Читать книгу: «Пламя в парусах. Книга первая», страница 5

Ни облегчения, ни удивления, ни какой бы то ни было радости.

Ничего. Моя затея сработала, и я, пользуя книжные полки как ступени, тихонечко полез вниз, марая дорогую одежду в пыли. Старался и тут не шуметь, ведь прямо надо мной, как ни в чём не бывало, продолжалась беседа загадочной троицы дворян. Они меня не услышали – они по-прежнему не ведали о посторонних в их владениях! Ни о юнце, желавшем знаний, ни о коварном убийце. Я, пожалуй, мог бы крикнуть, предупредить их; выдать и погубить себя, но тем самым спасти чью-то жизнь… и в иных обстоятельствах наверняка так бы и поступил! Но не сейчас.

Нога моя шаркнула об пол, и я, спустившись, тотчас же пригнулся, замерев, будто на охоте. Меня окружила гробовая тишь, а приглушённый говор дворян на антресоли чудился теперь мольбами давно почивших мертвецов. Ничего в окружающем не указывало на то, что я был кем-то услышан или замечен. И ни следа убийцы; зато спасительное окно просматривалось прекрасно. Лишь два ряда книжных шкафов – будто то были крепостные стены, – отделяли меня от него. Испытания отчаянием, страхом и прыткостью остались позади, и теперь на моём пути лежал лабиринт.

Дивясь своему внезапному бесстрашию, я двинулся вперёд. Ступал медленно и тихо, пригибался, льнул к тёмным углам и раз за разом сворачивал в сторону, противоположную той, куда двигалась недавно виденная мною тень. Красться по полу, скажу я вам, оказалось куда сложней, чем по подлеску. На ровных досках не поставишь ногу на мягкий мох, загодя не разглядишь кустарник и не удержишь ступню над веткой, что непременно переломилась бы под весом идущего. Здесь скрипучая половица мастерски таиться вплоть до момента, когда будет уже поздно её миновать. И потому шёл я как никогда медленно и аккуратно, раз за разом смахивая пот со лба.

Но по-прежнему куда как сильней меня беспокоил собственный иссякший страх. Это позже я узнал, что сердце не может терзаться вечно; что в моменты наивысшего испытания под силу ему сделаться твёрдым и холодным, будто камень. Отсечь всё лишнее и творить лишь то, что должно́. Но в тот миг… в тот миг я думал лишь о том, как бы отсутствие страха не сделало меня легкомысленным и неосторожным. Ведь легкомыслие не замедлило бы навлечь на меня новую беду, а бед и без того хватало.

Увы, так оно и случилось, беспокоился я не зря.

Оказывается, это моё хладнокровие – как и страх до него, – копилось внутри, аки вино в чаше. С непривычки сосуд этот переполнился очень и очень скоро.

Я достиг окна; достиг сплошного ряда шкафов, над одним из которых и развивалась терзаемая ночным поветрием гардина. Здесь было особенно ясно от лунного света, ясно и свежо. Библиотечная затхлость отступила, а я уже успел позабыть, сколь сладок аромат вольного ветра. Лишь несколько полок отделяли меня от спасения, но… беда в том, что тут заметить лазутчика было особенно легко. Самое открытое и светлое место во всей библиотеке – оно как раз здесь. Да ещё и лезть приходилось, помогая себе лишь одной рукой. Но делать-то нечего. И едва я схватился за полку, как…

– Измена!!! – вскричал вдруг бургомистр, голос которого в точности уподобился вчерашней грозе. Как ни дивился я своему нежданному бесстрашию, но сейчас даже оно дрогнуло. – Проклятия на вашу голову, презренные изменники! Змеи!.. Ядовитые змеи вползли в мой дом, а я о том и не подозревал! Стража!.. Скорее, всю стражу ко мне!

«Это убийца, – сразу же догадался я. – Нанёс наконец-то свой подлый удар». Но нет, я ошибся, ибо, оглянувшись, увидел всё ту же троицу дворян – живых и здоровых. Но уже не подле Архива, а выше – на третьем этаже антресоли. Неподалёку от того места, где сам я не так давно раздобыл…

– Не стоит, бургомистр. Мы уходим. Благодарим вас за ваше… радушие.

Слова эти принадлежали молодому дворянину, и голос его аж звенел. Как ни в чём не бывало, он развернулся и повёл свою величавую спутницу к лестнице, пока хозяин дома давился проклятиями, топал ногами и крушил всё вокруг себя. И когда я вновь приготовился лезть в окно, он изрёк то, что и меня вышибло из сапог:

– Воры! Мерзавцы! Моя священная коллекция!.. Вы отняли у меня всё, но украсть ещё и его! Украсть «draconi dracrin»!.. Это кощунство! Вы, святотатцы, будете прокляты, и все рода ваши понесут это проклятие до самого…

И так далее, и всё в таком духе. Бургомистр всё распинался и распинался самыми жуткими карами, извергал отборнейшую брань, рыдал, но дальше я его уже не слушал. Просто не мог. Даже если б очень этого захотел. Лишь в тот самый миг и не секундой ранее я опомнился, осознав, что именно занимает мою левую руку. Это была как раз-таки книга. Я по-прежнему прижимал её к груди, сам не ведая зачем – как если бы являлась она некой бронёй; щитом от тысячи моих слабостей. Кисть уже давно занемела, мышцы свело, но боль я ощутил, только когда вспомнил о ней. И боль эта была сейчас совсем неважна.

Я отнял от себя руку и увидел то, чего видеть не хотел. К груди всё это время я прижимал ни что иное, как эту треклятую «Драконью династию». «Draconi dracrin». И, поняв, что глаза меня не обманывают, воля моя надломилась и лопнула, что перекаленная кузнечная болванка. Я… потерял себя в тот момент. Ненадолго, но всё же. В глазах у меня всё поплыло, и на себя я взглянул уже будто со стороны. Увиденный мною юноша, ничуть не изменившись в лице и ни капельки не таясь, бросил древний фолиант на пол перед собою, и добрым пинком отшвырнул его прочь. Шуму было предостаточно. Рукопись полетела кувырком, упала на пол небрежно распахнутая, проскользила ещё фут или два и замерла аккурат в луче лунного света. Корешок её по-прежнему хранил отпечаток зубов, а на переплёте алел мазок крови из порезанного пальца. Юноша же… я, – просто полез к распахнутому окну, не обращая ни крупицы своего внимание на происходящее вокруг.

 
⊱                                                  ✧☽◯☾✧                                              ⊰
 

Порыв ночного ветра, прохладного и девственно-свежего, – именно ему выпала честь изгнать это неведомое оцепенение из моей головы; и, притом, проделал он это с лёгкостью. Я будто очнулся ото сна. Я всё помнил и всё осознавал, я вновь мыслил здраво и, что самое главное, вновь всё чувствовал, как и любой нормальный человек. И я снова рыдал. Слёзы холодили мне лицо при каждом вздохе ночи, пока за моей спиной, из-за занавеси, нескончаемым потоком неслись жестокие угрозы и страшные проклятия.

Себя я обнаружил – именно что обнаружил – на внешнем карнизе, прижавшимся плечом к белёной стене. Очередной удар по дорогой одежде, – отец с матерью прибьют меня за такую небрежность. Плотная ткань занавеси трепыхалась у меня прямо над ухом, а внизу, у подножия дома, угадывался декоративный кустарник. Что творилось в самой библиотеке мне было не разглядеть, но оно и без надобности – и так всё хорошо слышно. Бургомистр рвал и метал, созывал стражу, которая очень скоро окажется тут, а знатная дама вместе со своим юным спутником просто сели в карету и уехали. Даже кучер погонял лошадок со свойственной их братии будничной меланхолией.

«Нужно скорее выбираться отсюда, – напомнил я себя. – Всё остальное – потом».

И верно. Я глянул себе под ноги, вниз, туда, где стену украшал кустарник. Высота не так уж велика, можно просто спрыгнуть… «Да-а, спрыгнуть, ну а пока летишь, – всем сердцем уповать на то, что случайно-надломленная ветка не пропорет тебе почку или же лёгкое». Не, так не пойдёт. Я вновь прижался к стене, на этот раз всей спиной, плюнув на побелку. Осторожно присел, ощупал выступ карниза под ногами, осмотрелся. Здание библиотеки и прилегающие территории всё больше походили на разворошённый улей, а это побуждало время попусту не транжирить. И вот, когда я уже решил, что ветка в боку – не самая высокая цена за спуск, ладонь моя нащупала небольшие уступы на ближайшем пилястре. Выбоинки, куда сносно помещались две фаланги втиснутых туда пальцев из трех. Благослови Гайо того зодчего, который решил, что это будет смотреться красиво.

По ним-то я и полез вниз. Полез весьма уверенно и в меру прытко, хотя аккурат на половине пути моя нога всё-таки сорвалась с выступа. За миг до того, как и пальцы тоже выскользнули из выбоин, я успел лютой ненавистью невзлюбить чёботы с их погаными загнутыми мысами, после чего всё ж рухнул в заросли кустарника, выкатившись из них прямо на гравийную дорожку. Пыхтя и отдуваясь кое-как поднялся и, поскальзываясь, поспешил к скверу, где скрылся за деревом. Ни одной надломленной острой ветки мне так и не пришлось вырывать из своей спины, хотя в дюжине мест ушибы жарко саднило.

И вот, чуть успокоившись и утерев недавние слёзы, что щипали лицо, я наконец позволил себе вдох облегчения. Всего несколько десятков шагов вглубь сквера, я найду там подходящее дерево, с его помощью переберусь через стену с кольями, и только меня здесь и видели! «В жизни больше не возвращусь в эту клятую библиотеку! – пообещал я себе. – Никогда. Ни за что. Ни в коем случае. Ноги моей здесь больше не будет!». Где-то неподалёку зарычало и заскулило, а гравийная дорожка, среди всей прочей кутерьмы, отозвался отчётливым шорохом шагов. Я притих и аккуратно выглянул из-за дерева.

Ожидаемо, по дороге шёл стражник. На привязи он вёл косматого пса, что холкой доставал своему хозяину почти до пояса. Зверь сторожевой, серьёзный. Хотя даже до него мне не было никакого дела – шли они с наветренной стороны, а значит мне не стоило опасаться, что мой запах учуют. Только если ветер внезапно не перемениться, или же…

Гравийная дорожка была всего ничего, и когда метрах в пяти-шести от меня что-то рухнуло в кустарник – тот самый, от которого и мне досталось, – я едва не подпрыгнул от неожиданности. Лишь чудом шелест и треск веток не достиг ушей стражника и пса в его поводу. Я же снова замер; за нынешнюю ночь уже натренировался этому с лихвой. Из кустарника меж тем, уже порядком тише, выбралась… очевидно, это и была та самая тень, что я видел внутри; тот самый убийца из моих ночных кошмаров. Облегающая одежда указывала, что это всё-таки был человек, ну а свет неполной луны давал понять, что, очевидно, девушка. Маленькая и ловкая, аки кошка. Выскочив из кустов, она углядела на дороге стражника с псом, что шёл в нашу с ней сторону, и, не рискнув двинуться дальше, вновь прильнула к кустам. Ну а меня, похоже, так и не заприметила.

Но хоть оба мы и оказались хорошо сокрыты от посторонних глаз, и пары минут не пройдёт, как зверь нас учует. Конечно, я мог бы прямо сейчас смело двинуться прочь, – мне-то ничего не угрожало. А вот девица, если не придумает чего-то эдакого, обречена.

Разумеется, никуда я не пошёл – меня бы и палкой не заставили так поступить. Стражник был уже достаточно близко, и окликать девицу я не рискнул. Вместо этого нащупал под ногами несколько булыжников побольше и, прицелившись, метнул их за спину стражнику, один за другим. Так, чтобы, когда те поочерёдно ударились о землю, это вполне могло бы сойти за чьи-нибудь шаги. К моему облегчению стражник повёлся. Оглянулся через плечо и, поразмыслив с миг-другой, двинулся на звук, хотя пёсель его рвался дальше. Когда он удалился, я шепотком окликнул девицу, но та не расслышала. Тогда я раздобыл ещё пару камешков поменьше и бросил в неё. Один угодил в кусты, другой, очевидно, стукнулся о сапог. Как только её глаза – чёрные на чёрном, и лишь полумесяц в них отражался сверкающей точкой, – воззрились на меня, я поманил её за собой. К чести этой девицы и моей вящей радости, она подчинилась беспрекословно.

Вместе мы прокрались через сквер, нашли подходящее дерево и, забравшись на него, преодолели треклятую стену. Помогали друг другу, но не обмолвились и словом. Как только стена оказалась позади, что она, что я, припустили в узкий проулок, и только там уже позволили себе затихариться и отдохнуть. Хотя «затихариться», – это не самое подходящее здесь слово, ибо я хрипел как конь, пытаясь продышаться; не веря, что мне всё-таки удалось сбежать! Да и девушка вымоталась: волосы её прилипли к лицу, а грудь тяжко вздымалась и опадала. К тому же на её поясе обнаружилась внушительная сума, в которой таилось нечто увесистое, а бежать и лазать с таким – затея так ещё скверная.

Меж тем, стяжка на суме не то лопнула, не то просто расстегнулась, и то, что таилось под ней, показалось мне смутно знакомым. Я протянул руку, отвёл ткань чуть в сторону, и узнал отпечаток своих собственных зубов на книжном корешке. Тотчас же девушка отпрянула, прижав суму с «Драконьей Династией» к груди так, будто это её дитя.

– Это, – ляпнул я, не подумавши, – вообще-то называется воровство.

Девушка улыбнулась. Хоть и сложно мне было рассмотреть её лицо в темноте, но она, похоже, была весьма недурна собой. Вот только в следующее мгновение лик её вновь переменился; она отклонилась назад и, прежде, чем я успел хоть что-то понять, наотмашь шарахнула меня этой самой сумой прямо по лицу. С такой прытью, что я даже моргнуть не успел, и с такой силищей, что кубарем покатился по земле. Удивлению моему не было предела; я даже боли не почувствовал. Только кисловатый вкус ржавой жести теплом проступил на верхней губе.

Когда же я, ошарашенный, всё-таки додумался оглядеться, девичьи пятки уже сверкали в конце проулка. И сверкали они там, ясное дело, недолго. Гнаться за ней у меня не было никакого резона, и я, утерев кровь с лица, тихой сапой направился в сторону собора. А по дороге клялся и божился сам себе, что никогда и никому даже словом не обмолвлюсь обо всём произошедшем. Да и сам об этом вспоминать, пожалуй, не стану.

Глава вторая
Перо из чистого серебра

Нож хоть и оказался туповат, но в деревянные полы крыльца вонзился вполне исправно. Как только он перестал дрожать, вслед за ним последовал второй, а затем и третий. Лезвия каждого из них погружались в доски на глубину фаланги, но дело тут отнюдь не в подгнившей древесине, – просто далеко не каждому под силу так хорошо метать ножи; тем более, настолько тупые. Бросив последний, четвёртый, Ричард подступил на шаг и недовольно воззрился на дело рук своих. На то, чтобы начать портить крыльцо теперь уже его собственного дома, нового пекаря Падымков толкнула та изначальная сила, которой испокон веков покорялись даже боги. Скука, мать её.

– Чёрт меня раздери, – недовольно буркнул он. – Только приехал, и уже так тоскливо. Кто б меня о таком заранее предупредил что ли…

Он выдрал ножи из досок и небрежно свалил их на тумбу у входа. Зашёл ненадолго в хату, а на крыльце появился уже с трубкой в руках. Облокотившись о перила, закурил.

Его новый дом стоял у самой дороги, чуть поодаль от остальной деревеньки. Рядом бежала река, чуть дальше разливалась запруда, а в полумили на запад брал свое начало густой лес. Тихое здесь местечко, весьма приятное, никакой суеты. Ричард приехал сюда сегодняшним ранним утром, наслаждаться, как это у них называлось, увольнительной за труды и заслуги. Останься он в городе, и жадные до деньжат и скорые на расправу дворфы наверняка разыскали бы его, а этого Ричард, ясное дело, намеревался избегать.

Дворфов он недолюбливал, и те, чаще всего, отвечали ему взаимностью.

Но причина-то была в другом. Так случилось, что неделей ранее Ричард выиграл в карты корабль одного бородача, доверху гружёный грибной брагой и пришвартованный где-то у причалов Валерпорта. Притом, выиграл более чем честно – дворф оказался так пьян, что не разбирал колоды перед самым своим носом. Ричард даже названия игры не запомнил; звалась она то ли Тра-, то ли Гра-ханские пляски, или лязги… или что-то типа того. Неважно. Он – выиграл; пожалуй, впервые выиграл действительно честно. Банально и малейшего представления не имел, как в этой игре вообще мухлевать. И, тем не менее, на следующее утро, оклемавшись, премерзкий дворф заявил, что его, дескать, опоили и ограбили! «И ведь нашлись те, кто поверил! – процедил Ричард сквозь зубы. – Надо же».

Корабль – какое-то там корыто, да и грибная брага – то ещё поило, однако выигрыш есть выигрыш, и Ричард с ним расставаться не желал. Поступил он по давно отработанной схеме: сдал судно подельникам, – те придумают, как его реализовать, – а сам пустил слушок, что, дескать, на этом самом кораблике он уплывает в дальние края; куда-нибудь навроде Сан-Холо, что на Мейне, или в какое другое злачное местечко.

Ну а сам перебрался сюда, в Падымки.

И теперь опасаться ему было нечего. Дома, в Гринлаго, его не выдадут; тут – не найдут. Ко всему прочему, в этой деревеньке не так давно ещё и пекарь преставился, а у Ричарда хлеб да кренделя всякие выпекать всегда славно получалось. Будет и тут при деле. Не даром ему и кликуху-то такую дали – Пекарь. Правда, то – совсем по иной причине.

Так или иначе, перекантоваться в Падымках пару-тройку месячишек было вполне хорошей идеей. Он поправит нервишки, даст отдых печени и кулакам, закатами там всякими полюбуется. Ну а по возвращении сможет рассчитывать на щедрый барыш…

Конечно, это если чёртова скука его раньше не прикончит! По правде говоря, Ричарда и сам удивлялся своему состоянию. Он и не думал, что без ежедневной городской суеты сможет так быстро заскучать. Прямо сейчас его, в общем-то, кардинально не устраивало только одно – его собственное отношение к этому местечку. Всё в Падымках было так ладно, что он просто не мог в это поверить. Не мог расслабиться!.. Да ещё этот дракон, что на горизонте недавно показывался. Драконов Ричард тоже не любил, хотя едва ли ящер припёрся сюда специально, чтоб его позлить. Это так… совпадение. Тем не менее, его полёт всё же внёс свою лепту в скверное настроение Пекаря, и вот теперь он, крупный, плечистый мужик, коротко стриженый и выбритый начисто, стоял на крыльце, хмурый, как чёрт. Одень его в шелка, и барон получится!.. Радоваться бы, да вот что-то никак.

– Не хочешь скучать – верни корыто дворфу, – процедил он тихонечко, хотя не имел привычки трепаться сам с собой. Привычку эту ему не иначе как надуло здешним морским ветерком, – вот тогда-то жизнь точно заиграет новыми красками.

Он пыхнул трубкой. Нахмурился. Пожалуй, его проблема была в том, что он просто не умел отдыхать. Ну что ж, всё это, пожалуй, хороший повод научиться.

Ричард пустил ещё больше дыма, вынул мундштук изо рта, намереваясь пепел вытряхнуть из трубки, и только сейчас приметил, что около крыльца его дома – в общем-то прямо напротив него самого – стоит некто в странных одеждах. Этого ни то чаандийца, ни то кирианца он уже видел сегодня, правда лишь мельком и издалека; понятия не имел, проездом ли тот, или уже давно в деревне, но средь изб чужестранец ходил в компании того лысого сморчка-старосты, да и в целом выглядел как… неприкаянный что ли.

И вот теперь он здесь. Глядит на него не двигаясь и, будто бы, даже не дыша.

Ричард под этим взглядом так и застыл.

Такеда был человеком чести. Но честь разни́тся в различных уголках этого мира; у каждого народа и у каждой расы своя честь. Там, у себя на родине, он уже давно позволил бы своему клинку вволю напиться кровью, забрав жизнь каждого жителя этой деревни; а последнему выжившему приказал бы отвести себя к господину этих земель, дабы лично поведать ему, что презренные не одарили гостящего у них самурая должными почестями! Поступил бы так, потому что это правильно. Потому что так велит Кодекс. Но древний Кодекс мудр: учит он не только доблести, но и смирению. Такеда был гостем в этом краю. Он сам избрал для себя путь именно здесь, среди этого невежественного люда, искать той помощи, которой соизволят одарить его небожители. Помощи, либо же смерти.

А ещё великий Кодекс побуждал его помнить, что не самурай он боле, и что нет у него уже никакой родины. Всё, что у него осталось, это немного чести в заплечном вещмешке, крупица доблести в сердце, да полнящаяся жаждой отмщения душа.

Потому-то пришлось ему познать сдержанность. Впервые – с тем мальчишкой, которого он едва не отлупил за то, что тот посмел заговорить с ним, держа оружие наготове; и вот теперь снова, когда его – непревзойдённого война, – отослали к этому невеже просить крова, потому как никто в деревне не решился его приютить. Вот он и стоял сейчас перед порогом, не смея прервать глубокий раздумий хозяина.

– Эм-м… Тебе чего, мужик? – выдавил Ричард, когда молчание затянулось.

Такеда тяжко вздохнул. Так, как вздыхают бойцовые псы перед броском. По-видимому, бестактность и неблаговоспитанность в этих краях сходила за добродетель.

– Мое имя Такеда Кенши. Я самурай господина Такеши Сано-но-Такуми! – отчеканил он. «Бывший самурай, напомнил себе; да и господина ныне покойного».

Ричард лишь кивнул с глуповатым выражением на лице. Из всего сказанного он и слова разобрать не сумел, хотя чужестранец владел языком вполне сносно.

– Я прошу твоего дозволения даровать мне ночлег в этой обители, – продолжил Такеда. – Если моя нога оскорбляет твои владения, у меня есть, чем тебе заплатить.

– Ноч-лег?.. – спросил Ричард, всё ещё недоумевая. – А-а! Да-да, конечно, есть в хате лишняя кровать. Чувствуй себя как дома!.. Хотя нет, минутку обожди, будь добр, я кое-что приберу. Кстати меня зовут Ричард. Ричард Маганти.

Такеда сдержанно поклонился. Ричард же попытался ответить ему тем же, сложив при этом ладони, будто священник. И, затем, сразу же поспешил домой, захлопнув дверь.

– Во чудак, – едва слышно заметил он. – Хотя ладно уж, глядишь, веселее будет.

Зачем-то забросив трубку в нечищеный горшочек из-под утренней каши, Ричард принялся наводить порядок в своём жилище. Собственные пожитки он ещё не разбирал, имел скверную привычку откладывать это на потом. Взялся первым делом за снаряжение. Для человека его жизненных взглядов и устоев, здоровая паранойя являлась верной спутницей, а потому, для начала, он рассовал с дюжину метательных ножей туда, где они бы не отсвечивали: под подушку, на печь, за тумбу… Почти в каждом углу было у него по ножу. Вощёный кожаный жилет он повесил у входа, а рядом, припёртым к стенке, стоял тяжелый арбалет. Короткий меч – проформы ради, ибо Ричард с ним управлялся как с веником, – покоился в ножнах на подоконнике, а неприметную сумку с тем, что послужит ему, если дела пойдут совсем уж худо, он задвинул под кровать. Ну и на этом всё. Прочее барахло пока так и осталось валяться по углам. Ричард пообещал себе всенепременно его разобрать, но уже чуточку попозже. «Главное-то, что снаряга под рукой, а кровать мягка и без клопов – остальным только дураки себе голову забивать будут». И едва он повернулся к выходу, чтобы позвать своего новоявленного соседа, как дверь сама распахнулась прямо ему навстречу.

– Ой!.. – пискнула влетевшая девчушка. Ричард сразу её признал, это была та самая, которая утром так любезно взялась разнести свежеиспечённый хлеб. – С-сир Ричард?!

– Да, с утреца меня именно таким именем и звали, – улыбнулся тот. – Правда, без этого твоего «сир», Солнышко. Не привык я такое по отношению к себе слышать, так-то.

Девица тотчас же смутилась. Румянцем окрасились её щёчки.

– Так чем обязан? – напомнил ей Ричард.

– Ох!.. Старшие велели созвать вас к столу, да поскорее! Угоститься и выпить.

– Ого. Угоститься и выпить – это я завсегда, – не без удивления заметил Ричард. Здешнее непривычное радушие всё больше приходилось ему по нраву. – А повод каков?

– Так, дракон же в небе пролетал! Добрые знаменья к добрым вестям взывают…

– А-ах, да-да-да, точно! Припоминаю. Ну что ж… хорошо, я скоро подойду.

Довольная собой, девица – Лея, кажется так её звали, – кивнула, махнув прядками волос, и поспешила выскочить за дверь, забыв даже попрощаться. «Ох, молодость!», – подумал Ричард с улыбкой. Он снова прошёлся по своим разворошённым пожиткам, выудил расшитую бисером и серым жемчугом жилетку из мягкой кожи, и напялил её на себя. Глянул в начищенную орихалковую вазу, повернулся и тем боком, и этим, и, наконец, удовлетворённо кивнул. По его мнению, выглядел он вполне празднично.

С собой Ричард взял только кисет с табаком. Огляделся в поисках трубки и… «Что за чертовщина такая?!», – воскликнул он, обнаружив её в горшке. Выхватил сразу же, но трубка вся оказалась перемазана остатками каши. А запасной-то у Ричарда и не было.

– Ох, непруха. Ну да ладно, мож кто угостит?.. – проворчал он. Тут же выругался на себя за то, что опять размышляет вслух, бросил трубку на стол и вышел из хаты вон.

Такеда дожидался его на прежнем месте. Ричард про него едва не позабыл. Теперь понятно, отчего эта девчонка влетела в дом, будто пичуга, а затем так же и упорхнула.

– Ну что ж, проходи, приятель. Теперь мы соседи. Там в углу есть свободная кровать – её и занимай.

Чужестранец поклонился. Потянулся к шее и выудил оттуда связку причудливых монет на верёвке. В свете клонящегося к закату солнца сверкнула медь и серебро.

– Эй!.. Не-не-не, так не пойдёт, – осадил его Ричард. – Давай-ка вот что устроим: я сегодня в добром расположении духа, потому ты считай себя моим гостем, договорились?

Пекарь ожидал улыбку или что-то наподобие того, но Такеда в лице ничуть не изменился. Только кивнул, убрал монеты и взялся за вещмешок.

– Неразговорчивый ты парень, да? Ну да ладно, устраивайся там пока, а я отойду.

Чаандией – для себя Ричард решил, что он, скорее всего, именно чаандиец, раз носит свои деньги таким причудливым образом, – скрылся за дверью его дома. Пекарь вздохнул чуть свободнее. Нечему было удивляться, отчего этот чужак пришёл именно к нему искать крова; его неприветливость наверняка пугала деревенских с самого порога. Интересным казалось другое: та жилка в голове у Ричарда, которая обычно громче всех восклицала «гони его в шею!», «пора делать ноги!» или «камнем по башке, и в колодец!», – нынче преспокойненько себе молчала. Была в этом конечно и свой логика, ведь если б Такеда хотел ему навредить – наверное, сделал бы это сразу и с порога. Не выглядел он как сопляк из робкого десятка, хоть ты тресни. Но загвоздка-то была в другом.

В том, что и у самого Ричарда не было ни единого повода так с ним любезничать. По крайней мере, раньше он за собой подобного не замечал. И вот кто б ему растолковал: эдакие настроения в его голову сегодняшним морским бризом надуло, или… или что?..

– Тьфу, холера! – тихонько выругался Ричард, пнув случайный камень с дороги.

Тут ведь вот какое дело: у людей его профессии – его породы, – отличать мнимую угрозу от угрозы всамделишной было в порядке вещей; а друзей у них и вовсе не водилось. Мужик мужику либо старшой, либо шестёрка, либо компаньон, ежели общее дело есть; ну а свою спину каждый сам прикрывает. Вот и ему – Ричарду, – нет бы сейчас на стрёме сидеть, а он с этого чаандийца ещё и плату брать отказался. Товарищи б не оценили…

Многотравье, по которому он ступал, то и дело забивалось в башмаки, царапая щиколотку. Коль скоро он останется здесь надолго, надо б тропинку что ли протоптать.

Ричард снова потянулся за отсутствующей трубкой, и снова выругался, когда вспомнил, что её нет рядом. «А к чёрту всё это!», – решил он, выбрасывая из головы лишнее. Всяких там философских размышлений он никогда не жаловал – те напоминали ему о том, что не очень-то он хороший человек, – а потому Ричард сделал то, что и всегда, когда котелок его забивался всякой ерундой: двинул туда, где наливают. Тем более, что гам весёлого застолья с каждым его шагом всё нарастал. Ну а когда кто-то из деревенских взялся за гусли, даже его весёлость наконец взыграла.

И дело тут вовсе не в угощении, как можно было подумать, и даже не в выпивке.

Разномастной снеди как раз-таки было не особо много – в любой придорожной корчме за пятак кормили лучше. Застолье, как-никак, организовывалось с кондачка; деревенские бабы просто не успели состряпать чего-то эдакого. Нет, дело было в той всеобщей радости, что царствовала здесь полноправно и своевольно. Искренней радости, так её разэтак! Ричард только из-за холмика успел показаться, как его глазам предстал не просто праздник, а целая мать её деревенская ярмарка. Только огоньков разноцветных да дрессированных мишек тут и не хватало! Местные веселились так, будто отродясь бед не знавали… Ну, или, как если бы делали это в самый распоследний раз.

Так или иначе, но их настрой захлестнул Пекаря словно штормовая волна, и понёс прямиком к столу, так что и не воспротивиться. Там перед ним в тот же миг выросла гора съестного, кружка уже исходила чем-то пряным и пенным, а когда он лишь заикнулся о курительной трубке, ему сразу предложили четыре на выбор. И это были совсем не те посиделки в «Бочке», что он помнил и считал за образец хорошего времяпрепровождения.

Там-то заседали люди серьёзные, общались только по делам, пили, топя в алкоголе собственные грехи, и играли в карты, чтобы, проиграв, расплатится за недоброе с судьбой.

Здесь же ничего подобного не было. Не было той тягостной серьёзности. Только добрая компания людей, многих из которых он видел сегодня впервые, но которых – и он, Ричард, мог бы свидетельствовать об этом перед богами, – хорошо знал всю свою жизнь.

Не иначе как кто-то погнал время розгами, ибо полетело оно быстрее ветра.

Ричард пил, но не пьянел, смеялся, но глупцом себя не чувствовал, щедро делился рукопожатиями и похлопываниями по спине, и – чёрт возьми! – наслаждался до того качественным табаком, какого ещё в жизни не пробовал. Самым простым и дешёвым.

Он разомлел и чувствовал себя уже в доску своим, да и пиршество потихоньку затихало, когда к столу подошёл ещё один приятель. Лысый мужичонка с аккуратно стриженой бородкой и глазами цвета отражённого в морских водах закатного солнца. Ричард решил, что ему где-то лет за сорок, и что он – редкостный добряк и любитель отобедать, раз позволил себе отпустить такое брюшко.

Но к застолью новоприбывший присоединяться не стал. Аккуратно протолкнулся мимо Ричарда, и, перекинувшись парой слов с одним бородачом, принял из его рук корзинку, доверху набитую всякой снедью. Ну и, поблагодарив, двинулся себе прочь.

– Э-э, друг! – окликнул его Ричард. – А ты разве не посидишь с нами?

Тот сходу обернулся, будто ожидал этого вопроса, и одарил Ричарда самой тёплой улыбкой, какую ему только приходилось видеть. Улыбкой младенца. Ну, либо же святого.

– Прости, славный пекарь, – заявил этот добряк, после чего с трудом высвободил одну из рук и протянул её Ричарду. – Себастиан моё имя, рад с тобою познакомится! Я бы остался, но меня ожидает старая Делиндеара, у которой я учусь лекарским премудростям и о которой забочусь. Шумных застолий она не жалует… сам понимаешь.

О ком шла речь Ричард не знал, но и настаивать не собирался. Примирительно поднял руки и кивнул в знак немого согласия, а сам постарался запомнить новые имена.