Читать книгу: «Ферма веников не вяжет. Нахальное привидение», страница 2

Глава 3. Своими глазами.

«Если вы в видении

Узрели привидение,

То значит провидение

Послало приключение».

Из ранних стихов поэта Кукушкина.

– А ну, топайте в дальний угол, – прикрикнул Двутавр Муренкам, которые сбились в единое туловище с десятком влажных глаз. Глаза вылупились на Кольценоса и его друзей и, казалось, стадо впало в совместный транс, лишь челюсти ритмично перемалывали жвачку.

– Так вот, – продолжил бык, когда коровы попятились на десять шагов. – Я его видел. Хотите подробностей? Лишь вам признаюсь: я влюбился. И имею роман на стороне…

– Что?! – поперхнулся слюной Иванушка и ткнул в коров ногой, – Тебе их мало?

– Любовь не спросила меня. Пришла и точка, – констатировал бык, – Но дело не в том. Мы с моей Пасифайей встречаемся ночами на клеверном лугу…

– Бэ-э, меня сейчас стошнит, – высунул язык козлик, – Избавь от подробностей.

Варежка укоризненно посмотрела на Иванушку, а Кольценос наступил ему на ногу. Двутавр продолжил заговорщицким шепотом:

– Так вот. Вчера проводив любимую в ее ферму за реку, по дороге обратно я делал легкое кардио – бежал трусцой. И вдруг мне показалось, что один из стогов на сенокосном поле слишком уж белый. Я протер глаза, а стог тут медленно двинулся в сторону леса. "Уж не брежу ли от гороха, которого объелся накануне?" – подумал я и пошел вслед. Понимаете, любопытство и спортивный интерес. Какие бывают побочные эффекты от переизбытка растительного белка. Я не из трусливых, и слабаком меня сложно обозвать, но вы представляете, как напряглись пучки моих стальных мышц, когда стог обернулся и посмотрел на меня?! Отвечаю! Нечто живое, обвешенное тканью болталось над травой и глядело прямиком мне в лоб.

– Му-у, – раздались несколько голосов позади быка.

Коровы опять оказались на расстоянии вытянутого хвоста от рассказчика. Челюсти их уже не жевали, а просто отвисли, изо рта медленно стекала зеленая жижа.

– А ну, пошли отсюда, – осерчал Двутавр и топнул в грязь ногой.

– Ладно, дай им дослушать, – сказал Кольценос.

– Я в общем-то все рассказал. – Пожал могучими плечами бык, – Потом привидение, если это было оно, растворилось в лесу.

– А ты не попытался его остановить? – спросил Кольценос.

– Конечно! Когда оно обернулось, я закричал ему: "Эй, ты!" и вытянулся во весь рост. Вот так, – Двутавр приподнялся на задних ногах и упер передние ноги в бока. Кубики его черного пресса оказались как раз напротив морды Варежки. Овечка захлопала длинными ресницами.

– Ах! – раздалось позади. Морды коров блаженно улыбались.

– Видите? – Довольно опустился на четыре копыта бык, – Никто не остается равнодушным, когда видит мое идеальное тело. – Учись, сынок. – Добавил он Кольценосу. – Мне осталось проработать еще ягодицы и я войду в историю фермы, как самый здоровый бычара. Дед и отец могут гордиться мной.

Он поднял глаза к вверх, словно хотел увидеть в небе удовлетворенные физиономии всего своего генеалогического древа. Но на него оттуда лишь пялились четыре пустые глазницы черепов. Была у Хозяина такая привычка, прибивать черепа на память над воротами бычьего сарая. Видимо, в качестве воспитательного назидания.

– А как по черепу твои потомки определят, что у тебя были крепкие ягодицы? – ехидно поинтересовался Иванушка.

– Никак, – печально вздохнул бык, – Я тоже об этом размышлял. Искал выход из этой несправедливости.

Иванушка хмыкнул:

– Нашел?

Двутавр кивнул:

– Однажды со штанги при жиме лежа соскочил блин и треснул меня по голове. И тогда до меня дошло – решение кроется в самой загадке. Надо чтобы мои поклонники, тоже искали выход!

Бык выдержал паузу.

– Я построю свой лабиринт. Лабиринт Двутавра. Чтобы каждый кто входил не смог сразу выйти, а бродил бы тыкаясь носом в мои постеры.

Гениальный родитель идеи приподнял восторженно морду и стал напоминать императора во время коронации. Иванушка захлопал театрально в копыта и полез к нему обниматься. Варежка продолжала обмахиваться ресницами, а Кольценос поморщился.

– Чумачече, – возникла позади Пуговка. – Двутавр, не мог бы ты отойти и поделиться своей грязью. Моя около хлева уже вся выдохлась.

Свинья обернутая розовым полотенцем, подошла сзади, в одной лапе она держала стакан с розовой жидкостью, а глаза ее закрывали солнечные очки. Когда удивленный бык отступил, Пуговка колыхая бедрами, проследовала в его загон и не глядя ни вправо, ни влево, сдернула полотенце, повесила его на рог быку.

– Ты не против? – спросила она.

А сама улеглась в грязь, положив голову на локоть и отхлебнула из стакана.

– Продолжайте. Вы мне не мешаете, – невозмутимо махнула она копытом.

– Да мы тут привидение обсуждаем, – скосил глаза на полотенце у своего уха бык.

– Глупенькие. Привидение существует в детских книжках, доверчивых малышей пугать. – отрезала Пуговка, – Хотя… …мне подложили под хлев статью, написанную залипательно. Сапожник Каблуков заметил, что свиная кожа делается более эластичной от ночной росы. И почему-то именно роса должна быть в лесу! Так если это привидение такие статьи подкладывает, то я готова одолжить ему крем для ног в качестве благодарности.

– Но я видел призрака, – уперся Двутавр.

– А я видела сон про то, как свиней стали брать актрисами. Но мы же оба знаем, что это чепуха.

– Да, чтоб моя левая бицуха сдулась! – Взревел бык.

– Серьезное заявление, – поджал губы козлик. – Теперь я ему однозначно верю.

– Тогда надо поймать это привидение и выяснить чего оно хочет, – зевнула свинья.

Тут в бревенчатом доме распахнулась дверь и на крыльцо вышел Хозяин.

Это был мужчина лет пятидесяти с грубым вытесанным неприхотливо лицом. Глаза и рот его были укрыты под седой растительностью, отчего физиономия имела всегда одну эмоцию – спокойной сосредоточенности. Обычно Хозяин одевался всегда в армейские штаны, да льняную застиранную рубаху. Но сегодня на нем была новое поло и брюки без стрелок.

Хозяин оглядел двор и издал звук наподобие одобряющего кашля. Потом проследовал к старому погрызенному временем и работой пикапу, который всегда стоял у ворот фермы и завел мотор.

Пуговка повела пятачком:

– М-м. Неплохой парфюм.

– В город собирается, – сказал Иванушка, – Надо про это упомянуть в летописи.

Он вытащил блокнот и записал: «Сегодня пятница, а каждую пятницу Хозяин едет в город и зависает в баре до утра. А на ферме наступает ночь демократии».

– Вот где призраку то разгуляться, – пробормотал Двутавр и посмотрел на Кольценоса.

– А что если… – оглядел всех бычок, – Что если пойти и проверить, что это за привидение? Говоришь: оно сначала на сенокосном поле, а потом с клеверного луга и в лес? Так мы ему засаду и устроим.

Варежка затряслась:

– А вдруг оно того…

– Чего? – усмехнулся козлик, – Побреет тебя на лысо?! Кольценос, я за! Мне для летописи нужны занимательные истории.

– А я пойду, но к Пасифайе, – понизил голос Двутавр, чтобы коровы не слышали, – Однако буду рядом. Если нужна силовая помощь, вы свистите.

– А у меня мама болеет, – затряслась Варежка, – Я думаю она не переживет, если что-то случиться.

– А знаете…, – махнула ногой с коктейлем из грязи Пуговка, – И я с вами. Проверю правдивость исследования Каблукова. Покатаюсь голая по росе.

– Я не хочу этого видеть, – Зажмурился Иванушка.

– Тогда условились, – сказал Кольценос, – Как стемнеет встречаемся у задней калитки.

– Не советую. У тельцов сегодня по звездам случиться неудача, – сказал нежданно занудный голос сверху.

Все подняли морды и увидели на крыше сарая серебряный телескоп и красную цепочку от монокля. Индюк Барон важно взирал на заговорщиков с высоты.

– А у овец? – спросила Варежка.

– У овна тоже ничего доброго. Вам перекроют кислород. – Профессорским тоном возвестил барон.

– Бред все эти гороскопы, – сказал Иванушка, – Я их сам могу придумывать. Вот, давай, Барон, прореки и мне.

Индюк не потерял своей важности. Только блеснул глазом через монокль:

– Козерог? Сейчас… У тебя созвездие в левом полушарии…

– Ага. И шило в правом полупопии, – захохотал козлик. – Я же говорю: гороскопы – бред.

Барон поднял голову вверх и посмотрел из-под монокля на Иванушку.

– Очень не советую ходить. Очень. Смерть витает над этим полем. Белая бледная смерть ищет кого бы укусить своими железными зубами. Именно ты, козлик, можешь оказаться в ее пасти…

– Ага. И в челюсть я ее тоже могу лягнуть ногой. – Потешался козлик.

Цепочка от монокля покраснела до цвета раскаленной сковороды. Однако, Барон оставался сдержан, только взирал на Иванушку как директор на школьника.

– Не играй с судьбой, козлик. Сегодня ночью зубы сомкнуться. Звезды никогда не врут.

– Конечно, не врут. Они и разговаривать-то не умеют. – Беззаботно отмахнулся Иванушка. – С чего бы им врать?

Глава 4: «Охотники за привидениями».

"Кто сказал, что у "страха глаза велики"? Бред. У настоящего страха велики когти, зубы и рога. Глазами никого не съешь".

Фермерский философ Цыпцыплен.

Солнце, как известно, прежде чем лечь спать становится красным. То ли созревая под вечер, как помидор; то ли зевая во весь свой красный рот, то ли от стыда за происходящее в мире, потому что сверху оно все лучше видно.

Вот и сегодня напоследок блеснув багряным, светило спряталось за Гремучий лес и сумерки проглотили ферму. Наступила Ночь Демократии. Гуси пробрались в дом и вынесли все конфеты "Гусиные лапки" так как это оскорбляло их достоинство.

Правда, Персика с ними на этот раз не было. С самым упитанным гусем вновь приключилось злоключение. Топая вперевалку около заброшенного сарая в котором никто не жил уже два года – Хозяин протравил сарай от блох – неожиданно гуся пробрал аромат свежего хлеба. Персик не устоял и сунул шею в дверь. За дверью начиналась дорожка из крошек и вела вглубь. Персик как наркоман, напоминая в профиль пылесос, пошел по дорожке. Когда его туловище уже покорило сарай, но хвост еще оставался снаружи, дверь сарая неожиданно захлопнулась, отделив хвост Персика от самого Персика.

Заорав гусь кинулся наружу, чувствуя позади холод. Но увы, на улице не было никого, кто бы был повинен в столь возмутительном происшествии. Проведя крылом по заду Персик ощутил весь свой позор. И заорал еще пронзительней.

Теперь ночь демократии Персик коротал один, сидя на пучке соломы, с тоской взирая на веселье через щель сарая.

А во дворе тем временем барашек Твердолоб устроил состязание со столбом, на котором висели ворота. Коровы занимались йогой по книге, которую подарила им свинская львица.

Но лишь трое животных праздновали Ночь Демократии по своему. Кольценос, Иванушка и Пуговка топали по дороге ведущей от ворот для выгона скота к реке мимо пастбища.

Поначалу дело шло весело. Козлик раздобыл фольгу и соорудил из нее шапочку. Сообщив, что у настоящих охотников за привидениями должна быть соответствующая экипировка. Потом вышла луна и шапочка стала так отсвечивать и блестеть, что Кольценос сказал снять ее. Потом путники пытались углядеть Двутавра в поле, ведь где-то там он со своей коровой. Однако, кроме ночных мотыльков и дальней стены леса ничего не рассмотрели. И козлик Иванушка высказался: "Что все мужики "козлы", хотя бы даже и они быки". Ведь "у него целое стадо, а он налево бегает". Это рассмешило Пуговку, она дала пространную ремарку по поводу мужского сознания.

Потом Иванушка снова принялся утверждать, что злые силы превратили его из развитого человека в козлика:

– И попил я прокисшего пива. Так мне поплохело – до жути. Очнулся я среди базара. На руки гляжу и не узнаю, головой повел – выросли рога. Был "хомо сапиенс" стал "капер сапиенс".

– Так не может быть, – сказал Кольценос.

– Почему?

– Не рационально. Противоречит закону природы.

– И это мне говорит рациональный бычок, который в данный момент охотится за призраком, – воскликнул Иванушка.

Тут подключилась Пуговка:

– Ой, я не могу с тя, Иванушка. Если ты и человеком таким болтливым был, не удивлюсь, что тебя специально опоили.

– Человеком я был отменным. – Задрал голову козлик, – Вы никогда не поймете, каково это – быть человеком! Спать на кровати, по утрам глотать кофе. А книги?! А фильмы?!

Тут Иванушка сделал свой голос похожим на бандитский, понизив тон и добавив уверенности и продекламировал любимую фразу из фильма:

– Эй, ты. Змей. Знаешь, что я сделаю? Я сосчитаю до десяти. И если ты не уберешь свое грязное тело с моего порога, я набью твои кишки пулями! Один, два, десять… Пув, пув, пув!

Иванушка изобразил стрельбу из пистолета.

– Классика! – Вздохнул он, – Разве может простой козлик вырасти таким утонченным?

– Все равно: не верю, – сказал Кольценос.

– Мать моя козочка! Да ты часом не "Фомой" зовешься?!

Тут Пуговка вдруг прервала смех и указала за спину.

– К нам несется что-то белое.

Кольценос с Иванушкой крутанули шеи и, действительно, в темноте по дороге плыло нечто светлое прямо на путников. Луна озаряла очертания этого нечто, и в ответ луне, нечто тоже светилось само по себе! Слабого фосфоресцирующего отблеска нечто хватало что бы выхватывать очертания дороги. Тут даже у всегда логичного Кольценоса завибрировали колени. Далеко сквозь поле желтели окна фермы, слышалось гоготанье гусей, а неопознанный источник света настигал бычка и его спутников. Сама собака Баскервилей обратилась бы в бегство, узрев такое.

Тут каждый из путников поступил по своему. Пуговка так и осталась стоять, словно ее привинтили к постаменту. Лишь достала носовой платок и утерла лоб под соломенной шляпкой. Кольценос же оттолкнулся задними ногами и оказался в лопухах, что росли слева от дороги. Оттуда показался его рыжий чуб и прищуренные глаза.

– Сюда, – сдавленно просипел он спутникам.

Выражение морды Иванушки сделалось не небрежно-смешливым, а вытянутым. Он кувыркнулся в воздухе, и плюхнулся рядом с бычком.

– Пуговка, – закричали свинье из лопухов.

– Я не верю в призраков, – Словно убеждая себя пробормотала свинья.

– Мы должны его поймать. – Решительно сказал Кольценос.

– А по-моему это он нас ловит, – заметил Иванушка.

Наконец, Пуговка поддалась на уговоры и предварительно постелив полотенце на траву, улеглась в лопухи.

– Я чтобы не спугнуть, – сказала она при этом, – Так-то не боюсь. Мне только бы увидеть это.

Лоб ее покрылся мелкими бисеринками, блестевшими от луны.

Кольценос зашептал план:

– Подойдет ближе, накидываемся и хватаем.

– Мне как летописцу надо быть объективным, – забормотал Иванушка, – А в пылу драки с неземным существом сложно быть беспристрастным. Я отсюда понаблюдаю.

Светящаяся сущность тем временем нарастала в размерах и была уже в пятистах метрах от сидевших в засаде. Двигалась сущность быстро, и если приложить ухо к земле, можно было различить мелкую дрожь.

– Это земное существо, – успокоил бычок спутника, – Слышите шум?

– Слышу у Пуговки в животе урчит, – сдавленно сказал Иванушка.

– Тише… Пригните головы. – Кольценос схватил козлика за ухо и потянул к траве, – Приготовились. На счет три выскакиваем и хватаем.

– Мать моя козочка, почему я не пишу летопись с рассказов очевидцев?

– Замолчи… Три, два, один.... А-а!

Кольценос постарался как можно сильнее оттолкнуться задними ногами и прыгнуть прямиком на светящийся белый шар. Но ноги его увязли в лопухах и эпичного появления на поле боя не случилось. Бычок шлепнулся оземь. Шар, застигнутый врасплох, отшатнулся. Но вторым прыжком бык настиг его и распластался пузом сверху, подмяв под себя мягкое, теплое и барахтающееся существо.

И только сейчас из травы восстали Иванушка и Пуговка. Вот у них как раз таки это получилось эпично. Пуговка не спеша, словно бы всю жизнь только и ловила призраков, свернула полотенце, сунула его в сумочку и вразвалочку приблизилась к растопыренному бычку. Иванушка же обошел Кольценоса два раза, переступая через конечности. Из под брюха бычка неслись сдавленные звуки.

– Ну, показывай нахала, – сказал Иванушка. – Если вздумает убежать, я за себя не ручаюсь.

Кольценос медленно встал. Шерстяной шар лежал неподвижно и напоминал папаху, которую в морозы носил Хозяин. Едва край шара оказался свободен, он тут же стал источать свет. Запахло какими-то травами. Иванушка осторожно тронул шар копытом.

– Эй? Уважаемый призрак, служба миграции населения. Предъявите документы.

Шар остался неподвижен.

– Упрямиться вздумал, – разъярился козлик и, наклонив голову, поддел существо рогами.

Тогда шар издал слабый стон, перевернулся и в середине его вырисовалась морда Варежки.

– Никогда бы не подумал, что тихоня-овечка, может кошмарить целую ферму, – вытаращил глаза Иванушка. – А она ведь числилась еще нашим другом.

Кольценос постучал бывшему привидению по щеке. Варежка шумно вздохнула и открыла глаза.

– Придушил ты ее, – рассердилась тут Пуговка, достала из сумочки флакон, сунула под нос овечке. – Давай, моя хорошая, дыши.

– Я… за вами… – Слабо прошептала Варежка и разомкнула веки. – А потом на меня кто-то навалился.

– Судьба твоя навалилась, – хохотнул козлик, – Не зря я не спешил кидаться.

– Почему ты светишься? – спросил бычок.

– Я боялась одна. И одела свитер с отражающей нитью. Чтобы видно.

– Ничего не понимаю, – нахмурился Кольценос, – Но почему ты за нами-то пошла?

– Льнянка. – Нос овечки стал краснеть и наливаться, а глаза делаться осмысленней. – Растет у леса. Я одна боюсь собирать. Хочу попробовать после сделать настойку маме.

– Понятно, – Бычок с досадой сорвал травинку и сунул в рот, – Нас постигла неудача.

Глава 5. «Поле-чудес».

«Бабушка, а почему у тебя такие большие уши»?

«Внученька, стыдно старому человеку напоминать об его недостатках».

Когда Варежка окончательно порозовела теми местами, которые должны быть розовыми, тогда «охотники» возобновили путь. Сначала они пустили впереди овечку: ее свитер указывал дорогу. Однако после Кольценос велел снять свитер. Свитер, как и шапочка из фольги, демаскировал экспедицию, а кроме того привлекал ночных мотыльков. Насекомые водили хороводы вдоль Варежки, а она оттого болтала ушами.

Потом дорога свернула к мосту через реку Журчалку, которым никто из обитателей фермы не пользовался. Хозяин закрыл мостик на замок, что бы через Журчалку с соседней фермы никто не мог перейти. Сам же Хозяин на соседнюю ферму вообще никогда не наведывался. Та, чужая ферма стояла далеко за рекой, и что там творилось, никому не было надобности выяснять.

Кольценос и остальные сошли с утоптанной дороги на сенокосное поле и зашелестели скошенной травой. Бычок старался ступать тише и подозрительно косился на стога, которые казались темными великанами, стерегущими свои владения. Никакой "белой вороны" средь стогов не обнаруживалось. Путники уже почти пересекли поле и вышли к обрыву у реки, как вдруг Иванушка смачно выругался.

– Мать моя козочка!

Кольценос увидел, что он пританцовывал так, будто желал скинуть с ног копыта.

– Откуда здесь грязь?! – Кричал козлик.

– Вау, – оценила Пуговка, с трудом присела на колено и зачерпнула из ровного прямоугольника, выкопанного прямо на сенокосном поле. – Зачетная грязь из чернозема. Ребята, я буду не свинья, если пропущу такой фешн. У нас на ферме тупо глина, и то вперемешку с навозом. А тут – отпад.

Свинья начала скидывать с себя шляпу и сумочку.

– Постой, а привидение… – Запротестовал было бычок.

Но Пуговка лишь махнула ногой, уже плюхаясь в прямоугольник.

– Передайте ему от меня "Привет". И, да. На обратном пути меня не забудьте.

Кольценос, Иванушка и Варежка пожали плечами. И пошли дальше втроем. Метров через сто они оказались у обрыва, под их ногами текла Журчалка, сейчас серебряная от луны. Ни всплеска не раздавалось с ее песчаных берегов. За рекой начиналось жнивье соседней фермы, там берег был более пологий.

– Ночью здесь бесподобно, – лиричным тоном заметил Иванушка и втянул ноздрями воздух. – Эх, когда кто-нибудь прочитает через много лет мою летопись, то поймет, как все-таки прекрасно нам здесь жилось.

– А мне страшно, – сказала Варежка, – И мама там одна.

– Постойте, – Козлик вдруг вытянул шею вперед, всматриваясь в воду.

Потом он встал к обрыву боком и скользнул по песчаной стене вниз к воде. Бычок и Варежка только и успели, проводить его маневр шеями. Силуэт Иванушки отражался теперь в реке. Он запустил копыто в воду и что-то выудил.

– Перо! – Крикнул он, – Перо! Отличное гусиное перо. О! Вон еще одно. И еще. Да я тут наберу на целого Персика.

– Иванушка, вылазь. Нам надо спешить, – крикнул сверху Кольценос.

Козлик отмахнулся.

– А, отстань. Вон еще два плывут. Наверно, гуся выше по течению общипали. Земля ему гусиным пухом. Идите без меня, я догоню.

Бычок откинул рыжий чуб, посмотрел на Варежку.

– Что с ним сделаешь? Придется продолжить вдвоем, пока не рассвело. – Он выплюнул травинку.

– Может подождем пока рассветет? – поежилась Варежка.

– Скучная однообразная жизнь – вот мой главный ужас! А все остальное орехи, которые можно расколоть– сказал почему-то Кольценос и решительно зашелестел копытами по отаве. Овечка посмотрела налево и направо, да и кинулась следом. И ни бычок, всматривающийся в лес, ни Варежка семенившая в хвосте не увидели черной тени, выглянувшей из-за соседнего стога им вслед стальным недобрым взглядом.

Добрых десять минут Варежка лицезрела перед носом рыжие бедра, мерно двигающиеся в темноте и хвост, напоминавший маятник. Смотреть по сторонам она боялась. Лес виделся ей злым войском в острых шапках. Знакомое днем поле сейчас излучало враждебность и недоверие. Варежка остро ощущала свою беззащитность, словно бы ей разом сбрили всю шерсть до кожи.

Где-то там в темноте у кромки леса преспокойно росла себе льнянка обыкновенная, применяемая как желчегонное средство. Траву надо было нарвать и напоить ей маму. Никакого привидения Варежка и в помине видеть не желала. Однако плелась за бычком в хвосте и размышляла.

Мысли в голове кружились самые мрачные. Только сейчас овечка поняла, что когда-нибудь останется совсем одна на белом свете, без мамы. Хотя у нее, конечно, есть друзья и ей повезло.

А еще она подумала о том, что друзья тоже могут сейчас умереть гораздо раньше мамы. И стоит ли жизнь одного животного, что бы спасти другого?

И что важнее: жизнь друга или мамы?

Или ее самой?

Смерть – как это? Просто она, Варежка уйдет в небытие и перестанет существовать?

Такая мрачная овечья философия прервалась самым нелеципрятным образом. Варежка ткнулась мордой в зад бычка и отпружинила обратно. Кольценос приложил копыто к губам, показывая в направлении клеверного луга. Варежка проследовала взглядом за его ногой и задрожала как в лихорадке.

Бледноснежный пирамидальный силуэт скользил по лугу в пятидесяти шагах от них. Нет, он не был похож на стог. Скорее на сосну, укрытую снегом, которая вздумала побродить себе вдоволь. В ночи сосна была неестественно бледной. И могильной. Варежка не знала, как выглядят "могильные" вещи, но отчего-то решила, что именно так.

Кольценос привстал и крадучись стал продвигаться ближе. У Варежки защемило сердце. Она предпочла бы двигаться в обратном направлении.

Подползя ближе, Кольценос и овечка залегли в клевере. Теперь их можно было принять за неубранное сено или камень. Призрак медленно плавал взад-вперед по клеверному полю без особой цели. Его белый силуэт отчетливо выделялся на фоне черного леса. Варежка напрягла зрение и увидела прямиком за силуэтом желтенький цветочек льнянки.

– Скучная однообразная жизнь – вот мой главный ужас. А все остальное – орехи, которые можно расколоть. – Прошептал бычок. – Посчитай мне. От пяти до одного. Я побегу и схвачу… …это.

Голос его дрожал. Но бычок постарался сделать его тверже.

– Хотя нет. От десяти, – чуть сдался Кольценос.

Овечка хотела было возразить, но увидела его нахмуренный лоб и чуб повисший около уха, и медленно начала отсчет. Когда она доползла до: "Два. Один". Бычок вздрогнул, вскочил и затрусил легкой рысцой по направлению белого силуэта. Варежка ощутила, как ее глаза открываются широко вместе со ртом. Она хотела бы затворить их, чтобы не видеть ужаса, но не имела воли.

Рыжий Кольценос бежал по полю с каждой секундой сокращая расстояния и растворяясь в сумерках. Овечка видела, как мотается его хвост. Бык – не кошка, никакой особой скрытности Кольценос не проявлял. Но и привидение, видимо, не сильно спешило наутек. Наоборот оно замерло и будто ждало оппонента, заскучав в одиночестве.

Вдруг за спиной у Кольценоса, шагах в двадцати поднялась еще одна фигура. Темная, с остроконечными ушами, одно из которых было неправильной формы. Варежке даже показалось, что это кусок темного леса откололся и принялся легонько скользить за бычком.

Фигура была гораздо опытней бычка в делах скрытности. Сначала она пригибалась и мордой словно бы выглядывала ситуацию. Затем фигура резво побежала по следу Кольценоса, вскидывая то переднюю, то заднюю часть туловища.

Овечку сковал ужас. Ее друг сейчас должен был умереть. А потом, наверно, умрет и она сама.

Варежка подумала, что никогда больше не увидит маму. А значит не кому будет ухаживать за мамой и она тоже умрет. И все умрут, раз на клеверном лугу фермы твориться такое....

Но если она предупредит Кольценоса? Что если крикнет ему про опасность? Тогда есть шанс, что смертей станет меньше. Есть шанс…

Кольценос уже закрыл собой белый силуэт, а преследовавшая фигура и вовсе растворилась в ночи, когда овечка зажмурив глаза и подскочив на ноги, визгливо закричала:

– Кольценос! Обернись! Кольценос!

А потом Варежка накинула светящийся свитер и бросилась вперед.

Тут уж она увидела бычка перед привидением. Он обернулся, и от инерции задняя часть его тела еще бежала, а передние ноги пытались затормозить. Оттого Кольценос споткнулся, упал. Вскочил. И побежал налево к реке. Черной тени как ни бывало. То ли передумала нападать, то ли кралась где-то рядом. Варежка скакала так, что уши вытянулись назад, как флаги по ветру. Овечка неслась наперерез к быку, фосфоресцируя свитером. Перед ее розовым носом нежданно и резко выросло нечто невидимое, большое, упругое и теплое. Варежка со всей скоростью ударилась в нечто. Нос и морда сплющились, стало невозможно дышать. Овечка захлебнулась в крике, разум ее помутнел и глаза сомкнулись, напоследок уперевшись в звездное ночное небо.

– Варежка, Варежка. Очнись, – тряс Кольценос ее за уши.

– Прямо мне в бочину всандалилась, – гремел бас Двутавра сквозь пелену забытья.

Овечка второй раз за ночь порозовела и приоткрыла глаза. На улице светало, утренний туман пополз от реки, облизывать клеверный луг и сенокосное поле. Прямо над ее лбом склонился стебель льнянки обыкновенной, будто подмигивая Варежке желтым глазом.

– Я умерла? – тихо простонала Варежка.

– Если бы я напряг мышцы, то возможно, – почесал пузо Двутавр, – На твое счастье, я был расслаблен и лежал.

– Зачем лежал? – Поднялась на ноги овечка.

– Я попал в капкан, – насупился бык.

И только сейчас Варежка заметила, что одна нога у Двутавра зажата меж двумя железными скобами. Струйка бурой крови стекала по черной шерсти и пачкала траву.

– Ой! – Воскликнула Варежка и тут же сдернула подорожник что рос рядом, плюнув на зеленый лист. Потом надергала со своего боку шерсти, покрутила, и получилась веревка. Овечка уткнула морду в траву, поколдовала над капканом. С щелчком скобы разжались.

– Вот, – она приложила подорожник к ноге Двутавра, подвязав веревочкой.

– Благодарю, – потряс освобожденной ногой бык.

– Но тут что произошло? – спросила Варежка и посмотрела на Кольценоса.

Тот сосредоточено перекатывал во рту травинку.

– Думаю, тут было покушение, – сказал Кольценос, наконец, – Привидение выманивало нас к лесу. А сзади волк должен был нас съесть. Но ему помешала ты со своим светящимся свитером. Одно мне не понятно: почему он не зарезал нас обоих.

– Может испугался свитера? – Пожал круглыми плечами Двутавр.

– Это самое похожее на правду объяснение, – Задумчиво жевал травинку Кольценос.

– А как ты попался? – Варежка посмотрела на Двутавра.

– Очень просто. Я расстался с Пасей. Она потопала к себе, а я шел по полю к вам и тут – щелк! Куда деваться? Орать и звать на помощь? Смотрю привидение появилось, а потом и Кольценос. Я уже было хотел его предупредить, как одна ретивая овечка меня торпедировала.

От реки послышался дробный топот, кто-то бежал прямо на беседующих. Нервы у всех были на пределе, поэтому Кольценос, Двутавр и овечка не сговариваясь, плюхнулись и распластались на клевере, пропитанном росой.

Из тумана выросли два кривых рога и козлиная морда.

– Вас всех привидение что ли проглотило? – спросила морда голосом Иванушки. –Вот вы где, партизаны. Мне, конечно, лестно что вы преклонились, но прошу вас, встаньте. Не вгоняйте меня в краску.

– Где ты был, болтун? – Двутавр поднялся с земли.

– Я удил перья… Ай! – Голова в тумане вдруг резко пропала.

Когда все присутствующие подскочили к Иванушке, то увидели, что он сидит по-турецки и лупит копытом себе по ноге, и по железным зубьям капкана.

– Прости! Это я забыла его защелкнуть, – Варежка освободила козлика.

– Вы издеваетесь?! Откуда здесь капкан?!

– Это я тоже хотел бы знать, – Гримаса задумчивости проступила на мордочке бычка. – Если рассуждать логически: то капкан поставил не волк. Иначе зачем ему выманивать нас, когда рядом лежит девятьсот килограмм мяса.

–Отборного, прокаченного мяса, – уточнил Двутавр и подергал грудными мышцами.

– Вот-вот, – Дунул на съехавший чуб бычок, – Это все очень парадоксально.

И Кольценос погрузился в размышления во время которого машинально жевал розовые цветки клевера.

– А как Пуговка? – Вспомнила Варежка.

– Как, как? Как свинья в грязи извалялась, да храпит. – Кисло съехидничал Иванушка, у которого еще ныла нога. Благо удар зубов пришелся в большем стенке копыта.

– Пойдем, заберем ее, – вышел из задумчивости Кольценос.

Солнышко вскарабкивалось на небосклон, туман стал блеклым, а потом и вовсе скукожился, как сахарная вата под струей воды. Животные вернулись на сенокосное поле, подошли к краю грязевого прямоугольника с подсохшей коркой черного пластилина. Пуговки в прямоугольном бассейне не было.

– Может домой утопала? – предположил Иванушка.

– Не нравится мне это, – насупился Кольценос, нагнулся и поднял огрызок яблока. – У нее с собой были яблоки?

– Вроде нет. – Пожал плечами козлик.

– Парадоксально, – констатировал Кольценос и оглядел поле. – Будем искать.

Некоторое время животные бродили средь стогов и реки и звали Пуговку. Никто так и не откликнулся, если не считать пташек чирикающих повсюду. Варежка обнаружила у края поля еще один яблочный огрызок.

Тут настроение упало даже у Иванушки.

– На ферме она, – сказал козлик неуверенно и прибавил, – наверное…

– Очень надеюсь, – буркнул Кольценос.

Двутавр выпрямился и сказал:

– Не хочу никого пугать, но скорее всего ее утащил волк.