Читать книгу: «Однажды в СССР», страница 9
Глава 23
Если подъезжать к Жданову со стороны полей по Донецкой трассе или железной дороге, первое, что видно – это дымы. Бурые столпы поднимаются к облакам, где растворяются в голубизне небес. Потом появляются трубы, завод. И если ехать на поезде, завод успеет обступить состав, оглушить своим лязгом и движением. Потом пассажир увидит другие фабрики, вдохнет запахи иных дымов: с запахом бензола от Коксохима, курного угля, которым топят печки жители ждановских коммуналок и бараков.
Да что там, пробыв с пару недель в городе, иной приезжий может стать настоящим дегустатором дыма. Путешественник может подумать: мысль отправиться в Жданов была не лучшей.
Если в Париже отовсюду видно башню Эйфеля, то в Жданове столь же вездесущ дым или его спутники. Выброшенная окалина падает на дома, и с годами любая стена, любая черепица окрасится в бурый колер. Но куда заметней графит, который вылетает из доменных печей. Он ложится на подоконники, в жару ветер метет его с пылью. Из-за графита любая асфальтовая дорога блистает так, словно в нее вкраплены бриллианты.
В Жданове есть пляжи, и некоторые приезжие опрометчиво считают город курортом. Но с каждого пляжа видны заводские трубы, кои пачкают небеса. А вдоль Городского пляжа то и дело громыхают товарняки, кои везут в порт металл, уголь и серу. В полувагон серу засыпают на треть от объема, чтоб ветром не выметало. Но в полосе прибоя сера, словно грязь, смешана с песком.
Оттого городской пляж для лентяев и приезжих. А горожане предпочитают выезжать на Левый или Песчаный пляжи, а то и в Широкино, в Мелекино, откуда, впрочем, также видно завод.
И была бы воля Всеволода Анисимовича, он бы отдыхал вовсе в Бердянске. Но не поймут. Скажут: у себя в области все изгадил, а приехал к соседям? К другому секретарю обкома?..
Поэтому отдыхал товарищ Легушев не в пригородах Жданова, а в Урузуфе или Седово, а в город металлургов и машиностроителей заезжал по делам, коих с появлением там сына стало больше. В своем номенклатурном положении секретарь обкома уже давно не делал разницы между интересами собственными и государственными.
Дорога в Жданов была не то чтоб длиной, но однообразной. Вдоль асфальтового полотна тянулись посадки, в разрывах которых мелькали заурядные поля. Трасса была почти пустынна. Стоял полдень рабочего дня, и мало кто выбирался в дорогу. Мелькали редкие рейсовые автобусы, шли грузовики – порожние и с грузом. Страна трудилась.
Скучая, Всеволод Анисимович разговорился:
– Я так полагаю, что Красная книга на самом деле эволюцию сдерживает. Ведь и до человека животные вымирали, потому что приспособиться не могли. И разве мы скорбим нынче о трилобитах, троглодитах и прочих динозаврах? Вот и с человеческим родом нужно также, надо улучшать его.
Обгоняя молоковоз, шофер кивнул. Был он неразговорчив, за что не нравился Легушеву. Уж лучше бы выкладывал, что на душе накипело. Ибо нет более поверенного в дела номенклатурного работника, нежели его шофер. Это жене или помощнику можно сказать, что поехал на объезд территории. А уж шофер точно знает, что машина простояла полтора часа у подъезда худенькой балерины из театра оперы и балета. Ответно с шоферами надо быть любезным – подкармливать продуктами из спецраспределителя и прочими номенклатурными благами.
– Есть люди травоядные, а есть люди-хищники, – сказал первый секретарь, глядя на поля, где как раз двигалась какая-то техника.
Промелькнула Кременевка и горизонт побурел. Скоро показался «Сталевар» – памятник металлургам, воздвигнутый лет семь назад, который извещал путника, что город Жданов уже близко. Но опытный путешественник или здешние горожане знали – алюминиевого истукана поставили в заметном месте, чтоб его было видно чуть не раньше заводских дымов. Однако же до города еще оставалось изрядно.
Но вот пошли заводские заборы, вдоль которых через рощи и кромешную жару катили трамвайчики. Сейчас они были практически пусты, и вагоновожатые никуда не спешили. В громыхающих салонах с дач ехали старики. В кошелках и ведрах лежал небогатый урожай, прикрытый подвядшими цветами.
Легушев подумал, что в пятницу от заводских проходных на дачи служебными автобусами едут сотни людей. И едут совсем не для того, чтоб попить чая или даже водки на террасе, не для того, чтоб подобно писателям на дачах Переделкино, сотворить какой-то шедевр.
Нет. Отработав неделю, еще два дня советский человек будет гнуть спину, чтоб вырастить немного картошки, зелени, ведро фруктов. И ведь дача не обеспечит трударя провиантом на всю зиму – все равно придется докупать картошку, искать не очень сгнившие помидоры в «сетках».
Партия, надо сказать, дачи граждан не поощряет, поскольку те потакают мелкособственническим инстинктам. А что еще более неприятно, с дач рабочая сила едет на заводы уставшая и в понедельник отдыхает на рабочем месте.
То ли дело – дачи номенклатурные, с самоваром на веранде и с травой, подстриженной обслугой.
Легушев задумался о своем дачном отдыхе, и, видимо, задумчивость была заразной: водитель зазевался и чуть не сбил на перекрестке двух велосипедистов.
– Бар-р-раны, – ругнулся водитель. – Травоядные…
Легушев улыбнулся и кивнул. Походило на то, что водитель и секретарь обкома придерживались одинаковых взглядов.
Ну а велосипедисты, проводив «Волгу» взглядом, двинулись дальше. То был Пашка и Аркадий, которые из карьера катили домой.
История могла бы изменить ход, но не изменила. Почему? Да, наверное, потому что так истории хотелось.
–
Приехав в Жданов, Легушев-старший встретился с партактивом, посетил завод, вручил грамоты и неформально, без свиты, но с портфельчиком заглянул к своему сыну. На огонек зашел Владимир Никифорович – положение обязывало. И втроем они распили бутылку чего-то молдавского. Легушев-младший называл начальника своим наставником и учителем, а Легушев-старший именовал демократично – по отчеству.
И когда младший Легушев вышел, старший без обиняков сообщил Владимиру Никифоровичу, что тому пора на пенсию, поскольку молодым – везде дорога. А за эту уступку начальнику цеха была обещана квартира для его сына.
Владимир Никифорович размышлял только для вида. Так или иначе, ему пора было на покой. А тут еще можно было получить выгоду – да еще какую!
Ударили по рукам, и Владимир Никифорович удалился с завода. Колесики отдела кадров прокрутились четко, вытолкав наверх Владлена Всеволодовича.
И, может быть, катастрофы удалось бы избежать, вспомни Владлен о Лефтерове, верни того в кабинет заместителя. Но нет: на почтамте была отбита телеграмма, и в город примчался типус со странной фамилией Крик, который с быстротой молнии был оформлен на заводе и занял место в бывшем кабинете Аркаши.
Положим, Старику Легушева-младшего запросто могли навязать. Старик был в неплохих отношениях с Кочурой, но и ругаться с секретарем обкома тоже не следовало. Но зачем он согласился принять на работу этого хлыща – для Аркадия оставалось загадкой.
Сам же Легушев переместился в просторный начальственный кабинет, где произвел лишь малейшую перестановку, что говорило о следующем: в нем он задерживаться надолго не намерен.
И, верно, все снова могло сложиться иначе.
Но не сложилось.
Глава 24
На заводе чуть не со дня его основания водились собаки: дворовые Найды, Шарики, Жучки, довольно схожие меж собой.
Чумка косила их. Владельцы частных домов забирали умилительных щенков к себе. Но, не имея естественных врагов и иных занятий, плодились собаки еще быстрей. Сбивались в стаи, населявшие заводские пустыри. Будили охрану лаем, гоняли кошек, живущих меж трубопроводами и зайцев, которые забредали за заводской забор. Но на рабочих не нападали, а те ответно не трогали псов, заводили среди них любимцев, которых подкармливали.
Старик бродячих собак не любил, и по его приказу дважды в год устраивал отстрелы. Но предупрежденные Аркадием, рабочие обычно прятали питомцев или же цепляли им на шеи самодельные ошейники.
Но в этот раз получилось иначе – вызванные Легушевым стрелки были неожиданностью. Они вышли из неприметной «буханки», их малокалиберные винтовки казались почти игрушечными. Однако же, как оказалось, они вполне успешно несли смерть.
Собаки особо не прятались, не ожидая от людей подобной подлости. Шум завода заглушал выстрелы. А стрелки карабкались на эстакады, поднимались на парапеты и оттуда, словно боги, разили своих жертв.
Когда кровавое дело было сделано, рабочим велено было убрать и зарыть падаль. Суровые мужики рыдали, закапывая своих любимцев.
Конечно, расстрел не уничтожил всех дворняг: уцелели кутята, лишившиеся своих сук, выжили псы, по своим собачьим делам покинувшие временно завод. И, оплакивая свои потери, уцелевшие псы выли едва ли не неделю к ряду.
– Ты мог бы предупредить?.. – спрашивали у Аркадия, который обычно и вызывал стрелков.
– Да я-то откуда знал? – отвечал Аркадий. – Нынче через нового начальника вызывали.
–
Собак, конечно, было жаль. Жил бы Аркаша на поселке, он бы непременно забрал в дом какую-то Найду, сколотил бы будку, сажал на цепь, порой водил бы гулять на речку.
Но сейчас мысли были о другом. Складывалась головоломка. Если в тир звонил Легушев, то и из тира позвонят ему же. А кому Легушев поручит выполнять задание?..
Лефтеров прислушался к своим ощущениями. Иногда так случается: занес руку над мухой, и чувствуешь: нынче эта мелкая надоедливая тварь не уйдет, в твоей она власти теперь. И с людьми тоже так бывает.
–
Девчата продолжали строить Легушеву глазки, однако же, что с них взять? Бабы – они и есть бабы.
Но вообще номенклатурного принца на заводе невзлюбили. Был новоиспечённый начальник цеха суров с подчиненными и заискивающе весел с руководством.
Начальники цехов, отделов, бюро Легушева в свой круг не приняли. Ибо были они местными, знали друг друга со скамьи здешнего металлургического института, иногда даже со школы. Некоторых на завод в первый раз еще детьми приводили родители, работающие тут же.
Были цеховые командиры в первую очередь технарями, и лишь постольку-поскольку коммунистами.
Ханин шутил, де, Легушев-младший – уникальный руководитель: способен орать сразу на семерых своих подчиненных. Правда, какое дело ему не поручи – все завалит с изяществом чугунной гири, поставленной на натянутый лист бумаги.
Легушев, конечно, это понимал. Но такое он положение считал терпимым, ибо мог общаться с партактивом завода, да и полагал, что на заводе он временно.
С рабочими сложилось еще хуже.
На заводе первая смена начинала работать в половину седьмого, трудари, идущие по дневным приходили к семи. Инженерно-технические работники являлись около восьми. Прежний начальник цеха появлялся к половине восьмого – к цеховой планерке. А то и вовсе подъезжал позже, и планерку откладывали, ожидали руководителя.
Легушев стал приезжать на завод к половине седьмого и сразу шел в цех.
– Ну да, это же он может на час больше орать, – с пониманием кивали головами рабочие.
Потом были планерка, на которой орал Легушев, затем дневное совещание, где уже орали на него.
После дневного совещания в цеху наступало затишье. Начальник цеха запирался у себя в кабинете, и два часа оттуда не выходил. Как полагали многие – спал. Затем набирался сил и снова шел в цех.
Владлен отдавал команды, выпускал по цеху многочисленные приказы, опять орал.
Есть тип людей, которые любят власть ради власти. Им нравится отдавать приказы, нравится подчинение людей. Порой приказы бессмысленны, но ведь не то главное. Неважно, какая власть у них – советская или антисоветская. Главное, что власть.
–
И вот однажды Аркадий решился.
В телевизоре играл «Vibrations» от The Ventures, а это означало – день воскресный на излете, в эфире «Международная панорама» – «Хроника, факты, комментарии».
Еще одна неделя пролетела, и завтра на работу просыпаться утром… Раньше в этот день в квартире пахло глаженой тканью – Светлана Афанасьевна готовила сыну одежду на работу. Теперь пахло перегаром и дымом пашкиных папиросок.
– Сегодня не засиживаемся. Надо выспаться. Ночью начнем, – сказал Аркадий.
– Идем на дело?..
– Типа того.
Начать предстояло с мелкого хулиганства.
–
Стрелковый тир представлял собой длинное прямоугольное здание, которое одним торцом и задней стеной выходило к пятиэтажкам, фасадом – в небольшой едва ухоженный сквер. Еще один торец выходил на школьные спортивную площадку с футбольным полем, вытоптанным до состояния пустыни – лишь в углах площадки за жизнь боролись кусты цикория да какая-то стелящаяся по земле трава. Около турников, в метрах двух от земли начиналась пожарная лесенка. Полезли вдвоем, хотя Пашка и утверждал, что это лишнее. По дороге стянули пару ящиков около овощной «сетки» и бросили их у стены, чтоб было повыше.
Казалось Аркадию, что в короткий миг подъема их окликнут, но было тихо, народ смотрел свои сны…
Крыша была горячей и пахла битумом.
– Ступай тише, а то вдруг услышат, – попросил Аркадий.
Прошли почти вдоль всего здания, туда, где из его нутра поднимались вентиляционные трубы. Внизу, в подвале шумел центробежный насос, который, набрав воздух, гнал его далее по всему зданию.
– Ну и что делать будешь? – спросил Пашка. – Насос-то внутри.
– Все продумано.
Из сумки Аркадий достал ветошь, и стал ей забивать входную трубу. Доносящийся звук двигателя стал глуше, и, одновременно, гуще.
– Ну, все, нам пора.
– Это и есть наш план?..
– Именно.
– Что дальше?
– Спать. Ожидать. Заниматься другими делами.
– А тут?..
– Тут внизу сигнализация. Мы ее снаружи не отключим. Ее нам отключат изнутри.
Глава 25
Заводы поглощали городские предместья. Уже мало кто вспомнит, где находилась Бузиновка, Найденовский хутор. От Сартаны осталась только станция, которую многие путают с почти одноименным поселком.
Недавно для новой коммунистической стройки снесли Ворошиловский поселок с его больницей, поселковых расселили. Но места за трампарком по привычке именовали Ворошиловским. Как говориться: одно название осталось.
На месте поселка позже возведут цеха, об этом снимут скучные документальные хроники, что-то для нужд народного хозяйства произведут. А пока на образовавшемся пустыре водились зайцы и куропатки, коих с удовольствием гоняли бездомные собаки. Через пустырь шли многочисленные рельсы, на которых своей очереди ждала продукция вагоностроительных цехов, да стояла автоматическая телефонная станция, славившаяся вольными манерами. Небольшое здание пахло изоляцией и канифолью, напоминая дождь, мерно шуршали декадно-шаговые искатели.
Станцию населяли связисты, кои паяли загадочные схемы из журналов «Радио», а также из личных выкопировок и фотокопий. Поскольку связисты занимались творческим поиском, АТС работала через пень-колоду. Вызовы не проходили, блуждали в паутине проводов и тревожили незапланированного абонента. Еще в коммутационных шкафах водился странный сбой: бывало абонент, поднявший трубку, вдруг подключался к совершенно чужому разговору часто незнакомых людей.
Однажды состоялся скандал, когда в разговор Старика и начальника первого цеха вдруг вклинился неизвестный и послал обоих по матушке.
Связь была преимущественно внутрицеховая, но двадцать линий имело выход на город. Еще дюжина телефонов в Инженерном корпусе было с прямым городским номером.
По заводу тянулись телефонные кабели. Имелось два типа линий – воздушные и подземные. Воздушка была проще и дешевле, но ее часто перебивали при различных работах, ее рвал ветер. Подземные коммуникации были защищенными от небрежности людей, но периодически природа добиралась и туда, заливая «лапшу» проводов водой. Связь начинала барахлить, линии «землили», и весной связисты перетягивали десятки километров многожильных кабелей. Работа была грязной и опасной. Бывало, от случайной искры взрывался газ, скопившийся в колодцах, иногда от этого газа угорали связисты.
По узким трубам телефонных линий переходили злые и тощие заводские крысы. Алюминиевые провода, вставшие на пути, они просто перегрызали, чем еще более разнообразили жизнь связистов.
Воздухопроводы и силовые линии тянули по эстакадам, вдоль цеховых стен. Под землю прятали водопроводы и трубы отопления.
В заводе было нечто от средневекового замка с его потайными ходами, скрытыми богатствами. Здешняя легенда для новичков гласила, что под производственными корпусами спрятан еще один завод на случай атомной войны. Дескать, если разбомбят цеха на поверхности, рабочие прямо из бомбоубежища проследуют вниз, дабы далее трудиться на благо родины.
Иногда новичкам врали, что подземный завод-то есть, но все его цеха затоплены смазывающе-охлаждающей жидкостью, которая сочится из пробитых картеров станков, стоящих на поверхности.
Все это, разумеется, было полной ерундой. И если бы таковые заглубленные цеха стояли, то станки в них до станины уже ободрали в поисках запчастей ремонтники.
Но крупица истины в легенде все же имелась: подземные переходы меж цехами имелись и многое они скрывали. Были бомбоубежища с аккуратно сложенными противогазами и почти непросроченными к ним фильтрами. В подвалах находились штабы Гражданской обороны. Начальники штабов и лица к ним приближенные скрывались в подземной прохладе от взглядов начальства, пили водку, дремали, ожидая часа, когда возникнет в них необходимость. Шли года, десятилетия, однако же, кроме вполне предсказуемых учебных тревог, ничто не нарушало их покой.
Действия Аркадия не вызвали подозрений. В одно утро он явился к Ханину и взял посмотреть поэтажный план административно-бытового корпуса. Санька даже не стал интересоваться, зачем он нужен был другу.
Далее были запрошены схемы переходов под цехами. Это еще менее внушало подозрения – как раз на одиннадцатичасовом совещании Старик распекал подчиненных за низкое давление на дробеструе, и нынче все искали способ его поднять: устранить потери в сети, провести магистрали коротким путем. Естественно, полагал Ханин, тянуть воздушную линию под землей. Ну, или хотя бы попытаться это сделать.
Полученные планы Аркадий переносил на кальку, забирал их домой, где испещрял своими пометками:
– Когда уедет охрана, мы войдем здесь.
– Через стену?..
– Ну да. Я же говорил – она слабая. Снесем ее.
– А что, в столовой будут смотреть, как мы ее сносим?
– Ну, для этого надо, чтоб не работала столовая. Мы им устроим выходной. Потом спустимся тут… А вот потом…
Потом возникал вопрос. Деньги привозили в двух мешках, и как-то следовало с завода эти мешки вытащить. Можно было спрятать их в переходах, а после вынести хоть в карманах. Но такое годилось лишь для запасного плана. Алчность и предчувствие говорили: надо извлечь все и сразу.
Планы подземных коммуникаций были у Аркадия на руках, и дело оставалось за малым. Пройти их, запомнить каждый поворот, до такой степени, чтоб знать, куда свернуть, если выключат свет, если погаснет или разобьется фонарик.
Глава 26
– Я тебя лю…
– Любишь?
– Пока только «лю…»
Когда мужику под сорок лет, его жизнь обретает каменное постоянство. Он уже выбрал свой сорт одеколона, выбрал бриться ли электрической бритвой или скоблить лицо «тяпочкой» безопасного станка. Дорога домой, дорога на работу, дети растут медленно, жена надоедает быстро. В сорок пять – баба ягодка опять?.. Ну как сказать. Арбуз – тоже ягода. Волчья ягода – тоже. Ягодки разные бывают.
И впору завыть от тоски – жизнь грозит остаться неизменной до пенсии, а то и до смерти.
И таинственный «бес в ребро» – это всего лишь скука и ничего более.
Вот от такой скуки главный инженер завода завел себе интрижку, сблизился с подчиненной вне работы. Рыжая кудрявая девушка Даша, устроившаяся на завод сразу после института, похоже, его действительно любила. Не за красоту, не за силу. Быть может, за властное положение – для вчерашней студентки главный инженер крупного завода был полубожеством. А, может, она любила его не за что-то, а вопреки всему, как могут любить только в первый раз чистые души. И была девушка в своем счастье нетребовательна.
Ответно инженер приходил ко мнению, что рыжую девочку он, пожалуй, любит. Но не глубокой любовью, а так, как кто-то любит соус или салат. Вроде как прожить без них можно, но пресно. То была ложь с привкусом любви. Или наоборот.
Грищенко, как главному инженеру, было положено два кабинета. Один находился в недавно выстроенном заводоуправлении, но там инженер появлялся редко, а обычно сидел в своем старом кабинете при цехе. А еще была машина, та самая с серыми пятнами на резинках.
Любовь, как водится, случилась весной, разгорелась летом.
Гром грянул неожиданно. Даша оказалась беременной, причем на изрядном сроке – по незнанию девочка не распознала несложные симптомы.
Народ, конечно, подозревал что-то и раньше, но доказательств не имелось. Теперь же все было известно чуть не в интимных подробностях. Ибо нерожденный ребенок оказался ненужным своему отцу, который враз охладел и к любовнице. А та, в поисках поддержки, разболтала все тайны чуть не первому человеку, который был готов слушать.
Мужики, конечно, про себя завидовали главному инженеру, женщины столь же единогласно осуждали.
Жена выставила Грищенко за дверь, из партии выперли за аморалку. Впрочем, Старик, также имеющий молодую, но куда более опытную любовницу, постановил оставить главного инженера на месте.
–
– Лифтёров? – позвал Аркадий товарищ Крик.
– Лефтеров, – поправил тот, сделав ощутимое ударение на первый слог.
Его фамилия была необычной, но не такой уж и редкой в Жданове. Аркадий предполагал, что некий английский левша покинул Туманный Альбион и нашел убежище где-то в этих краях. А прозвище левши превратилось с годами в фамилию.
– Тебя начальник вызывает.
Аркадий поднялся в кабинет Легушева. Тот занимал место за столом, просматривая бумаги. Первое время, Владлен Всеволодович изображал занятость, и Аркадий имел возможность осмотреть кабинет. Изменения были незначительными. На том месте, где некогда лежала коллекция монет, нынче стоял аквариум с рыбками, купленными в зоомагазине на Пятом микрорайоне.
Когда-то Аркадий воображал, что сам станет хозяином этого кабинета. И вот мечты развеялись.
Нет, решительно надо что-то делать со своей жизнью.
– Из тира звонили. У них там двигатель погорел на вытяжке, – заговорил наконец Владлен.
– Что говорят? – изобразил Аркадий безразличие.
– Просят оказать шефскую помощь. Они же нам собак отстреляли?..
То, что двигатель сгорит так быстро, стало неожиданностью для Аркадия. Он предполагал, что авария случится ближе к выходным. Впрочем, чему удивляться? Жара стоит адская.
Но теперь план Аркадия получал некие сроки, и в них следовало вложиться. Откладывать уже не получалось.
В самом деле, было бы хорошо, если бы двигатель сгорел позже, а лучше бы – работал и дальше. И план был бы сокрушен здесь, на дальних подходах. Но план уже жил.
– Ну, хорошо, я отправлю людей, – сказал Аркадий. – Они заберут и отдадут на перемотку в 55-ый цех.
– В тире просят быстрее. Так что ты выдай из обменного фонда. А их движок заберите и перемотайте и оставьте у нас.
Аркадий скривил скулу: так быстро менять двигатель в его планы не входило.
– Там сразу не получится: надо посмотреть по лапам и по муфте. Заберем у них, померяем, что подойдет. Да и не факт, что сразу найдется…
– Хорошо. Сегодня вторник. До пятницы мне доложишь о выполнении. Вопросы?
Вопросы отсутствовали.
–
Механики обитали в двухэтажной подсобке возле пресса. На первом этаже находилась мастерская с тисками и ванной мутного керосина, в которой всегда отмокал какой-то узел. На втором этаже находилась бытовка, где мастеровые поглощали свои тормозки и дремали. Узкая железная лестница, ведущая с первого этажа, исключала возможность застать дремавшего врасплох.
Электрики находились чуть дальше. К их мастерской вел узкий проход, заставленный различными электродвигателями из обменного фонда. Когда в цехе отказывал какой-то мотор, его тут же меняли на подходящий. Двигателей было множество – они отличались по мощности и оборотам, по способу крепления.
И без замера Аркадий знал: подходящий движок стоял на стеллаже справа от прохода, на верхнем ряду. Весил он килограмм за семьдесят, и утащить его даже вдвоем казалось буквально неподъемной задачей. Можно было договориться с крановщиком, двигатель можно было разбить, утопить в чане с отработкой в конце пролета, но все это могло привлечь чье-то внимание, до этого могло докопаться следствие и усложнить реализацию следующих этапов плана.
В среду с тяжелой душой на скрипучем электрокаре Аркадий отправил слесарей в тир доставить на завод сгоревший двигатель. В их число входил и Пашка, чтоб тот мог осмотреться на месте грядущего преступления.
А в четверг с утра появилось решение.
–
В пятницу Аркадий подошел к Владлену:
– Ну что, там мы приготовили движок для тира. Нужно, чтоб вы накладные на вывоз подписали.
В руках у Аркаши были необходимые документы. Но начальник грубо взглянул на подчиненного:
– Что это за дезертирство? – возмутился начальник цеха. – Сбежать надумал? Ты почему здесь! Давай на расточной!
– А что с ним?
– Там объяснят!
Как рассказали Аркадию, забарахлил расточной станок. Насос гнал по трубам масло, но давления явно не хватало. Отжимало резец, не доводило деталь, зажимы самопроизвольно открывались. На холостом ходу станок исправно отрабатывал команды, но стоило дать нагрузку, и все повторялось.
Стали искать порыв – не нашли. Разобрали насос, проверили – тот был самым простым, шестереночным: корпус, крышка, две шестерни да прокладки с винтами.
Собранный насос поставили на место в бак с маслом, включили, проверили напор – масло ударило чуть не под потолок цеха.
– Рекбус. Кроксворд, – сказал Коновалов, почесывая волосы под своей каской.
Рядом крутился встревоженный Легушев.
– Мужики, пустите станок к вечеру – ставлю два ящика пива, – обещал он.
У начальника цеха были причины для волнения. До следующего утра цех мог проработать на заделе, но дальше маячила угроза срыва плана. Владлен ломал голову: докладывать о поломке наверх, или все обойдется.
– Насос давление не дает, – предложил Аркадий.
– Так в нем ломаться нечему, – в который раз озвучил общее мнение Ивонин.
– Может, сбрасывает где-то?..
– Если сбрасывает, то через сальник, больше негде, – предложил Коновалов.
Поменяли задубевший сальник на новый, собрали. Покрутили от руки на воздухе, заливая масло из бутылки. Как положено, насос тянул масло, прокладки не травили. Поставили насос на место – все повторилось вновь.
Стали снова проверять гидравлику – от входного патрубка до сброса. С каждым часом поиска настроение ухудшалось. Ясно было, что пока поломка не будет найдена, никто домой не пойдет.
– А если все же насос, но не сальник, тогда что?.. – спросил Аркадий.
Коновалов задумался, присмотрелся к насосу. Тот для уменьшения габаритов насосной станции находился в емкости с маслом. Сверху его накрывал киловаттный двигатель.
– А-ну, давайте, вытаскивайте насос, – сказал Коновалов.
– Что, опять?..
– Вытаскивайте, вам сказано. Попробуем его крутануть на воздухе. Только приемный патрубок надо найти.
–
Через четверть часа они были заляпаны маслом, но довольны и поздравляли друг друга с победой над коварным станком.
Видимо, ночью перекосило движок после того, как от вибрации ослабли крепежные болты. Двигатель, висящий на консоли, погнул вал-шестерню совсем немного, но этого хватило, чтоб из-за эксцентриситета начало сифонить через прокладку. Та на малых оборотах успевала выбрать люфт, но на рабочем ходу появлялась щель, через которую масло сбрасывалось в емкостью.
Порылись в мастерской, в тяжелых ящиках с запчастями, и чудесным образом нашли подходящую вал-шестерню.
Узнав, что станок работает, Легушев выполнил свое обещание: сел на свою машину, и через полчаса вернулся из гастронома с двумя ящиками пива.
– Только на заводе его не пейте, прошу я вас, – сказал он, раздавая бутылки мастеровым.
При этом он каждому улыбался и жал руку.
– Но тир… – начал Аркадий.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Владлен. – На той неделе как-то сделаем.
И рабочие расходились. Пиво, как и было сказано, пили за забором. Выйдя из завода по железнодорожному пути вслед за шлаковозом, сели во дворе училища, что рядом с трампарком. Говорили о том, что новый начальник цеха не столь уж и плох. Что строг – так на этом месте иначе нельзя, что ошибки делает – это молодость. Наберется опыта – все будет хорошо.
Пашка и Аркадий пили вместе с остальными, но все больше для вида – ночь предстояла трудная. Совесть немного мучила Аркадия.
Эту аварию он подстроил сам. Года два назад расточной станок забарахлил, и причину поломки Аркадий нашел быстро, устранил ее между делом, сняв вал со станка-донора, позже отправленного в переплавку. Дефектную деталь не выбросил в шихту, а отложил в шкаф, собираясь из нее сделать «орех» для арбалета. Но изготовление арбалета откладывалось, да и сейчас не о нем речь шла. Деталь он заменил вчера вечером – благо, что станок работал только в первую смену.
Аркадий совершенно не стыдился того, что заставил сослуживцев решать ребус с поломкой – они получили вознаграждение в виде того же «Ячменного колоса». Ему было тайно стыдно перед Легушевым. Ведь человек сдержал свое слово.
Существует такой вид неловкости когда человек всеми презираемый, или вовсе злодей относится к тебе с расположением. И делает это не в благодарность за что-то, а просто так, по доброте душевной, а то и вовсе по нелогичной странности.
И хорошо бы злодея презирать вместе со всеми, но его доброе и бескорыстное отношение обязывает.
Ибо нет в жизни эталонного злодея, в каждом есть что-то человечное. Гитлер, говорят, детей и животных любил, но злодейств это его не отменяет. И когда сволочь тебе улыбается и даже делает хорошее для тебя, не забывай, что перед тобой сволочь.
