смешно… – cказал он, не глядя. – Снова дерзите?
– Это не ответ! И вообще, когда смешно, люди смеются, поддаются эмоциям, а не говорят, с печалью в глазах, что им смешно… смешно им, – рассердилась я и взглянула на отекший палец, который не давал покоя пульсирующими болями.
– Господи Иисусе, просто, опишите в двух предложениях вид в окне – обиженно продолжил Романовский.
Я задумчиво взглянула в окно и уже приготовилась включить красноречие. Заметила, как по заснеженному саду гуляет женщина, зрелого возраста, в пальтишке по щиколотку, останавливается возле дерева, стягивает с головы платок и плавно опускает руку.
– Не надо усложнять, – прошептал мой собеседник, – просто скажите, что видите?
Только я открыла рот и резкий грохот раздался на верхних этажах, а затем словно скрежет, мы резко переглянулись, я вскочила. Голова моя резко закружилась и заполнилась шумом я удержалась, схватившись за угол стола. Он ринулся ко мне, видимо помочь, но как только я подняла глаза, резко остановился и сделал шаг назад. В этот момент я хотела сбежать через окно кухни, но опозорилась бы с концами. В столовой стало холодать, словно пронзающий ветер проникал под одежду.
Романовский отошел на пару секунд и торопясь, вернулся. Пытался скрыть свое волнение, но у него это не очень выходило. Он сел, поправляя воротник рубашки. Пуговицы, которой были застегнуты невпопад. А жилет сидел не так слаженно.
– Можем продолжить… – прошептал он, – вам лучше? Я принесу воды, – не дождавшись моего ответа направился на кухню и вернулся через пару секунд держа поднос, на нем дрожал хрустальный стакан с водой. Он поставил поднос на край стола и вернулся на свое место. Я зацепила поднос пальцами и потянула к себе, глядя на него, а он смотрел, видимо, на плинтуса. Либо сквозь стену.
– Продолжим, – прошептал он.
– Вы уверены? – сказала я, сделав глоток.
– Более чем.
– Вам не холодно? – прошептала я, вернув стакан на место и отодвинув поднос, растирая предплечья.
– А что, вам холодно? Сейчас принесу плед, – сказал он и резко вышел из помещения. Он, очевидно, был взвинчен. Моя догадка подтвердилась. Зачем плед, я могла бы надеть пальто.
В этот момент, я просто мечтала сбежать, испариться, скрыться, но решила, напоследок, блеснуть умом и красноречием.
Романовский вернулся с вязанным легким пледом в руке, осторожно подошел сзади и хотел только накрыть плечи. Я резко схватила правой рукой вязанную ткань у левого предплечья, чтобы закутаться сильнее и случайно притронулась к теплой ладони. Он мгновенно отдернул руку и двинулся к подоконнику, задев вазочки с цветами, они друг за другом посыпались на пол, разбиваясь на мелкие осколки. Я взглянула на него, он без лишних слов вернулся на свое место.
– Думаю, мы можем теперь продолжить, – заявил нервно он и вытянул кисть руки, распахнув пальцы на колене.
Он что брезгует, подумала я и обиженно взглянула в окно.
– Хотела бы увидеть ту, что заснеженной зимой искала в саду под деревом, прогуливаясь плавно, словно тень. Но она всегда спиной, будто держит обиду в глубине души. Ну а сейчас, я вижу, как хлопья белоснежные вырываются из плена небосвода серого…, и они так похожи на меня… – прошептала я дрожащими губами.
Я повернулась и снова увидела на его лице смятение.
– Вы довольны?
– Какая, однако, незаурядная вы личность. Поток ваших мыслей неуловим. Одна ваша половина безгранично невыносима, а вторая глубока и скрытна, как Марианская впадина в океане.
– Впадина – это точно комплимент, а прозвучало совсем, как оскорбление.
– Что можете рассказать из детства и студенчества, запоминающееся, говорят, по ярким моментам прошлого, которые изначально всплывают в мыслях можно определить состояние человека и его сущность – напряженно спрашивал он, прогуливаясь взглядом по моему лицу, задерживая на губах, избегая глаз.
– Так это собеседование, мне начать думать о заработной плате? – ухмыльнулась я.
– Как сказать.
– Значит детство… в девять, знойным июлем я залезла на орешник и рухнула с него, с пятиметровой высоты на гравий, из которого щедро росли крапивинки. Острые камушки впились в мою хрупкую спину.
– Вы просто неотразимы, – разозлился он, слегка убрав челку назад и закатив глаза.
– Беда в том, что я боялась, что меня накажут дома, а не того, что у меня возможен перелом позвоночника и увидев шевеление стоп, тогда я подумала, что не расстрою маму. А сейчас понимаю, что тогда, я даже не несла ответственность за свое тело, и, если бы пострадала, маме было бы больнее духовно. Хотя, жгучая боль пронзила именно мое тело. А я… до сих пор не знаю… Что такое любить, кого-то, чтобы душа так болела – засмотрелась я в темноту кухни.
Он замолчал.
– А ведь в этом есть что-то – рассуждал он с самим собой. – А юность? Опишите момент из юности… или десять-двенадцать лет, – не глядя на меня, он продолжал диалог.
– Зачем же так сразу, – прищурила глаза я. – Вы не хотите истории, вас интересуют мои мысли, в той или иной ситуации, верно?
– Какое ваше нелюбимое животное? – резко свернул он.
– Человек.
– Нелюбимый цвет?
– Сиреневый, фиолетовый, – перебивая его, ответила я.
– Почему? – удивился он, расширив глаза.
– Я не вижу его в цветах природы. Вернее, вижу, но считаю их не правильными. Искусственные цвета.
– Нелюбимая погода?
– А почему нелюбимая? Почему «не» …
– Так что – перебил он меня.
– Жара, просто жара… В детстве, обожала, так как осень, зима и весна были длинные, было холодно и на улице, и дома. А в жару я согревалась и словно оживала, – углубилась я.
– А сейчас? – спросил он, постукивая пальцами по столу.
– А сейчас, мне параллельно, какая погода. Я просто привыкаю к любой. Погода, это не люди, ее можно принять любую и полюбить. А жара мешает мне думать. Сосредоточиться, – шептала я, глядя на его пальцы, ритм постукивания сбивал меня.
– Нечасто в жизни встречаешь человека, который не любит жару. А смерть, вы боитесь смерти?
Странный человек зачем ему это и какая связь между жизнью и смертью, и моей работой.
– Я хочу домой, я не вижу сути в этом разговоре.
– Но я пытаюсь узнать вас, поближе.
– Расспрашивая о смерти?
Я неторопливо поднялась, аккуратно схватила пальто в одну руку и сумку раненным пальцем, скинув плед на спинку стула.
– Заключим договор или я больше не скажу и слова – заявила я.
– Какие ваши любимые цветы? – продолжал он.
– Все – спонтанно сказала я.
– Все? Невозможно, – взглянул он на меня, распахнув глаза, зрачки его сверкали. А нижние и верхние ресницы во внешних уголках словно пересекались, вытягивая уголок глаза.
– Да. Все. Еще как возможно.
– Цветы, делают нас слабыми?
– Неет… цветы – это удел сильных, как и слезы, просто ваше восприятие ограничено. В моих иллюстрациях всегда есть цветы. А теперь, на зло вашим словам, будут бескрайние поля с этими самыми цветами. Разными… Начнем в виде исключения, с ярко-голубых колокольчиков, или еще каких-нибудь, хотя, я не люблю синие цветы. Они словно ошибка природы, не сами цветы, а их цвета. – задумалась я и продолжила, знаете, даже прощение – это сила, и ты делаешь победителем себя, в своих поступках, прощая других.
– Легко сказать, а вы возьмите и простите, – обиженно заявил он. – Дверь на прежнем месте, не спутайте, – продолжил он.
Резко встал и торопливо зашагал в комнату за лестницей, ничего не прокомментировав, закрыв уши руками.
Я в недоумении, взглянула на его стройное телосложение, никаких прокачанных мышц и олимпийской наружности. Просто аккуратные жилистые плечи, приличной ширины и никакой угловатости в пропорциях. Эстетически приятен взору.
Я медленно направилась к выходу. Так обидно стало. Чувствовала себя бесполезной. Катись все! «Дверь на прежнем месте, не спутайте» – сволочь.
Снова, за версту обходя лестницу, направилась к входной двери и заметила, словно ледяная завеса сходила со ступенек, но превращалась во влажный тяжелый туман, где-то в середине прихожей.
Добиралась домой очень долго, с неба сыпали морозные блестки. Сквозь шапку ледяной пронизывающий ветер сковывал лоб. Ноги проваливались в густой снег. Настроение было, хуже некуда. Никуда не хотелось идти, торопиться, тем более. Все тщетно…
Дошла до дома, по ступенькам, задумчиво поднялась на свой этаж, позабыв про соседа. Лишь доставая ключи, заметила приоткрытую дверь его квартиры. Заглянула в коридор, он стоял, сверкая обнаженной широкой спиной, на нем не было верхней одежды, лишь брюки. Как мне показалось, он стоял босой, я резко отвернулась и стала отпирать дверь, отдирая свое объявление о ключе, видимо, у него был дубликат.
