Читать книгу: «От Ржева до Берлина. Воины 3-й гвардейской истребительной авиадивизии о себе и боевых товарищах», страница 14
Гвардии ст[арший] лейтенант
Горшков Николай Фёдорович
Парторг эскадрильи. 1918 г. р. Член партии с [19]43 г. Награждён орденом Красного Знамени и орденом Отечественной войны II с[тепени]
Родился я в Рязанской области, Данковском районе в с[еле] Хрущёво. Отец работал всё время в Москве в пожарной команде. Кроме меня в семье было ещё два брата и сестра. Начал учиться я в деревне, потом переехал в Московскую область в Павловопосадский район, где и окончил 7 классов школы. Потом окончил ФЗУ по специальности электромонтёра и был командирован в г. Сталиногорск на ГРЭС340, где и работал в качестве электромонтёра. В комсомол я вступил ещё в семилетке; там же я учился без отрыва от производства в аэроклубе и потом стал работать инструктором-общественником также без отрыва от производства. Потом после года я начал работать в штате аэроклуба и на ГРЭСе уже не работал. Зимой, когда было мало полётов, я стал ходить в школу для взрослых и окончил девятилетку, немного начал и 10-й класс.
Так я работал до 1 марта [19]39 г., а потом уехал в Качинскую военную лётную школу, которую и окончил в [19]40 году. Учился я там ровно год, после чего меня там оставили работать инструктором. В Качинской школе я имел 700 часов налёту. Вообще, учёба мне давалась легко. Я летал на У-2 и на УТ-1, на спортивных машинах. Средний мой брат – тоже лётчик, он окончил Ейскую школу341. Старший брат – авиамеханик.
Война меня застала в Крыму, в школе. Мы создали боевую эскадрилью, летали и прикрывали Севастополь. После, дней через 20, школа из Севастополя эвакуировалась в Республику немцев Поволжья. Я также полетел вместе со школой и там находился до 26 июня [19]42 г. 26 июня я и ещё 8 человек лётчиков прибыли в этот полк. Командиром этого полка тогда был Клещёв, это был ещё 434[-й] полк.
Прилетели мы в Люберцы, полк был тогда на фронте и состоял он тогда всего из 17 человек. Мы в Люберцах потренировались на новой материальной части, на «яках», а дней через 10 прилетели наши ребята с фронта. Здесь они прожили дней шесть, получили машины и все уже вместе улетели под Сталинград.
Когда мы прилетели, мы сели в Гумраке, недалеко от Сталинграда, на западном берегу Волги. Линия фронта тогда была между Доном и Волгой, в 75 км от Сталинграда. Первое время мы летали по своей территории, обкатывали машины, прорабатывали моторы. А потом нас, и меня в том числе, стали брать со «стариками». Летит восьмёрка – берут одного нового. В первый раз я был на линии фронта с Пе-2. Мы сопровождали их на ст[аницу] Морозовская342 там было большое скопление танков, и Пе-2 бомбили их. Я ходил тогда в паре с капитаном Баклан. Но особенного здесь ничего не было. Во время перелёта линии фронта постреляли по нас зенитки. До некоторой степени это волновало, так как чувствовал, что это стреляют по тебе. Но, в общем, всё было нормально. Самолётов противника мы тогда не встретили, они уже отбомбились.
Затем полетели далеко в тыл. Линия фронта проходила уже за Доном, и мы прошли по их территории километров 40. Здесь получилось так, что я был в группе прикрытия с Бакланом. Бомбардировщики отбомбились и стали уходить с разворотом вниз на большой скорости. А так как мы были внешними343, то пришлось на всех газах гнаться за ними. В это время я заметил, что сверху, навстречу пошла пара Ме-109, и разворачиваются в хвост нашим бомбардировщикам, которые снизились до 1000 метров. Мы погнались за ними. Я помню, что там кругом был дым от горящих полей пшеницы, от горящих деревень. Я оглянулся назад в левую сторону и потерял их, так как они были на солнце. А затем глянул – на меня идут с выпущенными ногами Ю-87344. Я это сперва не установил, так как не различал ещё тогда все самолёты. Но они попали в радиус нашего разворота, и я вижу впереди, что какой-то «як» его атакует. Я тогда повернул на этого345 и дал очередь, он перевернулся. Сам я не заметил, что было с ним, но потом мне сказали другие, что он врезался в землю. Это был мой первый сбитый самолёт – 21 июля [19]42 г.346
Мы прикрывали здесь две наши переправы через Дон.
В первые два боя я не видел «мессершмиттов», так как я всё время мотался за ведущим. Ребята рассказывали, что они дрались, сбивали, а я думаю, что я никого не видел. Я старался только ходить за ведущим и его прикрывать.
26 июля мы утром вылетели восьмёркой. Повёл нас сам Клещёв. В этот день был очень сильный бой. Немцы во что бы то ни стало решили разбомбить переправы, и мы должны были им помешать. В первом полёте ничего особенного не было. Потом я вылетел во второй полёт с Бакланом. У нас была восьмёрка, а их было штук шесть, завязался бой. Группа дерётся, а мы с Бакланом пошли на солнце, набираем высоту. Я сначала не понял, для чего мы отходим. Но мы набрали тысячи три высоты, и здесь потом уже я догадался, что справа навстречу к нам шла пятёрка «мессеров», и шли они немного выше нас. Они нас не видели, так как мы шли на солнце. Баклан мне покачал – дескать, внимание! А я уже вижу, в чём дело. Когда мы сблизились на приличную дистанцию, я думаю – нужно стрелять по ведущему, и он, и я дали по ведущему. Тот сразу задымил, пошёл такой чёрный дым, потом через нас сделал переворот и пошёл, а две других пары отвалили – одна влево, другая вправо, и боя не приняли.
Потом я смотрю, навстречу, метров на 100 ниже, идёт один «Ме». Я покачал Баклану, но он, видимо, не заметил, думаю, сейчас атакую, крутану его. Никого кругом больше нет. Я сваливаюсь на него переворотом и даю одну очередь. Он тоже переворот дал, а затем выворачивается в другую сторону. Я – за ним, и стреляю, стреляю, забыл, что Баклан остался один, увлёкся. А там была маленькая речушка около Калача. Я весь боекомплект расстрелял и вижу, что уже очень низко спустился, нужно выводить машину из пикирования, а он пикирует отвесно. Я сделал сразу горку, набрал 1500 метров, здесь я заметил пару «яков» и пристроился к ним. А потом посмотрел вниз и вижу, что там горит самолёт. Так что он на пикировании врезался в землю.
Это был первый мой сбитый истребитель347.
Третий и четвёртый вылеты также прошли с боями, но безрезультатно. У меня в моторе был дефект – не включалась вторая ступень нагнетателя, и на высоте мощность у мотора терялась. Затем у меня дутик лопнул, стали менять. Здесь – очередной вылет, а мне его ещё не заменили. Баклан полетел без меня, и его тогда сбили и ранили в руку.
Когда моя машина была исправлена, как раз полетела 1-я эскадрилья, и [я] полетел с ними седьмым. Прилетели на место – там ещё наша группа 2-й эскадрильи дралась. Мы стали набирать высоту, я начинаю отставать, так как мощность у меня слабая. Здесь шла четвёрка, я тогда встал к ним пятым, вижу, что я стесняю манёвр ведущего, нельзя ему было развернуться покруче. Он показывает мне, чтобы я перешёл на внешнюю сторону. Я глянул на солнце, а солнце было с их стороны, смотрю, один «як» идёт от солнца. Я пристраиваюсь к нему, думаю, будем в паре ходить. Перешёл я на его сторону, только перешёл, лечу сзади него, ничего не замечаю. Только перешёл, вдруг у меня как затрещат пули по плоскости, а бензин попал мне прямо в лицо, пули перебили правый элерон, стабилизатор, в общем, побит был здорово – также и бензобак, бензин течёт. Ну, думаю, нужно добираться домой, пока не атаковали ещё раз. Высота была тысячи полторы. Была облачность, я сразу – в облачность и пошёл домой в Гумрак. Машина вся дрожит, так как профиль весь нарушен. Ко мне пристроился «як» из другого полка. Я вижу, что никого нет, махнул ему рукой, и он ушёл. Так что пришёл я один.
У меня была перебита тяга закрылков, которые выпускаются при посадке. У меня мелькнула здесь мысль, что, возможно, если перебита тяга, один закрылок может быть выпущен, а другой нет, и машина может быть тогда положена на лопатки. Я решил попробовать выпустить закрылки на высоте 800 метров. И получилось действительно так, что левый вышел, а правый – нет. Но так как я ожидал, что машину может перевернуть на лопатки, то я её держал. Всё же я сел нормально. Подрулил, вылез. У меня руки дрожат. Моя стоянка была около КП. Ребята все смеются: побитый пришёл, здесь как раз был и полковник Сталин.
Из этого боя я сделал вывод, что смотреть нужно не только за одним ведущим, чтоб от него не отходить, но нужно смотреть и за воздухом, особенно на солнце. После этого смотрел уже во все глаза.
В остальных боях ничего характерного не было. В скором времени наш тур закончился и мы поехали на формирование.
В первом туре под Сталинградом я сбил два самолёта – Ю-87 и Ме-109.
Отправились мы в Люберцы, там отдохнули, в сентябре месяце полетели опять в Сталинград, сели в Б[ольшой] Ивановке и оттуда начали воевать. Здесь мы воевали с аэродрома подскока, ближе к Сталинграду. Драться приходилось очень сильно. Дрались мы там с прославленной 52[-й] эскадрильей Рихтгофена348, причём к нам попала плохая серия машин, особенно в отношении вооружения – оно у нас часто отказывало. Приходилось нам очень трудно, так как иной раз нужно стрелять даже не для того, чтобы его сбить, а хоть показать, что по нему стреляют, – например, когда он сидит в хвосте, нужно, чтобы он отвалил, а такой возможности у нас зачастую не было. Здесь я сбил Ю-88 и Ме-109349.
В этих боях я опять летал с Бакланом. Я уже чувствовал себя намного свободнее. Бои шли с превосходящими силами. И тогда уже старался держаться или ведущего, или своей группы самолётов, т. е. обязательно держаться своих, не распыляться, не увлекаться, особенно если противник уходит на свою территорию, так как это часто бывает просто уловкой с его стороны. Ты за ним идёшь, а потом на тебя сваливается пара и бьёт.
Был такой бой, в котором я сбил ещё один 109[-й], это над станцией Котлубань350. Вылетели мы шестёркой. Я был в паре с Бакланом. Была кучевая облачность. На высоте около двух тысяч метров у нас завязался бой с шестёркой. Начинаем крутиться. Я решил тогда пойти наперерез через облака. Вошёл в облако, правда, оно было большое, а потом решил выскочить вниз под облако. Взвился, смотрю, у меня под носом хвост «мессершмитта», а впереди хвост «яка». И стрелять мне нельзя, так как могу попасть в своего, а не стрелять тоже нельзя, так как «мессер» всё равно его собьёт. Оказывается, это был как раз Баклан. Я дал очередь, сбил «мессершмитта». Правда, Баклан думал, что по нему стреляют, но потом всё выяснилось. Всё это было на близком расстоянии – метров на 15–20. Стрелял я из двух крупнокалиберных пулемётов и пушки.
Вообще, я всегда стараюсь подойти к самолёту как можно ближе. Максимальной дистанцией я считаю 100 метров, а с большей дистанции эффективности уже не будет. А вообще нормальная дистанция – это 50 метров и даже 25 метров, хотя такую дистанцию выдержать редко удаётся. Очередь, конечно, стараешься давать прицельно.
Под Сталинградом было большое превосходство немецкой авиации. Там были и бомбардировщики, и много истребителей, они ходили просто эшелонами. Если бы не слётанность нашего лётного состава, то могли бы перебить всех, так как [в] некоторых полках молодёжь как увидит цель, сейчас же рассыпается, а истребители противника потом подходят к одиночкам и бьют.
С нами один раз тоже был такой случай351. Мы пошли восьмёркой. Там шли три эшелона самолётов противника – внизу были Ю-87, потом 110[-е] и Ю-88. Шли они на различных высотах. Так как Ю-87 к нам были ближе, мы решили сначала их отогнать на линию фронта, а потом уже драться. Вся восьмёрка пошла на них в пикирование. Но здесь случилась неприятная вещь. Ведущий, Стародуб, столкнулся с одним «юнкерсом», и они оба разлетелись в куски. Стародуб погиб. Мы растянулись цепочкой по всей группе, так как они шли гуськом, и, таким образом, мы рассыпались. Здесь я заметил слева от меня трассу пулемёта. Я вижу, что сзади на меня пикирует пара истребителей. Я кое-как вывел машину. А на других уже тоже пикируют. Здесь нас собралась пятёрка, и мы стали вести оборонительный бой, так как наступательный бой мы вести не могли – они напали на нас сверху. Причём мы старались отходить на свою территорию. Отходили, отходили, потом ко мне пристроился один «як» из другой эскадрильи. По-видимому, он потерял ведущего.
Бой проходил со снижением и дошёл уже до бреющих полётов. Солнце было сзади. Нас преследовала четвёрка; мы оборонялись и уходили. Причём моё вооружение наполовину не стреляло. А мой ведомый – или он успокоился, что отошёл на свою территорию, или что другое, – но вышло так, что мы сначала летели спокойно, а потом я оглянулся, вижу, «мессершмитт» догоняет. Я – в вираж, он дал очередь. Я резко взмыл вверх. Он не попал, проскочил от меня и дал по тому самолёту. Тот вспыхнул. А здесь уже другой «Ме». Я свалил машину. Думаю – или по самолёту зацеплю, или выведу, и всё же вывел. Начал я с ними крутиться. Наша группа отошла, так как они связались с другой группой истребителей. А я никак не могу попасть к своей группе, так как они352 мне не дают возможности. Я начал вертеться с парой. Пролетел мимо своего аэродрома, но помощи никто не может оказать, выйти никто не может. Сам я не могу сесть, а вооружение у меня не стреляет. Пролетел ещё один аэродром. Потом один «мессершмитт» ушёл, остался один. Я думаю, с одним-то я как-нибудь выкручусь на месте, начал виражить, причём нужно сказать, что «як» виражит лучше «мессершмитта». Я начал заходить ему в хвост. Он, вероятно, подумал, что я его могу сбить, и улетел. А я сел на один из наших аэродромов, зарядился и полетел на свой.
Из этого полёта можно сделать такой вывод, что ни в коем случае не нужно рассыпаться, отбиваться от группы. Если пришла группа истребителей и там имеются в наличии бомбардировщики противника, то ни в коем случае всей группой их не атаковать, так как всегда есть прикрывающие истребители, и на этом деле можно здорово попасть.
Это были бои с 13 сентября по 3 октября, и основной нашей задачей было бить бомбардировщиков, не давать им бомбить. На этой основе мы и старались строить свою тактику. А после мы стали ходить эшелонированными парами, одна группа ударная, а другая – сковывающая истребителей. Одна бьёт бомбардировщиков, а другая связывает истребителей. Тогда каждый знает своё место. Идём тогда в два-три яруса.
Потом мы поехали на Северо-Западный фронт. Сначала мы попали под Белый, воевали там. Здесь нужно отметить такие характерные моменты. Один раз мы летели на оперативный аэродром в Андреаполь. Шли мы в паре с командиром эскадрильи ЛУЦКИМ и шли сзади всех. Не долетая до этого аэродрома км 60, мы заметили наверху двух истребителей. Заметили мы две белых полосы. Это было далеко в стороне и неизвестно, кто это был. Но по радио мы предупредили, чтобы все были внимательнее, так как над нами – истребители. Шли и всё время посматривали. На аэродром нас вёл лидер, мы его не знали. Я продолжал наблюдать за истребителями. Вижу, что один сзади снижается, пикирует. Тогда я увидел, что это «мессершмитт». Второго я потерял, но этот шёл за нами бреющим, и трудно было его заметить, так как он был белый. Подходим к аэродрому, ведущий распускает группу, идём на посадку, а я держу в голове мысль, как бы он не подошёл. В нашу задачу входило прикрывать посадку. Только я оглянулся, смотрю, он сидит в хвосте у меня. Я сразу сделал вираж, он выскочил, затем здесь другие его заметили, по радио сообщили, и он ушёл. Но второй, оказывается, ходил на высоте и наблюдал.
Из этого нужно сделать такой вывод, что и на своей территории нужно всегда смотреть назад, чтобы не привести противника с собой и не быть сбитым.
Второй такой же случай был под Ст[арой] Руссой. Тогда меня чуть не сбили. Мы возвращались с одного задания. Погода была неважная. Приходим домой, горючее на пределе. Трое пошли на посадку. Я был ведущим, у меня горючего было больше. Они сели, а я захожу на посадку совершенно спокойно, но почти в самый момент приземления мне кричат: «„Як“, не садись, не садись». Я сообразил, что что-то неладно, спрятался за бронеспинку и решил садиться, так как если я шёл с выпущенными шасси, то он меня мог бы зажечь. А если машина загорится на земле, то я выпрыгну. Я сел, а в это время надо мной проскочил этот истребитель, я видел только крест, а за ним шёл «Як». Оказывается, шла 1-я эскадрилья с Холодовым, и за ними увязались истребители. Группа села, а они прикрывали, связались с ними и с боем притащили их на аэродром, полагая, что здесь могут помочь. И вот один, видя, что я иду на посадку, хотел на меня накинуться. Но Макаров ему не дал, и между ними завязался бой. Здесь ещё прилетели истребители на аэродром, но, увидев это, сразу же улетели.
Таким образом, и при посадке нужно смотреть во все глаза, особенно при плохой погоде, так как часто они идут незаметно под облаками, под самой кромкой. Так что и здесь нужно быть очень внимательными.
Сейчас у меня 6 сбитых самолётов353.
Вот, например, сегодня (12 июля) со мной шёл молодой лётчик КАМЧАТНОВ*. Ходит он прилично. В первый вылет ничего характерного не было. Видели ФВ-190, но они боя не приняли. Во второй вылет нас наземная станция навела на бомбардировщиков Ю-88. Сначала их была шестёрка, потом ещё пришла пятёрка, в общей сложности всего оказалось штук 30. Одна группа отбомбится и уходит, другая идёт. Первая группа бомбила, так как мы опоздали, остальным мы не дали, нарушили строй, а одну вернули. Правда, преследовать их не было возможности. В мою задачу входило прикрывать свою нижнюю группу от истребителей. Нас была восьмёрка. Одна четвёрка нижняя сваливается на бомбардировщиков, а другая должна драться с истребителями, но так как истребителей не было, то я решил использовать этот момент и атаковать. Я зашёл на одного Ю-88. Подошли мы с Камчатновым к нему близко, дал я очередь, у него загорелся мотор, и он ушёл на свою территорию. Но далеко он не мог уйти, так как он горел. Преследовать его было нельзя, так как здесь другие были. Камчатнов ещё не имеет сбитых, и этот самолёт был записан ему.
В следующий раз пришла группа бомбардировщиков, причём если поставили прикрывать от истребителей, то нужно эту задачу и выполнять. А я увлёкся бомбардировщиками и начал атаковать. Потом вижу, летят красные шарики. Я сначала внимания на это не обратил, так как стрелять было некому, а потом глянул, у меня в хвосте «фокке-вульф», и строчит вовсю. Правда, я здесь штопорнул и ушёл от него, но и бомбардировщик уже ушёл. Истребитель сделал переворот в облачность и исчез. И это ещё лишний раз подтвердило, что ни в коем случае не нужно бросаться всем на бомбардировщиков.
В третий вылет ничего особенного не было. Противник боя не принял.
Зимой я сбил ещё одного Ме-109Г-2354. У него очень большая мощность мотора, сильное вооружение, скорость больше, чем у Ме-109Ф. Три пушки, два пулемёта. Уязвимое место у него – бензобак. Лётчик почти сидит на бензиновом баке. Водяные радиаторы находятся в крыльях. В общем, система у них одна и та же, только она более усиленная.
Это было над Великими Луками. Прилетели мы восьмёркой. Нижняя группа шла для борьбы с бомбардировщиками, а мы – для прикрытия от истребителей. У меня вывалились шасси, правая нога – торчит, да и только. Вытравило весь воздух, так как лопнула трубка, и убрать её нечем. Я поэтому начал терять скорость, отстаю от товарищей. Сначала истребителей противника не было, прилетели одни бомбардировщики «хейнкели», «юнкерса́». Нижняя группа их атаковала. Потом на нижней высоте появился один «хейнкель», один Ю-88. Так как у нас была четвёрка, то мы их моментально сбили. Я тогда был в паре с Котовым. Он впереди заметил ещё одного бомбардировщика. Он дал полный газ и пошёл. А я не мог его догнать. Я ткнулся за ним, но на солнце его потерял. Вижу, что бомбардировщики пикируют, а истребителя нет.
А он пошёл вниз и там его подхватил. Слышу, по радио кричит Котов: «Горшков, веду бой с „мессершмиттом“». Я знал, куда он пошёл, иду на солнце, пошёл выше их, иду, смотрю и вижу: справа от меня, внизу, виражат «мессершмитт» и «як». Я посмотрел – кругом никого нет. Я могу спокойно атаковать. Высота у меня была метров на 200 выше. Я сваливаюсь на полном газу, а скорость была приличная. Этот сразу в переворот. Но так как у меня была большая скорость, я его сразу догнал. Нажал гашетку, а оружие не стреляет. Здесь получилась задержка, и БС355 не стреляет, потому что воздух вытравлен, нечем перезарядить. А чтобы пушку перезарядить вручную, нужно делать энергичное, сильное движение, а если этого не сделаешь, то ничего не получится. Мне нужно было выбрать удобный момент, чтобы её перезарядить. Я встал к нему в хвост, он немного пролетел и – раз, сделал горку. Но у него скорость была небольшая, и поэтому я его догнал. Он тогда сваливается. Я – за ним. Так пять минут я возился и всё жду подходящего момента. Аж вспотел! Потом он вошёл в отвесное пикирование, и на продолжительном пикировании я начал от него отставать, так как у меня было некоторое ограничение в скорости. А он уже начал уходить. Но в этот момент я перезарядил пушку, попробовал, она стреляет. Хотел стрелять на пикировании, а он сделал горку. Но я его перехватил на выходе из пикирования и почти в упор, метров на 25, дал очередь. Из него сразу – дым, пар, он перевернулся и пошёл вниз, даже лётчик не выпрыгнул. Я наблюдал за ним, так как никого кругом не было.
У немцев теперь два типа истребителей: «мессершмитты» и «фокке-вульф». Эти машины имеют разные тактические свойства. «Ме» хорошо берёт вертикали, а «ФВ» – больше на виражах и на горках. Поэтому у них ходят или смешанные группы «Ме» и «ФВ», или, если идут одни «мессершмитты», то они всегда стараются идти сверху, прийти незамеченными для нас, выйти из-за облачка, из-за солнца и обязательно атаковать сверху, так как тогда они имеют большую скорость. Атакует удачно или неудачно, делает горку и опять уходит выше. Причём если они приходят сверху, то мы всё равно принимаем бой. Но если мы идём сверху, они никогда боя не принимают, а обязательно стараются сделать переворот и на большой скорости уходят. Таким образом, бой они принимают только при условии преимущества в высоте и в количестве. Правда, встречаются у них «асы», сильные лётчики, те более или менее нахальный народ и связываются с нашими лётчиками, но всё же как чуть невыгодное положение, так уходят.
Очень сильно используют радио. А у нас нельзя сказать, чтобы радио было совершенно. С землёй мы разговариваем хорошо, но между собой связь – хуже, а у них это поставлено на широкую ногу, и это сильно чувствуется. Например, дерёшься с группой и видишь, что ещё приходят и ещё приходят, видимо, вызывают их по радио, и те приходят в данный район. Мы тоже так делаем, и вообще нам радио тоже хорошо помогает. Раньше оно было несовершенно, начинался треск, шум, редко какое слово поймаешь, а сейчас радио у нас налажено, с землёй разговариваешь как по телефону, и если на самолётах хорошие приёмники, то тоже хорошо слышно. Например, сегодня мы с Мошиным переговаривались нормально, а он шёл над облаками, в другой стороне.
Вооружение на «яках» такое же, как на ЛаГГ-3. А когда на «яках» отказывало вооружение, то это была плохая серия. Здесь на Ла-5 вооружение неплохое – две пушки, конечно, желательно было бы иметь вооружения побольше. У «ФВ», например, шесть точек: 4 пушки и 2 пулемёта.
У меня всего работало два техника – один в первое формирование, второй – во второе. В первое формирование был Филин* и техник-моторист Вася Груздев*. Дружба у нас была крепкая. Это видно из того, что когда меня прогнали над своим аэродромом и я долго не приходил домой, а те, которые шли впереди, видели, что какой-то самолёт врезался в землю356. Вероятно, это был мой ведомый, а мои техники решили, что это – я. Филин сразу сел на полуторатонку и поехал туда меня искать, но ничего не нашёл, а я прилетел уже к ночи. Нарочно пролетел над своей стоянкой, чтобы он заметил № 37, захожу, сажусь, рулю, вижу, он сидит на чехлах. Встретил меня один вооруженец, бежит рядом с плоскостью, кричит: «Филин, лейтенант прибыл!» Тот смотрит, смотрит, потом как сорвётся и бегом ко мне. Бежит рядом с машиной, вооруженца отогнал, вытаскивает меня из кабины, радуется.
Когда я прилетел подбитый, то они с этим мотористом двое суток не спали, ремонтировали машину. А потом у меня Филина забрали на другую машину. Теперь у меня техник Сахарков357.
14 июля 1943 г.358
Расскажу о боях 12 июля. Вылетали мы полной эскадрильей. Это был самый ранний утренний вылет. В первый вылет была небольшая насыщенность нашей авиации. В нашу задачу входило – прикрывать район действия от истребителей противника, так как там работали наши штурмовики и бомбардировщики, они обрабатывали передний край обороны противника.
Погода была облачная, но высота всё-таки была. Одна группа эскадрильи – нижняя, вела бой с истребителями. Но небольшой бой, так как истребителей противника было мало, а у нас было около 80 истребителей в одном районе. Тем более не было их бомбардировщиков. Так что наши штурмовики и бомбардировщики работали свободно.
В следующий вылет мы полетели восьмёркой. Это было в 8 ч[асов] утра. Облачность понизилась до 2,5 тысяч[и] метров, и никого кроме нас из наших истребителей уже не было. Была сначала одна группа, но и она ушла. Мы пришли, связались с наземной рацией, со станцией наведения. Они нам сказали, что в воздухе всё спокойно. А потом начали нас наводить на самолёты противника. Сначала нашли одну группу самолётов, два звена Ю-88, потом ещё одну группу в 3 самолёта, которая вывалилась из-за облачности. Они использовали облачность для подхода к цели, перед целью вываливаются и бомбят. Снизу была облачность кучевая. Ниже наши четвёркой стали атаковать Ю-88.
В мою задачу входило прикрывать нашу группу истребителей. Я сначала так и делал. Потом вижу, что истребителей нет, бомбардировщики вышли одни – я решил помочь нашим, так как у нас была четвёрка, а бомбардировщиков было очень много. Со своим ведомым Камчатновым359 мы навалились на одного бомбардировщика, как раз ведущего. Он только вышел из пикирования, и мы начали его бить. У него загорелся мотор и плоскость. Я отваливаю, так как этот должен был уже упасть. Смотрю, Камчатнов идёт за мной. Я перехожу к другому. Дал примерно очереди две, потом замечаю, что мимо меня летят красные шарики, я развернулся и вижу, что у меня в хвосте сидит истребитель «фокке-вульф» – их, видимо, вызвали по радио. А кроме того, стала подходить и ещё одна группа бомбардировщиков с истребителями. Я тогда бросил бомбардировщиков и начал выполнять свою задачу. Но моему ведомому неудобно было выбить противника из-под моего хвоста, но я сделал штопор, и тогда ведомый сошёлся с ним на лобовых, и тот ушёл.
Потом мы стали запрашивать свою станцию, чтобы выслать истребителей, так как восьмёркой их невозможно атаковать, так как их было до 30 штук, не знаешь буквально, куда деваться, и здесь пикирует и бомбит, и там. А кроме того, у некоторых наших все боеприпасы были расстреляны, и приходилось делать ложные атаки. Но, видимо, что с рацией что-то было, и помощь не пришла. Бомбардировщики в это время ушли. А так как у нас и горючее уже стало выходить, мы полетели тоже домой.
Следующий вылет был уже к вечеру. Сначала мы встретились с истребителями, слой облачности был низкий – 400 метров, были разрывы, была ещё кучевая облачность. Мы встретились в кучевых облаках. Станция наведения говорит, что в облачности работают Ю-88. Тогда пришлось бросить истребителей, так как они большого вреда не могли сделать для наземных войск, и броситься в кучевую облачность. Я с 2–3 очередей сбил одного Ю-88360. Здесь опять навалились их истребители, и пришлось связаться с ними. Этот самолёт записали мне, а первый – Камчатнову.
На этом день кончился, но бой был очень интенсивным. И они, и мы использовали облачность. Количественное преимущество было их, но превосходство в воздухе было наше, так как мы не давали им работать. Хотя они приходили эшелонами, но они даже не сбросили бомб. А истребителей мы гнали здорово.
Бои 13 июля
Вылетели утром. С утра солнце – с нашей стороны. К двум часам оно нейтрально. В воздухе была дымка, была очень плохая горизонтальная видимость. Если смотреть на солнце, то всё сливается. На территории противника была облачность высотой метров 600–800, высокий слой. Я был сверху, а Мошин – в нижней группе. Подходим к цели. Я заметил слева в дымке к солнцу два самолёта на нашей территории, но нужно было установить, кто это? Немцы обычно заходят на нашу территорию, если солнце с нашей стороны, а ведь меньше всего ждёшь противника со своей стороны. И я решил посмотреть, не заходит ли противник ко мне с тыла. Я сказал Мошину, что пойду посмотреть, а вы посмотрите за мной. Договорились по радио. Я пошёл, но оказалось, что это наши Ла-5. Я обратно разворачиваюсь в правую сторону на их территорию и вижу, из-за облаков вылетает один, затем второй самолёт и идут к нам с набором высоты, но нас не видят. Это были «фокке-вульф». Я сказал Мошину, что вижу самолёты противника, иду атаковать, прикрывайте.
Мы пошли всей верхней четвёркой. Ведущий второй пары Келейников и Марков идут за мной. Я обошёл «ФВ» сверху, они не видели с солнца. Их оказалось три самолёта, по крайней мере, я больше не видел, но мой ведомый видел ещё двух. Я, по-видимому, увлёкся и их не заметил. Я захожу к крайнему ведомому, так как ему уже никто помочь не может, и сразу же начинаю с хвоста. Я развернулся на полной скорости сверху, моментально догоняю и даю одну очередь. Он сделал горку на солнце, и я его потерял, так как солнце сразу слепит. Я прикрыл газ, так как скорость была большая, и мог столкнуться. А второй ведомый отвалил сразу в облачность. А этот идёт к ведущему. Потом он пошёл на солнце. Я выворачиваюсь, смотрю, он идёт. Я дал две очереди, и у него слева от мотора выскочило красное пламя, но потухло. Он уже свалился с горки и пошёл вниз. Я – за вторым ведущим, за первым я не следил, но наша четвёрка видела, что он свалился и горел. Я пошёл за вторым в облачность. Там в него стрелял Келейников, но безрезультатно.
Здесь я сразу пошёл к речке, чтобы там спокойнее собраться, так как все рассыпались. Начал собираться. Собралось нас пять, потом вижу, ещё один вышел из облаков – шесть. Я собрал, кричу по радио, но передатчик был неважный. Меня, видимо, они не услышали, смотрю, пара пошла домой, так как время было уже на исходе, потом смотрю, и вторая пара развернулась, пошла. Смотрю вперёд, кто-то качает, я думал, что командир. И все мы пошли. Приходим домой, все сели, а командира нет. Оказывается, что в облачности, где была наша пара, была четвёрка «фокке-вульф». Наша пара была из нижней четвёрки, к ним зашла четвёрка «ФВ». Там были Мошин и Пономаренко*. Пономаренко выбил из-под хвоста командира одну из пар, а вторую пару выбить уже не мог361.
