Читать книгу: «Тени холодного солнца», страница 6
Глава 5
Первая жертва «Зелёного дьявола». «Бойся мертвецов ходящих в ночи». Вечер поэзии
Катарина стонала и металась во сне. Её густые, каштановые волосы в беспорядке рассыпались по подушке а мышцы лица подергивались судорогой. Девушке снился, наверное, самый ужасный кошмар из всех что она видела в своих сновидениях.
Она видела себя в раннем детстве, сидящей на коленях у матери, в их родном деревенском доме. Рядом сидели: её отец, старший брат Ганс, а также всякие дяди и тёти что приехали на её крестины. Все они смотрят на неё, улыбаются ей, что-то там ей гукают, и радостно переговариваются между собой. Она тоже всем улыбалась и бессвязно лепетала. Их изба ярко освещена множеством свечей, к тому же жарко пылает камин, всё здесь наполнено светом и любовью.
Но тут она замечает настежь распахнутую дверь во двор, за которой простирается непроглядная ночная темнота. Эта открытая дверь является, как-бы единственным чёрным пятном в море света, откуда в избу тянет сыростью и холодом из зловещей ночной темноты. Катарина ощущает как холодок ужаса проникает ей под кожу. Там за чёрным провалом распахнутой двери, затаился кто-то очень страшный, тот кто жаждет принести в их дом ужасное, смертельное зло.
Она начинает хныкать, пытаясь обратить внимание родителей на открытую дверь. Но взрослые, словно бы, ничего не замечая, по прежнему весело смеются и разговаривают.
А она уже видит, что там, в густой темноте двора, полыхают дьявольским огнём чьи-то налитые кровью глаза. Там приготовилось к нападению мерзкое чудовище, с огромными и острыми когтями и клыками. Возможно даже, это сам Дьявол, извечный враг рода человеческого. Чудовище, несомненно, выбирает момент для нападения, чтобы ворваться в их мирный, уютный дом и всех растерзать. И поняв это она начинает кричать, кричать во всё горло, так громко, как только могут себе позволить её новорожденные лёгкие. Она кричит, просит, умоляет этих глупых взрослых, чтобы они немедленно закрыли дверь. Закрыли и заперли на все засовы, а хорошо-бы ещё и подпёрли чем-нибудь изнутри. Но они только смеются и умиляются тому, какая у них резвая и голосистая малышка.
А она всё кричит, кричит и кричит надрываясь изо всех сил, но только, вот беда, говорить то она ещё не умеет. А Дьявол всё ближе, он уже совсем близко. Вот в дверном проёме возникла его отвратительная, безобразная пасть. Вот ужасная лапа с длиннющими, острыми как бритва, когтями, уже тянется из темноты, всё удлиняясь и удлиняясь. Она надрывается в своём последнем крике и… просыпается.
В комнате стоит тишина, тихо сопят Клавдия и Герти. В сумраке белеют связки чеснока развешенные на стене. Всё как обычно, как все эти три года. Очень хочется закрыть глаза, но по какой-то непонятной причине она не можнт этого сделать. Просто лежит и смотрит в темноту. Так проходит много времени.
Постепенно, её взгляд останавливается на сгустившейся в правом углу, у окна, тени. Почему-то она становится всё плотнее и плотнее. Катарине это кажется очень интересным. Широко открыв глаза она наблюдает за необычным явлением. Постепенно тень, словно бы, начинает жить собственной жизнью. Вот она отделилась от стены и начала двигаться, всё более приобретая человеческую форму – «Может быть это ОН» – пронеслось в голове у Катарины, но эта мысль ни сколько её не напугала.
И тут она действительно увидела ЕГО. Он просто выплыл из сумрака, точнее сгустился из него. Молочно-белая кожа, густые локоны золотистых волос, длиннополый зелёный кафтан расшитый золотыми шнурами и мёртвые неподвижные глаза. И ещё эта улыбка… Такую улыбку, Катарина видела однажды на ярмарке, где заезжие итальянские артисты давали кукольное представление. Она была такая же как у куклы того мерзкого Арлекино – холодная, злобная и безжизненная.
Медленно, будто плывя по воздуху, он стал приближаться, надвигаясь на неё. Его протянутые к ней руки были очень длинными, с белыми тонкими палицами заканчивающимися острыми ногтями. Парализованная ужасом, Катарина, почему-то, обратила особенное внимание на роскошные кружевные манжеты выглядывающие из рукавов. Она пыталась закричать, разбудить своих подруг, позвать на помощь. Но вместо крика, из сведённой судорогой глотки, вырвался, едва слышный, стон.
Мёртвые глаза его, внезапно вспыхнули, ожили, заискрились лукавством, сладострастием и презрением. Его руки стали проделывать неестественно плавные, манящие движения. Он манил её, звал за собой. И она, не осознавая что делает, поднялась с кровати и пошла за ним. Вообще-то, двигалось только тело, а её разум, бессмысленно, как в недавнем сне, всё ещё пытался кричать и звать на помощь.
Сама-собой открылась дверь ведущая в коридор, и он проплыл через неё продолжая манить за собой Катарину. Подобно сомнамбуле, лишённой собственной воли, девушка следовала за ним. Обе её соседки, тихо посапывая, спали глубоким и сладким сном.
– Не бойся меня, Катарина, – раздался в голове девушки, тихий и ласковый голос, звучавший, как-будто, с неуловимым акцентом. – Мне просто нужна твоя кровь. Боль пройдёт быстро, а потом мы будем вместе. – Холодные как лёд, сильные пальцы взяли её за подбородок, в нос ударило смрадное дыхание ожившего мертвеца. Умирая от ужаса, она почувствовала острую боль в шее, а затем провалилась в темноту.
* * *
– Струэнзе, Струэнзе… Так и предполагал, что с вами будут одни проблемы, – я с жалостью смотрел на моего бедного Алоиса изнемогавшего под тяжестью двух здоровенных чемоданов. Наконец, моему денщику удалось затащить их в купе. – Ну скажите пожалуйста, где, находясь в плену, вы смогли раздобыть столько барахла? – кивнул я на чемоданы.
—Ну что вы, что вы, барон, – вечно улыбающаяся физиономия датчанина блеснула на меня очками. – Стал бы я обременять вашего человека каким-то барахлом. Эти чемоданы путешествуют со мной с самого начала войны.
– И что-же такого ценного вы в них храните?
– Так… самый минимум необходимых вещей. А всё остальное, это книги, тетради с моими заметками, блокноты.
– Пишите? И о чём же, позвольте полюбопытствовать.
– Да так.., – Струэнзе, в смущении, замялся. – В общем всякую мелочь, – путевые наблюдения, заметки, иногда стихи. – Я удовлетворённо кивнул головой. Мои первоначальные предположения подтверждались.
– Знаете, дорогой Олав Христиан, с самой первой нашей встречи, я ничуть не сомневался в том что вы пишите стихи.
– Знаете, дорогой Людвиг Франц Теобранд, военная карьера меня никогда не прельщала. Её за меня выбрал мой отец. А я, по натуре, исследователь. Меня всегда манила не воинская слава а седая история, загадки древности, какие-нибудь страшные тайны. А палить из пушек, и разрывать в клочья людей, это всё не по мне. Я, вот, мечтаю написать роман или поэму… Что-нибудь из славной истории датских викингов.
– Что ж, превосходно, Струэнзе, – произнёс я, нарочито равнодушным тоном. – Я только беспокоюсь за своего денщика, ведь теперь, кроме моих чемоданов ему придётся таскать и эти два ваших чудовищных мастодонта. Как бы ему при двойной нагрузке не сломать спину.
– Ай, да бросьте, барон. Насколько я успел заметить, ваш Алоис, на редкость крепкий парень.
– Кстати, а где ваш денщик? Неужели геройски погиб за короля и Данию? – спросил я с издёвкой.
– Ну уж нет! – Струэнзе, от души рассмеялся. – Старый прохвост Расмус, предпочёл геройски отступить вместе с нашей армией, всем моим гардеробом и деньгами. Оставил в палатке только эти чемоданы видимо сочтя их незаслуживающими спасения.
– И бросил своего офицера?! Да… дисциплинка у вас, в доблестной датской армии. Осмелюсь предположить, ему просто осточертело таскать ваши чемоданы, с набросками великих произведений.
– Да что вы привязались к моим чемоданам, – возмутился датчанин. – Ну стоят себе и стоят.
– Не обижайтесь, Олав, не стоит, – сказал я примирительно. – Ехать нам долго, заняться нечем. Так что если вы вскроете один из этих чемоданов и прочтёте что-нибудь, что посчитаете нужным, из своих творений, то найдёте во мне самого благодарного слушателя… – Струэнзе впился в меня, сквозь стёкла очков, своими голубыми глазами, а потом погрозил пальцем.
– Ну уж нет, Людвиг, вы опять хотите меня высмеять, я это чувствую.
– Ну что вы, и в мыслях не было. Струэнзе, хватит ломаться как девушка. Я уверен что вам самому очень хочется мне что-нибудь прочитать.
Усмехнувшись, мой попутчик полез в один из своих необъятных чемоданов и порывшись в нём, достал толстую тетрадь в чёрной обложке.
– Вот… Тут… Так-сказать, – замялся он. – В общем, это мои наброски к будущей поэме. Я так и решил её назвать… «Великая северная поэма». – В этот момент наш поезд наконец тронулся, и от сильного толчка, Струэнзе выронил свою тетрадь. Раскрывшись она упала мне под ноги, и я увидел что тетрадь, вся полностью, от корки до корки, исписана мелким, убористым почерком. Так-что чтением мы были обеспечены на всю поездку. Подобрав свою тетрадь и откашлявшись, Струэнзе, наконец начал читать1.
Вырванный с корнем, Ясень Иггдрасиль2,
В огненный омут рухнул, повержен.
Хеймдалль3 трубит в рог, созывая,
Войнов что спят в «Чертогах павших"4.
Пусть же герои оставят навеки,
Бражные лавы и игры валькирий.
В день Рагнарека5, Распрей властитель6,
В бой нас ведёт на полчища мрака.
Нету надежды, и нету иллюзий,
Нет утешенья – религии трусов.
Есть лишь день смерти, день Гибели мира,
Где средь богов, наши строятся рати.
Спины друг-другу братья закроют,
Прадеды там и правнуки вместе.
Клином стальным и непобедимым,
Встанут герои эпох позабытых.
В звонкой дали крикнет гусь одинокий,
Скачет там Один или Майтрейя7.
Тор8 или Индра9, свой пробует молот,
Век волков гибнет, и с ним Кали Юга.10
____________________________________________________________________
1. Здесь и далее стихи автора.
2. Ясень Иггдрасиль – мировое древо в религии древних скандинавов, которое держит на себе все миры. В день гибели мира оно будет вырвано с корнем и обрушено в огненную бездну.
3. Хеймдалль – в скандинавской мифологии -бог из рода Асов. Охраняет мост Биврёст (радугу) ведущий в страну богов Асгард. Затрубив в свой рог Гьяллархорн он возвестит день последней битвы и конца мира.
4. Чертоги павших – иначе Вальгалла. Палаты верховного бога древних скандинавов Одина. Здесь Один принимает души погибших героев, и пирует вместе с ними.
5. Рагнарёк (Гибель Богов) – конец света в скандинавской мифологии.
6. Властитель распрей – одно из многочисленных, имён Одина
7. Майтрейя – в буддийской мифологии – Грядущий Будда.
8. Тор – бог – громовержец, сын Одина, в скандинавской мифологии. Изображался в виде рыжеволосого великана с молотом в руке.
9. Индра – бог – громовержец в веддическом пантеоне древних ариев. Бог грозы и войны, поражающий своих врагов, дубиной грома – ваджрой.
10. Кали Юга – Железный век. В индийской мифологической космогонии эпоха следующая за Сатья Югой (золотым веком), Трета Югой (серебряным веком) и Двапара Югой (бронзовым веком). Кали Юга завершает цивилизационный цикл и характеризуется всеобщем одичанием и падением нравов. В этом она сильно напоминает т. н. «Век волков» в скандинавской мифологической традиции.
_____________________________________________________________________
Закончив читать он закрыл тетрадь и выжидательно посмотрел на меня. Выглядел он очень напряженным, видимо был готив к чему угодно – от язвительных насмешек до восторженного одобрения. А я, в растерянности не знал что сказать. Выдержав, мучительную для попутчика паузу, я, затем похвалил его творение.
– Ну что ж… Местами стихи, конечно ещё сыроваты. Но в целом, очень и очень неплохо. Проникновенно. В любом случае у вас несомненно наличествует поэтический талант.
– Да? Вы находите? – Струэнзе улыбнулся, нервно потирая руки.
– Эти стихи очень необычны, написаны, непонятно в каком стиле, но тем не менее, они полны некой первобытной силой и непосредственностью. Думаю что они могли-бы стать частью чего-то более грандиозного.
– Вот-вот, именно так, Людвиг, – глаза датчанина загорелись. – Я хочу создать поэму о легендарной истории северных народов.
– Северную Илиаду? – спросил я с усмешкой. Но Струэнзе тут же взорвался. Темперамент у парня явно был не скандинавский, ему бы корсиканцем родиться.
– Не надо иронизировать, Людвиг. Я не претендую на лавры Гомера, но ответьте мне на один вопрос. Почему мы, северные народы, обладая таким огромным количеством древних легенд, саг, мифов, не имеем достойного эпического произведения, уровня той же Илиады или Энеиды Вергилия?
– А разве у нас нет таких произведений? – я искренне удивился. – А как же «Песня о Нибелунгах», «Старшая Эдда» Снорри Стурлуссона, «Беовульф», наконец?
– О!.. Вижу вы прекрасно разбираетесь в северогерманской древней поэзии, – произнёс он, пораженный моей начитанностью. – Но все эти произведения, так сказать, местного значения. Они известны лишь специалистам и энтузиастам-любителям. В среде романских и славянских народов о них почти никто не знает. К тому же, написанные в раннем средневековье они нуждаются в серьёзной литературной обработке, прежде чем получат мировую известность.
– А вы значит, решили создать поэму мировой известности, которая прославит наши северные легенды? Что ж прекрасно! Вместо Зевса будет Один, вместо Ахиллеса – Сигурд.
– Вот вы опять иронизируете, Людвиг. Между прочим, среди наших легенд полно совершенно оригинальных. Кстати, я отправил несколько своих стихотворений Эрику Верлауфу1. Известному в Дании собирателю фольклора.
– И что же вам ответил Верлауф?
– А.., – Струэнзе огорчённо махнул рукой. – Он мне написал что не собирается давать художественную оценку моим сочинениям. Лично его интересуют только подлинные древние тексты а не их современная интерпретация. – Затем он опять схватил свою тетрадь и стал перелистывать. – Так… Сейчас я вам прочитаю ещё кое-что. Так… Так… А вот оно. Вот это я думаю поставить в начале поэмы. Я назвал его «Молитвой викинга»
– Олав, Олав, – взмолился я. – На сегодня достаточно поэзии, друг мой, пора подкрепить свои силы.
В дверь постучали и на пороге купе появился Алоис, держа поднос уставленный бутылками и тарелками с закуской. Но датчанин уже вошёл в раж, и только отмахнулся.
– Ну уж нет, барон, вы сами меня попросили, так что теперь сидите и слушайте. Вечер поэзии продолжается.
Услышь нас, Водитель ратей,
Отец богов нам внемли.
Небесного свода создатель,
Ветров, хладных волн и земли.
Дай в брани, мечам нашим, ярость,
Сердцам нашим дай огня.
Борту корабельному крепость,
И крепость хребту коня.
Внемли нам, Зачинщик распрей,
Где сталь крушит вражий строй.
Где смерти росою красной,
Пленяешь взор грозный свой.
Там где, о щитов ограду,
Ударят мечи, звеня.
Победу нам дай в награду,
Всё прочее возьмём без тебя.
Когда же, изрублены в сече,
В крови мы на землю падём.
Прими наши души, при встрече,
В Вальгалле за бражным столом.
_____________________________________________________________________
1. Эрик-Христиан Верлауф (1781—1871). Датский историк и этнограф, изучал народные песни и исландские памятники древности.
_____________________________________________________________________
– Браво! Браво! – раздалось позади меня. – У распахнутой двери купе стоял подвыпивший прусский офицер с щёгольскими, закрученными кверху усиками и хлопал в ладоши. Позади него стоял ещё один пруссак, по видимому, денщик, и держал поднос с начатой бутылкой коньяка и несколькими бокалами.
* * *
В молчании граф мерил шагами пространство своего кабинета. Стоявший у входа маленький человечек докладывал ему своим монотонным и нудным голоском, то и дело вытирая вспотевшую лысину.
– Сегодня, Ваше Сиятельство, ещё двое слуг потребывал расчёта. Я ничего не могу поделать, народ бежит. Случай с Катариной окончательно лишил всех присутствия духа. – Человечек, снова вытер платком вспотевший лоб, откашлялся и затем продолжил, с горькой усмешкой. – И ведь всё выходит именно так, как в этих чёртовых легендах. Катарина его первая увидела, и на следующую ночь с ней произошло такое.
– Хорошо, Фриц, я понял. Ещё что-нибудь? – Человечек замялся и снова промокнул лысину платочком.
– В округе не спокойно, разговоры всякие идут…
– Фриц, говори конкретней, – резко одёрнул его граф. – Что за слухи, кто их ведёт? Терпеть не могу недомолвок.
– Ну, насколько мне известно, там, так сказать, мутит воду местный пастор, отец Пауль. В своей последней проповеди он так и заявил, что мол, из-за проклятия Траумбергов не должны страдать невинные люди.
– Фриц, отцу Паулю нет и тридцати лет. Что он вообще может знать о здешних событиях произошедших полвека тому назад? Он всего четыре года служит в нашем приходе.
– Да, но жив ещё старый пастор – отец Бернардо. Ему сейчас уже семьдесят четыре года, он хотя уже не служит но вполне ещё бодр.
– Да я хорошо его знаю, – кивнул граф.
– Так вот наш молодой пастор, отец Пауль, постоянно с ним встречается, консультируется по разным вопросам. А ведь, отец Бернардо появился в нашем приходе всего через два года после… тех событий. Выслушивая исповеди прихожан он, конечно же, смог составить полную картину того что здесь произошло.
– Ну и что из этого? – Так, вчера вечером они опять встречались. Видите ли, Ваше Сиятельство, у отца Бернардо служит горничной девица Клара. Ну у нас с ней… впрочем это не важно.
– Понятно, – граф усмехнулся. – Значит ты в курсе всего о чём говорят в доме старого пастора. – Фриц слегка покраснел и замялся, но потом, в очередной раз вытерев лысину, продолжил.
– Вчера к вечеру отец Бернардо вызвал к себе отца Пауля. Они закрылись в кабинете и долго о чём-то говорили. Клара, как не старалась, расслышать смогла совсем немного. Они говорили о проклятье, о каком-то пророчестве Магды, ещё о чём-то. Потом отец Бернардо заявил что, на этот раз, нельзя допустить чтобы умерло столько людей как в прошлый раз. А отец Пауль во всём соглашался с ним, а прощаясь, сказал такую фразу – «Жаль несчастную девушку, но если ничего другого не остаётся, придётся действовать более решительно».
– Негодяй! – граф так сильно вцепился руками в подоконник, что побелели костяшки пальцев. В этот момент в дверь постучали, и в кабинет вошёл мужчина средних лет, в строгом но не очень модном костюме с коротко подстриженной бородкой и в пенсне.
– Хорошо, Фриц, можешь идти, – граф поспешно отпустил своего дворецкого. После того как тот вышел, он повернулся к своему гостю.
– Ну что скажете, доктор, как находите свою пациентку? – Но мужчина прибывал в глубокой задумчивости и кажется не сразу услышал заданный ему вопрос. Потом, словно очнувшись, ответил.
– Я осмотрел госпожу Анну-Марию, Ваше Сиятельство. С нею всё нормально, уверяю вас.
– Но она так бледна, и… эти тени под глазами, – недоверчиво произнёс хозяин кабинета. – Она почти ничего не ела несколько дней.
– Она абсолютно здорова, – продолжал настаивать его собеседник. – Здоровая молодая девушка. Разве-что, имело место небольшое нервное расстройство, но это, в общем-то, пустяки.
– А как та, вторая девушка? – поинтересовался граф, устраиваясь в кресле. Небрежно махнув рукой он указал собеседнику на соседнее кресло.
– Вы имеете в виду ту служанку. Ну что ж… Здесь всё гораздо хуже, намного хуже. Думаю нам не стоит пытать на её счёт благополучных надежд.
– Но что с ней? – достав сигару из коробки, граф закурил. – Чем она больна? Вы можете поставить диагноз?
– Ну, точно пока сказать не могу, – развёл руками мужчина. – Совершенно очевидно что девушка пережила очень сильное душевное потрясение. Бедняжка очень слаба, постоянно впадает в забытьё, и у неё наличествуют все симптомы сильной кровопотери.
– Кровопотери? – резко переспросил граф. – Но каким образом? У неё же нет никаких сильных повреждений? Мне говорили, всего лишь пара царапин на шее. Вы что доктор, уже успели наслушаться местных сказок?
– Каких сказок? Не понимаю о чём вы? – удивился доктор.
– Так не о чём, неважно. Значит похоже на кровопотерю?
– Вот это то и удивительно, – вздохнул доктор. – У неё действительно есть небольшие ранки на шее, но они никак не могли стать причиной сильной кровопотери. Может быть какая-нибудь инфекция? – он снова развёл руками. – Девушка лежит в забытье уже сутки. И она периодически бредит, и вот этот её бред меня очень беспокоит.
– Это ещё почему? – удивился граф. – Люди часто бредят находясь в беспамятстве, что же тут удивительного?
– В бреду она упоминала какого-то «Зелёного дьявола». – Граф вздрогнул услышав это имя, но быстро взял себя в руки. – И постоянно просила закрыть некую дверь, говоря что за ней прячется сам Сатана, ну и тому подобное. Но самое интересное здесь то, что она говорила на разных иностранных языках: сначала на старорумынском потом на венгерском, итальянском, точнее на пьемонтском наречии. А затем ещё на двух каких-то языках, совершенно незнакомых мне. – Мужчина взял сигару, предложенную ему хозяином кабинета, и затем продолжил. – А я, между прочим, знаю все европейские языки, и ещё турецкий с персидским.
Насколько мне известно, эта девушка, до её болезни, говорила только на немецком и богемском, то-есть чешском, языках. Да и себя она в бреду называла разными именами: Матильдой, Феофанией, Умарундой, – он усмехнулся. – Вы когда-нибудь слышали такие имена как Умарунда или Индасурата? Уверен что нигде и никогда.
А два часа назад она начала всё время повторять одну фразу на старосербском. Фраза звучит очень зловеще «Бойся мертвецов ходящих в ночи» – Внезапно доктор замолчал и схватился за голову. – Боже мой… Боже мой… Как же я сразу об этом не догадался. Но если это так… то это ужасно. Ужасно! – Доктор обжёг себе ухо сигарой, но даже не почувствовал боли.
– Что вы там шепчите, Войцеховский, скажите, девушка поправится? – Спросил граф, но его собеседник, погруженный в свои мысли, не расслышал вопроса. Сжимая руками голову он что-то про себя шептал, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Да что с вами? Я спросил, девушка поправится? – вновь спросил граф, повысив голос. Доктор, тяжело вздохнув, посмотрел на него.
– Что? А… Нет-нет. Не поправится, – произнёс он скороговоркой. – Процесс превращения начался и его уже не остановить. Не думал что вновь столкнусь с подобным, – пробормотал он себе под нос. – Хозяин кабинета с удивлением посмотрел на него.
– Что? Что вы сказали? Какое ещё превращение?
– А? Нет… Превращение? Нет, я сказал отравление. В организм девушки попала какая-то инфекция и процесс отравления зашёл слишком далеко. Я бессилен помочь бедной девушке.
– Жаль. Бедная, бедная, Катарина, – вздохнул граф. – И всё же, господин Войцеховский, если в замке произошла вспышка инфекции, надо принять меры. Очень хорошо, доктор что вы оказались здесь.
– Да- да, конечно, – доктор поднялся с кресла. – С вашего позволения я вернусь к постели больной. – И уже взявшись за ручку двери он произнёс. – Удивительно это всё, Ваше сиятельство. Вот мы с вами образованные люди, и в силу этого, боимся назвать истинную причину происходящего здесь. Мы не в силах произнести это вслух. А ваши слуги, – доктор грустно усмехнулся. – Кажется, прекрасно всё поняли. Вон, посмотрите, чесноку везде понавесили, прямо как в глухой румынской деревушке.
Через пять минут после того как ушёл доктор, в кабинет заглянул Фриц.
– Господин, пришёл Адольф Клюге, владелец нотариальной конторы «Клюге и сыновья», он очень просит его принять.
Вошедший, был невысокий лысый мужчина с моноклем в правом глазу. Он держал в руках большой конверт из плотной коричневой бумаги и заметно волновался.
– Ваше Сиятельство, я счёл своим долгом лично прибыть к вам, чтобы принести свои самые нижайшие извинения.
– Извинения? Что случилось, господин Клюге, я не понимаю, – удивился граф. – За что вы собираетесь извиняться?
– Произошло чудовищное недоразумение. За все сто двадцать два года, что существует наша контора, такое произошло первый раз. Мы обнаружили это письмо, адресованное вам. И к нашему ужасу, выяснили что должны были передать его, ещё полтора года назад. – Глядя на помрачневшее лицо фон Траумберга и его насупленные брови, господин Клюге поспешно добавил. – Я понимаю, Ваше Сиятельство, что это абсолютно непозволительная оплошность, и что она бросает тень на нашу фирму. Но, прошу вас, посмотрите на дату! Это письмо было оставлено в нашей конторе почти пятьдесят лет назад! Ещё при моём дедушке, царствие ему небесное. Немудрено что о нём забыли. – С этими словами нотариус положил перед графом конверт.
* * *
Пруссак криво улыбался и был, что называется, уже изрядно навеселе. Весь он был какой-то лощёный, подтянутый, и гусарский мундир на нём смотрелся очень эффектно.
– Разрешите представиться, господа, Вальтер фон Гертвиг, – кавалерист картинно щёлкнул каблуками. – Женюсь, господа, вот такие дела. Увы, наступил конец моей холостяцкой жизни. Еду к невесте в Дрезден, а весь поезд забит скучными бюргерами и их унылыми жёнами. Нескем даже выпить. Вот взял Ганса и пытаюсь отыскать здесь какого-нибудь брата – офицера. А тут сразу двое, да ещё и любителей поэзии.
Тут взгляд пруссака скользнул по эполетам Струэнзе. От удивления он открыл рот а его рука потянулась к револьверу. Дат… Мой датский спутник уже начал создавать проблемы.
– Датчанин?! Но, чёрт возьми! Что это значит, господин капитан?! Вы путешествуете в компании вражеского офицера?! – голос Гертвига зазвучал угрожающи. Кажется пруссак посчитал своим долгом прояснить эту ситуацию. – Вы ещё и выпиваете с ним! Вон – почти целую бутылку распили, а ведь он враг. У нас, господин артиллерист, между прочим, война с ними идёт. Хороши союзнички, ничего не скажешь. Не зря наш король Вильгельм и Его Превосходительство, господин Бисмарк не доверяют вашему императору.
– Успокойтесь, господин Гертвиг, – негодование пруссака меня изрядно позабавило. – Не стоит везде видеть лишь врагов и изменников. Я, барон Людвиг фон Хагендорф, и как и вы, тоже еду к своей невесте. А, сидящего перед вами господина зовут Олав Христиан фон Струэнзе. Он уже не враг а военнопленный, везу его, так сказать, в качестве трофея, продемонстрировать своей невесте. – Пруссак от удивления закашлял и покрутил головой. Подкрутив свои щёгольские усики он усмехнулся.
– Значит как трофей! Чёрт возьми, а ведь неплохая идея, господин барон. Жаль что а сам до этого не додумался. Я ведь тоже взял в плен несколько датчан, – Гертвиг пристально взглянул на Струэнзе. – Правда ещё больше прикончил, – добавил он со злобной усмешкой. Повернувшись к своему денщику он взял с подноса бутылку и поставил её на стол. – Ступай в наше купе, Ганс, и приготовь мне постель.
* * *
Мой славный Алоис, бесшумный и незаметный, подобно заправскому официанту, поставил на столик, между нами, новую бутылку коньяка, и так же незаметно исчез. Пруссак и датчанин, между тем, ожесточенно продолжали свой бесконечный спор.
– Да, Пруссия действительно стремится играть первую скрипку в объединении Германии. Радуйтесь, господин Струэнзе тому что мы заберём у вас только две провинции. А ведь могли- бы захватить всё ваше королевство. Мы, без особого труда, сделали бы это ещё в сорок восьмом году. И я не понимаю зачем русский царь Николай I, тогда вступился за вас, – горячился пруссак. Не понимаю какое дело царю до вашего королевства?
– Нет, вы, Гартвиг, ещё увидите, что такая агрессивная политика Пруссии выйдет ей боком. Думаете Великобритания и Франция будут молча смотреть как в Европе поднимает голову ещё один военный монстр?
– Чепуха! Объединить все германские земли в одну мощную, стальную империю, это историческая задача Пруссии. Её священная миссия, если хотите. А вы, барон, вероятно предпочли бы, чтобы роль объединителя Германии взяла на себя Австрия? – усмехнулся Гертвиг.
– А почему-бы и нет? – ехидный тон прусского кавалериста привёл меня в негодование. – По-моему это вполне естественно. Австрийская империя является самым большим из немецких государств, и так-сказать, самым культурно развитым. Так кому же как ни нам выполнять эту историческую миссию.
– Совершенная чепуха! – нагло заявил Гертвиг. – Вашу Австрию, словно черви разъедают инородцы. Вас тевтонов в империи менее половины, все остальные это инородцы: венгры, славяне, евреи, итальянцы.
– Что же плохого в культурном многообразии? – спросил я. – Разные народы могут прекрасно сосуществовать в пределах одного государства, взаимно дополняя друг-друга.
– Нет! К чёрту инородцев! – яростно выкрикнул пруссак. – Немецкие земли должны объединяться вокруг исконно германских, монолитных территорий, а вовсе не вашего культурного многообразия напоминающего лоскутное одеяло. Нет, господин барон, будущая Германская империя будет строиться вокруг прочного как алмаз ядра. И этим ядром конечно же может стать только Пруссия как истинная хранительница германского духа. – К моему удивлению и досаде, наглого пруссака вдруг поддержал Струэнзе.
– Знаете, Людвиг, а мне кажется что господин Гертвиг прав, – вдруг заявил он. – Если объединение немецких государств произойдёт под эгидой Австрии, то будущая империя будет напоминать тот же рыхлый, бессмысленный, и наполненный внутренними противоречиями, винегрет, чем являлась, почившая в 1806 году Священная Римская Империя.
– Вот именно, ваш Струэнзе прав, – пруссак стукнул по столу кулаком та что зазвенели бокалы. – Прислушайтесь, барон, к тому что говорит ваш «трофей». Нам больше не нужно лоскутное одеяло.
– Но все империи многонациональны, – возразил я.
– И потому недолговечны, – категорически отрезал лощёный пруссак. – Многонациональность, дорогой барон – страшное проклятие для любой империи, и государства вообще. Это основная причина их гибели. Молчите? Вот-вот, потому что вам нечего возразить. Вспомните Древний Рим. Когда римляне были едины, им никто не мог противостоять. Их непобедимые легионы из отважных парней с красными щитами, громили всех своих врагов, проявляя на полях сражений чудеса храбрости. Они завоевали почти весь цивилизованный мир того времени.
И что же было дальше? А дальше они стали давать римское гражданство представителям покоренных народов. Допустили их в свои легионы, стали заимствовать их религии, их стремление к роскоши и их варварские формы разврата. И вот, спустя непродолжительное время, из героического, победоносного народа, народа-завоевателя, народа-господина они превратились в тупой скот, жаждущий только хлеба и зрелищь.
