Читать книгу: «Восемь розовых слонов», страница 3

– Не забывайте, Дмитрий Сергеевич, если аноним находится в числе анализантов, то данные действия ему не понравятся, и он начнет действовать с упреждением.

– Вы фаталист?

– А вы нет?

– Не похоже, что один из этой компании – искусный злоумышленник. Я, конечно, не мастер по проникновению в психику, но отличить законопослушного человека…

– Чушь, – возразил Краузе, – Держу пари, не отличите. Если преступник умен, умеет скрывать свои мысли, чувства, мотивацию и все такое. Я тоже не вижу зацепок, но далеко не убежден, что пациенты чисты.

– Гадят без фантазии, обратили внимание? Стандартный набор. Похоже, голову не ломают.

– Еще нам не хватало противника с изощренной фантазией, – хмыкнул Краузе, – Вы можете представить, что кто-то носится по городу и с упорством, достойным лучшего применения, совершает мелкие пакости, не щадя ни бензина, ни личного времени?

– Я тоже думал об этом. Нужно знать, что инженер Арнгольт поздно уйдет с работы, а в подворотне никого не окажется. Что Баев выведет гулять своего питомца, и тот не откажется сбегать за кустики. Что появится возможность подрезать машину с молодоженами и безнаказанно скрыться. Подкараулить возлюбленную Моретти. Знать, что писатель все утро просидит в кафе, выйдет в туалет, а официантке в тот момент приспичит отлучиться. Что мама Оксаны Чернорецкой уйдет в ночную смену, а Оксана разляжется в ванне. Что Римма Марковна приедет на дачу сразу после вандала. Что во время поджога гаража господина Корнилова поблизости не окажется посторонних. А сапог сорок третьего размера, если вы об этом не подумали, мог надеть любой, в том числе сама Римма Марковна – поскольку впечатления беспомощной древности она не производит. Здравый смысл и капля интеллекта подсказывают, что один человек такое не провернет.

Доктор Краузе смотрел на меня расширяющимися глазами, приглаживал шевелюру, норовящую встать дыбом.

– Сочтем за совпадение, – сказал я, – Так удобнее. А письмо – бодрая шутка. Вроде сообщения о минировании, которого нет. Волноваться не о чем. Подозреваю, за время наблюдения за своими пациентами вы не обнаружили в их психике ничего устрашающего? Милейшие люди. Откройте им их желания – может, что и вылезет. Позволите стройную версию, Александр Петрович? Но она вам не понравится. Чур, не кричать и не швыряться дорогостоящими бутылками, договорились?

– Валяйте, – проворчал Краузе, – Если версия не имеет отношения к вашим подколкам и издевательствам.

– Она имеет право на жизнь, – уверил я, – Но повторяю, она вам не понравится. Женщина, с которой вы встречаетесь на съемной квартире на улице Льва Толстого… Подождите, не бунтуйте. Я не лезу в ваши дела и не делаю оценок. А квартиру вам снял ни кто иной, как я. Ваши свидания регулярны, раз в неделю – вы уходите торжественный, обреченный, как на Голгофу. А по возвращении делаете вид, что просто гуляли. Я не любопытный и ничего не замечаю… кстати, в последний раз вы не стерли с уха помаду и надели часы на правую руку. Женщина, с которой вы потеряли голову – супруга замминистра… опустим название министерства, и вас не посещает мысль, что вы столкнулись с изощренной местью обманутого мужа. Да, звучит странно, проще вас убить или направить парней с битами, но что мы знаем о воспаленном уме, одержимом страстью свести вас с ума? А убить можно и потом – когда вы вдоволь намучаетесь. Признайтесь, выдумали об этом?

– Черт бы вас побрал… – прокряхтел Краузе, перекашивая челюсть, – Почему бы вам не отправиться спать, Дмитрий Сергеевич?

– Сейчас пойду, – я торопливо допил скотч, – Вы уже купили восемь розовых слонов?

– Почему розовых, черт вас подери? – всплеснул руками Краузе.

– Потому, что терпеть не могу этот цвет, – я учтиво раскланялся и покинул гостиную.

Пятница, 9 сентября

Таинственный оппонент не стал тянуть резину. В пятницу доктор Краузе начинал прием с трех часов и в этой связи спал до упора. Я проснулся в девять, сварил кофе у себя в комнате, сел за компьютер… и только в начале двенадцатого симфония Вагнера выгнала меня из виртуального мира. Звонок располагался над головой. Тревожная трель означала, что доктор Краузе, сидящий в гостиной, хочет меня видеть. Я выключил компьютер. Сработал сотовый.

– Спуститесь, Дмитрий Сергеевич, хватит зарывать голову в песок.

– Понял уже, – откликнулся я, – Вы еще Тамару Михайловну за мной отправьте – чтобы окончательно дошло. Или курьера из фельдъегерской службы.

Я проделал привычный путь, убедился, что в «отстойнике» не висит посторонняя верхняя одежда, и вошел в гостиную.

– Повелевайте, Александр Петрович… – и осекся. На докторе Краузе не было лица. Он был одет с иголочки – в безукоризненную спортивную пару, отлично гармонирующую с серой футболкой, выбрит, лучики седины блестели в уложенной гриве. Но лицо напоминало посмертную маску. Он сидел в кресле, на коленях валялась трубка радиотелефона. На миг показалось, что доктора Краузе разбил паралич. Но вот он шевельнулся, обратил в мою сторону отрешенный взгляд. Тень непонимания улеглась на чело – дескать, что здесь делает прислуга? Произошло что-то страшное… и предсказуемое.

– Вы просили спуститься, – обреченно сказал я.

Психоаналитик вздрогнул. Трубка телефона устрашающе зависла над полом.

– Вы еще не перешли в оппозицию, Дмитрий Сергеевич? – хрипло спросил Краузе.

– Если вы о вчерашнем, то не берите в голову. Я тоже имею право быть услышанным. И не всегда мои мысли отличаются вздорностью и бесполезностью.

– Ваши права заканчиваются там, где начинаются ваши обязанности, – отрезал Краузе, выходя из оцепенения. – Умер человек, Дмитрий Сергеевич.

– Да уж понял, что не родился, – не зря меня терзали предчувствия, – Кто?

– Арнгольт. В восемь утра он, как обычно, отправился на работу. Машина вышла из строя – воспользовался метро. На станции «Беговая» пассажиру стало плохо, он вышел на перрон мертвецки бледный, шатался – по свидетельству очевидцев. Подбежали работники станции, вызвали скорую. Какое-то время он мог сидеть, позвонил жене Людмиле Борисовне, порывался встать. Скорая повезла Арнгольта в 14-ю больницу, туда же помчалась супруга. Предварительный диагноз инфаркт оказался неверен, дежурный врач склонялся к мысли, что это мышечный паралич, вызванный введением под кожу сильнодействующего вещества, наподобие строфантина…

– В толпе укололи, – догадался я, – Куда уж проще в этой давке. Мог даже не почувствовать.

– Он и не почувствовал. В больнице пришел в себя, выразил недоумение по поводу случившегося. Сначала ощутил зуд под кожей в районе плеча, онемели язык, губы, давило в груди, тошнило, кружилась голова. Людмила Борисовна пятнадцать минут назад позвонила мне из больницы… Я знал ее, лечил от невроза несколько лет назад. Когда с ее мужем стало происходить неладное, она – не зная о его тяге к симпатичному бармену – посоветовала Арнгольту обратиться ко мне. Женщина волновалась, сообщила, что Игорю Николаевичу ставят капельницу, колют какие-то лекарства. Я уверил ее, что все будет нормально. А после того, как вызвал вас, не стерпел, позвонил в больницу. Пациент по фамилии Арнгольт скончался несколько минут назад… Антидота не нашли, у больного начались конвульсии, кровь пошла из глаз, он умер от паралича дыхательных мышц… – доктор был таким бледным, словно его самого укололи.

– Укол смертельного вещества, – пробормотал я, – Паршивая штука и надежное средство в толпе. Надеюсь, вы в курсе, что один из психоаналитиков, преставившихся неделю назад, пал жертвой подкожной инъекции яда. Во всяком случае, это одна из ведущих версий.

Доктор Краузе об этом не знал. Телефон соскользнул на ковер, он даже не заметил.

– Сообщим Кобзарю?

– Не нужно…

– Странный вы, – пожал я плечами, – Ну, конечно, мы же не ищем легких путей. Минуточку! – осенило меня, – Я догадался! Визит господ из организации, название которой не называем! Угадал, Александр Петрович? Вы старательно замалчиваете эту тему. Не хотите подключать полицию. Что вам сказали господа? Что бы ни случилось, делать вид, будто ничего не происходит? Значит, изначально предполагалось нечто подобное?

– Отстаньте от меня с вашими инсинуациями, – Краузе задрожал от бешенства, – Не знаете – так нечего строить из себя шибко умного!

– Да я вообще наемный работник! – вскричал я, – Куда пойти, чего изволите. Собственное мнение иметь не положено, а вид иметь придурковатый и подобострастный. Мозговой центр – это вы. Разрешите заткнуться, Александр Петрович? Будут поручения?

– Ступайте вон! – завопил Краузе.

Я разозлился не на шутку. Просто кипел от гнева, обиды и непонимания. Доктор Краузе в своем стремлении ничего не делать готов был горы свернуть! Не скажу, что я не побаивался наших доблестных специальных служб, но через эту «фобию» перешагнул. Я позвонил майору Кобзарю – поскольку лично МНЕ не поступало пожеланий воздержаться от общения с полицией.

– И снова вы, – погрустнел Кобзарь, – Когда это кончится? Нашему управлению каждый день приходится раскрывать десятки преступлений…

Я деликатно промолчал. Лучше не знать, из чего делают колбасу и как раскрывают преступления.

– Что вам, Дмитрий Сергеевич? Вы просили – я сбросил информацию.

Я поведал в сгущенных красках, что наш дражайший психоаналитик в беде, нужно срочно принимать меры. Дополнительные восемь убийств (включая убийство Краузе) вряд ли украсят отчетность управления. Просматриваются два варианта. Первый – отселить доктора куда-нибудь в медвежий угол, и пусть голова болит у деревенских участковых. Второй – немедленно впрячься в дело, бросив вызов труженикам плаща и кинжала.

– Звучит как тост, – проворчал впечатленный Кобзарь, – А теперь давайте заново и без патетики.

Он слушал, недоверчиво урча.

– И что вы предлагаете?

– Без помощи зала не обойтись, Павел Викторович. Мы знаем, что будет много криков, и остаткам самолюбия доктора Краузе будет нанесен сокрушительный удар. Вы же понимаете, что мы защищаем не только доктора Краузе, но и его пациентов, большинство из которых мирные граждане, по наивности пожелавшие излечить свои неврозы. Явку фигурантов обещаю взять на себя. Вечер пятницы – прекрасное время посидеть в приятной компании…

Я чувствовал себя не очень комфортно в роли предводителя заговорщиков. В восемь вечера, убедившись, что доктор Краузе находится в доме и никуда не собирается, я вышел покурить на улицу. Вечер был спокоен, безветрен, легкая муть, не имеющая отношения к осадкам, затянула небо. Гул Москвы в Аркадном переулке почти не ощущался. Редкие прохожие чинно прогуливались по тротуару. Пейзаж портила свежевырытая канава на том месте, где посетители доктора Краузе паркуют свои машины. Проезжая часть сузилась, яму опоясывали бетонные блоки. Гости с юга в оранжевых жилетах проводили земляные «изыскательные» работы, отыскивая слабое место в канализационной системе. Нашего дома неприятность не коснулась. Я посмотрел на часы, Кобзарь задерживался. Впрочем, волноваться не стоило. Со стороны Остоженки показалась знакомая «Лада», встала на противоположной стороне.

– Не надо, дядя Паша, спасибо, сама добегу, здесь недалеко, – прозвучал мелодичный женский голосок.

И из машины вышла она…

Если быть объективным, из машины вышли трое. Одним из них был майор Кобзарь в мятом штатском, с ним еще кто-то, но на них я практически не смотрел. Застучало сердце, пересохло в горле, и кровь стремительно понеслась по сосудам. Девушка в короткой курточке помахала рукой и отправилась в сторону Пречистенки. Каштановые волосы подрагивали в такт шагам, она не шла, она плыла – большеглазая, с вздернутым носиком, желанная донельзя! От нее невозможно было оторвать глаза! Я не понял, что произошло. Со мной никогда такого не происходило! Я стоял с открытым ртом, выронив сигарету, и смотрел вслед ускользающей красоте. Она прошла шагов пятнадцать и оглянулась. Чудесная улыбка осветила миловидное личико. Взгляд скользнул и по мне – неприметному элементу пейзажа. Сердце забилось, как полковой барабан. Я не чувствовал своего лица и буквально разрывался. Догнать, познакомиться, договориться о встрече?

Излишне говорить, что я не слышал, как подкрались двое.

– Куда вы смотрите, Дмитрий Сергеевич? – проворчал Кобзарь, и я вернулся в этот мир. Он разглядывал меня очень подозрительно.

– Простите, Павел Викторович, задумался… – я протянул руку, мы обменялись рукопожатием, – Опаздываете.

– Не смертельно, пришлось подбросить кое-кого, – он взглянул на часы, – Фигуранты еще не прибыли?

– Нет.

– Как наш мегамозг? – он ухмыльнулся.

– Мегамозг в печали.

– Познакомьтесь, Вебер Олег Владимирович, Следственное управление Следственного комитета, юрист первого класса, капитан юстиции, – представил Кобзарь сопровождающего – подтянутого парня со смешливыми глазами лет тридцати пяти. Тот помалкивал, терпеливо дожидался, пока его представят. У парня было простоватое беззлобное лицо.

– Комитет? – я машинально протянул ладонь. Рукопожатие у нового персонажа было твердым.

– Не обращайте на меня внимания, – улыбнулся Вебер, – Я сам не рад, что здесь нахожусь, но, видимо, придется войти в курс дела.

– Какого дела? – я, кажется, что-то пропустил.

– Перестаньте, Дмитрий Сергеевич, – поморщился Кобзарь, – Кто тут громче всех разорялся, что дело серьезное? Считайте, убедили. Я сообщил о разговоре непосредственному начальству, начальство связалось со Следственным комитетом. Комитет решил не оставаться в стороне и откомандировал человека.

– Не волнуйтесь, Дмитрий Сергеевич, постараюсь не доставить хлопот, – заверил капитан юстиции, – Но мы обязаны быть в курсе, даже если дело обернется пустышкой. «Дело о мертвых психоаналитиках», как его окрестили, курирует наш отдел. Возможно, вы не знаете, но за последнюю неделю в Москве обнаружены тела двух психотерапевтов – Негоды и Маевского, оба умерли насильственной смертью, и не хотелось бы продолжения… – Вебер немного смутился, – Доктор Крузе известен, как опытный судебный эксперт, он плодотворно сотрудничает с правоохранительными органами, его хорошо знают за рубежом…

– Пусть будет так, Олег Владимирович, – разрешил я, – По нашему мнению, опасность в данный момент угрожает не доктору Краузе, а его пациентам. Но они тоже люди, верно?

– Я вас предупреждал, Олег Владимирович, что эта пара – несносна, – проворчал Кобзарь, – Впрочем, Тропинин – еще щадящий вариант. Скоро увидите главного монстра. Вы будете впечатлены. Постарайтесь принять его таким, какой он есть. Желательно не вступать в пререкания и не напоминать, где вы работаете.

Мне кажется, капитан оробел. И правильно сделал. Сцена, последовавшая за нашим вторжением в дом, по накалу безмолвной ярости была бесподобной. Узнав, в чем дело, и какую мину подложили люди, которых он считал своими, доктор Краузе лишился дара речи и способности передвигаться. Он отгородился от людей стеной презрения. Поняв, что выгнать гостей не удастся, он еще больше замкнулся в себе. Когда в гостиной стали собираться люди, он сидел в своем кресле, исполненный брезгливого отношения к происходящему, и расточал молнии. Идея собрать всех вместе выглядела так себе, но оно того стоило. Я никогда не видел этих людей вживую – за исключением Риты Туманович и Софьи Моретти. Их компьютерный облик не особо отличался от реального. Это были обыкновенные люди! Такими людьми заполнена Москва и остальная часть Российской Федерации. Из прихожей доносился голос Тамары Михайловны – она просила посетителей вытирать ноги. Я сидел в углу, наблюдал из-под прищуренных век, как помещение наполняется удивленными людьми. Вебер пристроился неподалеку на стуле и чувствовал себя не в своей тарелке. Я украдкой подглядывал за ним. Он не был механическим изделием, смущался, выражал чувства. Об интеллектуальных способностях юриста первого класса я пока ничего не знал, но что-то подсказывало, что они имелись. Пусть не много, но все же…

– Олег Владимирович? – я повернулся к Веберу. Он вздрогнул.

– Слушаю, Дмитрий Сергеевич.

– Отвечайте тише,– я опасливо покосился на Кобзаря, который «растаптывал» ковер и готовил вступительную речь, – Девушка, приехавшая вместе с вами… кто она?

– Ну и мысли у вас, Дмитрий Сергеевич… Симпатичная девушка, спору нет. К сожалению, я женат. Когда Павел Викторович подобрал меня на «Китай-городе», она уже сидела в машине. Девушку зовут Даша, она племянница Павла Викторовича, сама иногородняя, обучается в Москве на юридическом. Понравилась? – Вебер смотрел на меня с удивлением – мол, в такое сложное время он еще интересуется девушками?

Образ незнакомки прочно въелся в память. Я гнал его, как засидевшегося гостя. Прибыли практически все. Надувал щеки владелец похоронного агентства Баев. Украдкой наблюдала за собравшимися пенсионерка Римма Марковна, при этом ее лицо, изъеденное мелкими морщинками, отражало сонм эмоций. Озадаченно, с легким испугом вертела стриженой головкой Рита Туманович. Сидел, скрестив на груди руки, худощавый офицер Корнилов с залысинами, устремленными к макушке. Он хмурился. Большим мыслителем этот парень не был, но чутьем обладал, и последнее подсказывало, что пригласили его не лечиться. Справа от двери пристроилась, отгородившись «магическим экраном», бледнолицая Оксана Чернорецкая. Девушка сглатывала, глаза ее казались безжизненными. На Оксану, не скрывая интереса, таращилась директриса дворца бракосочетания Моретти, но Оксана делала вид, что ее это не касается. В гостиную, крадучись, поглядывая исподлобья, вошел и прислонился к косяку писатель Рахметов.

– Добрый вечер, – поздоровался с аудиторией Кобзарь, – Не знаю, господа, знакомы ли вы друг с другом, но все вы пациенты доктора Краузе, с чем и поздравляю. Хотелось бы с вами поговорить. Прошу тишины. Сразу представлюсь – начальник уголовного розыска…

За Кобзаря я был спокоен. Невзирая на отсутствие гибкого ума и хроническую нехватку воображения, у Кобзаря имелась феноменальная способность держать на привязи любую аудиторию. Люди слушали, его, как гипнотизера – с неослабным вниманием. И хотя отношение их к сказанному было неоднозначным, никто не перебивал. Майор повествовал о загадочном письме – документальный факт. О мелких неприятностях у всех присутствующих, о гибели инженера Арнгольта, как апофеозе. Всё было разжевано, разложено по полочкам. Когда закончил Кобзарь, поднялся смущенный Вебер и поведал, что представляет Следственный комитет. Поставил в известность, что в городе Москве происходит сокращение поголовья психоаналитиков, ему очень жаль, и, похоже, чаяния на господина Краузе у присутствующих не сбудутся. В подобных условиях он не сможет продолжать лечение. Доктор Краузе при этом не проронил ни слова, он излучал презрение и брезгливость.

– А кто такой Арнгольт? – бухнул владелец похоронного агентства. Мыслителем Баев не был – все сказанное, возможно, запомнил, но не усвоил.

– Я, кажется, помню, – Римма Марковна обвела цепкими глазками всех присутствующих, – Молодой человек спортивного вида с прической-«ежиком». Бедный мальчик… Я столкнулась с ним на прошлой неделе, когда пришла на прием к Александру Петровичу. Этот несчастный как раз уходил…

– А что… – задумчиво пробормотал писатель Рахметов, – Мне кажется, сюжет… – достал из пиджака маленький планшет и принялся что-то набивать.

– Сюжет? – удивился Кобзарь, – Думаю, не до всех дошло. Если вас убьют, господин сочинитель, то дописывать роман придется другому.

Дрогнул указательный палец.

– Почему меня должны убить? – нахмурился писатель.

– Впору начать все заново, – вздохнул Вебер.

– Я поняла, – сделала иконописный лик Римма Марковна, – Это детектив, да? Мы все должны умереть. А после нас умрет доктор Краузе.

После подобных слов обычно начинается суматоха (а в телевизоре – рекламная пауза), но ничего такого в гостиной не происходило.

– Я ничего не поняла, – проговорила, споткнувшись, Рита Туманович, – кроме того, что нас пугают. Доктор, почему вы все время молчите?

– Да, действительно, – встрепенулся писатель, – Почему у нас Александр Петрович молчит?

Доктор Краузе фыркнул… и ничего не ответил.

– Я подозревал, что это шарашка, – процедил Корнилов, – когда мне советовали обратиться к доктору Краузе. Но я не знал, что это еще и драмкружок.

– А как же врачебная этика? – сухо спросила Софья Моретти, – Все, о чем мы говорили доктору Краузе, стало известно посторонним лицам.

– Далеко не всё, – возразил Кобзарь, – А только то, что ваши проблемы уже начались. И опыт господина Арнгольта подсказывает: мелочами, вроде кражи ноутбука, вы уже не отделаетесь. Мы не понимаем, что происходит, склоняемся к мысли, что столкнулись с сумасшедшим. Но риск от этого не становится гипотетическим. Мы считаем своим долгом вас предупредить. Предупрежден – значит, вооружен. К сожалению, нельзя приставить к каждому из вас охранника…

– Почему же? – хитровато усмехнулся писатель, – Если вы считаете, что каждому из нас угрожает опасность – вы обязаны нас изолировать.

– Согласны на изоляцию? – покосился на писателя Корнилов.

– Лично я – нет, – засмеялся Рахметов.

– Во-первых, мы не уверены, что вам угрожает опасность, – гнул Кобзарь, – Но склонны это предполагать. Если есть желающие обезопасить свою жизнь – милости просим. Приезжайте в управление, пишите заявление, мы что-нибудь придумаем. Но есть способ лучше – почему бы вам… куда-нибудь не уехать?

И вот тут начался базар. Рита возмущалась, что она по-прежнему ничего не понимает – какие письма, может, это детективная викторина, групповой сеанс психотерапии? Почему она должна куда-то ехать, бояться – если она не сделала ничего плохого? Она вообще за всю жизнь не сделала ничего плохого! Корнилов язвил про извращенное понимание полицией своего долга. Моретти уверяла, что завязывает с психоанализом и выбирает традиционную медицину. При этом женщина выразительно поглядывала на Оксану Чернорецкую, давая понять, что хождения «налево» – прерогатива не только «нормальных» людей. Римма Марковна – чуть ли не единственная здравомыслящая в компании – удивлялась негативной реакции аудитории – ведь то, о чем говорил полицейский, заслуживает всяческого внимания. Кто-то хочет, чтобы его укололи ядом в общественном месте? Писатель уверил собравшихся, что и так избегает общественных мест… а задумка у детектива, что ни говори, стоящая. Он продолжал набирать текст. На писателя с изумлением смотрел капитан Вебер – надо же, какой источник вдохновения…

– В общем, бред, – подытожил Баев, – Или розыгрыш. Или что-то еще.

Зависла пауза, и все услышали приятный, хотя и несколько замогильный голос Оксаны Чернорецкой.

– Послушайте… я, может, что-то не поняла, но если это правда… если некий сумасшедший собрался нас убить, то… я правильно понимаю, что он находится среди нас?

Не только у меня мурашки поползли по коже. Люди приутихли, стали втягивать головы в плечи. Баев вскинул руку, устремил пристальный взгляд на часы, хотя они находились на другой руке. Задумалась Римма Марковна. Рита Туманович как-то сморщилась, повзрослела. Писатель Рахметов резко повернулся к Оксане и уставился на нее, как на гроб господень.

– Веселая ферма какая-то… – пробормотала Софья Моретти, взялась за ручки кресла, чтобы встать… и осталась сидеть.

– Господа, наше дело – предупредить, – невозмутимо повторил Кобзарь, – Что мы, собственно, и сделали. Милая дама ясно выразила то, о чем каждый боялся подумать. А мы в свою очередь готовы вас заверить, что не собираемся сидеть без дела. Органы выясняют обстоятельства смерти Арнгольта, и вам придется потерпеть неудобства, связанные с вхождением в круг подозреваемых.

– Тьфу, сходил к психоаналитику, – ругнулся Корнилов, – Никогда ведь в это не верил…

– Не вы один, – встрепенулся Рахметов. – Фрейдизм называли «радиоактивными отходами двадцатого века». Владимир Набоков уверял, что психоанализ Фрейда – грандиозное шарлатанство.

Доктор Краузе не реагировал. А я не мог избавиться от прилипчивого ощущения, что угроза зависла не только над пациентами, но и над всеми присутствующими. Я перехватил пристальный взгляд Оксаны. Она смотрела осмысленно, с интересом. Баев и Моретти перед уходом выдали что-то в духе «мы будем жаловаться, пусть не водят нас за нос», но выглядели расстроенными – как и все прочие. Народ не засиживался – люди исчезали из гостиной, как музыканты группы «Наутилус» в финале песни «Гуд бай, Америка». В какой-то миг не осталось никого. Я проводил до крыльца майора Кобзаря и его коллегу из Следственного комитета.

– Не удалось оценить вашего «монстра», Дмитрий Сергеевич, – сообщил Вебер. Он выглядел слегка обескураженным, – Доктор Краузе принял обет молчания? Баба Яга против? Но аура от него исходила – боже мой… Сочувствую вам. А еще по этому делу… – Вебер замялся, – Я внимательно следил за поведением фигурантов. Вы всерьез считаете, что кто-то из них замешан в нагнетании напряженности и убийстве Арнгольта? Не знаю, Дмитрий Сергеевич, не знаю… Я не дипломированный психолог, но работаю на следствии больше десяти лет, и могу вас заверить, что это практически невозможно. Либо кто-то из них гениальный артист…

– Пойдемте, Олег Владимирович, – потянул его Кобзарь, – Будем надеяться, выходные не принесут сюрпризов. Вы пиво пьете?

– А знаете, с удовольствием, – воодушевился Вебер, – Супруга подождет. Давайте с нами, Дмитрий Сергеевич? На Остоженке открылся замечательный ирландский паб со странным названием «Старый валлиец».

Я сокрушенно вздохнул. Кобзарь злорадно хохотнул.

– Не искушаете Тропинина, Олег Владимирович. Ему предстоит непростое окончание вечера. Трупов в деле может добавиться уже сегодня.

Выпроводив последних посетителей, я постоял перед зеркалом в прихожей, одернул пиджак, заверил себя, что двум смертям не бывать, и шагнул в гостиную, из которой проистекало чреватое молчание…

Если в мире и существует недосказанность, то ко мне она в данный час не относилась. Доктор Краузе проорал в мой адрес ВСЁ. Я узнал о себе много нового и полезного. Это был свирепый шквал, торнадо, выплеск самых черных эмоций! Он топал ногами, разбрасывал по гостиной предметы мебели и несколько раз прорывался броситься на меня, чтобы сделать отбивную себе на ужин. Останавливало его только то, что я мог дать сдачи. Я никогда не видел его таким! Доктор визжал, как баба, рвал на груди «тельняшку» за многие сотни долларов и выплескивал в меня такой поток оскорблений, что уши сворачивались в трубочку, а сердце закипало от благородной ярости!

– Что, Дмитрий Сергеевич, вы уже прошли курс молодого предателя?! – изрыгал рулады доктор Краузе, – Езус Мария, какую же змею я пригрел у себя на груди!!! Что я в вас нашел?! Да такие, как вы, даже на органы не годятся!!! Вы жалкая, ничтожная личность! Возомнили о себе невесть что, а на самом деле вы полный ноль, ничтожество, пустое место! Любой олигофрен на порядок умнее вас!!! Какое вы имеете право вести свою грязную игру у меня за спиной?!

Это было самое невинное, что я услышал в свой адрес. Он высказывал обо мне такое, что возмутился бы и мертвец. Я тоже в долгу не остался, защищался и переходил в контратаку.

– Конечно! – кричал я, – Все, что вы делаете – это правильно, и как я об этом забыл!!! Мышкуете со своими чекистами, или с кем там еще, а в это время гибнут люди, на что вам глубоко и искренне плевать! Вы готовы тянуть до последнего, лишь бы вас не трогали! А элементарно раскинуть мозгами – это титану ума не по силам!!! Вы не видите, что процесс уже пошел, скоро доберутся и до вас?! Как это мило: причина нашего с Тамарой Михайловной увольнения – ликвидация работодателя!

Тут он сорвался на мат, и рухнули последние подпорки у моего ангельского терпения! Я прозрел – почему я уже четыре месяца тоскую в этом доме?! Почему терплю унижения, теряю последние нервные клетки, почему мой восьмичасовой рабочий день заканчивается в час ночи – а зарплата… ну, не самая, скажем, высокая в мире! Неужели я за эти деньги не найду достойную, спокойную, не отягощенную нервами работу, где меня будут уважать, ценить и приветствовать ценные инициативы? Плевать на доктора Краузе, пусть его убивают хоть каждый день. Я мысленно возликовал – боже, нашелся повод уволиться! Как же долго я его искал! Именно это я и выпалил ему в лицо: прощайте, господин психоаналитик! Он орал, что туда мне и дорога, могу убираться прямо сейчас, наконец-то, он наймет себе нормального помощника – а не такого, за которого приходится краснеть и все переделывать!

Последнее высказывание меня просто убило. Я стал спокойным, как удав.

– Спасибо, Александр Петрович, я все понял. Если не возражаете, я соберу свои вещи и покину вас прямо сейчас. Вы должны мне за последний месяц. Надеюсь, у вас хватит порядочности не лишать меня жалования за август?

Он тоже сделался спокойным и ироничным.

– Что вы, Дмитрий Сергеевич, как я могу? Комплекс порядочности, который у одного из нас отсутствует, не позволит мне сделать такое. Вы получите свой оклад до последней копеечки… но, увы, только завтра, когда я свяжусь с банком. А последнюю ночь, так и быть, можете провести в этом доме. Как бы противилось тому мое естество.

– Замечательно, – я учтиво склонил голову и покинул гостиную.

Утром в субботу желание уволиться не пропало. Оно окрепло, придало мне сил и желания жить. Сменить среду обитания! Открыть для себя мир НОРМАЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ! Всю ночь я бегал от щелкающего зубами монстра в стильном деловом костюме, он хватал меня за хлястик, хрюкал, поддавал в спину рогами и копытами. За ночь в доме не случилось ничего, что поставило бы под вопрос принятое решение. Тамара Михайловна перехватила меня в коридоре, сунула деньги в конверте и умоляла остаться.

– Дмитрий Сергеевич, миленький, – шептала она, размазывая слезы, – не принимайте близко с сердцу, не уходите… Ведь он всегда орет – не вы первый, не вы последний… Останьтесь, прошу вас, на кого вы меня покидаете? Представляете, каких собак он на меня спустит, когда мы останемся одни? А неизвестно, кто придет вам на смену…

– Простите, Тамара Михайловна, но даже в тюрьмах кончаются сроки. Это была последняя капля. Вы сами заметили, я уже кричу на вас и превращаюсь в доктора Краузе. Нам бы этого не хотелось, верно? Мне очень жаль, но надо уходить. Мы с вами еще встретимся, вспомним былые сражения…

Я поцеловал плачущую женщину в щеку и весь исполненный достоинства спустился с лестницы. Двери в гостиную были приоткрыты.

– Дмитрий Сергеевич, вы не могли бы зайти на минутку? – донесся знакомый голос.

– Увы, Александр Петрович. Мы всё обговорили и решили вчера вечером. Всего вам доброго.

Закружилась голова, я почувствовал тошноту… С этого и начались проблемы с памятью. Лишь добравшись до Пресненского вала, я сообразил, что передвигаюсь по городу на «БМВ», принадлежащем доктору Краузе! Сила привычки! Мой развалившийся «Ситроен» стоял на парковке в Митино, куда я купил «абонемент». Я врезал по тормозам и чуть не создал аварийную ситуацию. Спохватившись, добрался до ближайшего разрешенного для разворота участка, вырулил на встречную. Проехав пятьдесят метров, вспомнил, что разучился ездить на метро и прочих видах общественного транспорта. А «Ситроен» требует долгого ремонта. Чертыхнулся, пристроился в хвост легковушке, желающей развернуться. Проехал те же пятьдесят метров по Пресненскому валу и устыдился своей слабости (неужели не доеду на метро?!), снова встал на разворот. И так продолжалось несколько минут. У гаишника, наблюдающего за моими метаниями, похоже, закружилась голова. Правил дорожного движения я, в принципе, не нарушал. Он задумался, стоит ли махать палочкой? Во избежание неприятностей, я вырулил на вторую полосу и вскоре обнаружил себя в потоке машин, идущих на северо-запад. Гигантских пробок в субботу не было. Через час я стоял под дверью в Митино и не мог понять, почему мой ключ отвергается замочной скважиной. И тут пронзило! Я же сдал свою квартиру на три месяца молодому человеку добропорядочной наружности, за которого похлопотал расставшийся с женой сосед сверху! Замки поменяли. Я схватился за голову. КАК я мог об этом забыть?! Что со мной происходило? Ковыряние в замке не осталось без внимания, дверь приоткрылась, показался молодой мужчина в форме топлесс, которому я сдал квартиру. Он смутился. Его торс блестел от пота.