Читать книгу: «Кровь и Судьба. Anamnesis morbi», страница 6

– Во второй части этой мудрости, – произнес он вслух, —«дураком помрешь».

Обычно вечером в пятницу Гарин отпускал Милануи рассказывал Ворчуну, что сумел накопать в библиотеке. Вместе они продумывали, чем стоит заняться, а что лучше пока отложить. Так, привезя статьи о применении очищения крови при невынашиании у беременных, Гарин сказал:

– Вот, это очень серьезно. Невынашивание беременности при АФС[33]. Это материал еще семидесятых. Их официально аспиранты для диссертаций не берут, считаются устаревшими. Абусалимова на этой методике стала доктором наук. Понимаешь? Плацентарная недостаточность и АФС. Это реальное спасение обреченных людей, шанс родить здоровых детей.

Жора знал, что сам перенес эту методику, чтобы родиться живым, но сообщать своим сотрудникам не захотел.

Ворчун покачал головой:

– Мой жизненный опыт подсказывает, что с беременными лучше не связываться. Родит – нормально, а если выбросит после наших процедур – мы будем виноваты. Никакие статьи профессора тебя не защитят. Давай пока заниматься привычными делами – трофическими язвами при варикозе, гнойными прыщами на коже, острыми аллергиями и экземами. Ну, еще пьяницы и наркоманы – придут, почистим. Поверь, этого вполне достаточно. Не связывайся с беременными! А еще, если ты заметил, то число абортов сейчас превышает число родов.

Гарин был с ним не согласен. Но и спорить не стал.

– Так, – в одну из пятниц выложил Жора, – в «Вестнике дерматологии» я нашел статью о применении пульс-терапии гормонами после курса плазмафереза в лечении пузырчатки.

Эту поистине страшную болезнь ни он, ни Ворчун брать не хотели. Это как болото: ступишь в трясину и не выберешься. Их методика давала временный эффект, и тянуть деньги с несчастных инвалидов им совесть не позволяла.

– Ну и что?– спросил Федор.

– А то, – обрадованно объяснил Жора, —что если на второй неделе после окончания курса плазмафереза ввести однократно большую дозу преднизолона, лимфоциты не выбрасывают антитела. И наступает ремиссия, если верить статье, от восьми месяцев до года. Ты понимаешь?

– Хочешь все-таки взять пузырчатых, волчанку и склеродермию?

– Не знаю еще. Но вот он, шанс реально помогать. Год нормального самочувствия для таких людей— это маленькая жизнь, – процитировал Гарин песенку Олега Митяева.

И не угомонился. Он раскопал в архиве журнала Plasma therapy статьи, посвященные лечению АФС, причем иностранные авторы опять же ссылались на работы Аиды Абусалимовой. Жора не пожалел денег, снял ксерокопии и привез их Ворчуну, переведя и подчеркнув ключевые места в статье со статистикой результатов. Больше всего порадовал результат, что женщины без страха беременели и рожали и второй раз, и третий. Это был аргумент.

– Хорошо, – сделал последнюю попытку отмотаться от беременных Ворчун, – как ты себе представляешь приглашение таких женщин? Если АФС уже определен, их курируют специалисты и вряд ли отдадут нам. Пичкают их лекарствами и этим оправдывают проблемы с развитием у детей, если тем вообще повезет родиться.

– Надо ехать и лично разговаривать с врачами. Лучше с такими же, как мы: платными.

– Резонно, – согласился Ворчун поставил чайник. —Но знаешь, наши «интервенты» ездят по поликлиникам и оставляют врачам направления к себе. Каждый больной, принесший нашим спецам такую бумажку, заносит в кассу пятьдесят тысяч – пять из которых достаются направившему врачу. А что ты думаешь о нас? Можем мы такую схему применить?

– Весовые категории разные, – покачал головой Гарин. – У нас весь курс лечебный меньше раза в два. Что мы можем вернуть? Пятьсот рублей? Да и не стоит забывать, что у людей, ходящих в обычную поликлинику, денег нет. Мы с тобой и так часть больныхлечим по благотворительной программе. Пока Бардин и Бланк не знают.

Целый месяц они лечили ветерана войны с огромными трофическими язвами на голенях. Язвы закрыли благодаря хорошей памяти Гарина, который припомнил рассказ Васильева: криопреципитат плазмы содержит тромбоциты, а фактор роста из них— особое вещество, ускоряющее заживление ран¹⁰.

Врачи делали деду два раза в неделю плазмаферез и из полученной плазмы готовили вещество для перевязок. Вещество это напоминало яичный белок. С двух контейнеров плазмы —как раз две порции для двух язв.

Через две недели язвы начали стремительно заживать. Края их стягивались, и дед, глядя на свои ноги в зеркало, плакал. Он уже и не надеялся, что когда-нибудь это случится.

Ветерана Ворчун и Гарин взяли в качестве эксперимента, предупредив, что если не получится заживить его дырки, денег не возьмут.

Когда же ветеран принес конверт с деньгами, врачи вернули ему плату со словами: «С Днем Победы, отец»!

Это действительно был день их общей победы. Ветеран расплакался, обнял врачей и ушел. Без костылей.

Гарин и Ворчун при поддержке Миланы решили между собой, что, начиная новое направление и набирая опыт, не имеют права брать деньги в случае неудачи. Поэтому, расписывая курс процедур, рассчитывая на человеческую порядочность и желание пациентов в будущем обращаться за помощью снова, они предлагали оплачивать лечение в конце курса. Риск? В некоторой степени, да. Но для руководства такие аргументы были вполне убедительными.

Также Федор и Жора решили, что ветеранов войны и медработников станут лечить бесплатно, объявляя им об этом по завершении курса процедур.

Кроме лечебной работы у Гарина была еще одна, не менее серьезная – переливание крови и ее компонентов. И если всё, что касалось лечения, он оставил Ворчуну, то тема совместимости и несовместимости крови стала исключительно заботой Жоры.

Как он ни старался, как ни зарекался, тайны крови и их раскрытие поневоле стали делом его жизни на ближайшие годы. Всё, что удавалось раскопать и систематизировать, он собирал в папку, так и подписанную: «Тайны крови».

Первым Жора обозначил вопрос о том, зачем нужны группы крови. Не врачам нужны, а организму человека. Ни в одной монографии, посвященной крови и переливанию, он не мог найти ответа на этот вопрос. И подсознательно чувствовал: если найдет его, то станет понятным что-то очень важное для определения смысла жизни.

[33] АФС, антифосфолипидный синдром, – поражающее многие органы аутоиммунное заболевание, при котором резко возрастают риски образования тромбов. При АФС начинают вырабатываться антитела, разрушающие мембраны собственных клеток. Часто атакуются клетки внутренней выстилки (интимы) сосудов, из-за чего и усиливается свертывание крови. Во время беременности это часто приводит к внутриутробной гибели плода и выкидышу на поздних сроках.

Глава 9. С кровью шутки плохи

Гарин думал, используя блокнот. Превращал мысли в визуальные метки, записывал свои вопросы, какими бы глупыми они ни казались на первый взгляд.

В обществе стало набирать обороты движение похудения с привязкой диеты к группе крови. Создавалось впечатление, будто диетологи что-то знают. Какая связь пищевых продуктов и ихусвоения с тем, какая группа крови у едока?

И вот вопрос: зачем нужны групповые белки? Когда Гарин задал его Ворчуну, тот пожал плечами:

– Что значит— зачем? Зачем мы на Земле? Белки на мембране клетки, которые мы отнесли к групповым маркерам, —это какие-то рабочие белки. Просто они индивидуальны для каждого человека, как отпечатки пальцев.

– Ну, то и значит, – ответил Гарин. —Мы имеем объяснение существованию всего в организме, понимаемсмысл, назначение. Легкие дышат, сердце кровь качает, мозг управляет, почки и печень очищают. А зачем нужны групповые белки? Чтобы создать проблему при переливании? Из вредности? Я тебе вот что скажу: все рабочие, как ты говоришь, белки – ферменты, рецепторы, —во всем организме по своим назначениям имеют одинаковую структуру, а групповые – это какие-то особые маркеры, функции рабочей у них нет. Я не нашел описания. Структура описана, а для чего они сидят на наружной поверхности мембраны, непонятно. Причем их строение хранится в генах, это не случайный белок, понимаешь? Он достается нам от папы с мамой. А значит, появился очень давно. Может быть, это атавизм? Остался нам от предков-обезьян? Им был нужен, а нам— так, фото на память?.. Нет. От атавизмов организм старается избавиться, как от балласта. А эти старательно передаются от предков к потомкам…И еще: мы проверяем группы у донора и реципиента, всё совпадает, начинаем переливать – в лучшем случае реципиента трясет, в худшем перелитые клетки гемолизируют[34]. Иногда сразу, иногда отсроченно. Не всегда, но надо быть готовым каждый раз. Наши обалдуи готовы лить, не думая, что будет дальше. А я не могу не думать.

– Тебе положено по статусу, – усмехнулся Ворчун, – и мне тоже.

Этот вопрос: «Зачем нужны групповые белки?» – Жора задавал всем, от кого надеялся услышать ответ. И никто из коллег внятно и четко ответить не мог.

Анализируя все открытия в иммунологии, связанные с переливанием крови, он обратил внимание на закономерность: если на мембране есть белок, определяющий группу крови, то в плазме крови нет характерных иммуноглобулинов – антител, которые Ландштейнер назвал агглютининами.И наоборот: если нет группового белка, то есть агглютинины. То есть природа, создавая кровь, изначально как бы разделила людей на разных не только в расовом качестве, но и групповом?

– Стоп, – сказал себе Гарин. – Расы – это генетически закрепленные признаки, зависящие от условий существования человеческих популяций. Люди чернеют, желтеют, краснеют и светлеют в зависимости от влияния внешней среды на организм. Происходит это не быстро. Процесс образования расы занимает тысячелетия.

Он искал ответы в русскоязычных и англоязычных книгах. На вопрос: «Сколько групп крови вы знаете?» —все отвечали: «Четыре». А что с остальными маркерами? Резус —это группа? Если он есть у восьмидесяти процентов людей планеты и даже у обезьян?

Выписывая информацию обо всех обнаруженных белках, отнесенных иммунологами к групповым, Гарин понял, что спектр этих белков зависит от замкнутости популяции и связан с мутациями. Но мутации уж больно умные. Как будто кто-то ими управлял.

Но причинность возникновения этих белков Жора никак не мог объяснить. Васильев, читая ему материал по совместимости групп, тоже не объяснил. Но сообщил необычные факты. В обеих Америках до появления там переселенцев у всех жителей былапервая группа крови. Маркеры А и Б завезли европейцы. То же самое было с Австралией и Новой Зеландией.

Однажды Гарин пришел на работу, дождался Ворчуна и спросил, не дав ему переодеться:

– Помнишь, в книге «Щит и меч» Вайс ездил в детский концлагерь, там фашисты брали у детей кровь для солдат вермахта?

– Помню, – Ворчун скакал на одной ноге, надевая хирургическую форму, – так это же фашисты.

– Но зачем у детей? Много ты возьмешь с голодного ребенка весом тридцать-сорок килограммов? Фашисты – не идиоты. Ради того, чтобы просто поизощреннее убить, они тратить расходники не стали бы.

– Какие расходники? – рассмеялся Ворчун. – Тогда всё было многоразовым: иглы —стальные, трубки – резиновые, банки —стеклянные.

– Ты меня понял, – отмахнулся Гарин.

– Ну, дети наверняка не болеют сифилисом, – предположил Ворчун, – или какими-то иными, характерными для взрослых болезнями.

– Тепло, Федя, тепло… —от возбуждения Гарин забегал по ординаторской. —Вот смотри, что я узнал, – кинул он ксерокопию из английского журнала. – У детей с первой группой крови иммуноглобулины-агглютинины альфа и бета появляются к одиннадцати— четырнадцати годам, а до этого времени у них этих антител нет!

– Хочешь сказать, фашисты это знали еще во время войны?

– Нет… может быть…Но, думаю, тут всё проще: они обнаружили, что детская кровь при переливании раненым организмом реципиента переносится легче и не создает проблем в будущем. Но если эти антитела появляются – понимаешь, они не вырабатываются с рождения, а появляются! – значит, организм встречается с белками А и Б. Но кровь-то детям не переливали, сексом во время месячных они не занимались… Понимаешь, что выходит?

– Что? – не понял Ворчун.

– Что групповые белки имеют природные аналоги! И взрослеющие дети к десяти-одиннадцати годам с ними встречаются. Поэтому иммунная система и начинает их производить. А где они встречаются? Вот до одиннадцати – четырнадцати не было, ивдруг – бах, появились! Что меняется у детей к взрослению?

– Меню, – сказал Ворчун первое, что пришло в голову. —У большинства детей с 12-13 лет меню становится, как у взрослых.

– И ты думаешь, что агглютинины – это реакция иммунитета на пищевые белки? Так они же разбираются до аминокислот в кишечнике.

– Тогда не знаю, – Ворчун достал из сумки пачку сигарет.

– Кишечная микрофлора, – произнес Гарин. —У детей появляются новые микробы-резиденты. Вот они-то и содержат на себе белки-антигены, похожие на групповые.

Пришла Милана, вытащила из шкафа свои вещи. Мужчины поняли намек и вышли в коридор.

– Пойдем покурим, пока больные не пришли, – предложил Ворчун.

Гарин не курил, но ему так хотелось поскорее обсудить с Федором осенившие егоидеи, что он согласился:

– Пойдем, – и продолжил на ходу: – Я понял, что к подростковому возрасту у детей, которые начинают питаться, как взрослые, меняется состав кишечной флоры, и антигены А и Б имеются именно у новых для их организмов микробов. Ты понял, какая связь диеты с группойкрови? Диетологи тоже нащупали эту связь, но, думаю, статистически заметили, что некоторые продукты хуже усваиваются, в зависимости от состава микробов в тонкой кишке, и группа указывает на этот состав.

– Получается, что группы крови – это реакция организма на микробы? – сделал вывод Ворчун, когда они вышли на курительную площадку на крыше здания. – Не слишком ли сложно?

– Наоборот, Федя, всё предельно просто, только нужно копнуть глубже.

– Куда уж глубже? – не понял Ворчун.

– От зарождения жизни на планете, – серьезно сказал Гарин.

– «Вначале было слово, ислово было у Бога, и слово было Бог», – процитировал первую фразу из Библии Ворчун. – Поясни свой вывод.

– Вспомни общую биологию.

– Смеешься? Сам вспомни древнюю, как всё студенчество, заповедь: сдал экзамен и забыл, – рассмеялся Ворчун.

– У меня так не выходит, —без улыбки объяснил Жора, – мой чердак пока вмещает массу информации, которую я, как и ты, до сих пор полагал лишней. Оказалось, что нет.

– И что ты понял?

– Много чего понял, Федя, а главное— я уверен, что это всё понял не только я и не сейчас, но почему нам этого не объясняли, я не понимаю. Чем эта информация так опасна для осознания людьми?– вопросил Гарин и содрогнулся от холода. – Ты обкурился? Пошли.

– Не обкурился, а накурился, – поправил Ворчун.

– Хрен редьки не слаще.

– Ну, не скажи! Обкуренные —это наркоманы, торчки зеленые, а я интеллигентно выкурил сигаретку. Так что там с происхождением групп крови?

– Понимаешь, мы не берем вопрос, откуда взялись на Земле нуклеиновые кислоты— думаю, их занесли метеориты из космоса в давние времена. Их и, может, даже целые еще живые микроорганизмы.

– Ты не признаешь теорию академика Опарина[35] о возникновении белков-коацерватов и из них первых одноклеточных организмов?

– Нет, —поморщился Гарин, – особенно после фальшивок Ольги Лепешинской [36], которыми она старалась доказать эту теорию. Не сбивай меня. Нуклеотиды, как основа хранения наследственной информации, я уверен, были занесены из космоса. Слишком сложная у них структура для случайного синтеза. И идея синтеза белка на рибосомах— основной принцип целевого создания белков. Понимаешь? Одно дело сляпать жиры и даже аминокислоты, и совсем другое создать всю цепочку хранения информации и синтез белков.

– Может, прилетели и вирусы?

– Не думаю, что вирусы: им нужны клетки с рибосомами. Давай по порядку. Вирусы— это послания, информация, которой обменивались клетки и организмы. Давай вернемся к жизни клеточной.

– Ну, давай.

– Первые одноклеточные появились на Земле, когда чистого кислорода на ней не было, в атмосфере —углекислота, сернистый ангидрид и закись азота, температура и сплошная облачность, парниковый эффект. Значит, что? Первые микробы источник энергии брали из атмосферы и от вулканов – это тепло. Они в основном восстанавливали оксиды, создавали чистые элементы, кроме золота, платины и еще нескольких металлов, которые практически не окисляются. Вся вода на планете была растворами солей.

– Глубоко копаешь, —иронично заметил Ворчун, открыл перед Гариным дверь их отделения и сообщил: – Народу нет пока.

– Потом, – продолжил Жора, – они так загадили атмосферу освобожденным кислородом, что бурый цвет из нее ушел, и солнечные лучи достигли поверхности, но при этом в верхних слоях появился озон, который обрезал солнечный ультрафиолет, отсеяв короткий спектр. Длинные лучи стали доходить, особенно красный свет. На всё ушел миллиард лет, не меньше.Уцелевшие протобациллы создали себе оболочку покрепче, чтобы не сгорать, и стали пользоваться кислородом для своих биохимических реакций, при этом пожирая своих же. Одни сделади оболочку клеток из липопротеидов, а другие сделали целлюлозу, а чтобы собирать ее из сахара, они нашли идею – хлорофилл, налепили хлоропластов и занялись расщеплением углекислого газа, используя фотосинтез и при этом делая запасы энергии ввиде углеводов – крахмала. Вот и первое разделение простейших на будущих животных и растения. Между ними остались грибы и лишайники. Микробы-животные стали жрать микробов-растений и друг друга. Плотоядные и растениеядные. Дальше, ты понимаешь, эволюция шагает по планете, подчиняясь географии и физике атмосферы. Вода постепенно преснеет, проходя циркуляцию с испарением. Соленость в морях уменьшается, плотность воды снижается. Идет активное заселение верхнего слоя океана, он теплый и прогревается солнцем. Вот где настоящий бульон из микробов – одноклеточных.А второй важный этап эволюции живых организмов— деление на индивидуалистов и коллективистов. Появление первых колоний типа вольвокс. Сечешь фишку? – от волнения Гарин сорвался на жаргон.

– Пока не секу, – признался Ворчун. Он проверил план процедур и заявки на кровь и обрадовал Гарина, – тебе «интервенты» заказали два литра эритроцитной массы, вторая, резус-плюс.

– Зачем столько? – удивился тот.

– Пишут, что у них в плане АКШ[37], академик Шагалкин хочет делать какого-то своего пациента у нас.

– Зачем у нас? – не понял Гарин. —Он же из НЦХ[38], у них свое ОПК, мощнее нас намного. Мог там крови заказать.

– Вопрос, конечно, интересный, – прогундосил голосом актера Ильи Олейникова Ворчун. – Думаю, он хочет легально положить в карман пару тысяч американских зеленых рублей, а кровь у себя под эту операцию заказать не может, он же дядьку выписал наверняка.

– Два литра? Он предполагает такую потерю?

– Ему нужно зарядить донорской кровью перфузор, аппарат сердце-легкие – там, если кровь развести, всё равно нужно не меньше полутора литров— и еще пол-литра на всякий случай. Марк говорил, что все приборы и спеца-перфузиста Шагалкин привезет с собой, а нам нужно только кровь подобрать. Дядька этот придет сегодня. Наша задача—взять у него кровь и отправить на станцию, чтобы подобрали восемь мешков по всем параметрам.

– Ясно, – Гарин уселся к столу напротив Ворчуна, – про группы продолжать?

– Конечно!

– Так вот, колонии —это прообраз будущих многоклеточных. Сперва все клетки как бы на равных, только живут вместе, но потом начинается разделение по функциям: часть становится пищеварительным трактом, а часть кожей, покровом. Какие-то становятся мышцами, какие-то превращаются в скелет. Появляются и клетки иммунной системы. До этого защитой занимаются все в меру своих сил. А от кого?

– Думаю, от других таких же?

– Хрен! От других одноклеточных в первую очередь. С некоторыми они договариваются, образуя симбиоз, например, чтобы те помогали переваривать пищу или защищали поверхности. А как дать им понять, что клетки многоклеточного – свои?

– Как? – откликнулся Ворчун, заваривая чай.

– Нужно использовать мимикрию:взять точно такой же белок, какой есть на мембране микроба-симбионта, и поместить на своей. Эти маркеры показывают микробам-симбионтам, как транспондер в самолетах: «Мы свои! Нас не есть!»Выходит, наши групповые белки —это преобразованные в процессе эволюции белки-транспондеры для микробов. Понимаешь? Если это принять, то всё сходится.

– Что всё? —спросил Ворчун. —Тебе сколько сахара?

– Три. Сходится, почему в разных популяциях и на разных континентах разные группы крови, почему в Америке первая— а точнее, не первая в абсолютном смысле, а своя, особенная. То, что нет белков А и Б, не означает, что там нет других белков. Понимаешь? Да, и еще: я нашел интересную информацию о том, что наши белки А и Б не стандартны.

– То есть? – не понял Ворчун.

– То есть они вроде как А и Б, но при этом отличаются нюансами, и их сейчас стали помечать —как А”, например, – а старые сыворотки их не видели. Представь себе, человек всю жизнь считал, что у него первая или третья группа, если не определялся его А-белок, а сейчас реактивы изменились, стали ловить структуру белков шире, и А обозначился—и теперь человеку пишут вместо первой вторую! Или четвертую, АБ, если раньше писали третью.

– Это серьезно, – согласился Ворчун.

– То есть все эти штампы в паспорте, нашивки на военной форме и татуировки – на самом деле ерунда, и не случайно приказ перепроверять группу перед каждым вливанием эритромассы должен выполняться непременно. Всегда есть риск, что запись ошибочна.

Появился первый пациент, и разговор на научную тему оборвался сам собой.

К полудню пришел дядька, которого академик готовил на АКШ. Вполне сохранный, как сказал бы Марк, и Гарин не удержался— спросил, с чего вдруг тот решился на АКШ:

– Есть причины?

Дядька подтвердил:

–Да, причина серьезная, на велоэргометре[39] сердце показало нарастание ишемии. В НЦХ сделали коронарографию[40], обнаружились три критических сужения артерий и три —не очень, до пятидесяти процентов, но Шабалкин предлагает их тоже обойти.

– Но почему АКШ? – снова спросил Жора. – Ведь там, как я знаю, начали ставить стенты. Вы могли бы договориться с тамошними спецами.

Он лично набрал пробирку крови, потому что Милана с Федором были заняты с пациентами.

– Ну, не знаю, – дядька зажал ватку в локте, останавливая кровь. – Я ложился к Шагалкину, он предложил сделать шунтирование. Метод отработанный, надежный.

Гарин не стал спорить. Опровергать слова академика неэтично.Их с Ворчуном дело – кровью обеспечить к операции.

Пациент опустил рукав сорочки, надел пиджак.

– Когда мне теперь?

– Не знаю, – Гарин поставил пробирку в холодильник, – вашу кровь с заявкой сегодня отвезем, пару дней нужно на подбор. Как только привезут кровь для вас, с протоколом совмещения, я вам позвоню. Оставьте телефон.

Когда Ворчун отпустил первую партию пациентов, Гарин как раз вернулся со станции:

– Как я и говорил, два-три дня, и «золотой ключик будет у нас в кармане»!

– Какой ключик? – не понял Ворчун.

– Вспомни старый фильм по сказке о Буратино, – рассмеялся Гарин. – Дуремар Карабасу говорил: «Еще пять тысяч ведер, почтеннейший Карабас, и считайте, что золотой ключик у вас в кармане!»

– Ты что, все фильмы детства наизусть помнишь?

Гарин пожал плечами:

– Не знаю, но вот так иногда вспоминаю детали до точности. Мне сказали, что кровь подберут и совместят за три дня. Значит, Шабалкин, думаю, назначит операцию на понедельник. Я только одного понять не могу: почему он так уперся в АКШ? Ведь можно было стенты попробовать. Наши «интервенты», вон, по шесть операций в день исполняют.

– Для академика это конкуренты. Так он при любом исходе пару тысяч долларов в кармане унесет… а этак сколько?

– Но ведь риск несоизмерим. Операцию он сделает, а сердце вдруг не заведется, а? Да и в реанимации потом с неделю лежать, а с распиленной грудины через пару месяцев проволочные скобы снимать…

– Ну, и чего ты ему не сказал?

– Ага, а потом нам Марк голову открутит, что академику пациента отбили? Пусть дядька сам решает.

Ворчун достал пачку сигарет.

– Может быть, ты и прав. Давай загадаем: если Бог хочет, чтобы дядька пожил дольше, то он его от АКШ как-нибудь отведет. Согласен?

– Если Бог есть вообще, – ответил Гарин, вспомнил ослика Иа из мультфильма о Винни-Пухе и прибавил: – В чем я лично сомневаюсь!

– Ладно, я курить, а ты?

– А я пообедаю схожу.

Ворчун достал из сумки пакет с заварной лапшой. С полочки в шкафу взял перечницу:

– Будь другом, возьми на пищеблоке перцу, кончился.

Гарин опустил перечницу в карман халата.

В кафе он отстоял очередь и сделал заказ. На кассе Кристина, улыбчивая девушка, перечислив заказанные блюда, уточнила:

– Это всё?

– Мне еще перцу надо, – Гарин достал перечницу.

– Перец на столах, пересыпьте, я не против, а зачем вам? – Кристина знала, что Бланк и Бардин настрого запретили прием пищи в ординаторских. Ничего, кроме чая и кофе! Но Ворчун на это говорил: «Чай из пакетика заварить можно? Значит, и лапшу тоже».

– Понимаешь, – объяснил Гарин без улыбки, – у нас кровь не всегда больным уходит, приходится списывать. А куда ее девать? Вот с перчиком хорошо идет.

Он отошел от кассы, не заметив, что Кристина побледнела, сдерживая тошноту.

Телевизор, укрепленный на специальном комоде, беззвучно показывал новости, там военные что-то рассказывали о войне в Чечне. Говорящего военного Гарин узнал из новостей – генерал Лев Рохлин.

Официантка принесла заказ. Гарин не спеша ел. Дед его приучил не делать из еды культа и вообще относитьсяк ней, как и к сексу, без фанатизма, то есть как к физиологической необходимости —а потому никогда не спешить наесться до отвала. Находить удовольствие в процессе, а не в насыщении.

Минут через сорок Жора вернулся в ординаторскую. Там его встретил Ворчун в обалдевшем состоянии.

– Что случилось? – спросил Гарин.

– Ты ушел, я вернулся с перекура и вижу, что в холодильниках роется Марк. Учиняет Милане форменный допрос: как, мол, мы списываем неиспользованную кровь? Хорошо, я лапшу еще не залил, ждал, пока ты перец принесешь.

– Он странный был какой-то! – подтвердила его слова медсестра. – Всё переспрашивал: точно ли мы утилизируем невостребованную эритромассу по приказу, смешиваем с дезраствором, и больше никак?

– Я его спрашиваю в лоб: а как еще? Он не говорит, только глаз у него какой-то странный. К Милане прицепился, мол, отчего это у нее щеки такие румяные…

– А у меня всегда они такие, с детства, – Милана покраснела, и щеки у нее стали совсем алыми.

Гарин не мог говорить от смеха. Сотрудники смотрели на него, не понимая, что его так развеселило.

– Это моя вина, – наконец, признался он, – перец попросил у Кристины, а она спрашивает, зачем. Ну, я возьми и скажи, что мы списанную кровь потребляем с перцем, мол, без него не идет. А она стукнула Марку— видимо, поверила.

– Вот поганка! – рассмеялся Ворчун. —Но как Марк-то повёлся?

А Милана серьезно сказала:

– Вы с кровью не шутите, Георгий Александрович. Она шуток не терпит.

– Как ты права, Милана! – улыбнулся Гарин. – Кровь шуток не терпит.

[34] Гемолиз – смертельно опасное явление, разрушение эритроцитов под действием антител – агглютининов.

[35] А. И. Опарин (1894—1980)—советский биолог и биохимик, академик АН СССР, создатель теории возникновенияжизни из неклеточных форм белков в жировой оболочке – коацерватов.

[36] – О. Б. Лепешинская (1871—1963) —псевдоученая, «старый большевик», тенденциозно трактовавшая работы Ф. Энгельса. Боролась с генетиками и биологами, поддерживавшими клеточную теорию возникновения жизни Р. Вирхова.

[37] АКШ, аортокоронарное шунтирование – операция по хирургическому лечению тяжелой стенокардии, создание обходных сосудов в сердце. Выполняется при отключении сердца от кровообращения с помощью специального насоса – перфузора.

[38] НЦХ – Научный центр хирургии им. Б. В. Петровского.

[39] Велоэргометр (ВЭМ) – велотренажер со ступенчатыми нагрузками, совмещенный с аппаратом ЭКГ, используется для диагностики скрытой ишемии миокарда и стенокардии.

[40] Коронарография – исследование сосудов сердца в рентгеновских лучах с контрастом. Позволяет найти места сужения из-за атеросклеротических бляшек.